Текст книги "«Волос ангела»"

Сидевшие в кабинете оживились, кто-то засмеялся, хлопнув себя ладонью по колену.

– Да, да… – продолжил Виктор Петрович, – прислал мне самоличное послание. Смеяться нечему, послушайте лучше, что этот бандит мне пишет:

"Глубокоуважаемый гражданин начальник МУРа. Я уже стал стар, да и времена пошли не те, и пришел к твердому решению завязать навсегда свое грехонаказуемое деяние. Мое чистосердечное признание о кражах в церквах и выдача ценностей служат подтверждением моего заявления.

У меня осталось еще одно дело, о котором я мог ничего не говорить, но я не хочу оставаться свободным человеком, не очистившись от всех грехов. У меня в Москве есть друг: Николаев Александр Петрович по кличке Банкир, у которого имеется два пистолета. За несколько дней до моего задержания у меня с ним был разговор. Он предлагал мне совершить ограбление Стройбанка с убийством председателя этого банка Гинзбурга. Для окончательного решения этого вопроса у меня с ним назначено свидание на двадцать пятое число, то есть через два дня. Вот я и решил его сдать вам. Это мое последнее сказание. С уважением к вам Святой Антоний".

Начальник МУРа положил письмо на стол. В кабинете повисла тишина.

– Хочу услышать ваше мнение… – Виктор Петрович сел в кресло.

– По материалам дела действительно проходит некий Банкир, – помолчав, осторожно начал Жора Тыльнер, – а в письме Антоний – Назаров называет его фамилию – Николаев. Помнится, и не найденного пока офицера-артиллериста тоже называли Николаевым?

– Темнит… – пригладил широкой ладонью волосы Шкуратов. – Побег себе строит, мечтает, чтобы мы его доставили на место встречи, а там – как кривая вывезет. Бежать хочет, точно!

– Не-ет… – задумчиво протянул Греков. – Антоний не такой. Он на авось почти ничего не делает. Николаев, видимо, реальное лицо. Не берусь судить, насколько верно предположение, что Банкир и разыскиваемый бывший офицер Николаев один и тот же человек, но такая возможность не исключена, как и то, что встреча действительно назначена. Согласен с Геной, что Антоний может выкинуть любую шутку. Но, думаю, можно рискнуть вывезти его на встречу. Появляется реальная возможность попытаться задержать Николаева – Банкира.

– Где свидание ему этот Банкир назначил? Известно? – спросил Козлов.

– За Пресней, недалеко от Ваганьковского кладбища, – пояснил Виктор Петрович. – Тяжелое место: кругом хибары, заросли кустов. Оттуда вполне свободно можно уйти в сторону Тверской, скрыться через кладбище или податься к реке… – начальник МУРа подровнял лежавшие перед ним листы. – Это может говорить как об опытности пока неизвестного нам Банкира, специально выбравшего такое место для встречи, так и о замыслах Антония на побег. Нам работать там будет трудно.

– Да, не исключено, что местечко специально подобрано, – покрутил головой Жуков. – Но я тоже за риск: если Банкир и придет, то ему ничего не известно о нас, а мы сможем заранее подготовиться. Назарова – Антония больше не упустим, ученые уже. Хватит, погоняли за ним по всему городу.

– Я тоже за вывоз Антония на встречу, – кивнул Иван Дмитриев. – Подготовившись заранее, можно попробовать.

Саранцев молчал, вертя в пальцах аккуратный мундштук из корня вишни, покрытый затейливой резьбой.

– Ну а ты? – обратился к нему Виктор Петрович.

– А что я? – поднял голову Саранцев. – Ребята правильно говорят. Если хорошо подготовимся, то сведем риск до минимума.

– Значит, попробуем? Тогда сегодня же на место будущей встречи Банкира и Антония поедут Дмитриев с Жуковым. Сделают самый подробный план местности и ознакомят с ним всех остальных. Потом распределим места и выедем к Ваганьковскому кладбищу. Каждый из вас должен досконально изучить там любой закоулок. Времени мало, но нам надо предусмотреть любые варианты развития событий. Антония на место встречи повезем в машине, я договорюсь. На сегодня все, можете быть свободны. Греков, задержись, – распорядился начальник.

