Текст книги "Дети разлуки"

Волк попытался возразить, но холодный взгляд Элии остановил его.

– Он что-нибудь сказал? – спросил старик.

– Нет. Он только спросил про Эмиля, вероятно, хотел поблагодарить.

Так оно и было на самом деле.

Вапоретто срочно вернулся на остров Святого Лазаря, чтобы отправить Микаэля в монастырь. Азнавур едва успел принять горячий душ и сменить одежду. Потом, несмотря на его протесты, монахи запретили ему оставаться рядом с другом и заставили уехать вместе с остальными.

– Позвольте мне побыть с ним, – просил Азнавур, обращаясь к директору, как только они сели на вапоретто.

– С ним останется только отец Кешишьян. В нашем присутствии здесь нет необходимости, тем более что он наверняка завтра вернется в школу, – попытался успокоить его директор, обращаясь заодно и к остальным мальчикам, которые слушали его с волнением.

Так что приятели больше не виделись и не перекинулись даже парой слов, и Микаэлю было жаль, что рядом с ним нет друга, который спас ему жизнь.

– Я уже предупредил отца Самуэля, он ждет нас в церкви. Разбуди его, как только я выйду, – приказал Элия Волку.

Юноша застонал во сне и повернулся.

Отец Кешишьян потрогал ему лоб.

– Боюсь, что у него жар, – сказал он и протянул руку за термометром, который лежал на столике.

– Оставь, – остановил его старик. – Нет лучшего средства, чем то, которое мы собираемся ему предписать. Изгнание бесов его вылечит. Это не болезнь тела, а болезнь души, – заявил он безапелляционно.

– Славный князь небесного воинства, святой архангел Михаил, – начал отец Элия, стоя в центре нефа. В левой руке он держал старый молитвенник, а в правой – распятие, то самое, реликвию из Святой Земли.

Отец Самуэль в своей праздничной мантии размахивал в апсиде кадилом, распространяя дым от тлеющего ладана с каждой фразой, произнесенной изгонителем демонов.

Микаэль в сопровождении Волка сидел в кивории[60]60
  Киворий – навес над алтарем, поддерживаемый колоннами.


[Закрыть] на стуле, оплетенном соломой, лицом к алтарю. Его одели в белую тунику, обычную одежду молодых семинаристов, стянув ее на поясе веревкой. Вокруг него горели огромные свечи, расположенные по четырем сторонам света.

В пять часов семнадцать минут утра первый солнечный луч, как горящая стрела, поразил юношу в лоб и отразился в сердце. Это был идеальный сигнал для начала ритуала изгнания дьявола.

Волк, крайне взволнованный, стоял за спиной Микаэля, словно его паладин. Он попытался остановить это действо, но не смог, и теперь корил себя за то, что не проявил достаточной решимости.

Когда отец Элия вышел из кельи, Волк подождал какое-то время, потом направился к отцу Самуэлю.

– Мне надо поговорить с тобой, – сказал он. – Но что это? – спросил он тут же, заинтересовавшись кожаной шкатулкой, которую священник держал в руках.

– Магнитофон, Элия хочет все записать.

Волк напрягся.

– Это безумие, страшная ошибка, – произнес он.

– Не понимаю. – Отец Самуэль выключил свет в комнате и открыл дверь, слегка подтолкнув его рукой к выходу.

– В Микаэля не вселился дьявол.

– Разногласия во мнениях, – отрезал священник, прибавив шагу.

– Он просто запутался.

– Ты видел его вчера на мессе? Он бредил, цитировал Апокалипсис и смотрел на меня с презрением.

– Может быть, он просто болен? Ты никогда не слышал о душевных болезнях? Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, эти имена тебе что-нибудь говорят? Не все начинается и заканчивается религией. Психика, мой дорогой брат, обладает необычайной силой. Она превосходит даже…

– Что?.. – Отец Самуэль резко остановился и уставился на него, враждебно насупившись, не скрывая своего раздражения.

– Я обеспокоен, – продолжал Волк.

– Чем?

– Тем, какую непоправимую травму может нанести этот ритуал. В сущности, он всего лишь мальчик.

