Текст книги "Миллиарды для России. Первая книга о Серой Мышке"

Глава 15. Нахабино
Каждому свое. Продолжение

Николай Яковлевич Куделин заметно спал с лица за последнюю неделю. Только теперь он стал похож на мрачного затворника, которым был на самом деле последние годы. Обычная улыбка теперь почти не появлялась на его губах, а гладкий недавно лоб покрылся глубокими морщинами. Его рабочий стол был завален материалами из Швейцарии – в женевской полиции и Куделина были информаторы. Поэтому он имел возможность полюбоваться на фотографию единственного оставшегося в живых свидетеля. Точнее свидетельницу.

Николай Яковлевич пытался угадать, кто же скрывается за физиономией крепкозубой миссис Хадсон. В отличие от женевских полицейских он сразу понял тонкий намек; почему-то подумал, что никто, кроме русского, не посмел бы так шутить. И в его голове непроизвольно всплывала одна фамилия.

Куделин уже примирился с безвозвратной потерей миллиардов. В конце концов, на валютных счетах в России и за границей у него лежало гораздо больше денег. Но глубоко внутри обаятельного старичка Куделина сидел хитрый и опасный зверь. Обычно этот зверь заранее предупреждал хозяина об опасности. Сейчас же он не говорил – он просто выл: «Операция не закончилась! Она еще аукнется с самой неожиданной, а главное – неприятной стороны!».

За круговертью последних дней Куделин как-то даже не подумал отменить свой давний приказ, по которому Горелому – единственному человеку, кроме самого Хозяина, дозволялось без спроса входить в этот зал. Да и зачем отменять, если его самый доверенный помощник бесследно сгинул на берегах далекого Женевского озера. Свою ошибку Куделин понял, когда парадная дверь в зал распахнулась, и в нее шагнул Горелый. Он по-прежнему был в перчатках, парике и темных очках. А еще – в гриме, делавшем лицо подполковника Погорелова вечно бесстрастным. Но сейчас – Николай Яковлевич готов был поклясться – на этом безжизненном лице поселилось торжество.

У хозяина бункера, застывшего за столом, мелькнула безумная мысль – а может это действительно Горелый; может, он действительно сейчас вынет из кармана ключи от банков, где деньги лежат? Мелькнула и пропала, как только незнакомец в обличье телохранителя достал из большой сумки короткоствольный автомат.

– Значит, это и есть «Бизон»? – спросил Куделин, криво улыбнувшись.

Незнакомец коротко кивнул

– Зачем эта игрушка, Наталья Юрьевна, – спросил окрепшим вдруг голосом олигарх, – разве вам мало одиннадцати с половиной миллиардов долларов?

– А вам? – спросила губами Погорелова Наталья, – Вам, Николай Яковлевич, было бы мало?

– Мне – мало! Потому что я знаю, куда и как их использовать.

– Я тоже!

– Торговаться, как я понял, бесполезно, – поник плечами Куделин.

– Бесполезно, – кивнула Крупина.

– Ну что ж, – вздохнул Хозяин, – записывать будете?

– Запомню.

Николай Яковлевич начал диктовать. Он говорил долго. Не потому, что тянул время. Слишком много информации хранила его голова. И он – к собственному удивлению – не хотел уносить эту информацию в могилу. Он диктовал банки, номера счетов, шифры и пароли. Память у Куделина, несмотря на возраст, была великолепной. Да и как было забыть эти цифры, если каждый миллион, который он вполне осознанно высыпал на пустой стол перед подполковником Крупиной, был заработан его изворотливым умом, напряжением воли; в беспощадных битвах с такими же зубастыми, как он, волками.

С разрешения Натальи он открыл потайной сейф и начал передавать ей поочередно ключи. Он сопровождал эти маленькие кусочки металла такими баснословными суммами в разных мировых валютах, что у стоящей перед ним женщины должна была давно закружиться голова. Но Крупина стояла так же безучастно. Лишь глаза за темными очками могли выдать, с каким напряжением сейчас работает ее мозг.

