Текст книги "Путь к своему королевству"

Глава 11
Рыцарский турнир

Для княгини Антиохийской было очень важно, чтобы византийский император признал ее новый брак, поэтому она и приняла посольство из Константинополя со всеми почестями. А вот де Шатильон вел себя с греческими послами заносчиво, но к «рыцарю Конраду» отнесся доброжелательно и даже предложил ему покровительство. Борис объяснил свое появление в Антиохии тем, что он по пути в Святой град решил поздравить давнего друга со столь значительным событием, как женитьба. Рено милостиво принял поздравления.

Свадьба была пышной. Как не противился скандальному браку антиохийский патриарх Амори, ему пришлось обвенчать молодых в соборе святого Петра. Затем состоялся грандиозный пир, на котором торжествующий де Шатильон объявил гостям о том, что он хочет провести рыцарский турнир. Гостям эта идея очень понравилась.

Место для ристалища было выбрано за стенами города, в живописной долине, среди старых садов и развалин, оставшихся от загородных дворцов времен Иоанна Златоуста. Между деревьев и кустов поставили шатры, а вокруг площадки, предназначенной для боя, выстроили высокие помосты для дам и тех рыцарей, которым преклонный возраст и болезни не дозволяли участвовать в турнире. Простой народ приготовился наблюдать за зрелищем с верхушек деревьев и склонов холмов.

Солнце поднялось уже довольно высоко, когда княгиня Констанция и ее новоиспеченный муж приблизилась к ристалищу на прекрасных арабских жеребцах белой масти. За молодоженами следовали гости, которых, несмотря на всю скандальность этого брака, было немало. На свадьбе присутствовали даже члены семейства иерусалимского короля. Восемнадцатилетний брат Балдуина, граф Амальрик Яффский восседал на вороном коне и время от времени поглядывал на свою кузину, юную черноглазую графиню Агнессу де Куртене, дочь Жослена Эдесского, а тетка принца, графиня Триполийская, за прошедшие годы успевшая овдоветь, но не изменившая прежнего образа жизни, ехала рядом с ним на серой в яблоках лошади.

Де Шатильон раздулся от важности. На нем было одеяние пурпурного цвета, с золотым шитьем, на его голове сияла диадема с мелкими розетками с изумрудами, а на ногах сверкали унизанные жемчугом алые башмаки.

Констанция нарядилась в платье из золотой парчи и плащ из алого с золотом шелка. Из-под ее усыпанной алмазами диадемы струилось тончайшее покрывало. Как любая счастливая женщина, княгиня выглядела заметно похорошевшей. Держалась она величественно и надменно, но стоило ей обратить взгляд на своего избранника, как отважная правительница, сумевшая самостоятельно отразить несколько турецких нападений, мгновенно превращалась в слабую, влюбленную без памяти женщину.

Прочие знатные дамы тоже украсили себя золотом, жемчугом и каменьями, а их платья и плащи были сшиты из дорогих восточных тканей. Рыцари тоже постарались блеснуть, однако они не сумели перещеголять послов византийского императора: каждый из представителей константинопольского двора нес на себе столько драгоценностей, сколько не было ни на одной из присутствующих дам, включая княгиню Констанцию и графиню Годерну.

Борис выбрал для себя одежду и украшения, не выделяющие его из толпы рыцарей: шелковую тунику зеленого цвета, темно-красный бархатный плащ, застежку с яхонтом, массивную золотую цепь и короткие черные сапоги. А вот бороду Борис не стал сбривать, а лишь аккуратно подстриг.

Участники турнира направились в шатры, дабы подготовиться к схватке, а прочая знать заняла места на трибуне. Простонародье между тем уже сгорало от нетерпения, выражая свои чувства громкими криками и оглушительным свистом.

Облачившись в кольчуги и шлемы, рыцари тянули жребий, кто из них в каком отряде будет биться3131
  В XII веке на рыцарских турнирах еще не было поединков, а участники делились на два противоборствовавших отряда.


[Закрыть], и по воле случая Борис оказался среди противников де Шатильона – в отряде, возглавляемом юным графом Амальриком Яффским. Под трубные звуки и рев толпы рыцари выстроились верхом на конях на противоположных сторонах ристалища, держа в руках затупленные короткие копья. Как только сидящая в высоком кресле княгиня Констанция взмахнула белым платком, началось сражение.

