Текст книги "Мы серые ангелы (сборник)"

Щука-любовь

Я рыбак во втором поколении. Моя основная добыча – это щука. Она сильная, большая, и ловить её одно удовольствие. Пока тащишь на спиннинге щучку килограмма на три-четыре, столько эмоций, ну и потом перед другими рыбаками похвастаться тоже можно. Бывали у меня щуки и по пять, шесть кило. В общем, я на рыбалке, как говорит моя жена Дуся, слегка подвинутый, поэтому каждую весну я с нетерпением жду открытие сезона. Рыбалка мне даже снится иногда.

Ну вот, наконец, открытие сезона. Я приезжаю на базу рыбака, беру спиннинг, подсачник, это такой рыбацкий сачок для подхвата крупной рыбы, бросаю всё в лодку и выхожу на рыбалку. Иду вдоль камышей, тащу за собой блесну, дорожка это называется. Иду, иду, притомился, останавливаюсь, начинаю блесну бросать. Первый бросок, сразу взялась, спиннинг выгнулся в дугу, чувствую, щука огромная, у меня такой ещё никогда не было. Тащу, а она сопротивляется и хорошо сопротивляется. Подтащил к лодке, а она зараза под лодку, я с трудом её оттуда вытащил. Другой рукой взял подсачник, поднимаю её на поверхность, ну и огромная, в подсачник-то хоть влезет, щука опять под лодку собралась, я изловчился и на её пути подставил подсачник, она родимая сама в него бросилась. Всё, поднимаю подсачник вместе с пойманной щукой в лодку. Огромная, слов нет. В подсачнике пополам сложилась, да как начнёт трепыхаться, но уже всё, она моя. Вот тут и пришёл рыбацкий мандраж. Сердце рыбака забилось от такой удачи, руки затряслись. Закурил, сижу, смотрю на неё, руки трясутся, сердце ещё больше колотится, огромная, не знаю сколько, но больше двенадцати кило. Такую ни я, ни все мои знакомые рыбаки никогда не вытаскивали. Вот это настоящее рыбацкое счастье.

Тут мой мобильник зазвонил. Вот сейчас и похвастаюсь. Слышу в трубке незнакомый строгий мужской голос:

– Николай Петрович?

– Да, – отвечаю я.

– С вами говорит дежурный генерал ФСБ Егоров, вы только что поймали щуку весом более двадцати килограммов, немедленно отпустите!

– Это почему? – удивляюсь я.

– Станешь президентом, будешь ловить каких хочешь щук.

– А откуда вы знаете, сколько она весит?

– Нам с космоса всё видно, – отвечает генерал.

– Вы меня разыгрываете, вам что, и вес из космоса виден? – не сдаюсь я.

– Да у нас сейчас такие технологии, – и он мне рассказал, чем я болел в детстве и что вчера кушал, а потом генерал так ехидненько и говорит:

– А твоя жена Дуська сейчас…

– Всё, ладно, отпускаю, дальше я сам разберусь, – с нарастающей злостью я отключаю телефон, выпускаю щуку и гребу к берегу. – «Ну всё, попалась», – думаю я.

Дуська, жена моя, на нижнем белье подвинутая. Купит что-нибудь ажурненькое, наденет и ходит передо мной, попой вертит, то согнётся, то как кошка выгнется, ну а я соответственно реагирую. Попа у неё, я вам скажу прямо, классная, модельная, я на эту попу сразу и запал. Да нет, и всё остальное у неё тоже высший класс, но попа – это что-то. Вот меня иногда сомнения и берут, а вдруг пока я на рыбалку езжу, она ещё кому-нибудь бельё показывает. Выскочил я с лодки, сразу Дуське позвонил, не отвечает, а такого практически не бывает, уж Дуська по телефону поболтать любит.

Прыгаю в машину, мчусь домой, благо недалеко. Приезжаю, дома никого. Так, звоню опять по телефону, слышу её телефон на кухне, думаю, специально телефон не взяла, ну вот где она, шалава.

Тут ключи в дверях забряцали, Дуська заходит, меня увидела, вздрогнула:

– О, господи, а ты тут откуда взялся? – спрашивает она с такими честными-честными глазами.

– Где ты была? – набычиваюсь я.

И тут у меня звонит телефон, смотрю, это опять генерал, беру трубку и слышу:

– Николай Петрович, очень хорошо, что щуку отпустили, но вы меня не дослушали, я вам хотел сказать, что жена ваша в это время подружкам своим новым бельём хвасталась.

