Текст книги "Дети разлуки"

Она откинулась, не в силах продолжать.

– Скажи мне, – побуждал психоаналитик.

– В тот раз я вернулась домой под утро, – снова заговорила Роз. – Где-то шаталась всю ночь. Еле держалась на ногах, пьяная вдрызг. Сатен меня ждала. Я увидела ее, как только вошла, – тень в кресле. Она пристально вглядывалась в меня, словно изучая, как я одета, как накрашена, а главное, она смотрела на бутылку вина, которую я держала в руке. Потом она встала и сказала негодующе: «Это будет твой конец, это тебя убьет!» Я не придала ее словам значения и уже собиралась идти к себе в комнату, когда услышала, что она плачет. «Я больше не могу, если я потеряю и тебя, я наложу на себя руки. Ты единственный ребенок, который у меня остался… Единственная, кого мне оставили», – сокрушалась она. А потом сказала… – Роз прервалась, и Артур заметил, что ей стало трудно дышать. Он сделал жест, чтобы она восстановила дыхание, но Роз не смотрела в его сторону. – «Бог дал мне троих детей и теперь забирает всех, – закричала она, – по одному!»

– Ты сказала, троих?

Роз кивнула.

– Я повернулась. «Я, конечно, пьяна, – сказала я ей, – но у тебя всегда было двое детей. Что за чушь ты несешь?» Тогда мать подняла руку и показала мне три пальца, качая головой и продолжая плакать. «Да ты бредишь?! – кричала я ей, и чем больше я кричала, тем сильнее она плакала. – Кто третий? Кто он? – мучила я ее. – Скажи мне кто…» Я замахнулась на нее бутылкой, пока…

Артур благожелательно и понимающе смотрел на нее, она почувствовала его поддержку, облегчающую боль.

«Тот, которого твой отец вычеркнул из нашей жизни… мой ребенок».

Роз истошно застонала, будто ей пронзили кинжалом сердце, и выпрямилась на кушетке, тяжело дыша.

– Роз, успокойся, – позвал ее Артур.

Она задыхалась, схватившись руками за горло в слабой попытке избавиться от душившего ее кома.

Тогда Артур сел рядом с ней на кушетку.

– Ну, успокойся, все прошло, все прошло, – повторял он, заключив ее в свои объятия.

– Я бросила в нее бутылку, – говорила Роз, заикаясь между рыданиями, – я бросила ее с силой, с презрением, я хотела, чтобы она замолчала навсегда… И я поранила ей лицо. Бог мой, кровь смешалась с вином!..

Артур слегка поглаживал ее плечи. Он не позволял себе этого с другими пациентами, но Роз была особенная. Было что-то такое в ее жизни, что глубоко трогало его. Он терпеливо дал ей выплакаться, освободиться от всей той тяжести, которую она носила в сердце.

– Спасибо, – пробормотала она через какое-то время, – мне уже лучше.

И она осторожно отодвинулась от Артура. Психоаналитик уже много лет рассеивал ее тревогу и облегчал страдания, время от времени терзавшие ее душу, угрожая затянуть в свой черный водоворот.

* * *

– Госпожа, вам принесли платье, – тихо сказала Лина, появившись на пороге с большой коробкой в руках и оторвав ее от своих мыслей перед зеркалом.

Она уединилась у себя в будуаре, рядом со спальней, как только вернулась домой от Артура. Всякий раз, когда ей хотелось побыть одной и набраться сил, она закрывалась там под предлогом макияжа, маникюра или маски для лица.

– Отлично, тогда открой, – сказала она домработнице.

Женщина аккуратно развернула упаковку из тонкой бумаги и вытащила пышное тюлевое платье.

Глаза Роз загорелись от возбуждения.

– Тебе нравится? – спросила она Лину.

Домработница покраснела. Внимательно осмотрела это простое платье с узким лифом и широкой юбкой. Обратила внимание на необычный цвет тюля, который ей напоминал белый сильно разбавленный чай, на нежно-розовую нижнюю юбку. Потом задержалась на декольте, необработанный край которого слегка напоминал бахрому.

– Я уверена, что вам оно будет к лицу, – соврала она.

Роз рассмеялась, поняв, что Лине это платье совсем не понравилось. На самом деле она не хотела нравиться в этом платье, ей нужно было поразить, провоцировать. И она уже решила как.