Борис без труда одолел первых двух, совсем юных, противников, но следующим, на кого он попал, оказался де Шатильон. Хотя Рено был опытным бойцом, его подводила излишняя горячность, поэтому никогда не теряющий хладнокровия Борис стал брать верх. Тогда де Шатильон вдруг ударил копьем коня своего соперника, отчего жеребец с громким ржанием взвился на дыбы и, скинув с себя седока, помчался прочь. Борис зацепился шпорой за стремя, из-за чего вынужден был проехать спиной по земле до самого края ристалища. Коня остановили двое конюхов антиохийской княгини, которые тут же освободили ногу лежащего на земле седока. Запыхавшиеся Лупо и Фотий подбежали к своему господину.

– Как мессир Конрад себя чувствует? – заботливо поинтересовался Лупо.

– Голова гудит, а так вроде ничего, – буркнул Борис, вытирая расцарапанное лицо.

Конюхи увели испуганно ржущего жеребца.

– Провались де Шатильон в преисподнюю! – выругался Лупо. – Он вел себя, как грязный мошенник, а не как тот, кто носит рыцарские шпоры.

Борис поморщился от боли и пробурчал:

– Да, ну его! Все видели, что этот хвастливый щенок не сумел победить меня в честном бою.

Он заметил вдалеке троих императорских дорифоров и непроизвольно поморщился еще раз. Хотя греки вели себя тихо и незаметно, он в их присутствии чувствовал себя так, словно находился под наблюдением Мануила.

Схватка тем временем подходила к концу. Побеждал, разумеется, де Шатильон. Отряд, в котором прежде находился Борис, лишился почти всех воинов, включая юного графа Яффского, и только два рыцаря продолжали еще некоторое время отчаянно отбиваться от превосходящих сил. Когда, наконец, последнее сопротивление было сломлено, де Шатильон победно поскакал вдоль трибун. Простой народ ликовал, а вот знать не радовалась триумфу нового антиохийского князя. Даже рыцари из победившего отряда вместо того, чтобы принимать поздравления от зрителей, демонстративно столпились возле ударившегося при падении о землю Амальрика Яффского.

Лупо широко ухмыльнулся:

– Победители не пожелали делить победу с де Шатильоном. Как же они презирают этого выскочку! Но пусть меня жарят черти, если каждый из рыцарей в душе ему не завидует и не желает оказаться на его месте.

Внезапно послышался женский голос:

– Да, у моей племянницы дурной вкус. Теперь любой проходимец сочтет возможным стать членом нашей семьи.

Это сказала графиня Годерна Триполийская, обращаясь с улыбкой к Борису. Ей было почти сорок лет, но она все еще оставалась темпераментной и страстной. Муж Годерны, граф Триполийский, был убит ассасинами, после чего его вдова заводила себе столько любовников, сколько хотела.

– Подобный брак – бесчестие для всех нас, – добавила графиня.

– Это не мое дело, – сухо откликнулся Борис.

Он догадывался, что любвеобильная вдовушка завела с ним беседу вовсе не затем, чтобы лишний раз осудить племянницу. Во взгляде Годерны выражалось столько чувственности, что сразу становилось понятны ее истинные намерения. Борис про себя усмехнулся. Он в общем-то был не прочь немного потешиться с этой страстной особой.

Быстро оценив обстановку, Лупо поспешил оставить своего господина наедине с прекрасной вдовой, а вот Фотий, будучи не слишком сообразительным, замешкался. Графиня окинула музыканта не менее пылким взглядом, чем тот которым она только что наградила Бориса.

– Какой красивый юноша!

Фотий побледнел и кинулся со всех ног прочь.

– Что это с ним? – удивилась Годерна.

– Паренек готовиться принять постриг, – нашелся Борис, – Он всегда шарахается от женщин, и особенно от красавиц.

Лесть возымела действие: улыбка Годерны стала еще более ослепительной.

– А мессир Конрад не испытывает страха перед дамами? Не поведает ли он мне о своем бесстрашии?

Борис прищурился.

– С удовольствием поведаю. Только не здесь же и не сейчас.

– Разумеется не здесь и не сейчас, – пропела Годерна и добавила шепотом: – Я жду мессира Конрада ночью в саду, у Грота Любви.

