Текст книги "«Волос ангела»"

– Сдать оружие! – требовательно протянул тот руку.

Головин невольно сделал шаг назад. Кто это, откуда? Оттолкнуть?

– Арестовать! – властно приказал мужчина подбежавшему постовому милиционеру. – В мою машину и в ВЧК! Я заместитель наркома!

– Товарищ! – начал было Головин.

– Арестовать! – замнаркома потянулся к кобуре на поясе. Головин послушно отдал пистолет и понуро пошел к машине.

– Наведите порядок, отправьте трамвай! Раненую в больницу, – отдавал распоряжения пожилой военный прибежавшему на звук выстрела второму постовому. – А с этим мы сами разберемся. Взяли моду стрелять в центре города! Расходитесь, товарищи!

И он не оглядываясь направился к автомобилю, в который первый постовой уже посадил Головина.

* * *

Мужчина бежал быстро – мимо Петровского пассажа, по Неглинной, в сторону Трубной площади. Разлетались в стороны полы его кожаного пальто, быстро мелькали обутые в мягкие сапоги ноги.

Шкуратов припустил за ним. Расстояние сокращалось. Еще десять шагов, пять, три…

Генка прыгнул высокому на спину, сбив его с ног всем весом своего тела. Покатились по мостовой, шарахнулись в стороны прохожие. От расположенного рядом клуба милиции спешили люди.

Сжав преступника могучими руками, словно взяв в клещи, бывший балтиец поднял его с земли, не давая вырваться. Бандит дернулся, но, почувствовав железную хватку, обмяк.

– Позвоните в МУР… – прохрипел красный от напряжения Гена прибежавшим из клуба милиции сотрудникам…

* * *

– Где он? – Виктор Петрович быстро вошел в комнату клуба, в которой Шкуратов, не доверяя никому задержанного, сам его караулил.

Следом за начальником вошли Тыльнер и Козлов. Жора Тыльнер подошел к сидевшему на стуле мужчине в кожаном пальто, пристально разглядывая его с разных сторон.

– Ну что? – не вытерпев, поторопил его Виктор Петрович.

– Он… – улыбнулся Жора и похлопал по плечу Гену. – Молодец. Поздравляю. Это Антоний!

– Та-ак… Назаров Николай Петрович! – остановился перед Антонием начальник МУРа. – Встретились наконец.

– От вас, чертей, никуда не денешься… – усмехнулся Назаров – Антоний. – В преисподнюю провались, и там найдете. Если бы не этот медведь, – кивнул он на Шкуратова, – больше вы меня в Москве так бы и не увидели.

– Возможно… – кивнул Виктор Петрович. – Но встретиться нам все равно пришлось бы. Поедем сейчас в МУР, там и поговорим. Выводите.

Антония повели к дверям. Виктор Петрович отозвал в сторону Шкуратова:

– Как получилось, что Головина арестовали? Мне уже звонили из ВЧК.

– Не знаю… – Гена пожал широкими плечами. – Он выстрелил в воздух, когда Антоний побежал, а я кинулся следом за Антонием.

– Аккуратнее надо работать. Устроили народное шествие с буффонадой и стрельбой… – недовольно поморщился начальник. – Вы вместе были, поэтому ты поедешь товарища выручать. Мы уже письмо приготовили, чтобы его освободили. Возьми его у Козлова и гони на Лубянку. И смотрите у меня!

* * *

Сергуня прибежал к дому в Лосинке запыхавшийся. Покрутился у палисадника, высматривая Пашку Заику. Того не было видно – может, ушел куда, на его счастье?

Походив немного под окнами и посидев у поленницы дров во дворе, Сергуня отдышался и наконец решился постучать. Дверь открыла толстая неразговорчивая хозяйка, молча пропустила в дом, ни о чем не спрашивая.

Прошмыгнув мимо нее в укромный закуток за печью, мальчик начал быстро собирать свои нехитрые пожитки: приготовленный загодя небольшой шматок сала, аккуратно завернутый в чистую тряпицу, коробок спичек, перочинный ножик, ржаные сухари в полотняном мешочке, серебро и медь в старом кошельке.

Он твердо решил: ни в колонию не пойдет, ни здесь больше ни дня не останется! Домой, в деревню надо подаваться. Может, и не разобрали еще на дрова их избу? А и разобрали, так соседи хоть на время приютят. Узнает, с какого вокзала идут поезда на Тулу, как-нибудь пристроится и поедет. Ничего, язык, говорят, до Киева доведет.