У меня на душе сразу отлегло. Пока я с генералом общался, Дуська в новом белье выкатывается. Я, естественно, опять правильно среагировал…

Я сплю, меня кто-то трясёт: «Эй, рыбачок, открытие сезона проспал», – слышу я Дусин голос.

Вскакиваю, ё-моё, значит, мне всё это приснилось, а открытие сезона только сегодня, жаль, щука хорошая была. Начинаю быстро одеваться. Дуська, томно потягиваясь, спрашивает:

– Может, задержишься, всё равно ведь опоздал.

– Нет, – твёрдо говорю я, – ребята ждут.

– Ну как хочешь, – говорит Дуська ещё более томным голосом.

Сейчас главное не смотреть на неё, не смотрю, не смотрю, нет, всё-таки посмотрел. Дуся лежит на кровати, отвернувшись от меня, с голой попой. «Всё, опять попался», – думаю я, снимая брюки.

На рыбалку я смог выбраться только через час. Пока то сё, потом я Дусе про свой сон рассказал, она хохотала, потом ещё раз то сё, и я поехал на открытие сезона. Уже в машине подумал, ребята, как всегда, ржать будут: «Чего, Колян, опоздал, опять Дуська попу показала?» Это я по молодости, как-то не подумавши, им ляпнул, почему всё время опаздываю. Мы ведь с Дусей уже пятнадцать лет вместе, и всё это время из-за её попы я на рыбалку опаздываю. Вот такая у меня в жизни щука-любовь получается!

Спасибо

Игорь Петрович проснулся и смотрел в белый потолок больничной палаты. На душе было как-то тихо и светло. На соседней койке похрапывал сосед. В коридоре слышались чьи-то шаги. Он сел на кровати. Тело удивительно легко подчинилось ему, и ничего не болело. Он всё понял, и от этого только слегка улыбнулся, и в тот же миг за окном выглянуло осеннее солнышко. Стало ещё светлее. Он встал и, подойдя к вешалке, снял свой больничный халат. Накинув его, он осторожно вышел из палаты в коридор. Там было пусто. На посту одиноко, отчаянно скучая, писала свои бумажки дежурная медсестра Света. Увидев его, она улыбнулась и спросила:

– Что, легче стало, Игорь Петрович?

– Да, спасибо, – улыбнулся в ответ он, – пойду, пройдусь немного.

– Осторожненько, не замёрзнете? – заботливо спросила Света.

– Нет, спасибо, – кивнул Игорь Петрович и пошёл к выходу.

Открыв дверь, Игорь Петрович ощутил пряный запах осени. Светило ещё тёплое солнце. Деревья в больничном парке стояли в своих багряно-жёлтых нарядах. В воздухе летали тонкие паутинки. Было очень хорошо и спокойно.

Игорь Петрович, шурша опавшими листьями, пошёл по одной из дорожек в сторону хозблока. Пройдя шагов двадцать, он достал свой мобильный телефон, это чудесное изобретение рубежа двух веков. Игорь Петрович нажал кнопку – дочка. После гудков он услышал её голос:

– Привет, как ты, почему долго не звонил, я же беспокоюсь, ты не можешь занять денег до получки… – она ещё о чём-то просила и о чём-то спрашивала. Игорь Петрович слушал её и улыбался.

– Спасибо тебе, – прервал он её монолог.

– За что? – спросила она удивлённо.

– Просто спасибо, – сказал Игорь Петрович и отключился.

Затем он нажал кнопку – сын. В телефоне раздался голос внучки:

– Дедушка, привет, как ты, – затараторила внучка, – что-то ты давно не звонил, представляешь, мама и папа опять разводятся, как они мне оба надоели, каждый месяц одно и то же…

– Спасибо вам, – тихо сказал Игорь Петрович в трубку.

– За что, дед? – ответила трубка.

– Просто спасибо, – сказал он и отключился.

Игорь Петрович положил телефон в карман халата и подошёл к скамейке, рядом с которой был постамент от какой-то статуи. Он заглянул в широкую трещину в этом постаменте и достал оттуда небольшой свёрток. Сев на лавку, Игорь Петрович развернул свёрток. В нём была маленькая на двести грамм фляжка, пачка его любимых сигарет и зажигалка.