– Предложения подготовил? – дождавшись, пока все выйдут из кабинета, спросил Виктор Петрович. – Давай посмотрю… Об этом художнике никто ничего?.. – поинтересовался он, просматривая поданные Грековым бумаги.

– Нет. Черников предупрежден.

– Хорошо. Сейчас поедем.

Через полчаса они входили в большой кабинет дома на Лубянской площади. Навстречу им из-за стола поднялся среднего роста человек в пенсне, с густой шапкой сильно поседевших волос.

– Здравствуйте, Айвор Янович! – пожал протянутую руку начальник МУРа.

– Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Петрович, – улыбнулся чекист. – А это и есть ваш Греков? – он подал Федору сухую крепкую ладонь, другой рукой обнял за плечо, поворачивая ближе к свету. – Вот вы какой… Интересно знать о ваших впечатлениях после посещения Америки, – неожиданно обратился он к Грекову на английском, немного гнусавя, как истый житель Миссисипи.

– При случае могу поделиться… – улыбнулся Федор.

– О! Да вы говорите так, словно родились в Новой Англии, – дружески похлопал его по плечу Айвор Янович. – Наверное, заберем мы его у вас, Виктор Петрович. Тем более что раньше он в ЧК работал.

– Жалко будет отдавать.

– Понимаю, понимаю… Но об этом потом. Подготовили ваши предложения? Очень хорошо. Давайте ознакомимся, быстренько обсудим, а то… – он бросил быстрый взгляд на циферблат настенных часов, – через двадцать три минуты нас ждет Феликс Эдмундович…

* * *

Поздно вечером в дверь квартиры Диомида Калистру позвонили. Старый звонок, провернувшись, хрипловато тренькнул и замолк. Потом раздался условный стук.

Художник, придерживая рукой распахивающиеся полы домашнего халата, побежал открывать.

На плохо освещенной лестничной площадке стояли трое мужчин. Узнав среди них Черникова, Диомид гостеприимно распахнул дверь.

– Прошу.

– Где мы могли бы спокойно поговорить? – поздоровавшись, спросил, снимая шляпу, среднего роста мужчина в пенсне. Поправил рукой рассыпавшуюся густую шевелюру, блестевшую сединой.

– Не волнуйся, Диомид, – поспешил успокоить художника Черников. – Это мои друзья, я говорил тебе, что посоветуюсь, помнишь? Вот мой старый армейский товарищ, Федор, – он показал на худощавого человека в сером костюме-тройке, – а это…

– Меня зовут Айвор Янович, – мягко улыбнулся мужчина в пенсне. – Разговор у нас будет, видимо, долгий, не хочется беспокоить вашу супругу.

– Что ж… Пожалуйста… У меня тут одна комната отведена под мастерскую, а в другой мы живем. Пойдемте, поговорим в мастерской, – предложил немного смущенный неожиданным визитом Калистру.

– Пойдемте… – и мужчина в пенсне дружески взял художника под руку.

* * *

Лязгнул замок, дверь камеры открылась. Антоний, прищурясь, поглядел на вошедших – сосредоточенно-хмурые какие-то, случилось у них чего?

Не спеша поднявшись с привинченного к полу табурета, он молча ожидал, что скажут.

– Назаров, с вещами – на выход, – распорядился тюремный надзиратель.

Нарочито медленно собираясь, Антоний бросал косые быстрые взгляды на пришедших за ним. Поведут на допрос? Нет, тогда бы вызвали без вещей.

Получили ли его письмо в МУРе? Может быть, сегодняшний визит хмурых людей связан именно с ним? Какое же сегодня число? В однообразной рутине тюремного бытия, прерываемой вызовами на допросы и раздачей пищи, зачастую теряешь представление о времени. И еще надо постоянно думать, что будешь говорить на допросах, а о чем упорно молчать. Милиционерам легче, они все запишут, потом несколько раз прочтут, посоветуются друг с другом, а он? Изо дня в день один, наедине со своими невеселыми мыслями – валяешься в камере на нарах и лихорадочно ищешь выхода из бесконечного лабиринта вопросов и скрытых ловушек, приготовленных для тебя следователями и сыщиками из уголовного розыска. Хуже всего – не знаешь, к чему в следующий раз надо готовиться, о чем они станут спрашивать? Об убитом Пашке Заике? Заставят снова и снова рассказывать одно и то же: где и кто стоял, что говорили и кто стрелял через дверь в милиционеров, куда отбросили наган… Или будут загонять в другой угол?