В деревне летом привольно: лес, грибы пойдут, ягоды. Речка течет, можно рыбу ловить, купаться, лежать на берегу, зарывшись в теплый песок, и смотреть, как плывут по небу лохматые, невесомые облака…

Чья-то тень заслонила от него свет. Подняв глаза, Сергуня увидел Пашку. Сжался в своем углу, подтянув к груди острые коленки, – если пнет сапогом, так хоть по ногам, а не в ребра.

– Ты один? А сам где?

Не дождавшись ответа, Пашка, протянув руку, за шиворот выволок мальчишку из-за печи, встряхнул.

– Чего молчишь? Язык проглотил?

Из Сергуниных глаз покатились крупные слезы обиды за свою несчастливую судьбу – надо же, опять придется сносить побои, пинки, унижения, а родная деревня уже казалась такой близкой.

Пашка его слезы понял по-своему. Побледнев, поставил мальчишку перед собой, наклонился, с тревогой заглядывая ему в лицо:

– Неужто взяли? Где? Да говори же ты наконец!

– В центре… – всхлипнул Сергуня, – после магазина Кудина… Он с трамвая прыгнул, а те за ним. Стреляли.

– Убили? – мелко перекрестился Пашка.

– Не-ет… Повели.

– Та-а-ак, – Заика быстро заходил из угла в угол, соображая. – Пойдешь к МУРу, – приказал он мальчику. – День и ночь там торчи, а высмотри, когда его привезут или куда отвезут. Вечером я сам тебя найду там. И гляди у меня, ежели уйдешь – прибью. Меня жди! А это что? – выхватил он из рук Сергуни приготовленное им для побега. Повертел, со злобой отбросил в угол. – Слинять хотел? Нет, милок, не выйдет. Пойдем, к центру отвезу. И спаси тебя Господь не сделать, что велят…

* * *

Антония доставили в МУР, временно поместили в комнату дежурного Хромова.

По коридору Антоний шел с независимым видом, держа фуражку в руке, нахально скалился, глядя на сидевших на лавках людей, вызванных на допросы. Сев на стул в комнате Хромова, развалился, спросил разрешения закурить. Наблюдая, как дежурный постоянно снимает трубку телефона, Антоний загадочно улыбался в ответ своим мыслям.

– Скоро на допрос? – словно невзначай поинтересовался он.

– Когда нужен будешь, позовут, – оборвал его Хромов и снова поднял трубку тревожно звонившего телефона. – Слушаю… Что? Записываю… Да помедленнее вы, я не успеваю… Так. Принято.

– Мне в туалет надо, – неожиданно сообщил Антоний.

– Потерпишь.

– Не могу, начальник, я больше терпеть. С утра все терплю. Неудобно же будет к твоим руководителям с непотребными штанами идти? Или тебе в углу сделать?

– Чертова болячка… – раздраженный Хромов встал, открыл дверь. – Идем!

Антоний не спеша поднялся, тщательно поправил полы своего пальто, взял фуражку.

– Картуз зачем?

– Может, у вас там дует, а я не люблю, когда сквозняк, – ухмыльнулся бандит. – Ну пошли, я готов.

Снова зазвонил телефон. Хромов метнулся к столу.

– Иди в конец коридора, я сейчас… Алло, дежурный слушает, – он прижал к уху трубку. – Да, я… Сейчас, пишу…

Антоний, немного помедлив, вышел в коридор. Заложив руки за спину и бросая по сторонам сердитые взгляды, пошел мерным шагом мимо сидевших на скамьях.

Одна из дверей, выходящих в длинный коридор, открылась. Оттуда, тяжело отдуваясь и кланяясь, вышел полный человек с красным, словно распаренным, апоплексическим лицом, держа в пухлой руке квадратную бумажку пропуска.

– Гражданин! – сурово окликнул его Антоний. – Подойдите!

Толстяк оглянулся: высокий мужчина в кожаном пальто и защитной кепке приказывал ему подойти. Грозно встопорщенные усы, суровый вид: явно какой-то начальник. За последние дни в жизни толстяка произошло столько всего, что лучше пока оставить свой гонор за дверями этого учреждения. И он послушно подошел.

– Фамилия? – спросил Антоний, боясь, что в любую минуту может выйти из дежурки Хромов, и тогда конец всему.

– Федорин. Порфирий Михайлович Федорин, – нэпман еще больше покраснел. Неужели его задержат, не позволят наконец уйти отсюда?