– По правде говоря, я думаю иначе. Должен тебе напомнить, что он уже мужчина, мы все прекрасно осведомлены о его ранних любовных похождениях. В остальном, дорогой отче, немного молитв пойдет ему только на пользу. – И он внимательно посмотрел на Волка. – Лучше не терять времени зря, ритуал должен начаться, как только первый луч солнца падет на алтарь. Тебе ведь это известно, верно?

Подавленный Волк больше не раскрыл рта и вернулся в келью за Микаэлем.

– Мы должны идти, – прошептал он и разбудил юношу, слегка потрепав его за плечо.

Микаэль открыл глаза.

– Куда? – спросил он, приподняв голову с подушки.

– В церковь.

– В такой час?

Отец Кешишьян не ответил.

– Зачем? – настаивал юноша.

Волк заплатил бы что угодно, лишь бы избежать этой щекотливой темы.

– Для утренней молитвы, – пробубнил он.

Микаэль покачал головой.

– Это для твоего же блага, ты почувствуешь себя гораздо лучше потом, – добавил Волк, садясь на край кровати.

– Отче, я молюсь каждый божий день и всегда молился. Чем сегодняшнее утро отличается от всех остальных?

Волк взял его за руку и сжал ее с отеческим чувством, он никогда не позволил бы себе подобного жеста с любым другим учеником, но по его лицу можно было понять, что он глубоко взволнован и даже потрясен.

– Сынок, это всего лишь особенная месса, посвященная тебе, твоей болезни. Отец Элия и другие тоже думают, что твои страдания вызваны демоном, дьяволом собственной персоной.

Микаэль высвободил руку.

– Глупости! Я же признался вам, рассказал такие вещи, о которых не знает даже моя мать, мои друзья, моя девушка.

– Это всего лишь молебен, – слабо возразил Волк.

– Нет, я не об этом говорю, а о том, что мне жаль, как несерьезно вы отнеслись к моей проблеме. Вы поклялись, что попытаетесь разобраться. Я так уважал вас, я думал, что вы сможете мне помочь, найти корень всего этого, причины моей боли, даже если… – И он резко прервался.

– Даже если?

– Боюсь, что нет настоящего средства, которое помогло бы мне, – закончил он, вставая, с горькой улыбкой на лице.

– Мы приказываем тебе, изыди, нечистый дух, сатанинская сила, враг рода человеческого! – Голос отца Элии эхом разносился меж розовых мраморных колонн. Монах стоял напротив Микаэля и потрясал распятием, пока отец Самуэль на алтаре пел григорианские псалмы хриплым голосом, размахивая опахалом в виде солнца с бубенчиками по краям и распространяя ладан в воздухе. Солнечные лучи освещали позолоченные стены и формировали огромный ореол вокруг них. Создавшаяся атмосфера была особенно впечатляющей, и Микаэль подчинился, позволив себе перенестись в свой таинственный мир, в это параллельное существование, скрытое в нем. На мгновение, только на мгновение он поверил, что молитва, может быть, действительно единственный возможный выход.

* * *

Я уже простил тебя.

Смой кровавые пятна в море, никто не узнает об этом.

Плыви вперед, не плачь и не отчаивайся.

Я молюсь за тебя.

Лоб отца Элии блестел от пота, когда он с силой прижал распятие к груди Микаэля. Юноша вздрогнул, и его передернуло, а сзади Волк держал его, крепко обняв, будто этим жестом хотел защитить от темных сил.

– Тебе приказывает Бог-Отец, тебе приказывает Бог-Сын, тебе приказывает Бог-Святой Дух, – декламировал Элия, явно изнуренный.

В этот самый момент на какое-то мгновение Микаэль и Габриэль стали одним целым, одним существом, будто пространство между ними исчезло, физическое и виртуальное, и они воссоединились.

Я с тобой.

Габриэль с трудом держался на воде. Хотя он и вознамерился умереть после того, как убил Льва, какая-то таинственная сила заставила его броситься в море. И теперь он отчаянно пытался добраться до одной из шлюпок, которые экипажу удалось спустить на воду. Но вода была ледяная, и он все больше выбивался из сил. Тогда, смирившись, он лег на спину и отдался на милость волн, стараясь в последние мгновения думать о чем-то прекрасном. И он увидел отца, разогревавшего молоко, и мать, которая нарезала хлеб, себя и Новарт, его «розовый бутон», садившихся за стол завтракать.