Страшно запутаться – все детали никому не упомнить, невозможно это. Антоний знал по опыту – начнешь врать, обязательно накроешься на мелочах! Один раз скажешь так, другой этак – и тут же поехала писать губерния: почему не так говорили в прошлый раз, вот, пожалуйста, можем предъявить подписанные вами показания.

А я не помню, мол, всего, нервно очень было – в дверь милиционеры ломились, стреляли, Пашка жутко орал, да и быстро все очень произошло. Как увидел, что дружка моего шлепнули, так и сиганул с испугу в окно. Потом навалились, вывернули руки…

Могут начать расспрашивать про подробности ограбления церквей. Тоже несладко – что ни вопрос, то прямо-таки нож острый. Кто ударил старуху в Стромынской церкви по голове, кто пилил решетки, кто ломал замки, кто забрал иконы и куда отнес, кто договорился в магазине Кудина о перепродаже краденого золота, кто его переплавлял? Где иконы?!

А молчать нельзя, нельзя молчать! Говорить надо, топить все в словесной мути длинных бессвязных речей, ненужных, не касающихся дела рассказов, пустых признаний и клятв, слезливых воспоминаний о детстве и дореволюционном времени. Отвлекать, оттягивать их от самого страшного – от вопроса о Юрии Сергеевиче!

Теплится внутри надежда – вдруг они не докопаются, не узнают? Да и откуда бы им все узнать – не дураки же на самом-то деле Банкир и Юрий Сергеевич, чтобы попасться? Хотя себя он тоже никогда в дураках не числил, а вот поди же ты…

Банкира у них нет, это точно! Он о нем не зря написал. Есть одна мыслишка. Вдруг опять пофартит, пойдет удача ломом?! Было ведь уже так, было! Ушел от них один раз, может…

Нет. Гнать эту мысль, чтобы преждевременной надеждой и радостью не сглазить всего задуманного, гнать! Ангелина многого не знает, натреплет им на допросах пустого. Яшку убили, Психа тоже. Слюнявый старик с козлиной бороденкой, которого они недавно приводили на очную ставку, его не опознал. Метляев, кажется? Так его вроде называли. Да и он его не знает – впервые увидел того, кто переплавлял, переделывал украденные им ценности, уже здесь, в тюрьме.

Приказчик из кудинского магазина, скотина безрогая, не успел скрыться. Поймали они его, приводили. Все им рассказал: и как к нему Антоний в тот проклятый день пришел, как золото продавал и как пачку денег у него из рук выхватил. Ну и пусть сидит теперь, дурень! Отрицать очевидное было глупо – пришлось признавать, играть в раскаяние.

Антоний прекрасно понимал, что впереди его ждет еще очень многое: наверняка придется на очных ставках увидеть напротив себя и буфетчика из трактира – Татарина, и хозяйку дома, где они с Пашкой жили. Тут-то, скорее всего, и всплывет Банкир, а там потянется нитка, свивая Антонию петлю на шею. Нет, такого допустить никак нельзя. Потому что следом за Банкиром…

– Живей давай! – подогнали окриком.

– Да все… Все уже, – Антоний накинул на плечи кожаное пальто, шагнул к выходу.

По бокам сразу встали двое, повели по длинному, окрашенному зеленоватой масляной краской коридору, пропахшему супом из кильки и сырым, плохо пропеченным черным хлебом. И чем-то еще, неистребимо тюремным, – дезинфекцией, что ли?

Навстречу вели кого-то в камеру. Поставили его лицом к стене, чтобы не видел Антония.

Спустились по длинным гулким лестницам вниз, в канцелярию. Там ждали еще несколько человек. Один – высокий, худощавый – расписался за получение под конвой арестованного Назарова, повернулся к нему:

– Сейчас мы с вами выйдем во двор и сядем в машину. Поедем на место встречи с Банкиром. Хочу предупредить, чтобы дорогой и на месте встречи вы вели себя благоразумно. Люди, сопровождающие вас, вооружены, район оцеплен. Понимаете меня?