– Дайте ваш пропуск, я отмечу. Ждите тут. – Антоний ловко выхватил из рук Федорина листок пропуска и быстро пошел по коридору к выходу…

* * *

Греков, осторожно приоткрыв дверь, заглянул в кабинет Виктора Петровича.

– Можно?

– Заходи, заходи… – начальник, встав из-за стола, пошел навстречу ему и Черникову. – Рад увидеться с вами, Анатолий Николаевич, читал ваши статьи… Прошу, присаживайтесь. Я в общих чертах уже знаком с тем, что вы рассказали, но хотел бы сам с вами поговорить, кое-что уточнить, ну и поблагодарить тоже.

– За что? – изумился Анатолий.

– Как за что, за помощь.

– Да что вы, – смутился Черников, – разве это помощь? По-моему, каждый должен…

В кабинет, не постучавшись и широко распахнув дверь, быстро вошел Козлов. Лицо его было хмуро.

– Антоний бежал!

– Ты что? – привстал из-за стола Виктор Петрович. – В своем уме? Бежать из МУРа?

– Собрались вызвать на допрос, а у Хромова его нет: якобы попросился в туалет. Хромов говорит, что он хотел его сопровождать, как положено, да отвлек телефонный звонок. А в коридоре Антоний обманом взял пропуск у одного из свидетелей, кстати, вызванного на допрос по делу его же банды, и, предъявив его постовому, вышел.

Виктор Петрович молчал, потрясенный услышанным. Черников сидел в кресле, готовый провалиться сквозь пол. Зачем ему пришлось здесь быть в такую минуту? Как, наверное, неприятно этим людям, занимающимся очень серьезным и опасным делом, знать, что здесь присутствует посторонний, да еще журналист, который может о них черт знает что подумать и написать.

Требовательно зазвонил телефон на приставном столике. Виктор Петрович снял трубку.

– Алло… Да, я… Здравствуйте… Спасибо, спасибо… Будем еще работать, пока не конец, нет… Да, еще раз спасибо. Всего доброго.

Бросив трубку на стол, нажал на рычаги, дав отбой.

– Митрополит звонил. Благодарил за поимку главаря банды… Коля, Федор, что же со всеми нами Хромов сделал, а?

* * *

Неужели все прахом, все зря – изнурительная работа с учетами, скрупулезное копание в старых, пожелтелых от времени бумагах, исписанных витиеватыми почерками царских чиновников; изучение множества томов уголовных дел; бессонные ночи в засадах, когда тревожное ожидание заставляет напрягаться каждый нерв и чудятся то шорохи, то шаги, то едва слышные голоса, а рука сама тянется к оружию?!

Неужели напрасны долгие разговоры с проходящими по делу свидетелями, так по-разному воспринимающими случившееся и так неоднозначно относящимися к тем, кто с ними беседовал? Да хотя бы тот священник: "Стоило ли все изменять?" Или старуха из богадельни, Мария Канищева, лежащая в больнице с тяжелой травмой черепа. Но она скорее пострадавшая, чем свидетель. А трагическая кончина Воронцова, смерть Кольки Психа, задержанный Фома, вполне искренне считающий себя идейным наследником анархистов? Сколько же людей втянул в себя водоворот событий, связанных с делом Антония? Десятки, сотни?

Ликвидирован притон Паучихи; взяли Татарина и его банду, закрыв навсегда трактир в тихом переулке недалеко от Сретенских ворот; нашел свою бесславную гибель в мусорном ларе бандит и убийца Яшка Пан; бьет на допросах поклоны и читает молитвы, притворяясь юродивым, старый серебряник Метляев; неумело изворачивается его сын Алексей, вытирая широкое красное лицо большим носовым платком…

Неужели все это зря, если удалось бежать, так нагло и дерзко, Николаю Петровичу Назарову, прозванному среди уголовников Святым Антонием?

После его побега Виктор Петрович собрал весь личный состав МУРа.

– Антония необходимо срочно разыскать и задержать. Нельзя позволить ему уйти безнаказанно – это дело нашей с вами чести и совести… На розыск ориентируем всех оперативных работников московской милиции. От нас выделим специальную группу: Ивана Дмитриева, Александра Саранцева, Георгия Тыльнера, Федора Грекова, Геннадия Шкуратова, Сергея Головина – только с условием: больше не стрелять по столбам! – Петра Головина, Александра Жукова. Старшим назначаю Тыльнера. Работайте!

