Текст книги "«Волос ангела»"

Проводив гостя, Греков вернулся к себе, подошел к окну, вгляделся в ночную темноту. Вот мелькнула во дворе тень – незнакомец вышел на улицу, быстрым шагом направился к набережной. Заметив, как от стены дома напротив отделилась знакомая тень и неслышным призраком скользнула следом за уходящим, Федор удовлетворенно улыбнулся.

* * *

И вот теперь, спустя несколько дней после визита ночного гостя, Федор, проснувшись, лежал с закрытыми глазами и чутко прислушивался к звукам дома – отсчитывающей время хриплой кукушке на старых часах, протяжному скрипу половиц около лестницы, ведущей к дверям его комнаты в мансарде.

Позавчера, следуя своим неизменным маршрутом, он зашел в табачную лавку и передал шифрованную записку о содержании беседы с ночным гостем, а вчера, вновь зайдя в полуподвальчик за папиросами, получил приказ ехать. Ехать в Среднюю Азию.

Когда он вернулся в дом на Почтовой, там его уже ждал доктор Борилло. Передал Грекову объемистый пакет из плотной бумаги и церемонно откланялся.

Поднявшись после обеда к себе, Федор вскрыл пакет. Там лежали железнодорожный билет, стопка фотографий, три пачки денег и брошюрка о Согдийском царстве.

На фотографиях были остатки циклопических построек средневекового Мерва, величественный мавзолей султана Санжара, замок Кыз-Кала, архитектурные шедевры Бухары и Самарканда.

Греков долго разглядывал фотографии, листал тонкие странички брошюрки. Но ни на минуту его не оставляли мысли о Москве, о матери, об оставшемся с ней мальчике. И прощальный разговор с Черниковым, когда он отшутился в ответ на предложение Анатолия познакомить его со своей сестрой.

Когда оно теперь будет, возвращение в родную Москву? Когда он теперь сможет пройти по своим Большим Каменщикам, мимо старого, построенного из темно-красного кирпича здания пожарной части, мимо толстых белых стен Новоспасского монастыря, войти во двор со старым тополем, на который когда-то привешивал ему качели отец, ступить ногой на траву своего детства – неистребимый спорыш, подняться по ступенькам крыльца, тихо стукнуть в окно и, услышав за дверью знакомые шаги, сказать:

– Это я, мама…

Надо вставать, собирать вещи. Выпьет чаю, сходит на море, окунется на прощание, зайдет в табачную лавку, чтобы увидеть того, кто поедет с ним в одном вагоне поезда, охраняя и незаметно сопровождая его в далеком пути.

Свистнет паровоз, гулко ударит колокол, прикрепленный к стене станционного здания, лязгнут сцепы, застучат по рельсам колеса, унося его все дальше и дальше в неизвестное.

Что ждет его там, в далекой Средней Азии? К каким новым схваткам с врагом надо готовиться? Как сложится его дальнейшая судьба – судьба одного из бойцов незримого фронта, где не бывает перемирий?

Федор встал, не обуваясь, прошлепал босыми ногами по теплым доскам пола к окну, дернув шпингалет, толкнул некрашеные рамы, впуская в комнату свежий ветер с моря. Прищурившись, посмотрел на яркое, южное солнце, щедро согревавшее землю.

Начинался новый день…

Вместо эпилога

Погожим утром одного из августовских дней 197… года профессор Джордж Глабарис остановил свою машину у ворот особняка в пригороде Мэдисона.

Пока отползала в сторону изящная решетка ворот, профессор успел бегло рассмотреть дом, прятавшийся в тенистом саду, – здание из тесаного белого камня, широкие окна, прикрытые жалюзи от уже начинающего припекать солнца, ровно подстриженная лужайка перед фасадом, похожая на небольшое футбольное поле. В стороне, за густыми кустами ухоженного сада, блестела вода большого открытого бассейна.