– Чего уж… – кивнул Антоний. – Папиросочкой не угостите?

Взяв папиросу, попытался унять бешеные скачки сердца. Удастся? Неужели сегодня ему удастся совершить задуманное? Было предчувствие, что да!

– На месте встречи вам надо незаметно указать нам на Николаева – Банкира. Возможно, придется подойти к нему. Предупреждаю: никуда с ним не ходить, долгих разговоров не вести. Постарайтесь назначить ему новую встречу в Самотечном переулке, через день, в то же время. Ясно?

– Да понял я, понял, – Антонием овладело нетерпение. – Поехали.

Выходя во двор к ожидавшей там машине, он загадал: если число ступенек крыльца четное – сбудется. Ступенек было шесть!

Антоний сразу повеселел, на ходу влез в рукава своего кожаного пальто, попросил дать ему пачку папирос и спички. Дали.

Машина выехала за ворота. Оглянувшись, он увидел, как сзади медленно сходятся тяжелые створки…

* * *

Невроцкий привычно передернул затвор кольта, досылая патрон. Поставил пистолет на предохранитель: беда с этими автоматическими игрушками – просто кусок тяжелого железа в руке, если патрона в стволе нет, а надо стрелять. То ли дело хороший револьвер! Никаких хлопот: стоит только нажать на спусковой крючок – и тут же выстрел.

Алексей Фадеевич всегда больше любил револьверы, особенно офицерские наганы-самовзводы, привычные, удобные в обращении. Или это сказывалось накопившееся раздражение, долго и тщательно скрываемая жуткая злоба на Базырева, теперь невольно перенесенная на даренное им оружие? Ну ничего, такого зверя, как Юрий Сергеевич, грех не угостить из его же подарка, весьма приличный калибр – чуть ли не мизинец в ствол влезает, и пули разрывные: не надо много раз нажимать спусковой крючок – достаточно одного выстрела, только одного…

Сегодня решающий день – уже куплен билет на поезд, собраны необходимые вещи, закончены все накопившиеся неотложные мелкие дела. Остались крупные и важнейшие, не сделав которых, нельзя спокойно навсегда расстаться с Москвой. Поезд уходит вечером, а до этого времени необходимо успеть осуществить то, что он задумал уже давно.

Первое – Юрий Сергеевич Базырев, или черт знает как его там зовут, в его Империи, до которой далеко добираться. Коли этому тощему иезуиту от разведки столь нравится много лет подряд прикидываться русским и пребывать в России, то почему бы тогда его грешному телу не остаться здесь навсегда?

Злорадно усмехнувшись, Невроцкий привычно засунул тяжелый кольт за пояс брюк, чтобы оружие удобно было выхватить в любой момент, и подошел к калитке знакомого дома под зеленой крышей.

Он решил убить Базырева сразу, не вступая с ним ни в какие разговоры. Разве он принц Гамлет, чтобы читать монологи? Если решил стрелять – стреляй! Как только Базырев откроет дверь – моментально ткнуть ему ствол кольта в живот и нажать на курок. Звук выстрела пистолета, прижатого к телу Юрия Сергеевича, будет приглушенным, никто из соседей не обратит на него внимания. Потом надо успеть быстро обыскать дом, забрать все самое ценное и уйти, не забыв аккуратно запереть за собой дверь.

Покончив с Базыревым, он направится на место встречи с Николаем Петровичем, этим блатным хорьком, неизвестно за что получившим кличку Святой Антоний. Принесет ли тот золото? Теперь это уже не так важно: и того золота, что уже имеется, вполне хватит на две жизни, а жизнь у Алексея Фадеевича одна, второй не будет. Принесет – хорошо,^-не принесет – тоже неплохо: главное, чтобы пришел сам. Наверняка приведет с собой на место встречи мокрогубого телохранителя, неизменного Пашку Заику. Попробуют свести с ним счеты? Пусть себе тешатся несбыточными мечтами.

