Текст книги "Мы серые ангелы (сборник)"

Фортуна повернулся задом

Срочную я служил в 331-м полку ВДВ в г. Кострома. Службу я проходил в 1-й противотанковой батарее 1-го батальона. В батарее было три взвода, во взводе три расчёта по четыре человека – командир расчёта – сержант, рядовые – наводчик, заряжающий и подносчик снарядов. Наводчики поражали цели практически с первого выстрела. Батарея была всегда отличная. В очередной призыв, перед Новым годом, к нам в батарею пришёл боец с очень странной фамилией – Фортуна. Да, именно так, рядовой Фортуна. Его назначили подносчиком снарядов в соседний расчёт, и ничего особенного в нём не было.

В конце января батарея выехала на учебные стрельбы на наш полигон, в лагерь Песочное, недалеко от Костромы. Для наводчиков, а они в этом деле главные, это было привычным и знакомым. Цели – фанерные танки двигались с помощью троса и лебёдки по полигону, а наводчики их поражали, поэтому никаких проблем не предвиделось, но начиная с первых выстрелов наводчики стали отчаянно мазать. Цели стали поражаться только с четвёртого или пятого выстрела. Для противотанковой батареи ВДВ это чистая двойка. Командир батареи был в бешенстве. Он ходил по огневой позиции и орал: «Гвардейцы, вы что, охренели, у нас и на второй выстрел права почти нет, а вы даже с третьего не можете попасть». Все суетились, переживали, но в этот день батарея отстрелялась на двойку.

Вечером комбат вызвал к себе в палатку командиров расчётов и два часа промывал им мозги. Такого позора батарея ещё никогда не испытывала. Пытались проанализировать все действия расчётов, но всё было, как всегда. Стрельбы были учебные, поэтому решили, что это чистая случайность и на следующий день нам повезёт больше.

Утром следующего дня, после завтрака, батарея выдвинулась на огневую позицию. Расчёты стали очень тщательно готовиться к стрельбам. Но всё повторилось. Наводчики продолжали отчаянно мазать, комбат просто пылал от ярости. Командирам расчётов было обещано лишить их сержантских лычек, наводчикам по пять суток губы каждому, но всё тщетно, и во второй день батарея отстрелялась на двойку.

Надо отметить, что случай действительно был неординарный, отличная батарея – и второй день стреляет исключительно на двойку. Утром следующего дня были уже зачётные стрельбы, и на огневую позицию батареи прибыл командир нашего батальона:

– Ну что, комбат, говорят, от тебя фортуна отвернулась, – поздоровался он с нашим командиром батареи.

Тот неожиданно замер с рукой командира батальона в своей руке и с каким-то отрешённым взглядом произнёс:

– Не может быть.

– Да как не может быть, у тебя наводчики мажут в белый свет, как в копеечку, и весь полк уже говорит: первая отличная сдулась!

– Товарищ майор, – засуетился вдруг наш командир батареи, – разрешите я перед началом стрельбы дам пару ценных указаний.

– Давай, валяй, комбат, как говорят, перед смертью не надышишься, – усмехнулся командир батальона.

Командир батареи выскочил из палатки и крикнул дневальному, чтобы позвали старшину батареи. Через минуту старшина уже летел к командиру. Тот быстрым шагом подошёл к старшине батареи и что-то очень коротко ему сказал. Старшина бегом бросился к нам на огневую позицию, где расчёты уже готовились к стрельбе.

– Рядовой Фортуна, ко мне, – задыхаясь, скомандовал он.

– Я, товарищ прапорщик, – подлетел к нему Фортуна.

– Сынок, сбегай-ка ко мне в палатку, возьми санитарную сумку, будешь сегодня санинструктором, понял?

– Так точно, товарищ прапорщик, – бойко ответил рядовой Фортуна.

– Давай, гвардеец, быстрей, мы без санинструктора стрелять не начнём.

Через десять минут рядовой Фортуна с санитарной сумкой через плечо стоял недалеко от огневой позиции нашей батареи.

– Слушай сюда, Фортуна, стоишь здесь и смотришь только туда, туда и никуда больше, – инструктировал прапорщик, показывая на полигон, – и попробуй только повернуться к батарее задом.

Дело в том, что подносчик снарядов, выполняя свои обязанности, готовит снаряд к выстрелу метрах в десяти от орудия, развернувшись к нему спиной, а затем уже подносит снаряд к орудию.

Фортуна всю стрельбу стоял почти, не шевелясь, и смотрел только на полигон. Батарея отстрелялась на отлично.