А Николай Яковлевич говорил и говорил. К нему словно вернулась уверенность. Он понимал, что никто, кроме этого страшного человека напротив его не услышит. Но крохотная надежда – хотя бы на отмщение – у него оставалась. Потому что он знал, что его огромный кабинет прослушивается. Вернее прослушивался – Полковником. Записи и сейчас велись; Николай Яковлевич пока не давал распоряжения снять скрытые микрофоны. И эти записи прочтут те, кто захочет стать его наследником.

– Чтобы там не говорили о твоих уникальных способностях, девочка, – начал он беззвучный разговор с противником, не останавливая основного, про банки, – против системы тебе не выстоять. Не зря ты спряталась на долгие семь лет, когда у тебя не стало гэбэшной крыши.

Эта мысль грела грешную душу Куделина, пока он не замолчал. Крупина тоже молчала – так было легче фиксировать в голове гигантский объем информации.

– Конечно, можно было задействовать и другой носитель информации, – улыбнулась она, – но…

Куделин эту улыбку воспринял по своему.

– Ну как, криво усмехнулся он, – купил я себе жизнь?

Он тут же рассмеялся, снова став прежним хозяином-весельчаком.

– Я вам, Николай Яковлевич, хочу два подарка передать, – не стала отвечать на его вопрос Крупина, – от Полковника, Олега Летунова.

Улыбка Куделина враз потухла; подарки от Полковника его явно не обрадовали.

– Вот первый, – Наталья достала из сумки включенный прибор, ручка которого была опять переведена в максимальное положение, – эту штуку Олежек собственными руками соорудил. Благодаря ему в этом зале, а скорее всего и за его пределами совсем не работает электроника. Никакая. Потайной магнитофончик, к примеру. Я, господин Куделин, автомат-то достала не просто так, чтобы вас попугать. Я этот прибор включила.

Николай Яковлевич смертельно побледнел. Впервые за долгое время зверь, который сидел внутри этого человека, стал вылезать наружу. Но Наталья не дала вылезти ему до конца.

– А это вам второй привет от Полковника. Это его любимое развлечение с людьми.

С последним словом Крупина обхватила голову Куделина; его шея противно хрустнула. Наталье совершенно не было жалко этого толстяка. Она вспомнила сейчас, как мерзко он улыбался, слушая такой же хруст, когда Горелый ликвидировал старого гримера и телохранителя господина Стасова. Она опустила тело хозяина бункера как ненужную тряпку и задумалась. Подполковник Крупина не привыкла останавливаться на полпути. Она покончила с хозяином подземной крепости, и теперь приглядывалась к самому бункеру.

Она прошла в угол зала, где, как она знала, когда-то находился секретный ящичек. Бравым советским генералам и офицерам в случае угрозы захвата бункера предписывалось уничтожить его. Куда при этом должен был деваться гарнизон, в тех инструкциях ничего не говорилось. А вот Николай Яковлевич оказался предусмотрительней. Ящик действительно оказался на месте, задрапированный так, что непосвященный ни за что не нашел бы его. Электронный замок, тоже вмонтированный заботами Куделина, а скорее Олега Летунова, сейчас бездействовал. Наталья потянула на себя железную дверцу и невольно восхитилась не только предусмотрительностью хозяина, но и его практичностью. Старая система – простая и надежная как автомат Калашникова – осталась на месте. К ней лишь добавили электронный таймер. Сейчас он тоже был бесполезен. Крупина не собиралась тут петь песни или декламировать классиков. Поэтому она без сомнений выключила прибор Летунова.

В то же мгновение на дисплее таймера загорелся спокойный зеленый огонек. Старые металлические рычаги под пальцами Натальи двигались на удивление легко и бесшумно – видимо, их все таки тоже перебрали и смазали. Тишину тут же нарушил тревожный зуммер; одновременно с ним зеленый цвет лампы сменился на красный, мигающий и тревожный. Крупина толкнула дверцу, закрывая ее и услышала громкий щелчок – теперь никто и ничто не смог бы открыть ящик из толстенного слоя стали за те полчаса, когда красный огонек должен смениться оглушительным ревом сирены. А код замка знал только Николай Яковлевич Куделин.