– Цветы доставили? – спросила она, выглянув в окно, выходившее в сад, где целая команда рабочих в спешке устанавливала сцену.

– Да, их уже расставляют по вазам.

– Нет же, я имела в виду розочки для платья! – сказала она.

Домработница пожала плечами, она не знала.

– Пойди и спроси. И как только приедет портниха, сразу же отправь ее сюда ко мне вместе с цветами. Их надо будет пришить по одному к платью, но где именно, я должна решить сама.

Лина слегка поклонилась и ушла той же легкой походкой, с какой и появилась.

* * *

Ближе к вечеру по дому эхом раскатились радостные голоса детей.

Роз услышала их в бассейне – ей хотелось немного поплавать и снять напряжение. Позже она хотела еще раз проверить, как идут приготовления, со всей щепетильностью, которая отличала ее от других.

– Будьте осторожны, не бегайте там, где мокро, – наставляла она детей, выходя их бассейна и надевая халат.

Дети встали перед ней. Хоть они и были весьма озорными, но все-таки следовали правилам, заведенным матерью. Роз посмотрела на них, и ей стало смешно от того, как они выстроились плечом к плечу, будто солдатики.

– Что нового в школе? – спросила она, подавив улыбку.

Левон, старший, высокий и крепкий, пожал плечами.

– Ну, я получил самый высокий балл по французскому, – пробормотал он.

На лице Роз появилось удивленное и в то же время восхищенное выражение. Но тут вмешался Торос, младший, и таким же, как у нее, решительным тоном заявил:

– А я получил наивысший балл по всем предметам.

Роз посмотрела на него с обожанием, борясь с желанием прижать его к себе и расцеловать. То, что Торос – ее любимчик, не было секретом ни для кого, и именно поэтому она взяла себе за правило не выставлять напоказ свою особенную любовь к нему, тем более в присутствии старшего сына.

– Ах, так? – ограничилась она, протягивая руку, чтобы поправить ему спутавшийся чуб.

Торосу едва исполнилось семь лет. Он был строен, и, хотя был еще слишком мал, уже становилось ясно, что он будет высоким мускулистым парнем. Его лицо было копией лица матери в миниатюре: те же янтарные глаза, длинный узкий нос, полные губы.

– Как мы его назовем? – спросил Акоп у жены за несколько дней до родов. – Старшему мы дали имя моего отца, а младшего следовало бы назвать именем твоего.

– Нет! – вскрикнула она инстинктивно. – Назовем его именем моего дедушки по отцу. Простое интернациональное имя: Торос, Теодоро.

Со временем, глядя, как мальчик растет, она спрашивала себя, почему не захотела назвать его Серопом. Ей было четыре года, когда ее отца забрали. Она едва помнила его, худого, сутулого, с выражением безысходности на лице. Но, как ни пыталась, не могла вспомнить ничего другого: ни жеста, ни ласки, ни объятия, даже нежного слова… Ничего! Казалось, в памяти все стерлось, будто кто-то нажал на кнопку «delete» на рекордере прошлого в том самом месте пленки, где был записан ее отец.

Роз удалила все.

И даже в те немногие редкие случаи, когда Сатен упоминала Серопа, не со злостью, нет, скорее с грустью и обреченностью, Роз восставала против этого. «Не хочу слышать ни слова больше», – говорила она и затыкала уши. Ее пробирала дрожь, один раз ее даже стошнило. В глубине души, особенно после того дня, когда она разбила бутылку, она вынесла ему свой приговор, признала виновным, записала в слабаки, трусы, никчемные людишки, не достойные зваться отцами.

Однако по прошествии лет, возвращаясь к этой теме, она смягчила свой жесткий приговор, это твердое убеждение, что ее отец ни на что не годился. Она сама оказалась не такой сильной, как думала. Она стала мягче и, наверное, мудрее. И тогда, не прощая Серопа, но признавая, на какие ужасные компромиссы иногда толкает нас жизнь, она стала невольно искать оправдание его поступку.

И наконец пожалела, что не назвала второго сына именем его деда. Корила себя за то, что не соблюла традиции своего народа. Разорвала цепь, сместила звено, расстроила порядок вещей, заведенный много веков назад.