Игорь Петрович открутил крышку у фляжки и налил туда конька. Посмотрев в голубое небо и на журавлиный клин, он усмехнулся и опрокинул коньяк в себя. Крякнув, Игорь Петрович вкусно затянулся сигаретой. Кровь побежала быстрее, на душе стало ещё светлее. Он опять достал телефон. Нажав кнопку под литерой N, Игорь Петрович услышал вначале гудки, а потом её голос:

– Привет, это ты, опять будешь молчать…

Он молчал, а она стала ему рассказывать про свою жизнь, про своих детей. «Странно, – подумал Игорь Петрович, – за столько лет у неё абсолютно не изменился голос, интересно, как она сейчас выглядит». Впрочем, он совершенно не хотел видеть её седой и в морщинах…

– Спасибо тебе, – очень тихо произнёс Игорь Петрович.

– Что с тобой, Игорь, ты где, я сейчас к тебе приеду, – послышался её взволнованный голос.

– Всё хорошо, просто спасибо, – сказал он и отключил трубку.

Игорь Петрович положил телефон в карман и налил себе ещё одну рюмку. От выпитого коньяка приятно зашумело в голове. Закурив ещё сигарету, он стал вспоминать.

Она была очень красивая. Он полюбил её всей душой. Пять лет он добивался её любви. Взаимная гордость и глупость не позволила им быть вместе. Тогда он ушёл с её жизненного пути. Ещё через пять лет судьба вновь свела их в другом городе. Тогда они, забыв от любви всю свою гордость, провели вместе трое суток и опять расстались, потому что у каждого из них уже были свои семьи.

Сердце странно дёрнулось и стало замедлять свой ритм. Игорь Петрович улыбался. Он теперь точно знал, для чего жил на этой земле.

«Интересно, как она сейчас выглядит, наверное, всё такая же красивая…» Это была его последняя мысль…

Его нашла медсестра Светлана. Очень светлая улыбка застыла на его помолодевшем лице.

Как я был подружкой

Я прогуливался по центру Питера. Как-то в центре моего прекрасного города хорошо думается, и сюжеты выстраиваются в чёткие линии, в общем, располагает. Стал накрапывать дождь. Я был недалеко от бара, в который иногда захожу подсмотреть типажи будущих моих героев. Я решил выпить там чашечку кофе и, если получится, переждать дождь. Было около девяти вечера, и народ уже отдыхал по полной, но свободные места ещё были. Поздоровавшись с барменом, который давно меня знал, я заказал кофе и сел за свободный столик. Бармена звали Слава. Он был немного младше меня и сочинял песни для себя и своих друзей. Я как-то показал ему свои стихи, он отобрал несколько и написал музыку к ним. Получилось несколько новых песен в его репертуаре, и, как он говорил, они понравились его друзьям.

Кофе принесли быстро, и я маленькими глоточками начал получать удовольствие. Моё внимание привлекла молодая женщина за соседним столиком. Она сидела, положив свой подбородок на сложенные на столе руки, и смотрела на шесть рюмок, видимо с текилой, стоявших перед ней, три из них были уже пусты. В её взгляде было столько тоски и какой-то безысходности. Внешне она ничем особенным не выделялась, но есть для женщин такое определение – манкость. Это когда женщина имеет вроде бы всё в среднем неплохо, но сумма всех её средних достоинств весьма привлекает внимание мужчин. Так вот её манкость зашкаливала. В подтверждение своих наблюдений я увидел несколько алчных мужских взглядов в её сторону.

Между тем женщина вышла из прострации и протянула руку к очередной из рюмок. Отпив маленький глоточек, она сморщилась и, тяжко вздохнув, поставила рюмку на место. Её взгляд начал блуждать по залу и остановился на мне. Столики были рядом, и она сказала слегка заплетающимся языком:

– У тебя умные и добрые глаза, давай выпьем, а!

Я не сторонник таких знакомств, но что-то в ней такое было, что мне захотелось прикрыть её от этих алчных взглядов.

– Давай, – сказал я, пересаживаясь за её столик со своим кофе, – а за что будем пить?

– За вас, за козлов, – как-то уж очень обречённо сказала она.

Мы молча пригубили, она рюмку, я кофе. Она, громко икнув, отодвинула рюмку:

– Всё, я больше не хочу, – и опять положила подбородок на свои руки. По её отсутствующему взгляду я понял, что сейчас она очень далеко, поэтому решил её не беспокоить и, потягивая свой кофе, продолжал нести свою теперь уже охранную вахту.

– Нет, ты мне скажи, ну что ему ещё надо? – несколько громче допустимого спросила она меня.

