Текст книги "Миллиарды для России. Первая книга о Серой Мышке"

– Мы тоже умеем рисовать, – довольно улыбнулась она, закончив работу.

Опустив свой рисунок в другой конверт, отчего стопка на краю стола практически не изменилась, она положила его на место, в ящик стола.

– Вряд ли ваше кресло, товарищ генерал, подключена к сигнализации, – еще раз улыбнулась Наталья, – это ведь не пост номер один, и не сейф, где деньги лежат.

С этой мыслью она села в кресло, немного поерзала, принимая удобную позу и почти сразу заснула. Внутренних часов включать не было необходимости – для пробуждения ей хватило тихих звуков за дверью. Пока генерал говорил о чем-то с дежурным офицером, всю ночь согласно приказа не отходившим от этой двери, а комендант звенел ключами, Наталья успела бы спрятаться все за той же портьерой раз сто.

Поскучать за ней пришлось с полчаса. Она улыбнулась, когда генерал язвительно хмыкнул – это он проверил, на месте ли запечатанный конверт. Однако бумажку из него доставать не стал. Потом он молча работал, коротко отвечая на звонки. Один из таких звонков, на который генерал ответил тоже коротко: «Пригласите», – относился к полковнику с командой «Три нуля».

Заместитель Председателя опять встретил Сазонова рукопожатием в центре кабинета. Именно в этот момент Наталья змейкой, или – если угодно – мышкой скользнула в строй.

– Ну что, – спросил генерал, отпуская руку Сазонова, – справились с заданием?

Полковник повернулся к шеренге подчиненных. Крайняя, Крупина, медленно вытянула из кармана желтый конверт. Хозяин кабинета уставился на него и замер. Потом он резко повернулся к столу. Как не была занята его голова государственными делами, он – как угадала Наталья – достал конверт утром в первую очередь. Только вот содержимое его генерал тогда не проверил – был уверен, что ничего внутри него не изменилось. Только теперь заместитель Председателя вынул из конверта листок и развернул его. Вместо кукиша там была нарисована веселая рожица, высунувшая генералу язык. И язык этот сильно смахивал на тот палец, который так усердно вырисовывал хозяин этого кабинета вчера вечером.

Он поднял тяжелый взгляд на Наталью. Он словно спрашивал ее сейчас:

– Что же ты делала в моем кабинете, девочка? И какую тайну ты сейчас можешь вынести отсюда?

А дерзкий взгляд Крупиной словно отвечал ему:

– Даже если и узнала что, все равно не признаюсь!

Генерал вдруг расхохотался, отчего морщины, никогда не покидавшие его переносицы, почти разгладились.

– Хорошо, – похвалил он, – свободны. Полковник, останьтесь.

На следующий день капитан Крупина получила новое задание…

Опасения Ню Го Лая относительно судьбы ее ученицы не оправдались. Как переспелые груши с дерева посыпались с кремлевского Олимпа советские правители. В такие смутные годы потребность в исполнителях экстра-класса, какими были Наталья, Валера, Слава и Олег, выросла многократно. Через три года сломался, не выдержав таких страшных «перегрузок», Слава. Он совершил элементарную ошибку, подставившись охране очередного объекта. Валера большую часть времени помогал полковнику. Они прорабатывали детали операций, которые осуществляли Наталья и Олег. Стратеги оказались достаточно проницательными, чтобы не ставить их в паре. Так агенты под номерами три нуля первый и три нуля третий стали агентами-одиночками. Результативность их работы от этого не уменьшилась.

В Комитете тоже была чехарда с руководством. Но Наталью это волновало мало. Она получала задания от полковника Сазонова; на него же списывала и все грехи своей «работы». А полковник сидел в своем кресле, точнее в подмосковной базе, непоколебимо – до августа девяносто первого года.