Наталья, поднимаясь на персональном лифте Куделина была уверена – бункер обречен. Новенькая «Ауди» уже подъезжала к Москве, когда таймер включил сирену. Двадцать километров, что отделяли Крупину от бункера, тревожный звук конечно же не смог преодолеть. Зато он заполнил весь бункер так, что через минуту – когда таймер отключил его – уши всех обитателей подземного убежища были словно набиты ватой. Но это не помешало всем броситься наверх – прочь из бункера. И первыми помчались наружу компьютерщики, уже полчаса обсуждавшие небывалый прежде сбой всех электронных систем. Следом бросились «быки», охранявшие все переходы. Никто не знал, что означает этот пронзительный звук, но когда сирена заверещала во второй раз, нервы не выдержали у всех. Люди не стали ждать дополнительной команды; смешавшись в толпе, где уже никого не интересовал род занятий, они полноводной рекой выплеснулись на поверхность и растеклись по окрестностям, не решаясь разбегаться дальше. Последние беглецы успели заметить, как нижний этаж убежища стал стремительно заполняться водой. А потом раздались глухие взрывы – вода добралась до котлов.

Толпа отступила, ощутив, как под ногами ощутимо дрогнула земля. Это таймер, продолжавший жить автономной электронной жизнью, пустил по проводам новую команду. По бронированным водонепроницаемым кабелям пробежала невидимая искра. В месте назначения она материализовалась в настоящую искру и гигантские опоры, которые держали на себе все сооружение, разорвало взрывами на куски. Для таких масштабных разрушений взрывы были на удивление тихими. Подземный замок с дачкой вместо конька медленно, почти торжественно, опустился вниз, выдавив из под себя фонтаны воды. Под ней скрылось все – даже остроконечная крыша дачи. На радость рыбакам и нахабинской детворе на участке родилось новое озеро…

Наталья за рулем приемистой «Ауди» даже не пыталась представить себе масштаба разрушений. С большим успехом она могла на следующий день полюбоваться на результат своей деятельности в выпусках теленовостей. Пока же она пыталась ответить на вопрос, который задал ей Куделин: «Что теперь делать с обретенным баснословным богатством?». У нее была мечта – давняя, еще детская. Для ее выполнения ей потребовалась бы ничтожная часть миллиардов.

– Ну что ж, – подумала она, – миллиарды подождут…

Глава 16. Рязань – Москва – Рязань
Два хэппи-энда и один грустный эпилог

Десять суперКАМАЗов сыто урчали, поглощая километр за километром шоссе, связывающее Москву с Рязанью. Огромные фургоны были забиты под завязку, однако мощные моторы практически не ощущали нагрузки. Потому что вес коробок и тюков был ничтожно мал для сотен лошадиных сил.

Стайка дорожных грабителей, спрятавшаяся от непогоды в двух подержанных «девятках», проводили караван взглядами с понятной завистью. Фуры, на их взгляд, везли баснословные богатства. Однако в каждой кабине кроме водителя сидело по паре плечистых парней. С такими и настоящая банда не стала бы связываться. Парни не были охранниками – аккуратная униформа указывала на их принадлежность к известной транспортной компании, которая не только перевозила грузы, но и обеспечивала их погрузку-разгрузку.

Лишь один человек в колонне не был одет в униформу. Невысокий сероглазый парень приятной наружности был представителем заказчика. Фирма «Камион» платила и водителям, и грузчикам неплохо. Но за этот рейс им были обещаны такие премиальные наличными, что их радостное настроение казалось передалось автомобилям. Колонна не останавливаясь свернула перед Рязанью на окружную. С неба как раз посыпалась мелкая снежная крупа. Водитель передней машины нажал на кнопку магнитолы и кабину заполнили слова не очень веселой песни:

– День рождения твой не на праздник похож —

Третье ноября…

Водитель Саша повернулся к пассажиру:

– О! А сегодня как раз третье ноября. Кто-то наверное как раз день рождения справляет…

– Ага, – подумала Наталья, переодетая в хрупкого паренька, – справляет – в кабине КАМАЗа.