– Возьми мой бутерброд, сестричка, – прошептал он.

Потом глубоко вдохнул закатного воздуха, и ему показалось, что он узнал запах волос Нины – аромат поспевшего на солнце абрикоса. С трудом он поднес кулак к груди и дважды ударил себя там, где было сердце, два удара, легких, как взмах крыла бабочки. «Я живу только для тебя», – хотел он сказать, но понял, что на самом деле умирал.

Он решил больше не двигаться и, качаясь на волнах, смотрел в небо, окрашенное в чудесные тона, от синего до красно-фиолетового. Он спросил себя, чего ему не хватало в этой короткой жизни, и ответ пришел сразу же.

«Ничего», – ответил он сам себе.

Из ничего вдруг возник и зазвучал в его голове григорианский псалом и проскользнули обрывочные видения: дымящееся кадило, опахало в форме солнца, распятие на старом деревянном кресте. А в центре, в облаке из света и ладана, он увидел юношу, очень похожего на него, который с молитвой предлагал ему спасение и надежду.

Он улыбнулся.

И вдруг, ловко и слаженно, с грацией юного спортсмена на летающей трапеции, он на мгновение отделился от своей телесной оболочки и слился с тем другим, который был на него похож как две капли воды. В конце он снова посмотрел на небо и замер в ожидании, когда жизнь выскользнет из него.

Самопознание

20

Торонто, 1991 год

– Дамы и господа, капитан информирует вас, что через несколько минут мы зайдем на посадку в Торонто, – сообщил голос из громкоговорителей в салоне.

Микаэль нервно заерзал в кресле, поискал в кармане свою коробочку для пилюль, взял две белые таблетки и проглотил их, запив остатками воды в картонном стаканчике. Затем пристегнул ремень, хорошо затянул его и стал смотреть в иллюминатор: в голубом небе плыли редкие облака, похожие на ягнят с мягкой и пышной шерстью на небесном лугу. Внизу он увидел озеро Онтарио, узнав его по удлиненной форме, похожей на фасоль. Озеро простиралось до самого Торонто. Самолет спускался, и от резкой перемены давления ему заложило уши.

«Азнавур был прав, надо было лететь самолетом европейской компании», – подумал он.

Но потом ему пришло в голову, что отцы-мхитаристы никогда не оплатили бы ему билет дороже и в любом случае он не согласился бы. В это путешествие он пустился по заданию колледжа «Мурат-Рафаэль». В течение недели он должен был убедить канадскую диаспору сделать пожертвования для школы, которая, увы, была на грани банкротства. Это было весьма ответственное задание, и Микаэль осознавал всю его сложность.

Он несколько раз сглотнул, чтобы освободить заложенные уши, и продолжал рассматривать город сверху, его многочисленные небоскребы, мысленным взором обводя их силуэты. Вдалеке стояла национальная башня Канады, знаменитая Си-Эн Тауэр, обращая на себя внимание своей веретенообразной формой с иглой. Это здание Азнавур постоянно восхвалял в своих письмах, даже с некоторой гордостью, будто это он его спроектировал, и обещал, когда Микаэль в конце концов решит приехать, отвести его на ужин во вращающийся ресторан на последнем этаже.

– Это как сидеть за столом в раю! – сказал он как-то вечером по телефону.

Микаэль закрыл глаза и представил себе лицо Эмиля Мегояна, увы, располневшего и облысевшего, каким он увидел его на последней присланной фотографии. С тех пор как Эмиль переехал жить в Канаду, он здорово прибавил в весе, и Микаэль подумал, а узнает ли он его в толпе в аэропорту. Все-таки они не виделись почти сорок лет, хотя постоянно писали и звонили друг другу.

Когда наконец самолет приземлился, Микаэль почувствовал, как бешено забилось сердце от волнения в предвкушении встречи со старым другом.

«Кто знает, станет ли он звать меня Бакуниным?» – подумал Микаэль и улыбнулся.

– Какова цель вашего визита в нашу страну? – спросила его женщина-офицер иммиграционной службы. У нее были ярко выраженные азиатские черты лица, но говорила она на прекрасном английском, только вот звук «р» не выговаривала, произнося его как «л».

– Туризм, – ответил Микаэль.