Известные события Наталья встретила в скором поезде «Андижан – Москва». Она выполняла в Узбекистане очередное задание. Естественно успешно – чересчур расшалившийся руководитель одной из узбекских областей переел плова и скончался, не дождавшись врачей. В поезде, в мягком двухместном купе, Наталья ехала вместе с женщиной, которую можно было принять за ее старшую сестру – так они были похожи. Мария – так звали попутчицу – была одних лет с подполковником госбезопасности Крупиной, однако последняя выглядела значительно моложе. Наверное, благодаря регулярным занятиям древними оздоровительными системами, которыми так щедро делился полковник Николаев. Всю дорогу в купе болтала одна Мария; Наталья вообще была молчуньей, а сейчас – после выполнения задания – и вовсе не была расположена к разговорам. Однако соседку не перебивала, потому что та ей совершенно не мешала.

Последнюю ночь Крупиной почему-то не спалось, что с ней случалось весьма редко. Она забылась только под утро, и не услышала, как незаметно, разом остановилось сердце попутчицы. Мария умерла тихо, во сне – остановилось изношенное сердце. А Наталья, обнаружив на соседней полке бездыханный труп, вспомнила недавний разговор с Сазоновым – тот самый, в котором Владимир Петрович рассказал ей о первом «объекте».

Тогда же полковник с достаточной долей грусти в голосе сказал:

– Когда-нибудь, Наташа, может поступить приказ и на твою ликвидацию. Конечно, если я еще буду сидеть здесь (он постучал по подлокотнику кресла), этого не случится. В крайнем случае сам предупрежу тебя. Ну а если меня уже не будет… Готовь запасной аэродром, дочка. И будь готова улететь туда в любой момент.

В тот день Крупина словам полковника большого внимания не придала. Она просто загнала их поглубже; на свою память она никогда не жаловалась. И вот теперь эти слова словно сами выползли наружу. До Москвы Крупина так и не доехала. Скорый поезд отправился дальше, увозя мертвую Марию Павлюченко. Ее имени московская милиция так и не узнала. Павлюченко следовала через Москву транзитом на Украину, где жила ее двоюродная сестра. В Узбекистане ее тем более никто не стал бы искать, потому что из родного Коканда она уезжала последней из некогда многочисленной родни.

С документами на это имя Крупина и добралась до дома кружным путем. Хотя предосторожности были излишними. Кроме комнаты на подмосковной базе у Натальи была маленькая квартирка в Чертанове. Туда она и приехала; как большинство москвичей – на метро. Телефоны базы – ни Сазонова, ни Валерин, не отвечали. Но это не сильно насторожило подполковника Крупину, учитывая то безобразие, что творилось на улице. Танки с улиц Москвы уже убрали. Бардак, что всегда следует за танками, убрать было гораздо сложнее. Поэтому Наталья решила ехать с утра на базу. Учитывая бессонную ночь в поезде, встать она собиралась часов в восемь. Однако ужу в половине седьмого требовательно заверещал звонок. На двери Натальиной квартиры было два глазка. Один обычный – точно такой, в который заглядывают миллионы москвичей. Но мало кому из этих миллионов грозило получить пулю в глаз. Наталья такую возможность всегда учитывала. Поэтому и поставила еще один глазок – скрытный, панорамный – в который было видно всю лестничную клетку.

Сейчас на ней стоял генерал – тот самый, что рассуждал когда-то о подвижках по карьерной лестнице. Насколько было известно Крупиной, генерал кабинет так и не поменял. За его спиной сейчас стояли два шкафоподобных молодца. Лица у телохранителях были скучающими. Наталья хорошо знала таких; приходилось сталкиваться, и не раз. Как охранители тела они больше рассчитывали на громкое имя этого самого тела. Наталья задумалась, слушая нетерпеливые трели звонка. Этот адрес знали только полковник с Валерой, который тоже дорос до полковничьих погон.

– Значит, – поняла она, – с кем-то из них случилось что-то дурное. А скорее всего, с обоими, иначе второй был здесь раньше этих.