Наш командир батареи был отличный артиллерист. А отличный артиллерист при стрельбе учитывает всё – силу и направление ветра, температуру, атмосферное давление и даже наличие на батарее бойца по фамилии Фортуна!

Счастье

Стоял тёплый осенний денёк. Светило солнце, голубое без облаков небо не предвещало дождя, что для Питера осенью большая редкость. Я прогуливался по аллеям ЦПКО, с восхищением ступая по ковру из жёлтых и красных листьев, обдумывая свой очередной рассказ. Мысли роились в голове, из них я выводил сюжетную линию. Мне надо было присесть и записать одну интересную мысль, иначе я мог её потерять. Такое уже случалось не раз, и я, оглянувшись, присел на ближайшую скамейку, кажется, на ней сидела женщина. Достав планшет, я быстро оформил свои размышления и, оставшись довольным собой, стал оглядывать соседние деревья. На них кое-где ещё оставались одинокие листочки, и они тихонько дрожали, видимо, от ужаса перед надвигающейся зимой. Мой взгляд остановился на женщине, сидевшей на другом конце скамейки. Судя по её огромному животу, она была беременна. Симпатичная, на вид около сорока лет. Она просто излучала тихое счастье, вглядываясь внутрь себя. Только женщины могут так смотреть, ожидая долгожданного ребёнка. Видимо, я слишком пристально смотрел на неё, потому что она вдруг перевела взгляд на меня. Её васильковые глаза смотрели на меня чуть виновато, как бы извиняясь за своё огромное счастье в виде живота. Она улыбнулась мне в ответ, и мы продолжали молча наблюдать за буйством золотой осени. Она заговорила тихим приятным голосом: «Мы с мужем вместе уже двенадцать лет. И я, и он хорошо зарабатывали, поэтому решили, что рожать будем потом, когда обустроим свою жизнь. Мы оба были помешаны на карьере. Три года назад решились, но у нас ничего не получалось, плод не держался. Мне пришлось уйти с работы. К каким врачам мы только ни ходили, все отложенные деньги на них истратили, и всё без толку», – она замолчала.

Иногда люди рассказывают о своём наболевшем совершенно посторонним людям, видимо, им просто надо выговориться. Незнакомый человек никогда их не осудит, просто послушает, а это всё, что надо. «Мы были в отчаянии, – продолжила она, – знакомые посоветовали съездить к тибетским монахам. Мы собрали все остатки отложенных денег и поехали. Монахи что-то там пошептали, помолились, дали какой-то травки, и вот, мне уже скоро рожать», – и она опять вся засветилась от счастья. Она замолчала, но она так приятно это делала, что я не решился нарушить эту тишину, в которой раздавался только шорох падающих листьев.

«Вот и Петя мой идёт, сейчас опять ругаться будет», – и она с такой любовью посмотрела на седоватого мужчину, который просто летел к ней на своих длинных ногах. «Марина, ты опять ушла гулять одна, а если что-нибудь случиться», – обеспокоенно и с нежностью говорил он, присев на скамейку. Женщина, улыбаясь, отвечала ему: «Случится, милый, обязательно случится, только через две недели». Они ещё немного поворковали, потом Петя помог ей подняться, и они пошли. Мужчина очень осторожно и заботливо поддерживал свою жену. Она оглянулась и, улыбнувшись, кивнула мне на прощание.

Я остался сидеть на скамейке, наслаждаясь погодой, природой, жизнью и размышляя о человеческом счастье, оно ведь у всех разное, но всегда такое желанное.

Солдаты

Лопатин доел кашу из котелка, облизал и спрятал за голенище ложку. Укоризненно вздохнул и спрятал грязный котелок в свой солдатский мешок – потом помою, решил он. Вытянул ноги вдоль окопа, поёрзал задницей и, устроившись поудобней, закрыл глаза. Вот уже три недели он проходит службу в отдельной штрафной роте. Всё из-за этого сержанта Василькова. Лопатин прошёл уже четыре страшных боя, в которых выбило половину роты. Командование особо штрафников не жаловало, бросали под пулемёты почём зря. Ему всякий раз просто везло, остался без царапины, редкое явление для штрафников. Лопатин улыбнулся, он-то знал в чём дело. Это его жена, красавица Дуняша, за него беспокоилась. Лицо Лопатина расплылось ещё больше от воспоминаний.

– Лопатин, чего ты такой довольный, как будто в женскую баню забрёл? – услышал он сверху.

Лопатин открыл глаза, над ним стоял взводный, хороший мужик, только нудный.