…Спорили до хрипоты, задыхаясь в накуренном кабинете. Федор, не выдержав, открыл окно. Сразу стало легче.

– Вокруг надо шарить, по близлежащим районам… – продолжал доказывать свое Жора Тыльнер. – Антоний не один был, а с мальчишкой! Так, Гена?

– Так, – вздохнул Шкуратов. – Уже час спорим. Может, за это время Антоний на поезд сел.

– Не успеет, – уверенно парировал Федор. – Все пути выезда из города перекрыты, а у него еще тут дела наверняка есть. Не бросит все. Он нас теперь дурнее себя считает.

– Вот-вот! – засмеялся Тыльнер. – Поэтому предлагаю принять мой план. Если мальчишка видел, как задержали главаря, а он это видел, то должен сообщить своим. Логично? Тогда идем дальше. У Антония, видимо, остались пока неизвестные нам сообщники. Или нет?

– Банкир, артиллерист Николаев и еще один как минимум! – Жуков полистал протоколы. – В церкви на Стромынке Пана с ними не было, Психа тоже, а был кто-то другой, ударивший Канищеву по голове. Скорее всего, это Пашка, телохранитель Антония.

– Остались, я прав! Значит, им надо выяснить обстановку и по возможности связаться с Антонием – Назаровым…

– Или попытаться ликвидировать его, – закончил Федор.

– Не исключено, – подумав, согласился Тыльнер. – Нам ведь до сих пор пока неизвестно, кто такие Банкир и бывший офицер-артиллерист Николаев. А Воронцова, который только краем узнал об их делах, они ликвидировали не задумываясь.

– И Психа, – добавил Шкуратов.

– И его… – согласился Жора. – Значит, они будут предпринимать свои меры к побегу или ликвидации главаря. Но для этого им обязательно надо знать, где он, куда доставили после задержания. Поэтому преступники, скорее всего, организуют наблюдение за подъездами нашего здания. Кто для этого лучше всего подойдет?

– Мальчишка! – Саранцев ладонью отогнал от лица табачный дым. – Беспризорников еще хватает, мальчишка может крутиться здесь среди них, не вызывая подозрений. Жора прав: надо выделить людей и на поиски мальчишки.

– Почетное дело, – фыркнул Головин.

– Не смейся, – укорил его Греков, – эта нитка, может, самая надежная из всего клубка.

– Вот ты и иди.

– И пойду… Пиши меня, Жора, в группу розыска мальчишки, – Федор встал. – Кто со мной? Распределим улицы и начнем, а ребята пусть другие места перекрывают…

* * *

В уголовном розыске нет работы «черной» и «белой» – есть перспективные версии или неперспективные, вернее, менее перспективные; но никто не может поручиться, что они разом не поменяются местами. И тогда такая на первый взгляд неперспективная рабочая версия вдруг окажется самой главной, ведущей к успеху. Однако не всегда проверка этой версии связана с погонями, стрельбой, шумной беготней по крышам и чердакам, острыми ситуациями и напряженными поединками – нет, зачастую это копание в документах, анализ данных, долгие и нудные разговоры с людьми, желающими многое скрыть от работников уголовного розыска, а надо обязательно суметь понять, что и почему этот человек скрывает от тебя, зачем он это делает и как вызвать его на откровенность, разговорить, заставить поверить тебе, а поверив, довериться.

Со взрослыми это непросто, но можно хотя бы опираться на логику, жизненный опыт, разум, наконец. А с детьми? Да еще с такими, которых лихолетье, прошедшее над Россией, лишило всего – родителей, крова, куска хлеба? Даже простого человеческого общения, ласковой тяжести отцовской ладони на голове, букваря, катания с горки на салазках, ребячьих игр со сверстниками…

Поздним вечером Федор вышел к костру беспризорников, вольготно расположившихся в старом переулочке. Сидевшие кружком ребята было вскочили, завидев мужчину в кожанке, но, убедившись, что он один и тихо присел около горевших обломков ящиков, осмелели, подошли ближе, занимая покинутые места.

– Закурить есть? – ломким баском спросил старший.

Греков молча протянул ему пачку папирос. Тот вытряхнул несколько штук, ударил по чьей-то руке, протянувшейся из темноты, чтобы забрать всю пачку, и вернул папиросы Федору.

– Спасибо… Картошки хочешь? Сейчас будет готова.

– Не откажусь. А откуда картошка?