Женщина согласно кивнула и продолжала перелистывать его паспорт. От нее исходил аромат жасмина, который немного кружил голову Микаэлю в ранний утренний час.

– Почему вы встали не в ту очередь?

– Просто невнимательность, как я вам уже сказал. Мне жаль.

– Невнимательность, – повторила она, покачав головой.

Перед этим Микаэль, задумавшись, встал со своим чемоданом в более короткую очередь и, подойдя к окошку, протянул свой паспорт офицеру. Но тот с досадой предложил ему прочитать надпись над окошком.

– Здесь только для граждан Канады и Соединенных Штатов, – сказал офицер.

Микаэль покраснел и, бормоча извинения, собрался было уже встать в другую очередь, но офицер остановил его жестом. Потом поднял трубку телефона и стал тихо говорить с кем-то. Скоро пришла женщина с азиатскими чертами лица и предложила ему проследовать за ней в офис, где Микаэль понял, что его заподозрили в намерении нелегально въехать в страну.

И теперь эта женщина продолжала задавать ему вопросы.

– Вижу, что вы проживаете в Риме.

– Да.

– Но родились в Афинах.

– Да.

– Почему вы живете в Италии?

– Я учился в колледже в Венеции и потом…

– Это там вы так хорошо выучили английский язык? – перебила его женщина.

– Совершенно верно.

Она стала скрести ногтем уголок паспорта, потом поднесла к оконному стеклу, осматривая его несколько секунд.

– Чем вы занимаетесь, господин Делалян?

– У меня антикварный магазин.

– Хм, – сказала женщина, и выражение ее лица смягчилось. – Что именно вы продаете?

Микаэль вздохнул.

– Старинные вещи, в частности реликвии, иконы, византийские манускрипты и тому подобное. Как вы, наверное, уже поняли по моему имени, у меня армянские корни. Так что я езжу по свету в поисках предметов, связанных с историей моего народа, и часто бываю в Анатолии[61]61
  Малая Азия, срединная часть территории современной Турции.


[Закрыть], Сирии, на Кипре, в Египте, словом, во всех странах, где византийская культура, а также армянская оставили яркий след. В моем магазине выставлена и моя личная коллекция, разумеется, не на продажу.

Это была его работа, но он также интересовался богословием и философией, писал в специализированные журналы по этим темам и публиковал прекрасные эссе.

Женщина слушала его с интересом, скрестив руки и опершись локтями на стол. Впрочем, голос Микаэля всегда завораживал его собеседников, особенно если он говорил о том, во что верил и что любил.

– Хорошо, – заявила в конце женщина-офицер и проштамповала его паспорт. – У вас туристическая виза сроком на один месяц, господин Делалян, – завершила она разговор, поднявшись и возвращая ему документ.

– Спасибо.

Женщина проводила его до двери и показала направление к выходу.

– Еще раз извините, – пробормотал Микаэль, пожав ей руку.

– Что ж, алливедельчи Лома![62]62
  «До свидания, Рим» (ит.) – популярная песня, впервые прозвучавшая в фильме «Семь холмов Рима» в 1958 году в исполнении Марио Ланца.


[Закрыть] – воскликнула она по-итальянски, заставив его улыбнуться из-за своего произношения. – Так ведь говорят, да? – добавила она и тоже улыбнулась.

– Совершенно верно, – ответил он. Затем поднял свой чемодан и направился к выходу.

– Бакунин! – прокричал голос из задних рядов.

Микаэль обернулся, но никого не узнал в переполненном людьми зале ожидания.

– Микаэль! – снова позвал голос, на этот раз уже ближе.

Высокий и крепкий мужчина пробирался через толпу, извиняясь, широко улыбаясь и лихорадочно жестикулируя. Это был Азнавур, которого так и распирало от удовольствия и счастья.

Микаэль тоже разволновался, когда увидел его, и прибавил шаг, чтобы поскорее обнять.

– Азнавур, старина, – сказал он, крепко обняв друга. Радость от встречи спустя несколько десятилетий была настоящая, искренняя.

– Ах, как мне тебя не хватало! – говорил друг, похлопывая его по спине.