Борис молча кивнул. Пять лет тому назад он имел возможность обследовать весь сад антиохийского князя и знал, где находится так называемый Грот Любви.

– До встречи, мессир рыцарь, – проворковала графиня и направилась к трибуне.

Борис смотрел ей вслед, ухмыляясь.

«Горячая вдовушка! Не обжечься бы об нее».

Лупо приблизился к своему господину и обеспокоено заметил:

– Графиня Триполийская – опасная особа. Я кое-что уже успел о ней узнать.

– И что же говорят об этой ненасытной вдове? – полюбопытствовал Борис.

Лупо шепотом сообщил:

– Если верить молве, она повинна в смерти своего мужа, графа Раймунда Триполийского.

– Вроде бы ее мужа ассасины убили?

– Убили графа ассасины, а заплатить им за убийство могла и графиня. Она давно с мужем не ладила. Так что мессиру Конраду следует быть с этой дамой поосторожнее.

Борис досадливо махнул рукой.

– Уж в этом-то деле я обойдусь без твоих советов.

Тем временем де Шатильон, проскакав по ристалищу очередной круг, остановил коня, легко соскочил с него, шагнул к помосту, на котором сидела в кресле княгиня Констанция, и приклонил колено.

– Эта победа посвящена тебе, моя княгиня, владычица моего сердца! – напыщенно воскликнул новобрачный.

Взволнованная Констанция поднялась.

– А тебе, супруг мой, я посвящаю всю себя!

На эти слова антиохийской княгини народ отозвался восторженными криками.

– Кажется, жители Антиохии довольны своим новым правителем, – саркастически заметил Лупо.

Борис пожал плечами.

– Рено хорош собой, а чернь, как и женщины, любит красавцев.

– Верно, мессир, – согласился с ним Лупо.

Борис оглянулся на своего слугу.

– С тех пор, как мы здесь, ты ни о ком не сочиняешь песенок. С чего бы это?

– Не хочу никому напоминать о том, что я был когда-то шутом, – признался Лупо. – В Константинополе об этом не знают, и все воспринимают меня только как слугу родственника императора, а здесь многим ведомо о моем бывшем шутовстве. Стоит мне кого-то задеть песенкой, как он тут же станет говорить во всеуслышание, что мессир Конрад взял себе в оруженосцы дурака короля Людовика.

Жители Антиохии продолжали прославлять своего нового правителя. Де Шатильон весь раскраснелся от удовольствия.

– А сейчас мне жаль, что я не могу испортить этот триумф дурацкой песенкой, – проворчал Лупо.

Глава 12
Ночной сад

Воспользовавшись прекрасным настроением де Шатильона, Борис уговорил его начать войну с киликийскими армянами, как того хотел император Мануил. Рено, конечно, не собирался ничего делать даром, зато за обещанное золото он согласился не только сам выступить против армян, но еще и привлечь к походу рыцарей ордена Храма.

Вечером состоялся пир, а после него Борис отправился на свидание с графиней Триполийской. За пять лет в дворцовом саду произошли кое-какие изменения: что-то было срублено, что-то выросло, что-то разобрали, что-то построили, и Борису пришлось изрядно поплутать, прежде чем он нашел место свидания. Выйдя, наконец, к гроту, он услышал ее возмущенный голос Годерны:

– Недостойно рыцаря – заставлять даму ждать! Похоже, что мессиру Конраду не ведомы правила хорошего тона, принятые в обществе. Если я еще не ушла, то только потому что хочу выразить свое презрение…

Борис по опыту знал, какие доводы действуют на женщин больше, чем любые оправдания. Не говоря ни слова, он подошел к стоящей у грота графине и властно ее обнял. Упреки тут же прекратились…

После бурных утех любовники растянулись на траве.

«Жаркая бабенка! Куда до нее молодым женкам», – ухмылялся про себя Борис.

Годерна тоже осталась довольна.

– Ты сумел заслужить мое прощение, – томно замурлыкала она. – Я прежде думала, что такая страстность присуща только диким сарацинам, а никак не рыцарям – тем более тем, в чьих в жилах течет самая благородная кровь.

– И много было у тебя любовников с самой благородной кровью? – насмешливо поинтересовался Борис.