– С рынка!.. – весело заржал чумазый беспризорник в дырявой женской шляпе.

– Наворовали, что ли? – прикурив от уголька, невзначай поинтересовался Федор.

– Ага… Так не дают. А ты че, скажешь, воровать нехорошо? – прищурился старший, просивший закурить.

– Так ты сам знаешь, – улыбнулся Греков. – Но одно дело, когда тебе есть нечего, а другое – приучиться к этому на всю жизнь. Не боишься?

– Не-е… – отмахнулся беспризорник. Подобрав палку, начал выкатывать картофелины из горячей золы. – Вот жалко, соли у нас нет, а у тебя?

– У меня тоже, – вздохнул Федор.

– А воровать… Подрастем маленько, артель организуем, работать будем. Зачем же тогда воровать? Кто работает, тому красть не к лицу, – по-взрослому, явно повторяя когда-то услышанные и запомнившиеся ему слова, сказал старший из беспризорников. – Тебя как звать?

– Федор.

– Держи… – беспризорник подкатил к нему горячую картофелину. Греков поднял ее, начал перебрасывать с ладони на ладонь, остужая.

– Работать и сейчас можно начать, чего же ждать? – он обвел глазами собравшихся у костерка.

– Это в колонии, что ли? – презрительно сплюнул на угли один из мальчишек. – Не, для нас неподходяще.

– Почему? Там многие живут, работают, учатся.

– Слушай, ты чего, нас уговаривать пришел? Тогда зря стараешься. Можешь валить отсюда, – бросил старший.

– Зачем уговаривать… – миролюбиво отозвался Федор. – Сами поймете. Вы же не буржуи. Про пионеров слышали? В Рогожско-Симоновском районе при заводе АМО пионерский отряд есть. Со знаменем, с горном.

– Да? А для чего они, пионеры твои? – поинтересовался кто-то невидимый в темноте.

– Детская коммунистическая организация. Вот для чего. Для пролетарского классового сознания, для того чтобы расти полезными людьми своему государству. За это мы и воевали.

– И ты воевал? – недоверчиво покосился на Грекова сидевший рядом тщедушный мальчишка.

– Воевал, солдатом на империалистической был. За то, что против царя и помещиков пошел, меня на каторгу отправили. Потом в революции участвовал, на Гражданской воевал с Деникиным, а теперь в милиции работаю.

– Во-о-на… – протянул старший. – А я-то думаю, чего ты к нам пришел? Зубы заговаривать, пока твои нас обложат – да в колонию?

Компания у затухающего костра разом напряглась, готовая в любую секунду сорваться с места и бесследно исчезнуть в темноте переулка.

– Сиди… Никто тебя не обложит, – горько усмехнулся Федор. – Я, может, к вам за помощью пришел, а ты так… Нельзя людям не верить, тем более представителям советской власти.

– А ты Зимний брал? – снова спросили из темноты.

– Нет, не довелось. Но в Питере в семнадцатом был, с Керенским и его юнкерами дрался.

– Ну и как? – белозубо улыбнулся старший.

– Как видишь… Нет больше юнкеров и Керенского тоже… Письмо я сегодня получил, – Федор, помолчав, достал из внутреннего кармана свернутый листок, – от старого друга Сибирцева, еще до революции работал с ним вместе в Белоруссии. От жандармов он меня прятал на кладбище, в склепе…

– И ты мертвяков не забоялся? – перебил один из беспризорников, но на него зашикали, чтобы не мешал слушать.

– Не забоялся… Уходить мне пора было, жандармы на след напали, Сибирцев и прислал ночью девушку, чтобы с кладбища меня на железную дорогу вывела, где товарищи ждали. Да жандармы пронюхали, меня поймали, а ей вроде удалось уйти. И не знал я много лет, кто она, но хотел разыскать. Теперь вот написал Сибирцеву – помог мой друг из газеты найти его новый адрес – и получил ответ. Ушла тогда девушка от жандармов, да убили ее бандиты, уже потом, после Гражданской. Работала она в детском приюте для таких, как вы, беспризорных, а тут белая банда…

– И всех поубивали? – спросили из темноты жалобно.

– Всех… – опустил голову Федор. – Она ребят маленьких защищала, продукты, что Совет выделил для них…

– Без еды тоже смерть, – после долгой паузы сказал старший. – Жалко человека… А дело у тебя к нам какое? Говори.

– Опасный бандит убежал, ребята. Взяли мы его сегодня днем, да не усмотрели, сумел уйти. Должен тут его мальчонка один высматривать. К вам сегодня не прибился никто? Из чужих?