Вышколенный слуга встретил профессора у дверей, помог выйти из автомобиля.

– Вас ждут…

Он повел Глабариса в глубь дома, через анфиладу прохладных, обставленных старинной мебелью комнат, неслышно ступая по навощенному паркету.

Хозяин особняка – совершенно седой, поджарый, в белой рубашке из дорогого тонкого полотна и легких темно-синих брюках – поджидал гостя в своем кабинете. Радушно улыбаясь безупречной фарфоровой улыбкой, он вышел из-за стола и, сделав несколько шагов навстречу профессору, подал ему руку. Ладонь у него была сухой и крепкой.

– Рад видеть вас у себя, профессор. Благодарю, что откликнулись на мое приглашение. Как добрались?

– Вполне нормально.

Слуга вкатил в кабинет столик на колесиках с бокалами и бутылками, серебряным ведерком со льдом, коробками дорогих сигар. Поклонившись, вышел.

– Прошу… – хозяин, взяв Глабариса под руку, подвел его к креслам. – На улице несусветная жара, а кроме того, в саду нас сразу же атакуют мои внуки и не дадут толком поговорить, – он снова улыбнулся. – Поэтому, если не возражаете, останемся здесь.

– Как вам будет удобнее, – согласился профессор, усаживаясь в глубокое кресло. Хозяин особняка был очень богатым человеком, и, если ему нравится беседовать с гостем в своем кабинете, стоит ли настаивать на обратном? Тем более что здесь действительно прохладно, а хорошо продуманная деловая обстановка не раздражала глаз.

– Мне рекомендовали вас как специалиста… – хозяин наполнил бокалы, бросил в них серебряными щипцами по нескольку кубиков льда, протянул один Глабарису. Тот взял, поблагодарил.

– Речь идет о коллекции Джереми Кеннона, – продолжил хозяин, отпив из бокала, – коллекции старинных русских икон, некогда вывезенных из России в Европу. Джереми еще в двадцатые годы перекупил ее за бешеные деньги на аукционе в Лондоне и привез в Штаты. Часть этой коллекции после смерти Кеннона попала в кафедральный собор в Вашингтоне. Другая, большая часть находится в частных руках. По моей просьбе с ней недавно ознакомился профессор Джон Болт, основатель Института современной русской культуры в Блю-Лагунь в Техасе. Знаете такого?

Внимательно слушавший Глабарис кивнул утвердительно. Еще бы ему не знать Болта!

– В настоящее время владельцы коллекции намерены устроить торги. Не скрою от вас, профессор, я тоже решил принять участие в продаже этой коллекции. Скажу по секрету, поскольку доверяю рекомендациям, данным вам уважаемыми мною людьми, что продажа будет произведена через иных лиц. Если хотите – назовите их подставными. По ряду причин я не желаю связывать свое имя с аукционом. Имя, но не деньги, профессор! Уже подготовлен каталог. Его любезно взялся составить эксперт фирмы «Сотби» Джеральд Хим. Вас же хочу просить написать предисловие к каталогу. Оплата вашего труда не будет в зависимости от продажной стоимости икон. Но если удастся отдать их по максимальной цене, то вы можете рассчитывать на некоторую премию. Согласны?

Глабарис задумчиво поболтал в бокале остатки виски с полурастаявшими кубиками льда, прислушиваясь, как они тихо позванивают, ударяясь о хрустальные стенки высокого стакана. Предложение было неожиданным – профессор только начал работать над книгой. Отказаться, сославшись на занятость, и вернуться домой, к оставленной рукописи? Но таким людям, особенно когда они сами приглашают тебя, не принято отказывать. И почему, собственно, нужно думать об отказе? Заработать хорошие деньги, практически не прилагая к этому никаких усилий, а только осмотрев коллекцию? Это же прекрасно! Риска нет, коллекция старинных икон, принадлежавшая Джереми Кеннону, весьма известна, и не одно поколение экспертов и искусствоведов восхищалось ею на протяжении почти пятидесяти лет. Разве он, в свою очередь, не сможет найти громкие слова для ее восхваления? Нет, решено.