– Наверное, любви, – не зная, о чём идёт речь, на всякий случай ответил я.

– Да я ему столько любви даю, сколько он хочет, – оживилась женщина, явно желавшая подискутировать на эту тему.

– Тогда тепла, – не сдавался я.

– Я ему что, радиатор? – снова икнула она. – Пусть греется, сколько хочет, ой что-то у меня всё закружилось в голове, – с глуповатой улыбкой промямлила она.

– Может, пойдём на воздух, – предложил я.

– А пойдём, – как-то обречённо тряхнув своими красивыми льняными кудряшками, ответила женщина, – только мне надо пописать.

Она довольно уверенно встала и даже почти не пошатываясь пошла в сторону туалета. Я, прихватив её плащик, последовал за ней. Бармен Слава, когда я проходил мимо, спросил:

– Такси вызвать?

– Да ей погулять надо, – и мы кивком головы попрощались.

Моя дама вышла из туалетной комнаты, я помог ей надеть плащик, и мы вышли на свежий воздух. Она взяла меня под руку, и мы медленно пошли по Лиговскому в сторону Московского вокзала.

Некоторое время мы шли молча. Свежий воздух начал приводить её в чувство. Во всяком случае, шла она твёрдой походкой, и свой следующий вопрос задала уже трезвым голосом:

– А вообще, что вот вам мужикам от баб надо?

– В смысле? – переспросил я.

– Ну вот живём вместе, и секс есть, и денег достаточно, чего вас всё время налево тянет?

– Вопрос сложный, объёмный, на него сразу не ответишь, – помолчав, промолвил я, – тут надо конкретную ситуацию рассматривать.

– Ты знаешь, мы уже три года вместе, – начала она свой рассказ, – первый год вообще как медовый месяц прошёл, – она так тепло улыбнулась, что у меня не было никаких сомнений, что именно так и было, – второй год тоже было неплохо, а третий год всё хуже и хуже, – и лицо её стало грустным.

– Что конкретно хуже, объясни.

– Да дома его не удержать, то рыбалка, то охота, то яхт-клуб, встречаемся на бегу.

– А ты чем по жизни занимаешься?

– Я работаю, много работаю и зарабатываю раза в три больше, чем этот охламон.

– Он что, за твой счёт живёт?

– Да нет, у него на рыбалки-охоты своих денег хватает.

– А почему ты решила, что он налево ходит?

– Мы когда ругаемся и я ему говорю, что теперь месяц не получишь, он ржёт и говорит: «Ты не хочешь, а мне и не надо», представляешь.

Я улыбнулся, вспомнив интермедию, в которой звучала эта фраза. Помолчав немного, я как можно учтивее ей ответил:

– Понимаешь, нельзя мужчину наказывать сексом, потому что секс это всего лишь продолжение или дополнение ваших отношений днём. Есть такая русская поговорка: «Ночная кукушка всегда дневную перекукует».

Она задумалась, и мы шли молча. Уже почти стемнело, становилось прохладно. Женщина начала теснее прижиматься ко мне. Я бы не сказал, что не среагировал на неё как мужчина, ещё как среагировал, но она была явно влюблена и не в меня, а это для меня табу. Чтобы согреть её, мы зашли в кафе на Московском вокзале, выпили молча кофе и вышли на улицу.

– Слушай, может мне родить, чтобы он дома сидел?

– Ты его хочешь в декрет отправить?

– А ведь ты прав, я уйду в декрет, денег в семье станет меньше, этому охламону придётся найти вторую работу, потом появится ребёнок, и ему уже не до рыбалки будет, – с повеселевшим лицом закончила она свои размышления.

– Думаю, это выход, – глубокомысленно изрёк я, не понимая, в чём конкретно был прав.

Она ещё о чём-то долго думала, потом, тряхнув своими красивыми локонами, посмотрев на меня серыми и уже весёлыми глазами, заявила:

– Ты лучше всех моих подружек, – и чмокнула меня в щёку.

– Это почему? – удивился я.

– Да они мне все говорят, брось своего охламона, ты, со своим положением и внешностью, миллионера можешь себе найти, а мне только он и нужен, спасибо тебе, – она торопливо достала что-то из сумочки и протянула мне, – позвони как-нибудь, – и нырнула в метро.

В руках у меня оказалась её визитка. Я не хочу называть даже её имени, потому что она работала топ-менеджером одной из крупнейших компаний города.