Сегодня был тот самый день, в который тридцать восемь лет назад кто-то подложил сверток с сопящей девочкой на крыльцо детского дома. Наталья улыбнулась, и показала водителю рукой:

– Вон туда поворачивай.

Головной автомобиль медленно повернул с магистрали на разбитую проселочную дорогу, которая вела, если судить по дорожному знаку, к деревне Соколово. Именно там когда-то отдыхал от тяжелых трудов давно забытый рязанский фабрикант. И именно там находился специализированный детский дом; для Натальи – просто Дом.

Дом сейчас переживал не самые лучшие времена. Это было видно издали, по воротам, которые давно никто не красил. Щебеночная дорога закончилась как раз перед этими воротами. Водитель затормозил и требовательно нажал на клаксон. Сигнал у КАМАЗа тоже оказался радостным, очень громким.

– Ну что гудишь? Занятия идут, – из крохотной кибитки сторожа вышли сразу два старика.

Один из них, которого Крупина едва узнала, был когда-то учителем истории. Второй, много старше, едва передвигался с помощью палочки Это был прежний директор Дома, Юрий Иванович Рябов. За долгие годы работы он так и не нажил собственного дома и до сих пор жил в маленькой комнатке, в которую въехал молодым директором почти пятьдесят лет назад.

– Открывай ворота, дед, – весело закричал водитель Саша, – гостинцы привезли!

– Какие гостинцы? – засуетился Юрий Иванович; в его голосе Наталья вдруг услышала прежнюю, директорскую интонацию.

– Шефы подсуетились, – так же громко выкрикнул водитель, спрыгивая на землю одновременно с заказчиком.

Вдвоем они легко распахнули ворота. Старики отступили, пропуская во двор фургоны. Когда-то в этот просторный двор влетали, останавливаясь только перед высоким крыльцом, лихие тройки. Десять КАМАЗов с трудом, но развернулись здесь. В особняке, весь второй этаж которого был отведен под учебные классы, прозвенел звонок. Дети обычно выскакивали на улицу шумной толпой. Сегодня же они выходили медленно, с опаской. И не удивительно – такого скопления техники и чужих людей они не видели очень давно.

– А может, не видели никогда, – подумала Наталья, глотая тугой комок в горле.

Она невольно вспомнила сейчас свои пусть детдомовские, но такие счастливые детские годы. Теперь же в личиках ребятишек она видела совсем другое – какую-то затравленность и безысходность. И все таки они были своими; теми, за которых положено рвать глотки чужим!

На улице было немногим холоднее, чем в классах; воспитанники выскочили в потрепанных костюмчиках, по виду совсем таких же, каких когда-то щеголяла сама Наталья и ее друзья. А может, это были те самые костюмы?

Вслед за детьми на крыльцо вышли воспитатели. К шеренге выстроившихся КАМАЗов спустилась женщина лет сорока – новый директор детдома. Она еще застала богатых шефов и щедрое государство. Теперь же шефы, которые номинально еще числились, были беднее своих подшефных. Единственным подарком от них были три машины мазута, благодаря которым детский дом мог встретить зиму хотя бы с чуть теплыми батареями.

Грузчики в ярко-синих комбинезонах с желтыми надписями «Камион» на спинах уже открывали двери фургонов.

– Кто тут у вас завхоз? – подошел к группе воспитателей заказчик.

– Я завхоз, – встал рядом с директором пузатый дядька.

На парня он глянул мельком; его глаза тут же вернулись к распахнутым дверям первого фургона. Фура доверху была забита какими-то коробками. В это мгновение распахнулась дверца последнего, десятого фургона. Из фуры, груженой игрушками, на стылую землю посыпались огромные разноцветные мячи, каких воспитанники никогда не видели. Дети с криками бросились подбирать их. С грустной улыбкой Наталья опять повернулась к завхозу:

– Показывай, куда разгружать.