Но обо всем этом она ни с кем никогда не говорила, только с Артуром.

– Идите переодеваться, – посоветовала она сыновьям. – Скажите Бесси, чтобы она одела вас элегантно.

Торос улыбнулся, показывая щербатые зубы.

– Надену бабочку? – спросил он.

Роз кивнула, и глаза ее увлажнились от умиления.

– Ну, живо! – приказала она, хлопнув в ладоши.

Она смотрела им вслед, пока они убегали вприпрыжку. Торос размахивал руками, стараясь объяснить Левону, как нужно завязывать галстук-бабочку. Она вгляделась в его профиль и в который раз спросила себя, пошло бы ему имя отца, человека с тяжелой и несчастной судьбой?

– Никогда! – воскликнула она со всей любовью, которую испытывала к своему ребенку.

Потом запахнула халат и почувствовала спазм в животе.

– Привет, Роз, как поживаешь?

– Кто это?

– О, извини… Это Эмиль.

– Эмиль, прости меня, я в саду с мобильником, и здесь не очень хорошо слышно. Как дела?

– Неплохо, спасибо, а у тебя? Как все продвигается?

– Отлично. Твои ребята просто прелесть, они соорудили настоящую сцену.

– Я рад.

– Нет, серьезно, жаль будет разбирать ее потом.

– Не беспокойся. Я звонил в надежный гидрометцентр.

– Ах, так?

– Говорят, что могут быть осадки, но лишь под утро.

– Эх, никогда не знаешь, в котором часу народ решит расходиться, – пошутила она.

– Тоже верно.

– В котором часу приедет Микаэль?

– В семь, его привезет наш водитель и подождет, чтобы отвезти обратно домой.

– Он приедет с Лучано?

– Нет-нет, Лучано приедет сам.

– Но ведь он приедет, правда?

– Приедет, приедет.

– Он будет петь только «Дле Яман»?

– Да.

– А если его попросят что-то другое?

– Сложно, у него уже есть ангажемент в девять тридцать, так что он быстро уйдет.

– М-м-м, понятно.

– Мне жаль.

– Знаешь, что я подумала, Эмиль? Было бы здорово, если бы у нас был третий скрипач.

– Третий?

– Да, в оркестре. Как думаешь, сможешь найти еще одного?

– Поздновато, но попробую. Есть одна японская скрипачка.

– Надеюсь, она знает репертуар.

– Главное, свободна, – подчеркнул он.

– Спасибо тебе… и Микаэлю. Какую речь он подготовил?

– Он никогда не готовится, ему нравятся экспромты.

– Достаточно, чтобы не распространяться слишком долго.

– Он не такой.

– Гости уже знают, о чем идет речь, ему надо быть просто душкой и убедить их достать свои кошельки.

– Это не в его стиле, и потом, ты же знаешь, когда он говорит, то увлекает всех без исключения.

– Да, это необычный человек, особенный.

– Еще бы, и мой лучший друг! Что-нибудь еще, Роз? Извини, но мне уже нужно бежать.

– Конечно.

– Сегодня вечером у меня концерт «Нирваны».

– Тогда ни пуха ни пера!

– И тебе ни пуха.

– Эмиль.

– Да?

– Спасибо тебе за все.

– Не за что, до скорого.

– Пока.

Когда Акоп приехал домой, до начала приема оставалась пара часов.

– Удивлена? – спросил он Роз, взяв ее за руку, когда она входила в гостиную из сада.

– Ты уже здесь? – улыбнулась она. Акоп, казалось, только что вышел из салона красоты, надушенный, причесанный, в отличном двубортном костюме с иголочки.

– Поднимемся? – предложил он.

– Пожалуй. Я только что закончила осмотр, – вздохнула она, – и даже поплавала в бассейне.

– Смотри-ка. А я-то думал, что ты уже одета, – шепнул он и томно поцеловал ее в губы, слегка раскрыв халат, не обращая внимания на взгляды прислуги, хлопотавшей вокруг.

Потом он взял жену за руку и повел наверх, в спальню.

– Как все прошло? – спросила его чуть позже Роз, пока сыпала в ванную ароматическую соль.

– Война цен, – вздохнул Акоп. – Кто-то сделал американцам неотразимое предложение. Нас спасли наша репутация и качество продукции.