– Эй, Исусик! – крикнул в темноту старший. – А ну ходи сюда!

Ближе к свету вышел светлоголовый мальчишка лет восьми. Посмотрел на Федора испуганными глазами.

– Вот он сегодня прибился. Этот?

– Ну-ка, ну-ка… Э-э, да мы вроде знакомы? – Федор взял мальчика за руку. – Это тебя на рынке прибить хотели? У Смоленской?

– Дяденька… – всхлипнул Сергуня, уткнувшись носом в грудь Федора, такую широкую, надежную, пахнущую кожей от куртки, табаком и еще чем-то родным, почти забытым, – дяденька… Спаси меня! Не отдавай им больше, дяденька…

* * *

Укрывшись за углом, Шкуратов наблюдал, как метался по улице Пашка Заика. Подбежал к потухающему костру беспризорников, покрутился около них, побежал в другую сторону. Нырнул в подворотню, снова выскочил на тротуар. Остановился, сбив на затылок котелок, сунув руки в карманы и настороженно вертя головой по сторонам.

"Давай, давай! – сплюнул себе под ноги Гена. – Ищи, как хлеб ищут… Мальчонка твой давно у нас чай пьет, а мы тут тебя уже заждались. Ну, чего решил?" – мысленно обратился он к стоявшему в раздумье бандиту.

Словно услышав безмолвное обращение Шкуратова, Пашка Заика с озабоченным видом направился к бульвару. Пошел вниз, к Трубной площади, бойко стреляя по сторонам глазами.

"Волнуется, – подумал Гена, потихоньку идя следом. – Хорошо его мальчишка описал, даже в сумерках узнаешь. Да и беспризорники знак подали, когда он к костру подошел. Ну что же, Павлик, скоро познакомимся поближе".

Заметив, как появилась сзади Пашки фигура Головина, Гена немного приотстал, увеличивая расстояние.

Неожиданно бандит кинулся наперерез свободному извозчику. Остановил, не торгуясь, сел в коляску. Извозчик взмахнул кнутом, кобыленка понеслась вскачь.

Из переулка вывернула другая повозка, покатила следом. Гена успел заметить Жукова и Саранцева, откинувшихся на потертую подушку спинки сиденья.

Покурив, Шкуратов подождал, пока к нему подъедет пролетка со знакомым кучером на козлах, на ходу вскочил, махнул рукой Головину, подзывая к себе. Тот подбежал быстро, тяжело дыша, уселся рядом.

– К Марьиной роще едут. Давай следом, – приказал кучеру.

– Теперь не упустим, – Гена пристукнул тяжелым кулаком по крылу пролетки.

– Тише ты, медведь, а то не доедем, сломаешь! – засмеялся Головин.

– Ничего! Поехали. Якорь поднят, якорь чист!..

* * *

Поселок в Лосинке, куда, сам того не подозревая, Пашка привел за собой работников МУРа, встретил их сырой прохладой вечера, душным запахом цветов в палисадниках, приглушенными звуками граммофона. Красно-желтым светом горели в окнах домов керосиновые лампы, за опущенными занавесками – чтобы не налетели комары – мелькали тени.

Но в большинстве домов уже спали, и они темными, словно слепыми, окнами-глазами провожали идущих по улице людей.

Извозчика Пашка Заика отпустил, не доезжая до поселка, и дальше пошел пешком. Двигался быстро, не оглядываясь, видимо, уверенный в том, что за ним никто не следит. Только у калитки нужного ему дома остановился, осматриваясь по сторонам. Настороженно покрутил головой в разные стороны, напряженно вглядываясь в разорванную светом редких фонарей темень длинной, заросшей травой улицы. Потоптался на одном месте, словно не решаясь войти, потом толкнул калитку и пошел к дому. Повозился у двери, шаря по карманам, будто бы в поисках ключа, негромко постучал три раза. Дверь открыли быстро – упал неровный квадрат света на дощатое некрашеное крыльцо, Пашка шагнул внутрь, дверь захлопнулась, звякнув щеколдой.

Вскоре в одном из окон дома затеплился слабый огонек, едва видимый за скрывающей дом зеленью густого сада.

Выждав несколько минут, Шкуратов тихо просвистел условный сигнал. Ответили, и из кустов, растущих недалеко от дома, в котором только что скрылся Заика, вышла темная фигура. Быстро приблизилась, и Гена узнал Саранцева.