Очень даже хорошо, если придут оба: не надо будет потом искать по всему городу второго, чтобы продырявить ему череп. Тогда, при посещении логова Антония в Лосинке, Невроцкий, хорошенько подумав, не стал торопиться убирать ненужных уже людей – слишком много было бы стрельбы: Антоний, Пашка, хозяйка, мальчишка… Вдруг бы услышали или кто из них сумел бы убежать? К чему лишний риск? Золото он и так получил…

Лохматый пес, узнав Невроцкого, тихо гавкнул и, лениво зевнув, ушел в тень, за конуру, волоча за собой по земле проржавелую цепь привязи. Ощущая при каждом шаге, как жестко упирается в бедро ствол пистолета, засунутого за пояс брюк, Алексей Фадеевич не спеша подошел к крыльцу, поднялся по ступенькам к двери, постучал. Прислушиваясь в ожидании, скоро ли донесутся звуки знакомых шагов внутри дома, он нащупал под пиджаком массивную рукоять кольта, легко скользнув пальцами по затвору, сдвинул предохранитель.

Ну где же Юрий Сергеевич, почему не идет открывать? Или судьба с царской щедростью дарит ему еще несколько мимолетных мгновений бытия на этой многострадальной земле? Но не спасут, не спасут его эти секунды, потому что никак нельзя ему остаться в живых и леденящим кровь призраком разоблачения приходить даже во сне к бывшему господину ротмистру отдельного жандармского корпуса. Базырев – связь с разведкой империи, а это дело политическое, страшное, по сравнению с которым лазить ночами по церквам, забирая иконы и драгоценную золотую утварь, просто детская шалость, вроде обобранных тайком яблок в чужом саду.

За дверью было по-прежнему тихо. Подождав еще немного, Невроцкий обошел вокруг дома, заглядывая в окна. Похоже, что хозяина нет. Плохо!

Ждать? Но сколько придется провести здесь времени в ожидании появления Базырева? Неизвестно. Такой отработанный, выношенный бессонными ночами план начинал рушиться. И из-за чего – из-за ерунды: не оказалось его дома!

Алексей Фадеевич вытер лицо носовым платком, предварительно смочив его в ведре с водой, стоявшем на крыльце. Расстегнув рубашку, положил мокрую ткань на грудь, умеряя громкое биение сердца.

Придется, видно, заняться Юрием Сергеевичем только после Антония. Не хотелось бы, конечно, так разбрасываться, но ничего не поделаешь – бывают случаи, когда обстоятельства вынуждают.

Снова поставив кольт на предохранитель, он убрал его в специально пришитый к подкладке пиджака косой карман из плотной мешковины. Пошел к калитке.

Он еще вернется сюда, непременно вернется. И будет ждать столько, сколько потребуется. В конце концов, можно уехать и на другом поезде – главное, чтобы со спокойной душой…

* * *

В то время, когда Невроцкий волком рыскал около дома Юрия Сергеевича, сам Базырев выносил из квартиры Диомида Калистру два объемистых чемодана.

Распрощавшись с каким-то вялым сегодня художником – не выспался или очередная хандра напала, потому что не идут, ну хоть убейся, его работы? – Базырев вышел на лестничную площадку. Услышав, как щелкнул замок закрывшейся за ним двери квартиры, Юрий Сергеевич быстро спустился этажом ниже, пристроил чемодан на широкий подоконник грязного окна, достал из кармана ключик, отпер замочки. Не сдержавшись, облегченно перевел дух и улыбнулся удовлетворенно: коробки с упакованными в них иконами были на месте. Открыл одну – "Никола Морской". Сурово глянули с темного дерева неистово-пронзительные глаза святого угодника.

Бережно запаковав икону в коробку, Базырев закрыл чемодан, тщательно запер его и пошел вниз.

Нет, не зря он притащил все это к Калистру. Держать у себя такие вещи опасно. Мало ли что может случиться. Тем более когда имеешь дело с людьми вроде Невроцкого и Антония. Человеку его профессии всегда хорошо быть налегке, не обремененным никакими громоздкими ценностями. Опять же, случись провал, то как от всего отпираться, если у тебя найдут краденые старинные иконы? Это вам не деньги. Да и ближе отсюда, от квартиры художника, к нужному месту, где у Юрия Сергеевича эти чемоданы возьмут с рук на руки и доставят дальше, по назначению.