– Я согласен, – профессор поставил стакан на край стола. – Однако прежде чем приступить к работе, я хочу осмотреть коллекцию.

– Конечно, конечно, – засиял фарфоровой улыбкой хозяин. – Это можно сделать не откладывая. Но у меня есть к вам одно маленькое условие.

– Какое? – насторожился Глабарис.

– Пустяк… – небрежно махнул рукой миллионер. – Не упоминать моего имени. Напишите, например, что видели ее в нашем университете или еще где-нибудь. Идет? А чек за предисловие вы получите после знакомства с шедеврами. Текст должен быть готов через три дня…

* * *

Вечером Глабарис гнал свой автомобиль по широкому шоссе на запад. В бумажнике лежал полученный чек – сумма стоила того, чтобы вывернуться наизнанку, расхваливая и без того прекрасные творения безвестных мастеров из далекой России, которые должны быть вскоре выставлены на аукцион.

Но зачем терять время? Это те же деньги. Ехать долго, и вполне можно успеть вчерне набросать некоторые мысли.

Профессор закурил сигарету, привычно пошарив рукой на приборном щитке – дорога шла под уклон, за которым был достаточно крутой поворот, поэтому он внимательно смотрел вперед, – выключил тихо мурлыкавший магнитофон, вынул кассету. Вставил чистую и включил на запись.

"…Некоторое время назад я имел честь быть приглашенным профессором факультета истории искусств Висконсинского университета в городе Мэдисон…"

Вроде ничего получается начало? Глабарис сунул сигарету в пепельницу и продолжил:

"…Мои друзья таинственно поведали мне о несметных сокровищах, которые сразу захватили мое воображение. Это было так, как будто я вошел в подземный склеп времен Древнего Рима и предстал перед потрясающими, чудесным образом сохранившимися картинами. Картины? Нет, на самом деле это была сама святость, сияющая в полутьме. Лики на иконах были темные, некоторые потрескались, другие послужили пищей для червей. Но пронзительные глаза их были как живые.

Я боялся притронуться к этим сокровищам…"

Действительно, неплохо получается. Если наговорить целую дорожку на кассете, то можно считать предисловие почти готовым. Потом останется отдать машинистке перепечатать, отредактировать и передать в контору издательства.

Глабарис довольно хмыкнул, закурил новую сигарету и включил подфарники – быстро темнело.

* * *

Через два месяца после поездки Глабариса в Мэдисон жена принесла ему в кабинет, где он работал после обеда над рукописью своей книги, ворох свежих газет. Молча положила перед ним листы с отчеркнутыми ярко-желтым фломастером заметками.

– Что это? – непонимающе уставился на нее профессор. В его доме все прекрасно знали, что нельзя нарушать покой главы семейства, когда он уединяется для работы в своем кабинете, и тем не менее постоянно пытались это сделать. – Неужели нельзя подождать, пока я освобожусь?

Он брезгливо сдвинул газетные листы с лежавшей на столе рукописи. Потом все эти газетные писания, потом.

– Прочти! – жена снова настойчиво подсунула ему газеты. – Это об аукционе.

– Да? – Глабарис, протянув руку, взял лежавшую сверху газету. В глаза бросились жирно набранные строки заголовка: "Скандал на аукционе!"

Заинтересовавшись, он быстро пробежал заметку, все больше и больше бледнея по мере чтения.