– Приехали? – вместо приветствия спросил тот. – Все совпало. Этот дом и мальчик показал. Да, – сдерживая волнение, приглушил голос Саранцев, – Антоний только что пришел! Здесь!

– Ну, все! – Шкуратов достал наган, подтянул потуже ремень на брюках. – Брать надо!

– Пожалуй, – согласился Саранцев, – дом окружен, не уйдут. Потом засаду оставим, если кто заявится еще. Давайте за мной, только тихо…

Крадучись, пошли вдоль забора, стараясь не оступиться в канаву; чтобы не стукнуть калиткой, пролезли в загодя сделанный в штакетнике изгороди пролом, направились к дому.

Несколько человек встали под окнами, держа наготове оружие. Шкуратов, Саранцев и Головин поднялись на крыльцо, потихоньку ставя ноги – чтобы не заскрипели в ночной тишине старые доски пола крыльца, подошли к двери.

Геннадий коротко и требовательно постучал три раза, совсем как Пашка Заика несколько минут назад…

* * *

Войдя в комнату, Пашка остолбенел – за столом, не сняв своего кожаного пальто, сидел и ел Антоний, жадно запихивая в рот большие куски.

– Ты?.. – Заика устало прислонился плечом к косяку.

– М-м-м… Ну я… И что? – Антоний только покосился на Пашку и продолжал быстро есть, двигая желваками на высохшем за один день лице.

– Сбежал? – недоверчиво прищурился Заика.

– Да… Удалось вот… – Антоний наконец отодвинул от себя тарелку. – Чего уставился на меня, как на привидение? Можешь пощупать, я во плоти… Где мальчишка?

– Утек, гаденыш. Я его к милиции наладил, тебя высматривать, а он утек.

– Ну и черт с ним, – равнодушно отозвался Антоний, закуривая… – И нам пора.

– Где же ты столько времени был? – все еще не входя в комнату, подозрительно спросил Заика.

– Перепрятал пока кое-что, а куда – не твое дело! Собирайся, уезжаем. Сегодня, прямо сейчас. Перед уходом хозяйку…

Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Антоний пристально посмотрел на Павла:

– Кто это?

Заика быстро выхватил револьвер и шагнул в сени, прислушиваясь. Потом приник глазом к потайной щели в двери. Моментально вернулся, смешно прыгая на цыпочках, но Антонию, встревоженно глядевшему на него, было не до смеха.

– О-они! – заикаясь, проговорил Пашка свистящим шепотом. – М-милиция.

– Ты привел на хвосте, паскуда, – пошел на него Антоний. – Мной откупиться хочешь?

Он быстро вырвал из Пашкиной руки оружие и выстрелил несколько раз в дверь. Оттуда раздались ответные выстрелы, затрещала филенка двери, срываемой с петель.

– Т-ты что? – кинулся к Антонию Пашка, – Убьют…

Начал хватать за руки, отнимая оружие.

– Пошел… – отпихнул его Антоний, но Пашка вцепился как клещ, повиснув на кожаном пальто.

Дверь в сенях начала подаваться, грозя вот-вот рухнуть. Антоний, волоча за собой по полу вцепившегося в него Заику, кинулся к окну; пытаясь освободиться, лягнул Пашку ногой, попав по лицу, – у того потекла кровь из разбитого носа, но Пашка не выпускал.

– Шдаться… – прошепелявил он разбитыми губами.

– Дурак! – Антоний, резко развернувшись, несколько раз выстрелил в залитое кровью Пашкино лицо. Не глядя на труп, отбросил наган и, выбив ногой раму, выбросился в темноту ночи…

* * *

В кабинет начальника МУРа Антония привели через два часа. Бандит выглядел хмурым и подавленным. Не проходя к столу, остановился ближе к порогу, уставясь глазами в пол.

Виктор Петрович вышел из-за стола.

– Ну вот, Назаров, не прошло и половины суток, как мы опять увиделись… Имеете что сказать мне до проведения официального допроса?

– Имею… – буркнул Антоний. – Разрешите присесть?

– Подайте ему стул, – распорядился Виктор Петрович.

Усевшись, Антоний обвел глазами кабинет, словно оценивая стоявшую в нем мебель, покосился на вставших рядом с ним сотрудников милиции.

– Ишь, архангелы… Вот что, гражданин начальник МУРа. Хочу вас просить сохранить мне жизнь и потому готов в ответ за это выдать вам лично двенадцать пудов драгоценного металла, золота и серебра, взятого мной в церквах. Пойдет? Даю больше, чем сам вешу, учтите.