Микаэль отступил, чтобы лучше его разглядеть. Эмиль хорошо выглядел, в отличие от впечатления, производимого его фотографиями. На лице было мало морщин, кожа еще сохранила эластичность и упругость, а глаза блестели юношеским задором. Микаэль узнал прежний взгляд, и ему показалось, что они вернулись в прошлое.

– Ты хорошо долетел? – спросил его Азнавур, подтягивая джинсы и поправляя огромную голубую толстовку с изображением в центре кленового листа и надписью «Toronto Maple Leafs» – эмблемы его любимой хоккейной команды.

– Да, будь спокоен, – соврал Микаэль.

Азнавур подхватил его чемодан и направился к выходу.

– Пройдемся до стоянки, не возражаешь?

– Напротив, мне нужно размять ноги после десяти часов сидения в кресле, – пробормотал Микаэль, остановившись у лифта. – Далеко же ты забрался.

– Вижу, ты совсем не изменился, – сказал друг, внимательно оглядев его: серый костюм, белая рубашка, летнее пальто кремового цвета, перекинутое через руку. – Ты все такой же, даже в своей манере одеваться. Эмблему колледжа куда дел?

Тут они оба рассмеялись и не переставали смеяться, даже когда сели в лифт.

В новеньком «кадиллаке» друга Микаэль окончательно расслабился и стал с интересом смотреть по сторонам. Ему казалось, что все вокруг более широкое и ухоженное. По обеим сторонам дороги, на сколько хватало глаз, простирались зеленые угодья, там и тут возникали фермы, небольшие виллы, коммерческие центры. Машины двигались ровным потоком по своим полосам, и никто не выделывал опасных фортелей. Дорожные знаки вдоль дороги были легко читаемые и чистые. Автобан номер 401, на который они только что въехали, был обозначен большими зелеными щитами с номером, выгравированным на фоне белой короны.

– Почему белая корона? – спросил Микаэль, удивившись.

– Из-за королевы. Мы же страна Содружества[63]63
  Содружество (англ. Commonwealth) – добровольное межгосударственное объединение суверенных государств, в которое входят Великобритания и почти все ее бывшие доминионы, колонии и протектораты.


[Закрыть], ты что, забыл?

– Ну и что? Хотят напоминать вам об этом, пока ведете машину?

Они снова засмеялись. Азнавур всегда оказывал на Микаэля такое влияние: рассеивал его тревоги, успокаивал его страхи, словом, поднимал настроение.

– Ты уже подготовил свое воскресное выступление? – спросил его друг напрямик.

– Кое-какие тезисы набросал в самолете.

– Что бы ты ни сказал, они будут очарованы, твои слова проникают прямо в сердце. Культурный центр чрезвычайно возбужден в связи с таким событием. Для диаспоры это большая честь наконец-то принимать тебя в гостях, интеллектуала с мировым именем, философа высокого уровня.

– Перестань, Эмиль. – Микаэль заерзал на сиденье. – Это не шутки. Здесь речь идет о деньгах, а ты знаешь, как тяжело заставить людей доставать их из карманов.

– Да, но это на благородное дело. Они должны понять, что, если не будет пожертвований, если они будут скряжничать, колледж закроют.

Мысль о будущем без их колледжа расстраивала обоих, так что они вместе решили бороться всеми силами и средствами, чтобы этого не случилось.

– Что, действительно так плохо? – спросил Эмиль.

– Хуже некуда. Никто не записывается, по крайней мере, из богатых семей, которые могут позволить себе вносить установленную плату. Иногда приедет какой-нибудь мальчик из Бейрута, Дамаска или Багдада. Ты же представляешь? Все держится на пожертвованиях и субсидиях, но как долго так может продолжаться?

Азнавур кивнул.

– Ты говорил, что был у них недавно.

Микаэль вздохнул:

– Да, ездил на карнавал, но было бы лучше, если бы я отказался. Тяжело было смотреть. Стены облупились, сад запущен, грязь и мусор повсюду. Я буквально сбежал оттуда.

Они долго молчали, каждый, казалось, воскрешал в памяти время, проведенное в колледже «Мурат-Рафаэль».

– Помнишь, ты вырезал на спинке кровати дату, когда поступил туда? – сказал Микаэль. – Представь, она еще сохранилась.

В машине послышался звонок телефона, и Азнавур взял свой сотовый.