– Где они собирались шить? – спросила она, сбросив халат.

– Угадай. – Он не мог оторвать взгляд от двух ярко выраженных ямочек чуть ниже поясницы жены. – Китай выбивает из колеи мировую экономику. Через десять лет на Западе вообще ничего больше не будут производить! – воскликнул он.

Но Роз уже не слушала его, погрузившись в наполненную пеной ванну.

– Для меня найдется местечко?

Сначала одна, потом вторая нога неожиданно оказались в теплой воде, расплескав пену повсюду.

– Нет! – взвизгнула она раздраженно, прикрыв лицо руками.

Он обиделся. Стоя перед ней обнаженный и по колено в пене, он казался беспомощным.

– Я все сделал, чтобы освободиться пораньше и побыть немного с тобой, – пробормотал он. В его карих глазах читалось желание, он хотел ее. Он решительно сделал шаг вперед, не сводя с нее глаз и все более возбуждаясь.

Роз лукаво улыбнулась, приподнялась и поманила его.

– О да… – простонал Акоп, протянул руку и нежно дотронулся до ее лица.

– Ты вернулся изголодавшийся? – прошептала Роз.

Затем она привлекла его к себе, и он ощутил ее гладкую шелковистую кожу. Она сладострастно посмотрела ему в глаза и начала ласкать, как ему нравилось.

Акоп закрыл глаза, слегка вздрогнул от удовольствия, и замер.

Позже, еще ощущая привкус мужа во рту, Роз спросила себя, достаточно ли женщине секса, чтобы чувствовать свою принадлежность мужчине. Пока портниха подгоняла вечернее платье по фигуре, она продолжала обдумывать эту мысль: было ли между ней и мужем что-то еще, кроме очевидной сексуальной связи, какой-то другой тип глубокой привязанности? Конечно, это было не самое подходящее время для подобных вопросов, за несколько минут до приезда гостей, но она никак не могла успокоиться: что ее связывало с Акопом, помимо физического влечения и жажды богатства?

К сожалению, ей не пришло на ум ничего другого.

Ничего.

По крайней мере, до того момента, как первый гость позвонил в дверь.

24

В имение Бедикянов входила усадьба в стиле викторианской неоготики и гектар угодий.

Усадьба была построена в 1870 году, когда лорд Кавендиш, потомок благородного английского рода, породнившегося с королями, и высокий государственный чин, был вынужден переехать в канадскую колонию. Сильная любовь к родине и всему, что окружало его с самого детства, вдохновила его на притязательный проект перемещения в колонию родного дома. Он перевез усадьбу по морю в Канаду – по камешку, каждую дверь, окно, а также всю мебель и предметы обихода. Привлек целую армию архитекторов, бригадиров и каменщиков, которые за семь лет, точно следуя подлинным чертежам, возвели самую красивую усадьбу в Торонто.

И теперь ее новыми владельцами были Бедикяны.

– А здесь совсем неплохо, – иронически заметил молодой водитель, который привез Микаэля на прием.

Они уже проехали ворота и поднимались по аллее, обрамленной красными кленами. Молодой человек посмотрел в зеркало заднего вида на удобно устроившегося пассажира. Тот походил немного на Шона Коннери, уже в возрасте, в роли профессора или писателя. Непростая, таинственная личность. Он был безукоризненно одет – водитель обратил на это внимание, когда заехал за ним к своему шефу, господину Мегояну. На пассажире был костюм цвета «лондонский туман», белая рубашка и красивый темно-синий галстук с мелкими белыми лилиями. По дороге водитель пытался заговорить с ним, поболтать о том о сем, но пассажир был не очень разговорчив, и он оставил его в покое.

– Как тебя зовут? – неожиданно спросил водителя Микаэль.

Молодой человек смущенно кашлянул:

– Дейв, господин Делалян.

– Дорогой Дейв, ты останешься здесь или уедешь?

– Господин Мегоян попросил меня подождать вас.

– Отлично, значит, мы сможем сбежать, когда захотим, – заметил он и впервые слегка улыбнулся.