– Да я… – начал было он, но лейтенант отмахнулся.

– Слушай, не видел Медведева? – спросил взводный оглядываясь.

– Так у него это, как всегда, перед боем.

– Что, опять обосрался? – взводный от злости сдвинул свою фуражку на затылок и начал дико озираться. – Ну всё, достал, найду, яйца откручу на хрен, – заорал лейтенант.

Лопатин ухмыльнулся и, облокотившись на стенку окопа, задумчиво изрёк под заинтересованные взгляды других бойцов:

– Не открутите, товарищ лейтенант.

– Это почему? – удивился взводный.

– А у него их нет, – Лопатин выдержал небольшую паузу и продолжил: – На штатном месте, – закончил он под дружный хохот.

– Это как? – вытаращил глаза взводный.

– А они у него от страха закатились к глотке и более не выкатываются, – быстро проговорил уже под гомерический хохот солдат Лопатин.

Взводный отмахнулся и заорав: «Медведев, где ты, сука, найду, убью, хоть с яйцами, хоть без них», пошёл дальше по окопу.

Лопатин, устроившись поудобней, закрыл глаза…

Свою Дуняшу он впервые увидел, когда она купалась без исподнего у них в речке. Он сам был любитель с утра окунуться в речной прохладе. А тут глядь, девка без всего плавает, он по-быстрому на берег-то вылез там, где она одежду свою оставила, посмотреть, как она выходить будет, за кустами спрятался и ждёт. А она нырнула да с другой стороны тихонько подходит в чём мать родила и спрашивает: «Ну что, всё увидел? И как, хороша?» От неожиданности Лопатин поскользнулся да нагишом в прибрежную крапиву и упал. Сильно тогда обжёгся, особенно хозяйство своё.

Она к ним в деревню по распределению училкой приехала. Многие ребята за ней ухлёстывали, но она никого к себе не подпускала, а после этого случая стала на него посматривать с усмешкой.

Лопатин от её взгляда всегда краснел, вспоминая тот случай. И вот как-то осенью на очередных посиделках зашёл разговор, кто с кем, значит, гуляет или гулял, все на училку, почему она ни с кем. А она кивнула на Лопатина и говорит: «Вон мой жених, он всё равно уже всё видел, так ведь, Ваня?» Лопатин как сидел на брёвнышке возле костра, так и упал назад. Долго ещё прохода ему ребята расспросами не давали, но уж очень Лопатину не хотелось про своё обожжённое крапивой хозяйство всем рассказывать.

Приятные воспоминания Лопатина прервал голос взводного: «Слушай, Лопатин, завтра в атаку возьми Медведева, а то ведь ротный обещал пристрелить, жалко парня, хоть и обосранец. Ты у нас калач тёртый, глядишь, он с тобой и до фрицев добежит».

– Мне в этой жизни только засранцев не хватало, – недовольно хмыкнул Лопатин.

– Только это ещё не всё, – ухмыльнулся взводный, – пополнение прибыло – к тебе в отделение Василькова определили, командованию по хрену, какую вы там бабу не поделили. Ну, я пошёл, дела у меня, – сразу заторопился взводный.

Лопатин сразу вспомнил ту драку с Васильковым. Как он бахвалился перед группой солдат, что их санитарку, шалаву, имел, мол, и так, и эдак. А она не такая была, хоть и на войне, но очень чистая девушка. Ничего лишнего себе не позволяла, да и жених у неё был, лётчик, где-то рядом воевал, встречались они иногда. Вот тогда Лопатин и дал в морду Василькову со словами: «Если тебе, кобелю, баба не дала, это ещё не значит, что она шалава». В общем, сцепились они. А тут, как назло, комендантский взвод. Обоих из сержантов в рядовые и на месяц в штрафную роту.

Лопатин, очнувшись от этих воспоминаний, уставился на Медведева. Перед ним сидел белобрысый худощавый паренёк, форма висела на нём, как на пугале, ему, наверно, только восемнадцать и стукнуло.

– Ты-то тут за что? – спросил устало Лопатин.

– Да новые сапоги на хлеб сменял, а старшина шум поднял, – виновато опустив глаза, говорил Медведев, – вы, дяденька, не думайте, это меня от сала каптёрского пробрало, старое, наверное, было.

– Ладно, разберёмся, – со вздохом сказал Лопатин, – найди место и отдыхай, завтра в бой, там и самому иногда обосраться можно.

Лопатин закрыл глаза, и опять его закачали приятные воспоминания.