– Хелло, – сказал он, растягивая «о», в огромную трубку размером с кирпич и с антенной сантиметров двадцать. Несколько секунд молча слушал. – Отрицательно, – возразил он затем, – Джош может говорить что хочет, а я хочу дымовую машину и проектор на двадцать тысяч ватт, чтобы дырявил сцену. Нам нужно делать шоу, за это нам платят, Доминика! – Затем он улыбнулся и снова заговорил своим мягким голосом: – Да, милая, он здесь, со мной в машине, и я везу его домой, – сказал он и свернул на выход с автобана под названием «Don Valley Parkway».

Эмиль жил в шикарном коттедже в престижном жилом комплексе, утонувшем в зелени раскидистых деревьев. Их кроны в это время года уже покраснели. Повсюду раскинулись элегантные лужайки в английском стиле с автоматическим поливом. Подъездные дорожки вели к домам обязательно на подъем, чтобы создать впечатление, что дом еще больше и представительнее. Породистые собаки бегали там и тут со счастливыми и беспечными мордами вместе с детьми, катавшимися на велосипедах или роликах. «Добро пожаловать в Канаду», – подумал Микаэль, пока «кадиллак» его друга величественно спускался по пандусу в гараж.

Войдя в дом, они сначала попали в полуподвальное помещение, открытое и большое пространство, почти как сам коттедж.

– Оставим чемодан здесь, твоя комната за этой лестницей, – сказал Азнавур.

Микаэль заметил тренажеры, диваны, телевизор. В центре стоял бильярд с цветными шарами, уложенными в деревянный треугольник.

– Если хорошая погода продержится еще, то в воскресенье устроим барбекю в саду, – пообещал Азнавур. – А теперь поднимемся, Доминика тебя ждет.

Они поднялись по лестнице и попали в холл главного входа, который вел в просторную гостиную, обставленную дизайнерской мебелью. Диван с большими подушками стоял у дальней стены. Вокруг него разместились кресла, два из которых были бержерки. На той же стене висели на металлических струнах многочисленные рамки с золотыми и серебряными дисками внутри, каждый со своей табличкой, на которой были выгравированы имя певца или группы победителей и дата, когда диск был получен. Рядом на игорном столике в стиле ампир стояла ваза с белыми орхидеями, а через окно размером во всю стену можно было любоваться видом кленовой рощицы. Наконец, в центре гостиной стоял белый рояль, который даже самые рассеянные люди не могли бы не заметить.

Улыбнувшись про себя, Микаэль мысленно сравнил свою квартирку в Риме и этот плацдарм.

Он жил в двухкомнатной квартире в квартале Трионфале, который выбрал для удобства, поскольку оттуда в хорошую погоду мог добраться пешком до своего антикварного магазина в районе Борго[64]64
  Борго – район Рима, расположенный от Ватиканского дворца до замка Святого Ангела.


[Закрыть] Анджелико. Он купил эту квартиру только тогда, когда прожил в Риме много лет и накопил достаточно денег, чтобы не брать ссуды и не залезать в долги. До этого он всегда снимал. Его друзья находили, что его дом – «настоящее сокровище, просто прелесть», особенно терраса, с которой открывался великолепный вид на собор Святого Петра. Каждый день первый солнечный луч падал на его кровать, наполняя энергией все вокруг и его в том числе.

– Это Доминика, моя жена, – сказал Эмиль с горделивой ноткой в голосе. Высокая стройная женщина, моложавая, с ослепительной улыбкой приблизилась к нему, немного покачивая бедрами в обтягивающих джинсах и отбросив назад длинные каштановые волосы.

– Привет, Микаэль, – сказала она, старательно произнося имя с ударением на последнем слоге. – Чувствуй себя как дома, для меня ты член нашей семьи, Эмиль говорит только о тебе, – добавила она с непринужденностью, типичной для представительниц крупной буржуазии.

– Доминика, наконец-то!

Микаэль по-дружески обнял ее. Хоть он и видел ее впервые, но все знал о ней. Она была редким алмазом, самым дорогим, что было у Азнавура. Друг рассказал ему каждую деталь их истории любви, с первого дня, когда они встретились.

«Сегодня утром, пока я скучал до смерти в Lobarts Library[65]65
  Университетская библиотека в Торонто.