В сердце у нее неприятно защемило – словно с паспортом Мария Павлюченко передала ей свое недомогание. И она, прогоняя эту слабость, решительно открыла дверь, в полной уверенности, что «шкафы» не станут сразу хвататься за пистолеты. Иначе зачем бы тут появился генерал собственной персоной.

Генерал мог бы рассказать сейчас Наталье, что адрес этот он нашел случайно, на старом листке, который не успел уничтожить перед своей гибелью полковник Сазонов. И на листке этом было четыре номера (без четвертого). Если бы сейчас Крупина не открыла бы дверь, генерал поехал бы по адресу номер три – к Олегу. У второго, Валеры, тоже была в Москве квартира, но он в ней практически не появлялся. А сейчас Валера лежал мертвый на базе; и застрелил его тот самый молодчик, что подпирал сейчас плечом косяк двери. И об этом генерал пока не сказал. Он молча вошел в квартиру. Следом вошел верзила в штатском; второй запер за всеми дверь. На руках этого была кровь полковника Сазонова; и об этом Наталье предстояло скоро узнать.

– Подполковник Крупина? – спросил генерал, словно никогда не видел ее.

Наталья не смогла заставить себя усмехнуться; она молча кивнула.

– Теперь все приказы будете получать от меня, – сухо заявил генерал

– А полковник Сазонов? – внешне невозмутимо спросила Крупина.

– Теперь вами буду руководить непосредственно я, – терпеливо повторил генерал.

Он был спокоен, только руки жили своей, нервной жизнью. Правая ладонь несильно хлопала по левой, в которой была зажата газета. каждый раз по носу получал Президент России, зовущий дорогих россиян к светлому будущему. Наталья не видела ни сегодняшних, ни вчерашних газет, иначе знала бы, что это лицо украшает собой все первые полосы.

– Подробное знакомство устроим потом, – нарушил молчание генерал, – а пока получите первое задание.

Он протянул Наталье газету. Крупина развернула ее и в недоумении подняла глаза на гостя – в тощей «Комсомолке» ничего не было. Кроме… Из всех персон, что обратили сегодня на себя внимание генерала КГБ, объектом мог быть только тот, что улыбался с первой страницы. Наталья тоже щелкнула Президента по носу и вопросительно глянула на генерала. Тот медленно кивнул.

– Николай Григорьевич, – генерал дернулся; девочка в звании подполковника была хорошо информирована, – полковников Сазонова и Петренко сам убивал?

Петренко было фамилией Валеры, и генерал это определенно знал. Потому что дернулся взглядом к потупившимся отчего-то телохранителям. Любому другому этот взгляд ничего не сказал бы. Но спецагент три нуля первый поняла – перед ней стоит убийца, или организатор убийства самых близких ей людей. А за спиной у него – скорее всего непосредственные исполнители. Охранники умерли мгновенно, так и не поняв ничего. Они даже не успели поднять потупившихся голов. Впрочем, это бы им ничем не помогло. А генерал умирал долго и страшно. Умирал в одиночестве, не считать же компанией два трупа. Его горло, парализованное точным несильным ударом, не могло исторгнуть ни звука, пока сведенные в судорогах мышцы отмирали от нестерпимой боли. Этой древней пытке Крупину научил старый Ню Го Лай. Он обещал передать своей лучшей ученице все свои знания, и слово свое сдержал. Хотя ох как не хотелось ему загружать душу девушки хотя бы тем же сводом знаний древнего братства корейских палачей. Свод этот самому корейцу ни разу не пригодился, а вот его ученица даже не сомневалась, когда выбирала для генерала одну из самых мучительных казней.

Подполковник Крупина оставила в своей квартире три трупа – два готовеньких, и один еще будущий, корчащийся в муках. Она заперла прочную дверь на надежные замки, закрывая вместе с ней свою нынешнюю жизнь. С собой она взяла только сумку с самым необходимым. Этого необходимого было совсем немного – вся наличность, что нашлась в доме и карманах «гостей», два комплекта документов, к одному из которых еще надо было привыкать, и маленький офицерский «Вальтер». Еще в кармане лежали ключи от новенькой темно-синей «четверки».