– Я, Назаров, не торговец… – Виктор Петрович сел за свой стол, словно отгородившись им от бандита, – и вопрос о сохранении вам жизни не решаю единолично. Это как суд определит.

– Конечно, конечно… – согласно закивал Антоний. – Я законы ваши знаю, но ведь и золотишко, в случае чего, могу с собой забрать. Туда! – он ткнул пальцем в потолок. – Правда, там оно мне ни к чему станет, но и вам не достанется. Вот и решайте, будем мы торговаться или нет.

– Поэтому вы и сообщника своего убили, чтобы не мог ничего рассказать о золоте, не выдал ваших тайников? Он наверняка знал о многих из них. Так?

– А я его не убивал… Вот вам крест святой! – Антоний размашисто перекрестился. – Это как ваши стрелять через дверь начали, так по нему и попали. Я ему говорил: сдаться, мол, властям надо, а он давай сдуру стрелять по вашим. Вот они его и… А я нет. Не надо на меня это дело вешать, гражданин начальник. Чего теперь скрывать: я от ваших людей убежать хотел, потому и в окно прыгнул, да поймали.

– Удивляюсь я вам, Назаров. Неужели для вас совсем не осталось ничего святого? – брезгливо поморщился Виктор Петрович.

– Это почему же? Я сам Святой! – ухмыльнулся Антоний.

– Ладно, – махнул рукой начальник МУРа, – теперь разберемся во всем. Скажите, вы знаете, где находятся взятые в церквах старинные иконы?

– Для меня они не товар, гражданин начальник. Потому не знаю, а про золотишко подумайте.

– Идите, Назаров. Вас отвезут в тюрьму, – встал Виктор Петрович. – Полагаю, что там у вас будет время хорошенько подумать обо всем, а потом еще раз поговорим…

* * *

На окраине Москвы мрачно возвышалась оставшаяся еще от царизма крепкая, сложенная из темно-красного кирпича Бутырская тюрьма. Толстые внешние стены, скрывающие от любопытных взглядов прохожих тюремные корпуса; приземистые, словно приплюснутые неимоверной тяжестью горестей побывавших в них людей, башни – Пугачевская, Часовая – для общего содержания заключенных. И бывшая Полицейская, с глухими одиночными камерами.

В бывшую Полицейскую башню и поместили арестованного Николая Петровича Назарова, прозванного в блатном мире Святым Антонием…

* * *

Очередное совещание личного состава оперативной бригады, работающей по делу Антония, Виктор Петрович собрал светлым летним утром. День обещал быть жарким, политые дворниками мостовые быстро просыхали; по улицам спешили легко одетые прохожие, некоторые несли в руках свернутые зонты.

Окна в кабинете были открыты, легкий сквозняк шевелил бумаги на столе, нес живительную прохладу.

Сегодня начальник МУРа был одет в новую, защитного цвета гимнастерку, с орденом на груди. Оглядев собравшихся в кабинете, он встал, расправил складки под широким ремнем. Переговаривавшиеся вполголоса в ожидании начала совещания сотрудники притихли.

– Ну что же, товарищи, первым делом хочу поблагодарить вас за уже проделанную работу. Назаров, он же Святой Антоний, наконец-то выдал места хранения похищенного. Серебро и золото изъяты и сданы нами в Синод. Митрополит вчера опять звонил мне, благодарил и прислал нам тысячу рублей для награждения особо отличившихся работников. Мы тут посовещались в партячейке и решили передать эти деньги в фонд МОПРа – Международной организации помощи рабочим. Возражений нет? Спасибо… Еще раз всех благодарю за проделанную работу, но она пока не закончена. Не найдены иконы, представляющие гораздо большую ценность, чем весь похищенный драгоценный металл, пока еще не установлено местонахождение и не произведено задержание других участников банды. Поэтому успокаиваться нам рано. Собрал же я вас не только затем, чтобы поблагодарить. Надо поговорить о деле, посоветоваться. Вы все искали Антония, хорошо знаете, как он совершал преступления, приметы преступников, их повадки и привычки. Ко мне поступил очень интересный, я бы даже сказал – весьма неожиданный документ. – Виктор Петрович раскрыл лежащую перед ним папку, перебрав бумаги, достал исписанный крупным четким почерком лист. – Вот, получил от Антония письмо…