Без малейшего смущения графиня принялась перечислять:

– Князь Раймунд Антиохийский, упокой его Господи, граф Жослен Эдесский, граф Альфонс Тулузский, упокой и его Господи, граф Робер Дрёский, герцог Фридрих Швабский и король франков Людовик.

Последнее имя удивило Бориса.

– Как Людовик? – воскликнул он, приподнявшись. – А я думал у него с этим совсем плохо!

– Не так уж и плохо, – высказала свое мнение Годерна. – Просто такая жена, как Алиенора, любого мужа лишит сил, как Далила Самсона3232
  Самсон и Далила – библейские персонажи. Возлюбленная Самсона, филистимлянка Далила, срезала ночью его волосы, проведав о том, что именно в них содержится необыкновенная физическая сила этого богатыря.


[Закрыть]. Бедный Анри! Что его ожидает?

– Какой Анри? – не понял Борис.

– Граф Анри Анжуйский по прозвищу Плантажене. Недавно до нас дошла весть, что он женится на бывшей королеве франков, хотя она старше его на целых одиннадцать лет. Мы все сочувствуем юноше: ведь он наш близкий родственник – сын сына от первого брака покойного короля Фулька3333
  Король Фульк – иерусалимский король (1131 – 1146), отец короля Балдуина III.


[Закрыть] и, следовательно, племянник нынешнего иерусалимского короля, Балдуина. Бедный мальчик!

Борис уже знал о том, что король Людовик, проведя несколько лет в Святой земле, вернулся во Францию, где немедленно развелся с опозорившей его на весь христианский мир женой. Как и предсказывал Лупо, Людовик из благородных побуждений вернул Алиеноре ее приданое, Аквитанию и Пуатье. Очевидно король надеялся, что скандальное прошлое не позволит его бывшей жене найти себе нового мужа, однако он явно просчитался.

– Как же Алиенора согласилась после короля выйти за графа? – удивился Борис.

– А Анри скоро станет королем Англии, так что Алиенора не прогадала, – едко сообщила Годерна.

– А что Людовик?

– Говорят он был вне себя от бешенства и даже собирался идти войной на Анжу.

– Но конечно же не пошел?

– Не пошел. Он ведь до сих пор любит Алиенору, невзирая на все, что между ними случилось. Недаром же говорят, что Алиенора Аквитанская колдовством мужчин к себе привязывает.

– Кого она сумела привязать, кроме олуха Людовика? – буркнул Борис и добавил с сарказмом: – А новый муж бывшей королевы франков наверняка польстился не на ее увядающие прелести, а на богатое приданое.

– А правда, что и у тебя была связь с королевой Алиенорой? – вкрадчиво поинтересовалась Годерна.

– Ну, была, – равнодушно отозвался Борис. – И что из того?

Графиня томно вздохнула, давая понять любовнику, что их беседа несколько затянулась. Борис принялся осыпать вдову ласками, она ему отвечала, и любовники вновь отдались страсти…

Расстались они только тогда, когда уже начал рассеиваться ночной мрак. Простившись с графиней, Борис не пошел сразу в отведенные ему покои, а принялся бродить по саду, с которым у него было связано немало воспоминаний. Шагая наугад, он сам не заметил, как оказался возле памятной беседки – места двух их с Агнессой свиданий. Борис застыл на месте, весь наполненный воспоминаниями.

Из беседки послышались вскрики и стоны в два голоса, один из которых был мужским, другой – женским, и, чтобы не напугать влюбленную парочку, Борис поспешил уйти.

«Где теперь лада моя?» – думал он, шагая по тропинке.

Только теперь он вспомнил о родственных связях Годерны Триполийской с графами Тулузы: ее покойный муж приходился внучатым племянником покойному графу Альфонсу Тулузскому.

«А ведь вдовушка может что-нибудь знать об Агнессе».

Борис вздохнул с сожалением. Он не решался никого расспрашивать о своей бывшей возлюбленной, и потому что не хотел задеть ее честь, и потому что боялся услышать какое-нибудь ужасное известие о ней.

На следующий день свадебное празднество продолжилось. С утра до вечера молодоженов и гостей развлекали трубадуры, музыканты, жонглеры и танцоры, а с наступлением темноты в саду был устроен великолепный фейерверк, наблюдать за которым все отправились к большому фонтану.