"Скандал разразился неожиданно. В самый разгар торгов эксперт фирмы «Готтлиб» представил неопровержимые данные радиоуглеродного анализа старинных русских икон из выставленной на продажу знаменитой коллекции Джереми Кеннона. По просьбе его фирмы, намеревавшейся приобрести большую часть коллекции, кафедральный собор, где хранилась часть икон, не подлежащих продаже, предоставил ряд из них для проведения экспертизы с использованием новейших достижений науки. Как выяснилось, все иконы из коллекции Кеннона, некогда приобретенной в Европе, оказались прекрасно выполненными и искусно состаренными копиями, изготовленными в двадцатые годы нашего столетия. Несколько поколений экспертов и маститых искусствоведов, восхищавшиеся этими произведениями на протяжении почти пятидесяти лет, теперь выглядят абсолютно несостоятельными. Фирма «Сотби» оставила своего бывшего эксперта Джеральда Хима без работы. Коллекция снята с продажи…"

Профессор бросил газету на пол и закрыл лицо руками…

* * *

Бывший полковник Эймос Стивенс слушал профессора Глабариса, удобно развалившись в плетеном кресле на широкой веранде своего дома. Со стороны казалось, что больше всего его занимает не рассказ профессора, а рассматривание ярко начищенных туфель из мягкой кожи на своих далеко вытянутых вперед тощих ногах.

Время от времени он тихонько поглаживал левой рукой с темными старческими пятнами на тыльной стороне ладони коротко остриженную седую голову. Пальцами правой он легонько постукивал по подлокотнику плетеного кресла.

– Перестань стучать! – не выдержал донельзя взвинченный свалившимися на него неприятностями Глабарис. – Тебя что, не интересуют мои проблемы? Я могу не рассказывать…

– Почему же. Занятная история, – лениво откликнулся бывший полковник. – Очень занятная.

– Да?! – обиженно фыркнул профессор. – Для тебя это только занятная история, не более, но представь на минуточку, каково мне, написавшему предисловие к этому проклятому каталогу? Вот, полюбуйся, – он развернул перед лицом Стивенса газету. – "Профессорская вакханалия вокруг русской культуры!" Это и обо мне, между прочим.

– А-а… – пренебрежительно отмахнулся Эймос, – пошумят немного и успокоятся. Потерпи недельки две, потом все забудут. Скандал на аукционе перекроет новая сенсация, и ты опять будешь прилежно строчить свои статейки.

– Эймос, не в этом сейчас дело: я хочу понять, что произошло? Кто кого так жестоко надул? Неужели мне показали подлинники, а потом быстренько сделали копии и выставили их на аукцион? Не могли же пятьдесят лет подряд ошибаться столько видных экспертов?

– Почему не могли? – повернул к нему загорелое морщинистое лицо Стивенс. – Насколько я уяснил для себя, точно установлено, что иконы написаны в двадцатые годы нашего столетия. В Европе, откуда их привезли, это могли сделать только русские.

– Черт возьми! Ты думаешь?..

– Э-э-э… Думают профессора, а старые вояки вроде меня просто сопоставляют факты, – старик взял из коробки, стоявшей на столике, сигарету без фильтра, прикурил, с удовольствием выпустив клуб едкого табачного дыма. – Ты знаешь, что во время войны с Гитлером я служил в разведке и контактировал с британской секретной службой?

– Ты раньше никогда не рассказывал об этом, – удивленно поднял брови Глабарис.

– Разве? – притворно удивился бывший полковник. – Значит, я запамятовал… Так вот, мне приходилось бывать в Европе с группами коммандос, принимать участие в их подготовке. Я даже видел русских на Эльбе. Интересные ребята… Но я не об этом. В сорок третьем году мне довелось работать вместе с одним британцем, много лет прослужившим в разведке Империи. Кажется, его звали Чарльз. Не помню фамилии, – хитро улыбнулся Стивенс, – да и зачем она тебе, искусствоведу? Этот парень рассказывал мне – надо сказать, что мы с ним очень сдружились, хотя он был старше меня – об операции "Волос ангела", которую проводила в России "Интеллидженс сервис". Как раз в двадцатые годы.

– Какое странное название – "Волос ангела". Что оно означает?