Потом надо будет передать собранные деньги – уже в другом месте, отправившись на жительство в более теплые края, поближе к югу России. Хватит с него Москвы, а в теплых краях его уже давно ждут по известному адресу, получив от него деловое письмо. Примут, обогреют, может быть, наконец-то отправят домой…

Да, все это будет, если не последует нового задания из Империи. Сегодня, в обмен на иконы, он должен получить другие, новые документы и ключи от заранее подготовленной квартиры. Станет каким-нибудь Петровым или Сидоровым, соберется не спеша и на поезд.

Правда, завтра еще надо ждать визита господина жандарма – он обещался обязательно прийти именно завтра. К тому времени задачу убрать Антония и Пашку Алексей Фадеевич должен выполнить, а Юрий Сергеевич выполнит свою – уберет Невроцкого. И нет больше никаких концов для господ из ВЧК.

Прихода Алексея Фадеевича стоит, наверное, подождать на улице, спрятавшись где-нибудь в саду или притаившись за полуоткрытыми дверями стоящего за домом сарая для дров, – зачем неоправданно рисковать, встречаясь с ним лицом к лицу? Мгновенная смерть – Божий подарок! Так пусть же она придет к бывшему жандармскому ротмистру неожиданно, с выстрелом в затылок…

Прищурясь от яркого света, ударившего по глазам после полумрака подъезда дома, Базырев немного постоял, рассматривая прохожих, спешивших мимо него по шумной в этот час улице.

Не увидев ничего подозрительного, он пошел к извозчичьей бирже, отказавшись от услуг вертевшегося под ногами беспризорника, отнюдь не бескорыстно предлагавшего поднести чемодан. Проезжавших мимо свободных извозчиков он тоже не останавливал.

На бирже Юрий Сергеевич выбрал себе пожилого «ваньку», как привык называть извозчиков с дореволюционных времен. Усаживаясь в потертую коляску, снова ненароком осмотрелся – быстро и очень внимательно. Назвал адрес. Совсем не тот, что был нужен, но зато там рядом была еще одна извозчичья биржа, где можно сменить экипаж.

Несколько успокоенный нормальным ходом событий – приятно, когда все идет именно так, как тебе хотелось бы, – Базырев закурил и велел трогать…

* * *

Телефон зазвонил требовательно, громко. Айвор Янович, сняв пенсне, чтобы хоть немного отдохнули глаза, уставшие от чтения бумаг, положил его бережно на стол и поднял трубку.

– Слушаю…

– Объект взял чемоданы и проследовал по адресу, – раздался в трубке знакомый голос. – Теперь ведет в другой адрес. Прошу прислать еще людей, а то не сможем держать под плотным наблюдением все адреса сразу.

– Хорошо. Оставьте для связи в первом адресе одного человека, пусть ждет: товарищи сейчас подъедут… И аккуратнее, пожалуйста. Докладывайте мне постоянно.

– Через час позвоню. За помощь спасибо… – в трубке раздались короткие гудки.

Айвор Янович отодвинул от себя телефонный аппарат, взял пенсне – маленькие солнечные зайчики метнулись от выпуклых стеклышек, пробежали по столу, по большой карте мира на стене, на которой уже известная Империя была закрашена традиционным, ярко-зеленым цветом.

Что ж, решающая стадия контроперации началась. Узнают ли о ней когда-нибудь те, кто живет с ним в одно время, но не причастны к ее разработке и осуществлению? Вряд ли… А потомки?

Может быть, и узнают, но еще очень нескоро…

* * *

Невроцкий сидел на согретой солнцем лавочке около церкви на Ваганьковском, лениво наблюдая за важно разгуливающими около его ног голубями. Переваливаясь на своих красных лапках с боку на бок и при каждом шаге смешно дергая головой, сизари старательно выискивали мелкие крошки хлеба и зернышки, иногда всей стаей шумно срываясь с места и перелетая в другой конец небольшой площади перед церковью.

До встречи с Антонием оставалось около получаса. Алексей Фадеевич, примериваясь, уже раза два или три вылезал в пролом кладбищенского забора недалеко от того места, куда вскоре должен был прийти Антоний. Потом бывший жандармский ротмистр прошел обратно весь путь, намеченный им для отхода, засекая время по своим часам, – получалось неплохо.