Поженились они с Дуняшей в том же году. Зажили, как говорится, душа в душу. В хозяйстве они оба были не ленивы, так что всё у них ладно было. Но сейчас Лопатину виделось, как они с ней в баню ходили. Баню-то он сам срубил. Бывало, глянет на него своими зелёными глазюками и так с усмешкой: «Ну что, пойдём твоё обожжённое парить» и засмеётся, да так звонко, от всей души. Вот так до войны напарили они двух дочек и сына.

Опять этот взводный, зараза, прервал его сон.

– Лопатин, я договорился, Василькова к пулемёту приставили, смотри твой сектор, та высотка слева, там дзот, не знаю как, но до него надо добраться, хоть на метле, ладно, я дальше, Медведев, ты ещё не обосрался? – бросил он уже на ходу.

– Ага, умники, метлу забыли дать, – проворчал Лопатин, – ну иди сюда, – кивнул он Медведеву, вжавшемуся от страха в окоп.

– Слушай, – начал Лопатин, – все перед боем бздят, даже самые смелые. Но есть свои хитрости у тех, кто под пулями ходят. Те пули, что свистят, не твои, не бойся, свою ты всё равно не услышишь. Прятаться надо только в самых свежих воронках, два раза за один обстрел в одно и то же место ни мина, ни снаряд не попадают. Вот, собственно, и все солдатские премудрости, – ухмыльнулся Лопатин, – держись меня, прорвёмся!

Через час они ушли в бой. В этом бою Лопатина тяжело ранило. Боец Медведев, сам будучи легко ранен, перевязал его, а потом на себе вытащил Лопатина с поля боя. За полученные в бою ранения они оба были амнистированы и после госпиталя направлены в свои части для прохождения дальнейшей службы.

Про мальчика, который не хотел учиться

Жил-был такой мальчик, а может, и не мальчик вовсе, а девочка, ну пусть будет мальчик. Звали его, как же его звали, ну пусть будет Дима. Хороший мальчик, умный, но он не хотел учиться, просто не хотел и всё тут. Мама, сестра, бабушка, дедушка и знакомый капитан дальнего плавания, все объясняли ему, что учиться надо. А он всё равно не хотел. Дима злился, когда его заставляли делать уроки. Делать-то он их делал, но при этом всё время мечтал. Он хотел быть как Индиана Джонс. Так же, как он, пускаться в опасные приключения, мужественно преодолевать всякие опасности. Дима всё свободное от школы, сна и ненавистных ему домашних заданий время смотрел фильмы про Индиану Джонса, и, хотя он видел их уже не один раз, лучшего для себя развлечения он не знал и не хотел.

И вот однажды, когда ему задали очень много уроков, а их он всегда делал только перед приходом мамы с работы, Дима включил телевизор, чтобы посмотреть очередной фильм про Индиану Джонса. На экране вместо Индианы Джонса появился весёлый дяденька и сказал:

– Привет, Дима, опять не хочешь делать уроки?

Дима оглянулся, никого в комнате больше не было, и тогда он робко ответил:

– Да, – потом осмелел и добавил: – Достали они меня все с этими уроками, даже капитан говорит, чтобы стать простым путешественником, нужно много учиться. Я не видел ни одного фильма, где бы Индиана Джонс делал уроки.

Дяденька рассмеялся и сказал:

– Дима, я как никто другой тебя понимаю, а хочешь, я устрою тебя в школу, в которой не надо делать уроки? – вдруг спросил он.

– А разве такая есть? – удивился Дима.

– Не сомневайся, есть, и она не для всех. Ты очень долго вместо уроков смотришь телевизор, мы это знаем, – улыбнулся дяденька, – тебя заставляют учиться, ты не хочешь и ты страдаешь, поэтому мы решили тебе помочь.

– А как же мама, капитан, сестра, бабушка с дедушкой, – засомневался Дима.

– Они ничего не узнают, – ответил дяденька. – Ну что, согласен?

Дима немного подумал и согласился, и в тот же момент оказался в какой-то странной школе. Дети, взяв за руку разных героев различных фильмов и мультиков, куда-то шли, весело разговаривая с ними. Дима растерялся, но вдруг услышал знакомый голос: «Привет, Дима, как дела, ладно, потом, давай свою руку, пошли в зал». То был сам Индиана Джонс.

Дима не верил своим глазам и ушам, он дал руку, и они пошли. Дима всё время смотрел на своего любимого героя. Индиана Джонс улыбнулся и сказал:

– Сейчас ты всё сам поймёшь!