Через два часа, когда генерал еще молил бога о смерти, этот автомобиль взорвался, немного не доехав до памятника Дзержинскому. Сотрудники Комитета, еще не поменявшего названия, конечно поинтересовались у московской милиции, кому это понадобилось устраивать фейерверк почти под тем самым окном, где когда-то Наталья Крупина слушала тяжелое дыхание заместителя Председателя.

Следователю, которому поручили разобраться в этом деле, ничего не сказало имя погибшей – Наталья Юрьевна Крупина. Именно это имя значилось в документах женщины, чей обгорелый труп нашли в «четверке». Сличить лицо Крупиной с чудом сохранившейся фотографией в паспорте было невозможно. Потому что мощный заряд взрывчатки, который и послужил причиной пожара, располагался как раз над головой несчастной. Копни МУР чуть поглубже, он смог бы связать это происшествие с таинственной пропажей из городского морга женщины без определенного места жительства. Но тут в Москве начались такие дела, что дело Крупиной поспешно закрыли, посчитав раскрытым.

На следующий день – двадцать пятого августа девяносто первого года на конечной станции электропоезда «Владимир – Гостюхино» тяжело спрыгнула с высокой стальной ступеньки вагона Мария Павлюченко. Это была молодая еще женщина с усталыми глазами. Среди ее документов лежал диплом об окончании лесного техникума. Беженка из далекого экзотического Коканда искала жилье и работу. Мария была первой переселенкой из Средней Азии в этих местах. Может поэтому и жилье, и работа для нее нашлись через двадцать минут – в лесничестве, контора которого находилась напротив станции…

Глава 14. Женева. Банк «Насьональ»
Каждому свое

Заместитель министра Иван Николаевич Стасов угрюмо сидел на кровати. Кровать была мягкой; гостиничный номер с видом на Женевское озеро роскошным. Только сидевший посреди комнаты на краю широченной кровати Стасов портил картину этого великолепия. Да и как не портить – абсолютно голый пятидесятидвухлетний мужик это вам не топ-модель. Нет, если бы на его месте сидел хотя бы Шварценеггер в таком же возрасте… Увы – «непотопляемый» заместитель министра даже в юном возрасте не украсил бы собой интерьер этой спальни.

Иван Николаевич тяжко вздохнул, еще раз окинув взглядом свисавшее между ног собственное достоинство. Сегодняшней ночью Стасову не спалось. Его мысли возвращались к предстоящей операции купли-продажи «товара». К той роли, которую он должен был играть в этой операции. Он попытался отвлечься от тяжких дум, погонял пультом по каналам огромного «Панасоника». Застрял на какой-то скандинавской передаче – круто-эротичной, практически порнографической. Однако отвлечься не получилось – естество даже не отреагировало на голых красоток, чего с ним никогда еще не случалось. Так что утром настроение у заместителя министра было паршивым. Не грела даже мысль о том, что сегодня операция должна была закончиться, и завтра он будет в Великобритании, увидит любимых внучат.

Входная дверь в номер, которую вчера вечером Стасов собственноручн6о закрыл на два оборота ключа, вдруг открылась, и на пороге спальни выросла фигура британской леди – только англичанка могла одеться так; и только у жительницы туманного Альбиона могли быть такие великолепные, по-настоящему лошадиные зубы. Эти зубы, явно полученные в наследство от длинной вереницы предков, она и показала Ивану Николаевичу в приветливой улыбке. Только теперь Стасов спохватился, что сидит перед гостьей совершенно голый. Он метнулся взглядом вниз, и покраснел – плоть, ночью совсем не реагировавшая на шведских красоток, начала вдруг наливаться силой, стремительно увеличиваясь в размерах. Его мужское «я» отреагировало на эту сушеную английскую «воблу»!