Наконец за кронами деревьев показался величественный фасад огромного трехэтажного здания, все окна которого были освещены. Множество шикарных машин, среди которых один лимузин, были припаркованы во дворе, покрытом гравием, с кипарисами в гигантских тосканских вазонах, выстроенных в линию и образующих великолепный вход. Лакеи в ливреях спешили принять гостей и проводить в холл, освещенный гигантской люстрой, спускавшейся с потолка.

– Ого! – воскликнул Дейв, не скрывая восхищения.

Распределитель постучал по окошку.

– Прошу, ваше имя?

– Господин Микаэль Делалян.

Мужчина расплылся в улыбке.

– Господин Делалян, это честь для нас, – сказал он и поклонился, приветствуя гостя, еще сидящего в машине. – Мы как раз вас ждали.

Он обошел вокруг машины, что-то говоря по рации, затем открыл дверцу и встал смирно, пока почетный гость не вышел.

– Пожалуйста, не отправляйте его далеко, – пошутил Микаэль и шепнул, показывая на Дейва: – Это мой ангел-хранитель.

Распределитель улыбнулся и указал на свободное место поблизости.

– Я поставлю его на первую стоянку, вон там.

– Спасибо, вы очень любезны.

Микаэль встретился глазами с водителем.

– Надеюсь, ты взял с собой книжку, Дейв, – сказал он и направился к входу, где слуга уже спешил ему навстречу.

Войдя, Микаэль первым делом увидел хозяйку дома, спускающуюся по мраморной лестнице, всю в ярком свете и в цветах. Внизу Роз ждали фотографы, журналисты и операторы, толпившиеся на последней ступеньке, готовые наброситься на нее с вопросами, щелкать фотоаппаратами и снимать на видеокамеры.

– Госпожа Бедикян, повернитесь сюда!

– Ваше платье просто прелестно!

– Пожалуйста, улыбку!

Микаэль стал разглядывать туалет женщины. На Роз было белое платье из тюля с плотно прилегающим лифом и широкой юбкой воланами длиной до самого пола. Модель сама по себе обычная, уже виденная много раз, если бы не десятки бутонов живых роз, прикрепленных к ткани: белых внизу, розовых посередине и ярко-красных от пояса вверх. Единственная пурпурная роза, впечатляющая по форме и размерам, украшала прическу.

– Ребята, не сейчас, после, – говорила Роз, отдаляя прессу и телевидение грациозными жестами. – Микаэль! – крикнула она, как только заметила его.

Она приподняла юбку обеими руками и, лавируя в толпе, побежала ему навстречу. Ее изысканный наряд, непосредственность в выражении чувств, стремительность движений напомнили одну из героинь Толстого. В душевном порыве Роз обняла и поцеловала Микаэля в щеку. Вся сцена была запечатлена многочисленными камерами.

Это была другая Роз, не та замкнутая и сдержанная, которую Микаэль запомнил при первом знакомстве.

– Пойдем со мной, – сказала она ему, отстранившись, взяла за руку и увлекла за собой в сад.

Как только хозяйка дома появилась в крытой галерее, над толпой гостей поднялся восхищенный гул, смешанный с восторгом.

Она спустилась по лестнице, стала переходить от одного гостя к другому, приветствуя представителей высшего общества, принявших ее приглашение.

– Ты сегодня красива как никогда, – сделала ей комплимент жена мэра, маленькая полная женщина, затянутая в платье с головокружительным декольте.

– Кто скрывается за этой маской? – прокомментировала ее лучшая подруга, жена крупного промышленного магната.

Роз всем улыбалась.

Хотя платье, прическа и все приготовления к приему стоили ей немалых усилий и напряжения, в этот момент она вела себя непринужденно и естественно. Увлекая за собой Микаэля, она по дороге радостно приветствовала всех, улыбаясь направо и налево.

– Это Микаэль Делалян, представитель колледжа «Мурат-Рафаэль» собственной персоной, – говорила она, представляя почетного гостя несколькими точными словами.

Микаэль скромно кивал головой и тоже улыбался, стараясь сохранять достоинство.

С огромной сцены, установленной в центре луга, послышались скрипки оркестрантов, заигравших вальс.

– Дорогой Микаэль, первый танец со мной, – попросила она.

– Но я…

– Прошу тебя, – настойчиво повторила она.

Микаэль обнял ее за тонкую талию, она положила руку ему на плечо, и вместе они грациозно закружились под звуки неувядающего вальса.