– Не знаю… – пожал плечами старик. – Эту операцию задумал и проводил бывший шеф Чарльза, который еще до революции, при царе, долго жил в России, кажется, даже в самом Петербурге, представляя там интересы английской разведывательной службы. У него, судя по рассказам Чарли, было много странностей: он интересовался древними шумерами, уединившись в своем имении, годами писал мемуары, а потом их сжег, чтобы никто не мог прочесть. Странный человек, умерший еще перед Второй мировой войной. Хотя в разведке для человека непосвященного многое на первый взгляд кажется странным. Мой приятель Чарли встречал вместе со своим шефом русские иконы, прибывшие на пароходе "Куин Элизабет". Человека разведки Империи, который их добыл в России, шеф Чарльза всегда называл "мой старый друг". Именно моему знакомому, старому доброму Чарли, его шефом было поручено связаться с экспертами аукционов и принять меры к продаже икон, что он и сделал.

– Бог мой, Эймос, но при чем же здесь русские?

– Терпение, мой друг, терпение. Из тебя никогда бы не получился разведчик: ты так нетерпелив. Хотя я вполне понимаю тебя. Итак, при чем здесь русские? Человек разведки англичан, которого шеф Чарльза всегда называл старым другом, так и не вернулся из России. Были сведения о том, что по завершении первого этапа операции он благополучно прибыл в нужный адрес и приступил к выполнению нового задания. Время от времени из России поступали донесения о его выполнении, а потом вдруг провалилась разом вся разведывательная сеть англичан. Вся, понимаешь? В те же годы русские заманили к себе террориста Савинкова, поймали известного агента английской разведки Сиднея Рейли… Улавливаешь? Видимо, им удалось внедрить в английскую разведывательную сеть вместо "старого друга" – своего человека, а чтобы не возникло никаких подозрений у противника, русская разведка позволила отправить за рубеж похищенные иконы. Но не настоящие древние шедевры, а прекрасно изготовленные и специально состаренные их копии. Вот так. Обрати внимание, часто пишут о том, как дотошно русские ищут и добиваются возврата всего того, что связано с историей их родины – Янтарной комнаты, например. Они разыскивают украденные немцами из музеев картины, книги, но ни разу не поднимали вопроса об этих иконах. Ни разу! Не очень похоже на них, правда? Значит, знали, что они представляют собой на самом деле?

– Но ведь это было столько лет назад, Эймос! Больше полвека прошло, – простонал Глабарис. – Тьма времени все скрыла, о чем ты говоришь?!

– Ну и что? – старик усмехнулся. – Разведка и контрразведка были всегда, даже тысячу лет назад, а что уж какие-то полвека. Правда, я не могу ручаться тебе за полную достоверность рассказанного, поэтому пусть лучше все останется между нами. Хорошо? Вот и прекрасно.

– А что ты сам думаешь о русских?

– Я видел их во Франции. Они храбро дрались в маки. И те, что бежали из лагерей немцев, и те, что когда-то бежали из России; я видел их армию на Эльбе, в непривычной нам форме, с орденами и медалями. Они были надежными союзниками, Джордж. Без них не удалось бы сломать хребет Гитлеру. И я всегда был уверен: они неплохие ребята, что бы о них ни писали наши щелкоперы. Часто мне жаль, что давно прошло то время, когда мы бок о бок дрались с общим врагом, и жаль не потому, что тогда я был молод, а потому, что вместе, после войны, мы могли бы сделать мир прекрасным… Что же касается икон и этой старой операции "Волос ангела", то вора, протянувшего руку к национальным сокровищам, всегда наказывали. Не правда ли, Джордж?

Глабарис молчал. Он смотрел, как медленно опускается за горизонт раскаленный шар солнца, чтобы пройти над огромным океаном и подняться, уже утром следующего дня, над далекой и загадочной для профессора страной по имени Россия.