Англичанка подняла руку и сняла с длинного носа темные очки. На Ивана Николаевича с холодным любопытством смотрели глаза Горелого, окруженные тонкой полоской обгорелой кожи. Древо жизни Стасова резко опало, стукнувшись с ощутимой силой о деревянный край кровати.

– Мог бы и постучать, – буркнул заместитель министра, протягивая руку за трусами, лежащими на полу.

В последнее время он спал абсолютно голым, по достоинству оценив ту свободу, которой мешала даже резинка от трусов. Горелый, естественно, не ответил. Он так и стоял у двери, даже не опустив на пол сумку. Последняя тоже была чисто английской – по-женски изящной, но в то же время объемистой, практичной. В такую можно было положить не только косметику, но, к примеру, даже автомат с укороченным прикладом. Через пятнадцать минут Стасов – умытый, с вычищенными до блеска зубами и ботинками, одетый для делового визита – был готов к выходу. Горелый только теперь нацепил на нос очки; Николай Иванович отметил, что и руки телохранителя Хозяина скрыты дамскими перчатками. Он, как истинный джентльмен, открыл перед «английской дамой» дверь.

– Ты завтракал? – спросил Иван Николаевич на ходу.

Горелый кивнул. У самого Стасова аппетит отбило начисто, как только он заглянул в пустые глаза своего спутника. Автомобиль, заказанный с вечера, уже ждал у отеля. До банка было рукой подать – не больше двух кварталов. Однако солидные клиенты пешком не ходят.

Ровно в одиннадцать часов автомобиль остановился у парадного входа банка «Насьональ». Сквозь огромные зеркальные окна практически не было видно ни охранников, ни президента банка господина Боргельмана, который лично встречал важных клиентов. Впрочем, такое внимание он оказывал впервые. Но вчера ему – как откуда-то узнал начальник охраны банка – позвонил такой человек, что Боргельман выскочил навстречу клиентам на улицу, несмотря на холодный пронизывающий ветер, дувший со стороны озера. А ведь его горло прикрывал теплый шарф, который объяснял, почему президент с утра приветствовал начальника охраны хриплым простуженным голосом. Еще у него был покрасневший нос, указывающий на ту же простуду, которой было все равно, к кому цепляться – к президенту банка, или – к примеру – к нищему, который уже третий день стоял напротив здания «Насьональ», опасливо высматривая полицейских.

Еще совсем недавно – года полтора назад – начальник охраны едва кивал на почтительное приветствие Боргельмана. Тогда этот плюгавый серый человек, не отмеченный ни внешностью, ни какими-то особыми талантами, работал обычным клерком. Однако где-то в высших кругах женевского финансового общества у Макса Боргельмана завелась толстая волосатая лапа и теперь двухметровый верзила, возглавлявший службу безопасности банка, старался приветствовать Макса так, чтобы разница в росте и комплекции не очень бросалась в глаза.

Вот и сейчас начальник охраны только отвел глаза, когда президент в нарушении всех внутренних инструкций проводил двух клиентов внутрь банка без всякой проверки. А проверка в банке проводилась очень тщательно, хотя и негласно. Особенно после нашумевшей совсем недавно попытки ограбления соседнего банка. Впрочем, глаз у него был наметанным – от господина, вяло переставлявшего ноги вслед за Боргельманом, никакой угрозы он не ждал. Второго клиента, вернее клиентку, которую президент галантно придерживал за локоток, охрана уже видела. Позавчера эта немая англичанка, объяснявшаяся с помощью больших букв на листочках, которыми были наполовину набита ее громадная сумка, абонировала в «Насьональ» большой сейф. Немые клиенты здесь были не редки. Вот хотя бы вчерашний японец, который ловко вручил чаевые сотруднице, обслуживающей его. Молодая сотрудница имела виды на начальника охраны. Последний со скрипом, но поддавался. От нее он узнал и об англичанке, которой достался огромный сейф, куда можно было уместить пяток таких клиенток; и о японце, тоже абонировавшем сейф – поменьше, а значит подешевле. Наконец о двухстах долларах, которые японец все-таки ухитрился оставить у нее.