– Микаэль, где ты научился так вальсировать? Ты просто очарователен, – заметила Роз.

– В колледже, моя дорогая, в колледже.

Она снова улыбнулась, и пока остальные пары присоединялись к ним, украдкой наблюдала за гостями, заметив с огромным удовольствием, что все веселились и, кажется, были рады этой вечеринке.

Это был один из самых счастливых вечеров в жизни Роз.

– Акоп, – позвала она мужа, – не нагоняй тоску на наших гостей.

Он обернулся. С ним рядом стояла группа людей, среди них российский посол с красавицей женой, которые о чем-то оживленно говорили на родном языке.

– Любимая, меня спрашивали, в чем секрет вечеринки, зачем все эти бутоны на платье, – ответил он, обхватив ее за талию и привлекая к себе. – Кажется, у кого-то слишком длинный язык.

Роз наигранно нахмурилась.

– Дорогие друзья, вы узнаете об этом сами, но в свое время. Настоящий сюрприз – не мое платье, конечно же, – добавила она, посмотрев на Линдси, известную кантри-певицу и ее неизменную соперницу в свете.

Лицо той покраснело от зависти.

– Множество розочек, таких же, как ты. Твои пути неисповедимы, дорогая Роз, – только и смогла сказать она.

Микаэль, стоявший невдалеке в окружении людей, которые забрасывали его вопросами, невольно услышал разговор. Впрочем, он уже заметил заговорщические взгляды между Роз и ее мужем, с которым только что познакомился. Ему показалось, что между ними было полное согласие. В течение вечера он несколько раз замечал любопытную синхронность пары – слова, брошенные точно к месту, своевременные жесты. Он передавал ей слово, и она забивала очко. Микаэль готов был поклясться, что эти двое все тщательно отрепетировали.

Телохранитель подошел к Роз и встал у нее за спиной, что-то шепнув на ухо. Она встревожилась, поискала глазами Микаэля и подала ему знак, едва кивнув головой в сторону. Затем они оба направились к сцене и исчезли за кулисами.

* * *

Первые нежные звуки арии поплыли над оркестром. Свет притушили, и силуэт внушительного мужчины появился на сцене. Гул поднялся над толпой приглашенных, которые, узнав, встретили его бурной овацией. Его голос взорвал тишину в героическом порыве, взяв на высокой ноте три слова: «Vincerò! Vincerò! Vincerò!..»[76]76
  Я одержу победу (ит.) – последняя строфа из известной арии Калафа из оперы Джакомо Пуччини «Турандот».


[Закрыть]

Толпа безудержно выражала свой восторг.

– Спасибо, – сказал тенор, когда прожекторы снова загорелись и Роз с Микаэлем поднимались на сцену.

– Дорогие друзья, желанные гости, – провозгласила Роз в микрофон дрогнувшим от волнения голосом, встав слева от певца. – Это самый прекрасный вечер в моей жизни. Для меня большая честь принимать у себя дома Лучано, – и она повернулась к гостю, – тенора мировой величины, которым мы все восхищаемся. Микаэля Делаляна, с которым вы познакомились сегодня вечером. И всех вас, кто принял мое приглашение, готовых поддержать дело, в которое Лучано, Микаэль и я искренне верим. Лучано?

У подножия сцены фотографы и операторы устроили суматоху.

Тенор улыбнулся.

– Да, Венеция – прекрасный город, полный исторических жемчужин, которые, увы, незаметно исчезают, как армянский колледж, ради спасения которого мы все здесь собрались. Но пусть свое слово скажет Микаэль, – произнес он своим мягким теплым голосом.

– Спасибо, Лучано. Не хочу быть слишком нудным и портить такой прекрасный праздник. Я благодарю вас от имени всех бывших и, надеюсь, будущих студентов колледжа. Благодарю от имени отцов-мхитаристов, которые столько лет высоко несут знамя нашего армянского сознания. Спасибо!

– А теперь, – объявила Роз, взяв микрофон, – в знак признательности, одно из чудесных песнопений моего народа, я посвящаю его вам с огромной благодарностью.

Свет снова притушили, и скорбный звук дудука возник в воздухе. Вступила арфа, и смычковые инструменты пересеклись с ней в неописуемой небесной мелодии.