Кольт снова был засунут за пояс брюк и поставлен на предохранитель. Наган – столь любимый им офицерский семизарядный самовзвод – бывший ротмистр приладил в самолично сшитой им подмышечной кобуре справа, спрятал ее под пиджаком, чтобы иметь возможность быстро выхватить револьвер левой рукой. И ударить из двух стволов сразу – в Антония и Пашку.

Еще до жандармского корпуса, служа в армии, Алексей Фадеевич любил посоревноваться в стрельбе, неоднократно брал призы на полковых состязаниях, стреляя из винтовки или револьвера. Работая в Польше, часто развлекался на воскресных ярмарках, в тирах-балаганах, повергая в ужас их хозяев своей дьявольской меткости стрельбой из ружей монтекристо. Те терпели от него убытки – он забирал все полагавшиеся меткому стрелку призы, пусть даже и грошовые, но для них все равно стоившие хороших денег при их копеечной торговле, – но молчали. Стоило ли спорить с русским жандармом, да еще в чинах?

Поэтому промахнуться Невроцкий совершенно не боялся. Время было им рассчитано до секунды – пока все раскроют свои рты, соображая, кто и откуда стрелял, он уже нырнет в пролом забора и…

Вытянув ноги, бывший ротмистр откинулся на спинку деревянной скамьи, прикрыл глаза, давая им отдохнуть. Руки раскинул в стороны по верхнему бруску спинки: пусть тоже отдохнут, чтобы не дрожали.

Ощущая на лице приятное, ласковое тепло солнечного света, он подумал о том, как же хорошо жить, просто жить, как какой-нибудь голубь или другая тварь бессловесная, и ничего не знать, никогда не думать о возможном конце, не метаться, стараясь его всячески отдалить, страшась, что не будет потом ничего, как до рождения…

Встав со скамьи, вынул часы. Пора. Не спеша пошел по длинной тенистой аллее, размеренно дыша, скользя глазами по надписям, выбитым на памятниках, и отмечая про себя, сколько же было отпущено жития именитым купцам, мещанам и прочим гражданам, покоящимся под раскидистыми кладбищенскими деревьями.

Уже подходя к дыре в заборе, Невроцкий твердо решил стрелять и Антонию, и Пашке только в голову. Так будет надежнее…

* * *

Машину остановили на Ходынке. Антоний хотел уже было вылезать, но его придержали:

– Не торопитесь…

Первым вышел худощавый мужчина в щегольской серой тройке, который говорил с ним в тюремной канцелярии. Прошелся туда-сюда, осматриваясь и разминая ноги. Вскоре к нему подошел еще один, рослый, темноволосый, в распахнутом вороте его рубахи виднелся полосатый матросский тельник – Антоний узнал человека, схватившего его на Неглинной.

Поговорив о чем-то вполголоса, они разошлись. Черноволосый направился в сторону кладбища, а худощавый вернулся к машине.

– Все помните? – обратился он к Антонию.

– Помню, помню… – успокоил тот. – Пошли, что ли?

Но сначала вылезли из машины несколько милиционеров в штатском, быстро рассыпались по улице, словно растворившись среди прохожих. Наконец разрешили выйти и Антонию.

Оглядевшись, он понял, что его поведут в кольце. Предчувствие удачи, еще недавно вспыхнувшее яркой, манящей звездой, стало тихо гаснуть, уходя куда-то вглубь. Может, еще не поздно повиниться, сказать им все? Ведь Банкир наверняка вооружен и так просто не дастся.

Нет, дураков пусть ищут в другом месте. Решил, значит, сделает, попробует еще раз уйти.

– Пора, – легонько подтолкнул его худощавый. – Не торопясь идите, нормальным шагом. Как только увидите Банкира, скажете мне. Я все время буду рядом.

Антоний ухмыльнулся, сунул в рот папиросу, прикурил.

– Ну что ж, идем…

* * *

Антония Невроцкий увидел издалека – тот шел в своем неизменном длинном кожаном пальто и сдвинутой на затылок защитной фуражке; в зубах зажата дымящаяся папироса.