А веселые грузчики уже тащили тюки с одеждой, обувью; коробки со школьными принадлежностями и компьютерами, о которых здесь тоже только слышали. Осторожно – как того требовали надписи на коробках, внутрь Дома понесли телевизоры и видеомагнитофоны. Вслед за посудой главная повариха и две ее помощницы принимали продукты…

Грузчики недаром прошли жесткий отбор; через полчаса все фуры были пусты. Заказчик не потребовал от директора никакой расписки. Он только зажал изумленного завхоза в его маленьком кабинетике в угол и сказал, почти без угрозы в голосе:

– Если хоть одна вещь уйдет на сторону… Сам знаешь, что будет.

Завхоз между тем уже прикинул свои будущие доходы. Однако сейчас он заглянул в серые спокойные глаза и прочел в них что-то такое, что резко поменяло ход его мыслей. А паренек легонько сжал его правую руку в предплечье, и там еще долго ныло, напоминая о бренности жизни.

Занятия в этот день пришлось отменить. Дети с воспитателями тепло проводили гостей. Никто – ни водители, ни грузчики, ни даже представитель таинственного заказчика – на праздничный обед не остались. Последним в столовой появился старый директор. Юрий Иванович долго тряс руку паренька, пытаясь вспомнить, у кого он видел эти глаза. И только когда парень повернулся к нему с подножки КАМАЗа с поднятой в прощальном приветствии рукой, он вдруг вспомнил и их, и точно такие крупинки снега, что никак не хотели таять на щечках младенца. Память у Рябова, несмотря на преклонный возраст, была хорошей. Он махнул рукой вслед отъезжавшему грузовику, а губы сами прошептали:

– С днем рождения, дочка…

Он и потом, в столовой, поднял неожиданно крепкой твердой рукой бокал с вином и предложил тост.

– Давайте выпьем за наших воспитанников, за тех, кто ушел отсюда в большую жизнь, но не забывает своего Дома. Особенно за тех, у кого сегодня день рождения.

У старого директора хранилась тетрадь, в которую он аккуратно записывал всех, кого злая судьба привела в этот дом – имена, фамилий, дни рождения. В день третьего ноября в доме появился только один человек – Наташа Крупина…

Назад колонна следовала через Рязань. Заказчик вышел в центре города. Он помахал на прощание водителю Саше и размашисто зашагал к стоящему отдельно зданию. В этом сером особнячке располагался банк «Рязаньпроминвест».

– Да, – окинула взглядом Крупина банк, – это не «Насьональ».

Впрочем, внутри все было достаточно респектабельно. Внутрь банка вход был свободный. А вот у кабинета директора было не протолкнуться. Кроме двух собственных охранников на мягких стульях сидели четверо «быков» местного авторитета. Они громко обсуждали стати молоденькой секретарши, порхающей пальцами по клавиатуре компьютера. Наталья была одета к одежду среднестатистического россиянина – легкая кожаная куртка, вельветовые джинсы, и малонавороченный «Адидас» на ногах. Такой прикид и на охрану в форменном камуфляже, и на «быков» никакого впечатления не произвел. На такого парня они на улице даже не отреагировали бы.

Здесь реагировать пришлось. Потому что парень нахально поперся в кабинет, где управляющего «осчастливил» своим визитом местный уголовный авторитет по кличке Домовой.

– Ты, паря, не спеши, – достаточно добродушно пробасил старший из «быков»; роста и веса этот бык был под стать настоящему, племенному – с копытами и рогами.

Его ладонь размером с хорошую лопату оказалась перед грудью парня. Тот огляделся, остановившись взглядом на секретарше. Та продолжала строчить, не поднимая головы. Ответил все тот же старший:

– Там, паря, такие люди, что тебе лучше забиться куда-нибудь, да побыстрее – чтобы тебя не увидели.