 
Дле Яман, арев тибав Масис лерин[77]77
  Увы, встает солнце из-за горы Арарат (арм.). (Примеч. авт.).


[Закрыть]
 

Голос Лучано пронзал самое сердце.

А когда на второй строфе Микаэль мягко присоединился к пению, не беспокоясь о суждениях и сравнениях бормочущей публики, один электрик клялся потом, что видел, как госпожа Бедикян разрыдалась на задворках сцены.

Около десяти часов вечера Роз объявила о начале пожертвований.

Лучано к тому времени уже давно уехал, а гости наелись и напились вдоволь, хотя половина того, что было приготовлено, еще оставалась на длинных столах, украшенных бантами и свечами. Официанты с подносами, полными фужеров с шампанским, лавировали между приглашенными. И атмосфера приема стала менее формальной. Вальсы уступили место пьесам из репертуара пиано-бара, слышны были громкие голоса и смех, временами грубый хохот.

– Роз! – позвал полный мужчина в шелковом синем костюме.

Роз подала ему знак: она подойдет к нему, как только закончит за столом, к которому только что подсела. Ее секретарша ходила за ней как тень с блокнотом в руке, делала заметки и записывала пожертвования. Несмотря на то что прием длился уже несколько часов, Роз была по-прежнему свежа, с идеальной прической, украшенной роскошной розой, с сияющим лицом и довольным видом. Ее задумка удалась. Только платье немного пострадало: многие бутоны оторвались, другие повисли на нитке, в некоторых местах можно было заметить даже разорванный тюль.

– Я здесь, Альберт, – сказала наконец Роз, подойдя к мужчине, который был уже весьма навеселе. Он сидел за столом с тремя другими людьми, своей женой и Маклианом, известным журналистом, с супругой.

– А ты все-таки осчастливила нас своим присутствием.

– Почту за честь, – ответила она. Это был брокер, торговавший зерном, один из крупнейших в стране.

– Садись и выпей что-нибудь с нами.

– Я уже пью, – солгала она, показывая фужер с шампанским, который держала в руках, улыбнувшись всем присутствующим.

Мужчина хмыкнул.

– Хорошо, сначала – за здоровье, а потом – за колледж «Мурат…» Как там правильно?

– «Мурат-Рафаэль», Альберт.

– Вот именно, за «Мурат-Рафаэль», – повторил он, сдерживая икоту.

Все выпили, и Роз сделала вид, что пьет, поднеся фужер к губам. Альберт осушил свой бокал одним махом и мотнул головой с помутившимся от хмеля взором.

– Дай мне знать, когда ты будешь готова к интервью, – напомнил ей Эдвард Маклиан. – Расскажешь, сколько денег тебе удалось собрать, – пошутил он.

– Еще рано, – грубо вмешался Альберт, – я еще не сделал пожертвование.

И он пальцем пригласил Роз наклониться к нему, чтобы шепнуть ей на ухо свое предложение.

Роз послушалась, грациозно отбросив назад прядь волос, которая ниспадала с одной стороны лица.

– Альберт! – сказала она, удивленно хихикнув, как только услышала названную им сумму. – Это достойно красного бутона розы, самого красного, какой только есть! – воскликнула она, пытаясь оторвать от лифа самый красивый цветок. Их осталось довольно много на груди. Красные цветки преподносились самым щедрым донорам, розовые – тем, кто сделал менее крупные пожертвования, а белые, которых практически не осталось на юбке, – скромным.

– Я хочу вот эту, – сказал мужчина, показав на розу, украшавшую ее прическу.

Роз, занятая поисками самого красного цветка, неправильно поняла его требование.

– Возьми, она твоя, – согласилась она.

Мужчина запустил всю пятерню в ее волосы. Роз отпрянула и подняла руки к голове.

– Что ты делаешь? – воскликнула она, испепеляя его взглядом.

– Эта роза моя, – настаивал Альберт.

– Она не продается, – упрямо заявила Роз, стараясь всеми силами держать себя в руках.

Мужчина засмеялся издевательски.

– Ты слышал, Эдвард? – обратился он к журналисту. – В мире, оказывается, есть цветы, которые нельзя купить.

– Дорогой, перестань, – вмешалась его жена.

Альберт заставил ее замолчать, закрыв ей рот рукой.