Такие подношения в банке были категорически запрещены и Дитрих, начальник охраны, начал хмурить брови. Однако девушка знала отличный способ разгладить их. После третьего поцелуя он забыл про доллары; а потом и про японца с англичанкой.

Боргельман проводил гостей в свой кабинет. Здесь была своя охрана – почтенная матрона банковского дела лет пятидесяти. Боргельман на ее памяти был шестым президентом банка. И, надо сказать, не самым худшим. Президент плотно закрыл за собой и гостями дверь и молча поставил на огромный стол дипломат, с которым он пришел сегодня на работу. Щелкнув замками, он достал из него прибор, назначения которого не знал ни Стасов, ни, скорее всего, Горелый, застывший у двери в облике английской леди. Прибор был размером с обычную книгу и имел на матовой крышке кнопку и небольшую рукоятку, вокруг которой были вручную нанесены цифры.

Оценив взглядом размеры кабинета, президент подкрутил ручку и нажал на кнопку. Ничего не произошло, если не считать того, что Боргельман вдруг заговорил на чистейшем русском языке голосом полковника Летунова.

– Эта штука, – легонько постучал Полковник по прибору, – отключает все электронные средства подслушивания и подглядывания. Сейчас здесь даже обычный телевизор или магнитофон не включились бы.

– Это надежно? – совсем без интереса спросил Стасов.

До прибытия покупателей оставалось полчаса, а подробности сделки, как он уже понял, ему так и не сообщат.

– И в чем тогда его роль? – подумал он вдруг, – чисто представительская?

От этой мысли опять противно заныло в затылке. А еще – в кабинете Иван Николаевич не видел ничего, что напоминало бы товар. Впрочем, товаром могла оказаться какая-нибудь бумажка, хранящаяся в потайном сейфе.

– Надежна, – ответил ему Летунов, довольно оглядывая, чуть ли не обнюхивая руки, которые собственно и изготовили эту глушилку, – гарантия стопроцентная.

Полковник на минуту задумался – стоит ли сообщать Стасову о той кровавой «торговле», которую они с Хозяином спланировали провести в этом кабинете. Провести через полчаса, а потом еще два раза. Он ответил на свой вопрос отрицательно и кивнул на низенький удобный диванчик в углу кабинета:

– Садитесь там, Иван Николаевич. Желательно вам не открывать рта. Можете надувать щеки – как Киса Воробьянинов. Говорить буду я, и только я. Вам понятно?

Стасов обреченно кивнул, а Летунов протянул ему со стола толстый иллюстрированный журнал. Заместитель министра послушно сел на диван и принялся листать страницы, не останавливаясь ни на одной. Немецкого языка он не знал, как впрочем и остальных европейских. Это не мешало ему торговать оружием на всех пяти континентах.

Полковник поманил Горелого к столику в другом углу кабинета. Лжеледи подошла, не снимая темных очков. Олег не видел сейчас, куда был направлен взгляд Горелого – на него, или на большую вазу, украшавшую столик; это его немного нервировало.

– Будут два охранника, – вполголоса, так, чтобы не слышал Стасов, сообщил Полковник, – ликвидировать их будем сразу, у двери. Смотри, если интересно. Вот так практически не остается следов. Опытный патологоанатом конечно разберется А простого полицейского вполне можно поставить в тупик.

Летунов опустил руки на сверкающий бока круглой хрустальной вазы и резко дернул ее верх. Еще резче он крутанул ее на весу против часовой стрелки и обратно. Потом он опустил ее на стол, теперь нежно и медленно, так что она не стукнула о полированное дерево. На хрустальную воображаемую голову противника легли перчатки английской леди. Горелый повторил прием – может не так четко, как Полковник, но все же заслужив одобрительный кивок Летунова.