Иногда люди в повседневной суете не могут найти выход из создавшейся ситуации, который настолько очевиден, что его просто не замечают, и тогда нужен какой-то лёгкий внешний толчок, чтобы всё встало на свои места!

Жена поэта

Мне надо было в Москву по своим литературным делам. Билетов на «Сапсан» уже не было, поэтому мне предстояло провести ночь под стук колёс и дай бог с приятным соседом. В купе я обнаружил симпатичную, средних лет женщину. Мы поздоровались и стали ждать отправления состава. По перрону ещё сновали опаздывающие пассажиры и носильщики багажа. Вскоре раздался короткий свисток, и вагон слегка качнулся, прощаясь с уплывающим перроном. Состав начал набирать скорость, и я достал свой планшет, чтобы записать мысль, только что посетившую меня.

– Вы случайно не поэт? – обратилась ко мне моя попутчица.

– Нет, – почему-то солгал я, хотя отчасти являлся таковым.

– А что вы там пишите? – уже как-то даже бесцеремонно допытывалась она.

– Я бухгалтер, – продолжал врать я в ответ на её бесцеремонность, – подсчитываю свои дневные расходы.

– Вот и хорошо, – успокоилась она.

– А вы не любите поэтов или поэзию? – спросил я её с налётом лёгкой язвительности.

– Стихи я люблю, но мой муж поэт, – сказала она с таким вздохом, что я отложил свой планшет и приготовился выслушать этот диагноз, женщине явно надо было выговориться. Некоторое время она молчала, видимо, собиралась с мыслями. Между тем поезд уже набрал скорость, замелькали пригороды Питера, и стук колёс располагал к неспешной беседе.

– Мы недавно вместе живём, это он меня женой называет, а я и не возражаю. Я не знала, что он поэт. Он писал стихи в молодости, так, для себя, как он говорит, а тут его, после встречи со мной, как прорвало. Ты, говорит, моя Муза, и пишет, и пишет, ночами, утром, днём, вечером, в машине.

– В машине это как? – переспросил я.

– А просто, сидит за рулём, чего-то там ему в голову пришло, отдаёт мне руль, сам садится с планшетом на заднее сидение и пишет, хорошо, что у меня права есть, а то бы мы никогда никуда не приехали.

Я заулыбался, её это ещё больше подстегнуло.

– Знаете, как с ним бывает трудно, я ему чего-то говорю, он в ответ только кивает, я спрашиваю: «Петя, вот скажи мне, о чём я тебе сейчас говорила?» Он улыбается и говорит: «О чём говорила, не знаю, но ты у меня самая красивая» – это значит, опять свои стихи в уме сочинял.

– Ну и что в этом плохого? – попытался я резюмировать её тираду.

– А я, между прочим, в это время советовалась с ним, какой подарок купить моей маме на день рождения.

– Да, непозволительная лёгкость в отношении будущей тёщи, – продолжал я иронизировать.

– Да это ещё что, я недавно ему говорю, говорю, вижу, опять витает в облаках, я его спрашиваю: «Что я, Петя, сейчас сказала?», а он в ответ: «Ты знаешь, Танюша, что у тебя самая красивая попа в мире!» Ну при чём тут моя попа?

– Ну, ему виднее, – опять заулыбался я, – поэтам свойственно восхищаться женщиной в целом и отдельными частями её тела по отдельности.

– Да это я уже поняла, – как-то обречённо сказала она и замолчала.

Я стал рассматривать свою собеседницу. Не каждый день встречаешь жён поэтов, обычно они скрывают своих Муз от посторонних взглядов. У неё было красивое лицо, состоящее из абсолютно правильных черт, живые карие глаза, стройная грациозная фигура, и при этом в ней не было никакого зазнайства Музы.

– Вот хотя бы десятая часть того, о чём он пишет, присутствовала бы в нашей жизни, – продолжила Муза свой рассказ, – ведь как дитя малое, поесть забывает, а пишет про звёзды, галактики, про полёты во сне, а ночью храпит как пожарник!

Я тихонько засмеялся.

– Не смешно, – обидчиво поджала она свои красивые губки.

– Поэты такие же люди, как и все, – попытался я немного сгладить свою невольную вину.

– Да нет, не такие, – произнесла она, задумчиво улыбаясь.

В это время зажужжал её мобильник, она глянула в него и, очень по-доброму улыбаясь, обратилась ко мне.

– Вот опять стишок прислал, подлизывается, – улыбнулась она и потом с гордостью прочитала:

 
Татьяна, милая Татьяна,
Ты вся, конечно, без изъяна,
Твоя проблема – это я
Но Боже, как же я люблю тебя!
 