[Закрыть], передо мной возникло чудесное создание. На улице было, наверное, двадцать градусов ниже нуля, но мое сердце так и пылало», – написал он много лет назад, рассказав о девушке, которая вскоре стала женщиной его жизни.

Доминика была коренной канадкой, родом из Квебека, из интеллигентной и богатой семьи. Азнавур познакомился с ней в 1959 году, почти сразу после того, как «высадился на берег», как принято говорить в тех краях, навешивая ярлыки на менее удачливых эмигрантов. Они оба поступили на филологический факультет университета Торонто, стали встречаться и некоторое время были неразлучны, но потом по глупости расстались. Несколько лет спустя, уже окончив университет, они случайно встретились в трамвае.

– Hi Dom, tu vas bien?[66]66
  Привет, Дом, все хорошо?


[Закрыть] – приветствовал он ее по-французски, на языке, который давал ей возможность почувствовать себя как дома.

Доминика посмотрела на стоявшего перед ней здоровяка с кудрявыми черными волосами и добродушной улыбкой и вдруг поняла, как ей не хватало его все это время. Был снежный февральский вечер, и когда они сошли с трамвая, Дом пригласила его на чай к себе в комнату в доме в викторианском стиле, где она жила. Как только они вошли в квартиру, то сразу же занялись любовью, страстно и одновременно нежно, как обычно бывает с людьми, которым суждено быть вместе всю жизнь.

Спустя неделю Эмиль переехал к ней, и больше они никогда не расставались. Он принес свою зубную щетку и войлочные тапочки 46 размера и много лет жил в этой квартире с Дом и еще пятью девушками, не обращая внимания на косые взгляды и сплетни соседей. Доминика нашла работу в адвокатской конторе, которая специализировалась на авторском праве, он же организовывал телевизионные постановки для местного канала. В субботу вечером они пили Buds до зари, курили коноплю и разбрасывали пустые бутылки по всему дому, пока Майк Джаггер пел «Time’s on my side, yes it is» своим хриплым всесокрушающим голосом. Их любовь крепла день ото дня, несмотря на недовольство родителей Доминики, которые хотели для своей дочери мужа WASP[67]67
  WASP (White Anglo-Saxon Protestant) – в буквальном переводе с английского «представитель европеоидной расы, протестант англосаксонского происхождения», термин обозначает «привилегированное происхождение».


[Закрыть], и желательно побогаче.

Назло всем, кто был против, Доминика и Эмиль поженились майским воскресным утром, в кругу немногих близких друзей. Церемония бракосочетания состоялась в только что открытом фантастическом муниципалитете города, прозванном Глаз правительства.

– Идите сюда, – позвала Доминика, приглашая мужчин присесть вместе с ней на диван, – выпьем прекрасный кофе с печеньем. – Она протянула чашечку с дымящимся напитком Микаэлю, который устроился в кресле. – Надеюсь, ты нормально переносишь джетлаг[68]68
  Джетлаг – явление несовпадения ритма человека с дневным ритмом, вызванное быстрой сменой часовых поясов при авиаперелете.


[Закрыть], – добавила она.

– Каким ты себе представляла его, моего друга? – спросил Эмиль, севший с ней рядом.

Микаэль слегка покраснел под взглядом прекрасных карих глаз Доминики.

– Ну, на самом деле он гораздо моложе и красивее, – уточнила Дом.

Микаэль протянул руку, чтобы взять два кусочка сахара.

– Знаешь, я дочитала твои «Откровения», – сказала она уже более серьезным тоном. – Мне понравилось, хотя один момент меня смутил, но мы поговорим о нем после.

– Спасибо, – сказал он.

– Какая удача заполучить автора домой, а? Так он может лично все тебе объяснить, – пошутил над ней Эмиль, взяв сигару из коробки.

Микаэль посмотрел на него исподлобья.

– Сейчас мне достанется, вот увидишь, – пожаловался Азнавур жене. – Я не рискнул закурить в машине всю дорогу.

– Ах, так вот что это было! Я чувствовал запах табака, но думал, что это кожаные сиденья так воняют.

Все трое рассмеялись, скорее потому что рады были оказаться вместе, а не из-за шутки.

– Ты мне еще ничего не сказал о Канаде. Тебе нравится? – спросила его Дом спустя какое-то время.