Наталья кивнула – это было то, что нужно. Чем крупнее пес, тем жальче он выглядит побитым. Толстая рука переломилась сразу в трех местах, но гигант даже не успел ощутить боли. Потому что еще один, неуловимый, но от этого не менее сокрушительный удар отключил его сознание. Другие «бычки» со своих мест даже не успели встать. С приклеенными на губах улыбками они мешками осели на мягких сиденьях. Что вырубило их – руки или ноги такого безобидного на вид парня – не поняли даже вскочившие на ноги охранники банка.

Они не успели дернуться на подмогу подручным Домового. Парень нехорошо усмехнулся и два бравых молодца опять расслабились, уткнулись взглядами в угол, куда раньше и смотрели. А секретарша забегала по клавиатуре с совсем уже сумасшедшей скоростью.

В кабинете тем временем шел торг. Управляющий, чье имя – Никита Сергеевич Бахвалов – горело золотом на дверях, вяло отбивался от Андрея Николаевича Домничева, которого вся Рязань знала как Домового. Предмет торга лежал на столе – всего две бумажки. Но эти бумажки свидетельствовали о том, что на тощий счет Рязанского детского дома было переведено десять миллионов долларов. Сумма даже для Бахвалова и Домничева была значительной. Из этих десяти «кусков» Домовой, который обеспечивал крышу банку, желал получить половину. Управляющий соглашался только на четверть. А Домовой ничего не хотел слушать о прокрутке баксов, о доверенных банках, о возвращении денег уже на другие счета. Его лозунгом сейчас было: «Вынь, да положь!».

А Никита Сергеевич, говоря о доверенных банках, имел один из них, в Новой Зеландии, где у управляющего уже скопилась круглая сумма – на черный день. Этих десяти миллионов как раз хватило бы, чтобы навсегда забыть и о России, и о старой вредной жене, и о…

Спор так и не завершился. Не дал завершить парень, вошедший в кабинет так свободно, словно в собственную квартиру. Он сразу же подошел к столу, который разделял спорщиков. Из двух бумажек – на русском и английском языках – сверху лежала как раз иностранная. Парень, очевидно, английский понимал, потому что бегло пробежал взглядом по строчкам и усмехнулся:

– Ага, делите?

Управляющего жизнь била не раз; намного больнее, чем того же Домничева. Он первым почувствовал в этих двух словах и скрытую угрозу, и обещание немыслимой кары. Непонятно только за что? Он на всякий случай кивнул, предоставив право разбираться с нахальным парнем Домовому. В конце концов – он же «крыша» банка – вот пусть и соответствует.

Домничев никакой угрозы не почувствовал. Он сам представлял для любого живую угрозу. Андрей Николаевич начал отрывать свой крепкий зад от мягкого сидения, когда железные пальцы Натальи скрутили ему левое ухо. Кто сказал, что в ухе мало нервных окончаний? Домовой из своей обширной практики знал, что это не так. В детстве его частенько драли за уши и родители, и совершенно посторонние взрослые. Тогда он и научился ловко уворачиваться, отделываясь лишь покраснением ушей.

Но из этого захвата увернуться оказалось невозможно – Домовой сразу понял это. Парень, казалось, всю жизнь тренировался именно в выворачивании ушей. Все тело Андрея Николаевича онемело; в каждой жилке тела пульсировала боль, начинавшаяся в левом ухе.

– Повторяй за мной, – скомандовал парень, – я, Домничев Андрей Николаевич…

– Я, Домничев Андрей Николаевич, – прохрипел непослушными губами Домовой.

– Клянусь, что не трону ни одной копейки из денег областного детского дома.

Домовой повторил.

– Клянись!

– Гадом буду!

– Не просто гадом будешь – мертвым гадом. Мертвее не бывает. Корчиться будешь не хуже, чем Заяц. Помнишь такого?