Джона Мэрдока с охраной у входа в банк тоже встретил президент. Теперь уже начальник службы безопасности был непреклонен, как и проинструктировал его только что Боргельман. Разведка Куделина сработала великолепно – Мэрдока и Соломона действительно сопровождали двое охранников, статями даже превосходивших Дитриха. Так что у Полковника невольно зародилось сомнение – достанет ли до головы такого громадного «шкафа» Горелый. В своем умении Летунов не сомневался. По пути в кабинет он решил, что и со вторым охранником – если потребуется помощь Горелому – справится.

На этих двух клиентов, кстати, начальник охраны покосился очень неодобрительно; даже позволил себе бросить косой взгляд в сторону президента. Однако Боргельману было наплевать на масли Дитриха.

– Это ты еще не видел других моих гостей, – весело усмехнулся внутри Боргельмана Летунов, – думаю японцы и арабы будут не менее оригинальными.

Пожилая секретарша в приемной проводила взглядом еще четверых гостей босса и вздохнула – проклятый компьютер как сломался полчаса назад, так и не желал включаться. И телефон, кстати, тоже. Она еще раз вздохнула и решила, что придется вызывать специалиста. Вот только придется кого-нибудь посылать. Сама секретарша пост в рабочее время старалась не покидать.

Первый охранник вошел в большую светлую комнату, имея задачу оценить в ней обстановку и выявить возможную угрозу. Был он человеком опытным. В господине, нервно застывшем на диванчике в углу кабинета, никакой угрозы не ощутил. Фотографию именно этого человека ему показывали перед заданием. Второй, точнее вторая – женщина далеко не средних лет – чуть раздвинула тонкие губы, и верзила почти застыл в немом восхищении. Таких белых и длинных зубов он еще никогда не видел! Однако можно ли было признать эти зубы возможным оружием нападения?

– Ну не вцепится же эта «красотка» своими зубами мне в шею, – успел подумать он, поворачиваясь к входящим.

В то же мгновение его шею действительно стиснули – не зубы, а железные пальцы леди, скрытые тонкими перчатками. Эти пальцы повторили ту же операцию, что прежде с вазой – да так стремительно и ловко, что изумленный Стасов не успел ничего разглядеть. А леди с небрежной ловкостью подхватила огромное тело и беззвучно опустила его на пол.

Мэрдок, шагнувший было вперед с протянутой для приветствия рукой, замер на месте. Нерешительная улыбка Ивана Николаевича, поднявшегося навстречу давнему знакомому, вдруг сменилась гримасой неподдельного ужаса. Джон перевел взгляд на незнакомую даму, которая аккуратно укладывала на пол его охранника, и тоже побледнел. Дама смутно знакомым ему движением руки сдернула с прямого аристократичного носа очки и уставилась на Мэрдока глазами Горелого. Такой пустой взгляд американец при большом желании и сам мог изобразить, но вот кольца обгорелой кожи вокруг безбровых глаз… Он почему-то вспомнил о детях и тут ему стало по-настоящему страшно. Потому что Мэрдок понял, что больше никогда не увидит своих крошек.

В спину ему ткнулся Соломон. Не сам – маленький ювелир буквально влетел в кабинет с такой силой, что только его маленький вес позволил Мэрдоку устоять на ногах. Ускорение же Соломону придал второй охранник; вернее его труп, который не менее ловко опустил на пол президент банка. Американец перевел взгляд с трупов на мощную дверь, через которую вряд ли проник хоть один звук. Да их и не было – все произошло очень быстро и почти бесшумно. Боргельман закрыл за собой вторую дверь, совсем отрезая кабинет от внешнего мира. Он подошел к столу, открыв крышку все того же дипломата. На столе, рядом с прибором, который «убил» всю электронику не только в кабинете, но и в приемной, появились какие-то ампулы и одноразовые шприцы. Полковник неуместно веселым голосом давал пояснения. Он говорил по-английски – наверное, чтобы было понятно обоим гостям. Иван Николаевич, даже если бы знал иностранные языки, все равно не разобрал бы ничего в этих пояснениях. Он до сих пор пребывал в шоке. И это еще до него не дошла мысль, что он сам тоже может стать нежелательным свидетелем. Знал ли английский язык Горелый? Летунова ответ на этот вопрос совершенно не интересовал. Этого человека Полковник тоже вычеркнул из списка живых.