Они вошли в большой празднично украшенный зал. Там было много детей – школьников разного возраста. С ними рядом сидели их герои, все весело галдели. Здесь были герои всех известных Диме фильмов и мультиков, и это было здорово, но больше всего он гордился тем, что его сейчас держал за руку сам Индиана Джонс.

Неожиданно на сцене появился этот дяденька из телевизора. Он улыбнулся и, взяв микрофон, начал говорить:

– Здравствуйте, дорогие дети.

Все громко загалдели. Дяденька поднял руку и, когда шум стих, продолжил:

– Сегодня все вы впервые пришли в нашу чудесную школу, в которой никогда не надо делать уроков.

Опять поднялся шум, все дети кричали от радости, дяденька опять поднял руку и, когда шум успокоился, с улыбкой на лице продолжил:

– Все вы будете учиться в таких же классах, как и в обычной школе. До окончания нашей школы вы будете рядом с вашими героями, учиться не надо, уроков делать не надо, просто веселитесь вместе с ними и участвуйте во всех их приключениях.

Опять поднялся шум, радости детей не было предела. Дяденька поднял руку и когда все успокоились, сказал:

– А сейчас, дети, я хотел бы представить вам нашу гордость, нашу выпускницу, которая проучилась в нашей школе десять лет, встречайте – Лулу!

На сцену вышла молоденькая девушка с очень светлыми волосами, сильно накрашенная, в короткой юбке, на высоченных каблуках, она взяла микрофон и прокричала:

– Привет, оболтусы и лентяи.

Дети в ответ опять зашумели. Через некоторое время Лулу продолжила:

– Вы попали в самую офигенную школу в мире, знаете, как это обалденно, все десять лет не делать уроки, я бы проучилась в ней всю свою жизнь, мне очень жаль расставаться с ней, – и, кажется, она собралась заплакать. Но дяденька опять поднял руку и взял микрофон и заговорил:

– Внимание, дети, Лулу наша гордость, все десять лет она не делала уроки и только смотрела телевизор и играла в компьютерные игры, поэтому самый богатый герой всех мультиков предложил ей стать директором его банка, а вот и он сам.

На сцену, переваливаясь, вышел дядюшка Скрудж из известного всем мультика. Он что-то прокрякал, и Лулу запрыгала на сцене и захлопала в ладоши, затем прокричала в микрофон:

– Офигеть, я сразу после школы стала директором целого банка, вот, дети, берите с меня пример, – и вместе со Скруджем она ушла.

– Теперь, дети, – продолжил дяденька, – познакомьтесь со своими героями поближе и приступайте к обучению.

Дима посмотрел на Индиану Джонса. Он, уже как-то без улыбки, сказал:

– Я всё знаю про тебя, ты не хочешь учиться, как я могу взять с собой в самые опасные приключения мальчика, который не способен мне помочь, потому что ничего не знает и ничего не умеет, – и немного помолчав, добавил: – Но я могу взять тебя с собой только в качестве своей записной книжки.

– Я согласен, согласен, – запрыгал от радости Дима, в тот же момент он превратился в записную книжку и очутился во внутреннем кармане Индианы Джонса. Дима участвовал во всех его приключениях и был рад, что для этого не надо было делать уроков.

Однажды за успехи в обучении в этой удивительной школе его отпустили домой на каникулы, и Дима очутился в своём дворе. Оказывается, что в этом обычном, а не мультяшном, мире прошло уже много лет. Всё изменилось, и Диме на вид было около двадцати пяти лет. Навстречу ему шёл его одноклассник. Он был в форме лётчика. Они поздоровались и разговорились. Оказалось, что все одноклассники Димы к этому времени уже кем-то стали. Кто врачом, кто моряком, кто художником, были учителя, физики, спортсмены и т. д. Прощаясь, одноклассник вдруг спросил: «Извини, Дима, а ты сам чем занимаешься, кем стал, ты тогда так внезапно исчез».

Диму от этого вопроса бросило в жар, ну не мог же он сказать, что всё это время он был обычным мультиком.

От этого жара Дима проснулся в своей комнате, у себя дома, телевизор мелькал и шипел. Дима с опаской посмотрел в зеркало. Он был прежним мальчиком, значит, всё это ему только приснилось, но на всякий случай телевизор выключил. Потом, немного подумав, стал доставать из портфеля учебники.

Вечером, когда мама пришла с работы, у Димы впервые за долгое время были сделаны все уроки, и над его письменным столом висел тетрадный листок, на котором его же рукой было написано: «Если хочешь кем-то стать и чего-нибудь добиться, надо просто не лениться!»