Домничев помертвел. Заяц был руководителем на посту руководителя местной братвы. Андрей Николаевич собственноручно отравил своего пахана, пригласив на секретную беседу – в пустую по случаю наступления осени дачу. Заяц умер в страшных мучениях. А Домовой вспомнил тогда полузабытые школьные каникулы в деревне у деда с бабкой. Он поплевал на руки и сам закопал мертвого пахана. Об этом случае трехлетней давности никто не знал. Если бы хоть тень подозрения упала тогда на Домничева… Смерть его была бы не менее ужасной. А этот парень знал главный секрет Домового!

Наталья отпустила ухо авторитета и перевела взгляд на управляющего. Тому приказа не потребовалось. Голосом и интонацией Президента, принимавшего присягу на Конституции России, он провозгласил:

– Клянусь!

Книжечки с двуглавым орлом на столе не оказалось, поэтому Никита Сергеевич поднял сразу обе руки. Теперь он стал похож на немецкого фашиста, попавшего в плен к партизанам. Или наоборот.

Крупина, так и не вышедшая из роли обычного парня, оглядела двух сообщников и жестко напомнила им:

– Если хоть один цент из этих денег пропадет, отвечать вам обоим. А ты, Никита Сергеевич, забудь о банке «Трансконтиненталь» – он вчера лопнул.

Теперь смертельно побледнел Бахвалов. «Трансконтиненталь» был тем самым банком, который должен был обеспечить ему достойную старость. Пока Никита Сергеевич и Андрей Николаевич приходили в себя, таинственный посетитель исчез. Первым – минут через пять – осмелился выглянуть в приемную Домовой. Действующие лица в ней по прежнему занимали свои места. Три «быка» свисали тушами, чуть не падая со стульев. Двое охранников сидели ровнее, но на Домничева даже не глянули. Как и секретарша, продолжавшая колотить по клавишам, хотя никакого текста перед ней не было.

Но больше всего его изумил верный помощник Оглобля. Он лежал на полу, раскинув свои мощные руки, действительно напоминавшие оглобли. Лежал до тех пор, пока пришедшие в себя «быки» не утащили его, кряхтя и ругаясь, в машину.

Наталья между тем вышла на улицу, где ее ждал джип защитного цвета. Молчаливый мужичок отдал ей ключи и исчез. Крупина села за руль, завела двигатель и одобрительно кивнула мощному приглушенному рычанию.

– Не машина – зверь! – похвалила она теперь уже голосом Натальи Крупиной.

Только на таком автомобиле стоило ехать к настоящим солдатам. День рождения продолжался. Рязанскому десантному училищу грозила грандиозная пирушка!

Заседание Правительства российской Федерации плавно катилось к завершению. Председатель внешне очень внимательно слушал министров, которые один за другим вставали и, сокрушенно качая головой, соглашались с предложением одного из своих коллег. Предложение это премьеру очень не нравилось. Потому что речь шла о тотальной распродаже всего, что еще оставалось ликвидного в государстве. А именно, о газе и нефти. Только за них иностранные банки давали реальные деньги. А деньги были нужны позарез. И не сколько-нибудь, а почти двадцать миллиардов долларов.

Иначе его приход в правительство будут вспоминать невыплатой зарплат врачам, учителям и военным. А еще – пенсий.

– А впрочем, будут ли вспоминать, – думал сейчас этот уставший пожилой мужчина, всю жизнь работавший на благо страны; теперь ему предлагали эту страну разрушить, – может уже через пару дней в этом кресле будет сидеть другой человек, который подпишет все нужные бумаги?

Был еще один вариант – не платить по международным долгам. Это предложил министр, в одиночестве представлявший в правительстве оппозиционную всем парламентскую партию. Был он напористым и многогласным, как и лидер его партии.

– Денег Международному валютному фонду не давать, – рубанул он рукой воздух, – не бедные, переживут.

Это внесло некоторое оживление в зале и грустную улыбку премьер-министра.