Глядя на разбегающиеся в небе яркими огоньки, Годерна ядовито сказала стоящему рядом с ней Борису:

– Размах у нашего нового родственника не княжеский, а королевский или даже императорский.

– Да уж, – согласился с ней Борис.

Графиня улыбнулась ему.

– Я устала с удовольствием отдохнула бы в тихом месте.

– Я тоже, – с готовностью откликнулся Борис.

Они поспешили скрыться в густых зарослях сада: благо, остальные присутствующие, любуясь фейерверком, не заметили (или сделали вид, что не заметили) их исчезновения. Лавируя в темноте между кустами и деревьями, любовники добрались до знакомой Борису беседки.

«Меня сюда, будто приворотом тянет», – с горечью отметил он.

Годерна хотела было войти в беседку, но Борис остановил ее:

– Погоди! Здесь нам могут помешать. Давай, найдем место поукромнее.

Не мог же он придаваться утехам с малозначащей для него женщиной в том месте, где любил ту, которую называл единственной.

– Да, пожалуй, надо отойти подальше от празднества, – согласилась с любовником Годерна.

Они забрались вглубь сада.

– Теперь, надеюсь, нам никто не помешает! – нетерпеливо воскликнула графиня.

«Вот ненасытная!» – усмехнулся про себя Борис, обнимая ее…

Когда они отстранились друг от друга, Годерна удовлетворенно прощебетала:

– Давно у меня не было такого замечательного любовника. Жаль только, что это наше свидание последнее.

– Почему последнее?

– Я завтра отплываю в Иерусалим.

Борис встрепенулся:

– Но и мне надо в Святой град.

– Вот как! – обрадовалась Годерна. – Тогда я возьму тебя с собой, а в Иерусалиме ты будешь моим гостем.

– Спасибо! Ты очень добра.

– Нам пора возвращаться, – сказала графиня с сожалением, – иначе наше долгое отсутствие будет воспринято, как нарушение приличий.

Услышав из ее уст о приличиях, Борис едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

Проводив Годерну, он остался в саду. Фейерверк уже закончился, и веселье переместилось во дворец, откуда слышалась веселая музыка. А среди деревьев и кустов господствовали иные звуки – журчание бегущих струй воды, шелест листьев, стрекот стрекоз, жужжание мух, кваканье жаб и томные вздохи влюбленных.

Борис вновь не заметил, как ноги сами привели его к их с Агнессой беседке.

«Где же ты, лада моя?» – вновь подумал он с тоской.

Глава 13
Горестное известие

Уже на следующий день двухмачтовое судно с Борисом и графиней Годерной на борту отправилось из Антиохии в Иерусалим. Море было спокойным, ветер дул не особенно сильно, поэтому корабль шел медленно. Когда гавань Святого Симона скрылась, наконец из вида, графиня решила уйти в каюту и позвала с собой Бориса.

«Поди, ей опять приспичило, – подумал он. – В столь немалых летах и быть такой ненасытной. Этак, у меня и сил на нее может не хватить».

Вечером они опять вышли на палубу. Ветер уже усилился, и судно заметно ускорило ход.

– Даст Бог, мы быстро доберемся до Яффы, – промолвила графиня. – Погода пока нам благоприятствует.

А Борис внимательно разглядывал пламенеющие от заката волны. Ему уже не единожды приходилось совершать морские путешествия, и каждый раз он, как человек, который большую часть жизни ходил по твердой земле, испытывал почтительный страх перед этой неукротимой стихией.

– Часто здесь случаются бури? – спросил он.

– Случаются, – ответила неопределенно графиня и, помолчав немного, добавила: – Нам следует опасаться не бурь, а нападения сирийских разбойников. Их корабли всегда появляются неожиданно, словно ведомые дьяволом.

– Значит, здесь и на море опасно.

– Да, нам грозит гибель и на суше, и на море. Но лучше погибнуть, чем попасть в плен к сарацинам, а такое тоже часто случается. Пять лет назад в Яффе пропала одна знатная девица…

У Бориса колыхнулось сердце.

– Девица? – прервал он графиню хриплым от волнения голосом. – Кто она? Как ее имя?

– Агнесса де Тюренн, – спокойно ответила Годерна.

– Не может быть! – воскликнул Борис.