Павла рядом с ним не было. Алексей Фадеевич покрутил головой, высматривая среди прохожих приметную коренастую фигуру Заики. Нет, не видно. Что-то непохоже на Антония – неужели сегодня не решил играть честно? Ничего не несет. Зажал остатки золотишка? Ну, этого и следовало ожидать. Руки засунул в карманы пальто: ласкает там потной ладошкой рукоять нагана, а Пашку, наверное, заслал выйти к назначенному месту с другой стороны. Увидим…

Бывший жандармский ротмистр потихоньку вылез через пролом в кладбищенском заборе и, прячась в густой тени деревьев, двинулся к углу ограды, где должна была состояться встреча. На ходу сдвинул предохранитель у кольта.

Расстояние между ним и Антонием было еще слишком велико, чтобы стрелять наверняка…

* * *

Федор шел сбоку и немного сзади Назарова – Антония. Жалко, что плохо видно выражение его подвижного лица, глаз – не успеешь вовремя заметить, как он реагирует на встречных прохожих.

Спереди их прикрывали Иван Дмитриев и Саша Жуков. С каждым шагом все ближе условное место, но там – никого. Неужели обманул Антоний?

Но вот около углового столба кладбищенской ограды появился какой-то мужчина. Банкир? Нет, проходит мимо не останавливаясь. Да, теперь можно разглядеть, что он слишком стар, спина согнута, ноги шаркают по земле.

Придет Банкир или нет? Слева от места встречи его ждет Гена Шкуратов, с другой стороны – Саранцев и Жора Тыльнер.

Ага, вот появился другой мужчина. Странная у него поза: правая рука на поясе, а левую сунул за пазуху – таким жестом хватаются за больное сердце. Но не левой же рукой? Плотный дядя, кепка немного сдвинута на затылок, виден высокий крепкий лоб с большими залысинами…

Да это же человек, которого так красочно описал Толя Черников! Именно его он видел в тот вечер, когда убили Воронцова, с ним ехал в поезде из Москвы в Питер. Сходятся все приметы. Значит, это и есть Банкир – Николаев?!

Федор хотел подать условный знак, но в этот момент Антоний неожиданно кинулся в сторону, оттолкнув Дмитриева и Жукова. На бегу поднял камень и швырнул его назад. Иван Дмитриев пригнулся, камень пролетел мимо.

Греков рванул из-за пояса наган. Поздно!

Банкир выхватил оружие. Грохнул выстрел, второй. Антоний, словно споткнувшись на бегу, стал оседать на землю, по его груди поползло темное пятно.

Федор выстрелил в ответ, целясь по ногам Банкира. Стукнул наган Гены Шкуратова. Еще раз, еще…

Банкир, стрелявший с двух рук, метнулся было к пролому в заборе, но там, прямо перед ним, пули, выпущенные Геной, выбили из земли комья. Молодец, отрезал ему дорогу!

Федор бросился вперед. Иван Дмитриев наклонился над Антонием, не обращая внимания на выстрелы. Жуков бежал к кладбищу.

– Машину подгоните! – крикнул Иван.

Шофер Василий Чернов быстро подал машину. Хрипевшего Антония уложили на сиденье.

– В лазарет, скорее! – глядя на его сильно побледневшее лицо, приказал подбежавший Тыльнер.

А Банкир шустро бежал вдоль ограды, останавливаясь, стрелял, снова бежал.

– Перекройте ему дорогу к реке! – крикнул Федор. Жуков и Шкуратов побежали в обход, делая широкий полукруг.

Неожиданно Банкир нырнул в узкую щель в кладбищенской ограде, протиснулся, оставляя на прутьях решетки клочья одежды, и, несколько раз, почти не целясь, выстрелив в преследователей, припустился во весь дух по аллее, сбив с ног какую-то старушку с лейкой.

"Хочет выскочить через кладбище в сторону Стрешнева", – понял Федор и бросился к пролому в ограде, через который минуту назад не удалось проскочить Банкиру…

Сердце, казалось, стучало прямо в горле, болезненно сдавливая гортань при каждом ударе; едкий пот заливал глаза, мешая видеть дорогу, волосы под кепкой были совершенно мокрыми, рубаха жарко облепляла тело.