Обсуждение заканчивалось в самом конце длинного стола – там, где никто ничего не решал. И опять вдоль стола к премьеру пробежал негромкий шумок. Пробежал, когда самой последней встала женщина, которую сам премьер-министр видел впервые в жизни. Как она попала, и что ей было нужно на собрании почтенных мужей, решавших сейчас судьбу России?

– Э…, – протянул премьер, не сообразив, как обращаться к незнакомке.

– Княгиня Мышкина, Наталья Юрьевна, – пришла к нему на помощь миловидная женщина в строгом деловом костюме, который, однако, стоил дороже шикарных нарядов многих мировых знаменитостей.

Звучное контральто прозвучало в большом зале столь величественно, что все мужчины за столом невольно выпрямили плечи и втянули животы. Княгиня одарила их милостивым взглядом и кивнула головой тем, кто даже вскочил на ноги.

– Садитесь, господа! Здесь не светский прием.

Колье на ее груди волнующе шевельнулось, сверкнув многочисленными бриллиантовыми гранями. В зале было достаточно людей, которые могли оценить состояние, что княгиня (как она сама себя назвала) носила на своей шее.

– Э.., – снова протянул председатель Правительства, – госпожа княгиня…

– Можно просто Наталья Юрьевна, – улыбнулась Мышкина, – я понимая, какой вопрос вы хотите задать: «Кто я такая, и что я, собственно говоря, тут делаю!». Так?

Премьер-министр кивнул – именно этими словами он и хотел начать и закончить общение с этой женщиной.

– Все очень просто, – еще загадочней улыбнулась княгиня, – волею судьбы я являюсь душеприказчиком Николая Яковлевича Куделина. Слышали о таком?

Премьер слышал. Немного хорошего, гораздо больше плохого. Но больше всего – всяких слухов, один невероятнее другого. В том числе и такой – этот Куделин всеми силами сопротивлялся его назначению на пост премьера. Интересно почему?

Однако гораздо лучше подпольного олигарха знал тот самый министр, что и предложил двадцатимиллиардную сделку. Он вскочил на ноги; лицо его покрылось красными пятнами.

– Что значит душеприказчиком? – нервно выпалил он.

– То и значит, – холодно ответила ему княгиня Мышкина, – Николай Яковлевич покинул нас. Навсегда. Вернее, он покинул вас, господин министр. Так что сделки, о которой вы тут хлопочете, не будет. Сторона покупателя, кстати, уже от нее отказалась.

Лицо министра стало совсем красным, а внутри премьера вдруг родилось и стало расти какое-то необъяснимое чувство; скорее всего надежда. И связана эта надежда была со спокойным, чуть ироничным лицом княгини. И еще одна мысль начала рождаться, теперь уже вслух:

– Душеприказчик, это ведь…

– Совершенно верно, – еще раз позволила себе перебить премьера Мышкина, – последней волей покойного Куделина было следующее – все свои активы в отечественных и иностранных банках, а также все движимое и недвижимое имущество, доли в акционерных обществах он завещал государству. По странному совпадению в денежном выражении это как раз тянет на двадцать миллиардов долларов. Вот документы.

Непонятно откуда появившаяся в руках княгини папка поплыла по рукам, но до премьера не добралась. Ее трясущимися руками открыл министр финансов. Этот тоже был государственником – в известной мере. Потому его лицо на глазах светлело. Он наконец оторвал голову от бумаг и кивнул всем, обратившись взглядом к премьеру. И главе правительства этот взгляд очень не понравился. В глазах министра сейчас словно крутились те замысловатые схемы, через которые можно было прогнать эти бумаги, которым буквально не было цены.

– И еще, – скучным голосом продолжила княгиня, – покойный господин Куделин просил особо подчеркнуть – эти деньги он завещал исключительно России. Любой, кто попытается оспорить это положение завещания, рискует встретиться с самим Николаем Яковлевичем в тот самый день, когда такая мысль придет в его голову.

В этом, казалось, обыденном тоне было столько несокрушимой веры в исполнение только что сказанных слов, что министр поспешно закрыл папку и передал ее дальше, к премьеру…