– Сколько ты хочешь за эту розу? – Он встал, покачиваясь, от него сильно пахло алкоголем. – Пятьдесят? Семьдесят?

Роз была невозмутима.

– Ладно, тогда сто тысяч для колледжа, – сказал он. – Господа, послушайте меня все, я жертвую сто тысяч долларов этой старой вонючей школе в Венеции, – заорал он, глядя налившимися кровью глазами на гостей, которые слушали его, не веря своим ушам и в полной растерянности. Потом он приблизился к Роз и зашипел ей в ухо: – Теперь я могу взять этот паршивый цветок у тебя на голове?

Роз сжала зубы, чуть не взорвавшись, но сдержалась и, скрыв негодование за доброжелательной улыбкой, сказала:

– Ну конечно, Альберт.

Она наклонила голову и позволила ему снять цветок со своей прически. Освобожденные от заколки волосы рассыпались у нее по плечам. Выпрямившись и отбросив непослушные пряди, она поймала суровый взгляд Микаэля, который дрожал, и это было заметно даже на расстоянии, от отвращения и гнева.

Он встал и быстро пошел к лестнице портика, ведущей в дом. Взбежав по ней, перепрыгивая через ступеньку, он скрылся в холле.

Микаэль прошел по длинному коридору и остановился в небольшой полутемной гостиной, освещенной только рассеянным светом от лампы с абажуром. Ему казалось, что он задыхается, ком в горле не давал нормально вздохнуть. Он поискал в кармане и взял из коробочки две таблетки, которые проглотил не запивая. «Пройдет», – сказал он сам себе.

В тишине комнаты ему почудились вздохи. Он присмотрелся и увидел силуэт на маленьком диване. Он осторожно приблизился и понял, что это был ребенок. На нем была пижама с Винни-Пухом, голые ножки торчали под подлокотником, лицо было повернуто к спинке дивана.

– Привет, – шепнул ему Микаэль.

Малыш вздрогнул.

– Все хорошо?

Не получив ответа, он сел рядом. Он узнал малыша, это был Торос, младший сын Роз. Он познакомился с ним и его братом в начале вечера, но тогда мальчик был элегантно одет, даже с бабочкой.

– Что-то не так? – спросил Микаэль.

Торос покачал головой.

– Мне тоже грустно, – признался ему Микаэль.

Мальчик повернулся и приподнял голову. Он смотрел на него некоторое время и наконец решил, что этому мужчине с длинными седыми волосами можно доверять. Он сменил положение и свернулся на диване калачиком, как щенок.

– А ты почему грустишь? – спросил малыш, размазывая слезы по щеке.

– Потому что я хотел бы, чтобы мир был другим.

– Я тоже, – пробормотал Торос.

– То есть?

– Без злых людей.

– Ты уже познакомился с кем-то из них?

Мальчик кивнул, нахмурившись.

– Кто они?

Торос пожал плечами.

– Тот толстый пьяный тип, который лапал маму своими ручищами.

– Ты видел?

– Да, из своей комнаты. Я был в кровати, когда услышал, как кто-то кричит.

Микаэль грустно улыбнулся и погладил мальчика по головке. Ему было жаль, что этот инцидент обеспокоил ребенка. Дети должны расти в надежном мире, без проявлений мелочности и духовного убожества в поведении взрослых, где никто и ничто не могло бы потревожить их хрупкую душу.

Чистая утопия!

– Тот человек кричал, чтобы его слышали все гости, – солгал он и тут же пожалел об этом.

Торос сел, пытаясь повторить позу Микаэля, со свесившимися ногами.

– Я видел, как мама разозлилась, я ее понимаю.

– Может быть, мама просто устала, – сделал попытку Микаэль. – Знаешь, подготовка к приему и все такое прочее.

– Да, – сказал малыш с сомнением.

– По-моему, ты сейчас должен вернуться в кровать, а завтра утром, вот увидишь, все пройдет. Что ты на это скажешь?

Торос кивнул.

– А ты что будешь делать? Ляжешь спать здесь?

– Нет, я скоро уеду.

– О’кей! – мальчик спрыгнул с дивана и улыбнулся. – Пока, Микаэль.

– Пока.

Он нехотя побрел, шлепая босыми ногами по старинному паркету.

– Торосик, – позвал его Микаэль.