– Петя очень не любит, когда меня нет дома, но мне надо было навестить маму, – как-то уже грустно сказала она, – мы перед моим отъездом немного повздорили, он всегда первым звонит или присылает стихи, когда мы ссоримся.

Что-то в ней изменилось, во всяком случае она потеряла всякий интерес к дальнейшей беседе. Она уткнулась в свой мобильник, я вышел в тамбур покурить.

Когда я вернулся, она посмотрела на меня каким-то загадочным взглядом и протянула свой мобильник, я прочитал:

 
Потомок мавра с русскою душой,
Времён нелёгких стал невольник,
Державину был умница большой,
Шагнув в смертельный треугольник,
Как много ты успел, России в славу,
Мы помним восхищённые тобой,
В прославленной твоим стихом державе
Твой лик и слог, с нетленною душой!
 

– У Пети кумир Пушкин, он говорит, что учится у него, – с какой-то тихой теплотой сказала она, – сейчас меня нет, значит, сидит, курит и пишет, курит и пишет, даже поесть, наверно, забыл, приеду, он у меня получит, – уже нежно закончила она.

– Да, неплохой стих.

– Я не всё понимаю, что он пишет, но в общем и целом мне нравятся его стихи, особенно про любовь, – она убрала телефон, – уже поздно, давайте спать, – и юркнула в уже расстеленную постель.

Я тоже лёг и, закинув руки за голову, стал размышлять. Действительно, поэты люди особенные, не от мира сего. У них, как правило, есть свои музы, которые их вдохновляют. Они посвящают им свои стихи, в которых восторгаются их красотой, объясняются им в любви. Музам это нравится, но они очень редко становятся жёнами поэтов. Почему? Да потому что восторженные стихи это одно, а жить с реальным человеком это совершенно другое. Поэт в жизни обычный человек, со своими привычками, недостатками и достоинствами. Не каждая женщина способна всё это принять. Петю принимают таким, какой он есть в этой жизни, а значит, любят его не за его стихи. Хотя, видимо, не всё так просто.

С этими мыслями я уснул. Утром началась обычная суета, чтобы умыться и почистить зубы. Мы уже подъезжали к Москве, когда моей соседке пришла очередная СМС.

– Вот, полюбуйтесь, – протянула она мне свой телефон, там было написано:

 
Не ходите девки за поэтов,
Ничего там нет хорошего,
Будет муж тогда с приветом,
И сама всегда взъерошена,
Он же прыгает ночами,
Рифму ловит, так сказать,
В рюмке топит все печали,
Любит молча пострадать,
Ну а если вдруг он весел,
В рифму пишутся стихи,
Мир вам сразу станет тесен
Для прелюдий и любви,
Для других вы только дама,
Ведь в быту поэт кутёнок,
Вы ему жена и мама,
Нужен вам такой ребёнок?
 

Петя написал то, о чём я думал сегодня ночью, кроме всего прочего этот поэт был ещё и весьма ироничен к себе.

– По-моему, неплохо, – улыбнулся я этим озорным стишкам.

– Что значит «неплохо», я же люблю его, ну он у меня сегодня получит, – говорила она, слегка зардевшись, – как маленький, ей-богу.

– Извините, конечно, а сколько же лет вашему мужу? – спросил я из явного любопытства, ожидая услышать о юном возрасте этого озорника.

– А, – махнула она рукой, – он почти на двадцать лет старше меня.

Её ответ несколько меня обескуражил. Тем временем поезд уже остановился на Ленинградском вокзале. Моя попутчица, быстро попрощавшись со мной, убежала на перрон. Я задержался среди выходящих пассажиров. В окно я видел, как она, вся улыбаясь, поспешила к седому приятному мужчине с букетом роз. Она чмокнула его, взяла букет, и они пошли. Он воровато, как подросток, слегка погладил её по попе. Она его одёрнула и, видимо, сказала: «Петя, кругом же люди, ты что, до дома уже потерпеть не можешь», – а он ей, наверное, в ответ: «Нет, милая, не могу». Во всяком случае, они о чём-то говорили, не замечая ничего вокруг. Можно было не сомневаться, что Петя сегодня получит всё. Я уже был на перроне, Муза оглянулась и счастливо улыбнулась мне на прощание. Где-то, в самой глубине своей души, я по-хорошему завидовал этому Пете и не только сегодня, а вообще по жизни.