– То немногое, что я видел до сих пор, нравится.

Они пили кофе и говорили о стране, принявшей множество беженцев и эмигрантов со всех концов света, которая предоставила им возможность трудиться, защищает их права независимо от цвета кожи, религиозных верований, политических взглядов.

– Это, дорогой Бакунин, настоящее многонациональное общество, – заявил Эмиль.

– У нас на работе, – продолжила Дом, – есть выходцы из семи стран. Каждый привнес немного своей культуры, и это пошло только на пользу. Все вместе мы существуем в гармонии.

– Меня никогда не дискриминировали здесь, ну, разве что только ее родители, – перебил жену Эмиль, посмеиваясь.

Она ткнула мужа локтем в бок и тоном, не терпящим возражений, сказала:

– Милый, почему бы тебе не перезвонить Джошу? Он там в чем-то не уверен.

Эмиль фыркнул и поднялся.

– Извини, старик, но мы организуем концерт новой группы, некая «Нирвана», ты слышал? Кажется, они там все громят, и мой компаньон очень возбужден. А ты, пока меня тут не будет, не рассказывай ей ничего, что она не должна знать, – шутливо пригрозил он, показывая на жену, прежде чем скрыться за стеной.

Она улыбнулась.

– Нет нужды говорить тебе, как он счастлив видеть тебя здесь. Он так волновался, уже больше месяца, как только узнал, что ты прилетаешь.

– Я тоже волновался.

– Да, конечно, – перебила его Дом, которая хотела как можно более понятно изъясниться. – Он, видишь ли, выработал отвержение всего того, что связано с Францией и Италией, не говоря уже о Марселе и Венеции, – и она понизила голос на этом последнем слове. – Мне кажется, что он отчаянно старается выбросить из памяти какую-то давнюю травму. Когда ему приходится ехать туда по работе, а это случается довольно часто, поверь мне, он все время настаивает, чтобы ехал кто-нибудь другой. Если бы ты не приехал сюда, боюсь, вы никогда больше не увиделись бы.

Микаэль кивнул. Он и хотел бы сказать ей, что прекрасно понимает душевное состояние своего друга, но не мог, а потому промолчал.

– Сегодня он хочет праздновать дома. «В этом году устроим что-нибудь скромное, в кругу семьи, тем более Микаэль будет с нами», – так сказал он мне недавно.

Микаэль удивленно посмотрел на нее.

– Как, ты что, забыл? Сегодня 14 сентября, и Эмилю исполняется пятьдесят три года.

Чуть позже, когда Микаэль снова поднялся на второй этаж, у него был безукоризненный вид.

В доме играла музыка в стиле рок в сопровождении хриплого злого голоса, который доносился из глубины коридора.

Микаэль страшно устал. Он проспал более пяти часов в комнате для гостей – это была скорее квартира с ванной комнатой – и был резко разбужен невероятным шумом. Посмотрев на часы, он увидел, что было уже шесть часов вечера. Он поднялся со страшной головной болью и выпил еще две таблетки, надеясь, что они помогут. Затем принял горячий душ и наконец надел свой элегантный костюм, «лондонский дымчатый», со свежей белой рубашкой.

– Есть там кто-нибудь? – громко спросил он, стоя на верхней площадке лестницы.

Подождал какое-то мгновение, прислушиваясь, и, не получив ответа, пошел по направлению оглушительного шума. Он прошел мимо множества дверей, некоторые были закрыты, другие распахнуты настежь, пока не попал в комнату, которую искал.

– Здравствуйте! – приветствовал он еще с порога.

Чернокожий юноша со щенком на руках лежал на кровати и поглаживал его. Увидев чужака, он вскочил и бросился к стереоустановке. Как только он ее выключил, в доме наступила звенящая тишина.

– Добрый вечер! Вы, должно быть, Микаэль, – сказал он и протянул руку.

– А ты наверняка Матиас. Как поживаешь?

Юноша улыбнулся. На нем были черные джинсы и толстовка вся в красных точках, очевидно, специально нанесенных краской из баллончика.

– Надеюсь, я вас не побеспокоил, но эта группа мне нравится до смерти. Я ставлю звук на максимум, когда родителей нет дома. Я думал, что вы все ушли.

– Ничего страшного.

– Вы слышали, как я пел?