– Этот препарат, – Олег как раз рассматривал прозрачную ампулу на свет, – развязывает человеку язык через две минуты. Так что, господа, ставьте свои чемоданчики на стол и прошу на процедуру.

Ни Мэрдок, ни Соломон геройствовать не собирались. Оба уже понимали, чем закончится предстоящая беседа. Оставалась маленькая; совсем маленькая надежда на людей Джованни Равинелли, трое из которых сейчас успешно изображали клиентов банка. Еще пятеро ждали в двух машинах, которые доставили сюда американских покупателей. Однако сейчас мысль о том, чтобы крикнуть погромче, или бросить в окну вон ту вазу, которая сиротливо стояла на столике в углу, не пришла в голову ни Джону, ни Соломону.

Полковник показал пальцем на диванчик, и американцы послушно зашагали туда. Может, Олег Летунов обладал какими-то гипнотическими способностями? Может быть. Во всяком случае эти взрослые люди без всякого сопротивления позволили вколоть себе по дозе препарата, и совсем скоро наперебой делились секретами. Только Соломон слабо попытался избегнуть страшного укола.

– Я скажу, я сам все скажу, – практически прошептал он, глядя, как тонкая игла прокалывает сосуд на сгибе его руки.

– Расскажешь, – добродушно кивнул ему Полковник, вытаскивая иглу из вены.

Этой же иглой только что он сделал укол Мэрдоку. Он знал, что ни заражение крови, ни какие другие болезни американцам уже не страшны. Через полчаса Джон с Соломоном не были нужны. Два ключа-близнеца перекочевали из американских чемоданчиков в дипломат, а цифры – в память Полковника. Летунов не стал записывать сложные коды. Память у него была исключительной, тренированной

Еще через полчаса о допросе и убийствах в этом кабинете напоминал лишь застывший в одной точке взгляд заместителя министра.

– Зачем? – шептали его губы, – зачем все это? Никто ведь не позволит вам забрать эти деньги. Через час – два за вами будет гоняться вся полиция Швейцарии и соседних стран.

– А вот это не твоя забота, Ваня, – повернулся к нему Полковник, – да ты, батенька, никак прийти в себя не можешь!

Такой «участник» переговоров Летунова не устраивал. ОН вернулся к Стасову, как только последнее недвижимое тело скрылось в огромном шкафу, занимавшем целую стену.

– Сейчас мы тебе поможем, Иван Николаич.

Полковник достал еще один шприц, и еще одну ампулу – вдвое меньшую, чем те, что так хорошо развязывали языки. Заместитель министра сделал слабое движение, которое можно было принять за протест, но Летунова это не остановило. Со своим, русским, он не церемонился. Стасову укол сделали прямо сквозь костюм, в предплечье. А он даже не дернулся. Через полминуты тело Ивана Николаевича заполнила приятная теплота; он опять прикрыл глаза – так хорошо и спокойно он давно себя не чувствовал. Полковник ему через минуту и чашку с горячим кофе преподнес. Отчего сразу же стал для Стасова лучшим другом. А Олег Летунов не поленился, приготовил горячие напитки и для себя, и для Горелого. Впрочем, Горелый от кофе отказался.

Летунов был спокоен; душа его не пела, хотя он только что стал богаче почти на три миллиарда долларов – на столько раскошелился Равинелли. До круглой суммы не хватала пяти миллионов. Именно столько скуповатый американец итальянского происхождения вычел за аренду банковской комнаты и транспортные расходы.