Графиня окинула его внимательным взглядом.

– О, мессир Конрад стал бледнее полотна!

– Я знал эту девицу.

– И не только знал, – сказала Годерна с укором. – По слухам она была в тебя влюблена. И, кажется, эта любовь была взаимной.

– Как Агнесса пропала? – нетерпеливо спросил Борис.

Графиня рассказала ему о посещении Агнессой Иерусалима пять лет назад, закончив повествование словами.

– Граф Тулузский должен был помочь ей сесть в Яффе на корабль, но внезапно скончался в Кесарии. Когда Агнесса не вернулась в Иерусалим, мы решили, что она самостоятельно покинула Святую землю, присоединившись к паломникам-франкам. Но спустя два года к нам прибыл из Тулузы один знатный рыцарь, и от него мы узнали, что девица де Тюренн так и не появилась у себя на родине. Она пропала, исчезла, как дым. Должно быть, Агнессу в Яффе похитили сарацины, воспользовавшись ее беззащитностью. Помоги Боже, бедняжке! Страшно подумать, какова ее судьба.

Борис оцепенел, в горле у него встал ком, а в голове больно стучала мысль:

«Я виновен в том, что случилось с Агнессой! Кабы мне удалось ее удержать возле себя, ничего худого с ней не случилось бы».

Между тем начали сгущаться сумерки, и погода заметно испортилась. Все усиливающийся ветер швырял соленые брызги, волны за бортом вздыбливались, палуба ходила ходуном под ногами.

Закутавшись в плащ, Годерна сказала:

– Я пойду в каюту.

– Ступай! – отозвался Борис. – А я побуду здесь.

Графиня была недовольна, но постаралась скрыть свое недовольство. Она ушла с палубы, а Борис еще долго стоял, устремив невидящий взгляд вдаль и не обращая внимания на пронизывающий ветер. Только, когда совсем стемнело, он, наконец, осознал, что промерз до костей. Годерна уступила ему часть своей каюты, к чему отнеслись равнодушно и капитан судна, и моряки, и слуги, ибо все они привыкли к образу жизни любвеобильной графини. Сам Борис еще вчера не имел ничего против тесного общения с горячей вдовушкой, теперь же он обрадовался, тому, что Годерну начали мучить вызванные качкой приступы дурноты. Расстелив на полу плащ, Борис лег, но так и не уснул, а всю ночь думал об Агнессе. Графиня тоже долго не засыпала: она ворочалась, издавала стоны, шумно вздыхала. Когда на рассвете Годерна забылась сном, Борис осторожно выскользнул из каюты и принялся шагать по палубе. Пока он ходил туда-сюда, моряки с удивлением взирали на знатного рыцаря, поднявшегося без всякой нужды в такую рань.

«Не уберег я свою ладу от несчастья, – с горечью думал Борис и тут же в нем просыпалась надежда. – А почто с Агнессой обязательно должна была случиться беда? Она могла стать черницей не в своей отчизне, а на Святой земле. А что вестей никому о себе не подала, так, по сути, ей и подавать-то их некому. Родни-то у нее не осталось».

В отчаянье человек готов поверить во что угодно: вот и Борис цеплялся, как за соломинку за свою в общем-то маловероятное предположение, ибо мысль о похищении Агнессы рождала у него желание прыгнуть за борт. Он продолжал бродить по палубе, пока не наткнулся на Лупо, выползающего с посеревшим лицом из трюма.

– Что, худо тебе, Лупошка? – спросил Борис с сочувствием.

– Ой, худо, мессир Конрад! – застонал Лупо. – Лучше одному сражаться с сотней сарацин, чем прыгать по волнам на этом паршивом суденышке! Дьявол и преисподняя! Когда, наконец, кончатся мои мученья?

Из трюма появился Фотий, выглядевший гораздо бодрее своего друга.

– Дать тебе, Лупошка, воды? – заботливо предложил музыкант.

– Принеси лучше вина, – попросил Лупо.

– А тебе хуже от него не станет? – обеспокоился Фотий.

– Хуже не бывает.

– Принеси ему вина, – велел Борис флейтисту.

Тот полез обратно в трюм.

– Он почему-то не страдает от качки, – завистливо пробормотал Лупо, когда музыкант исчез в люке.

Борис пожал плечами.

– Я тоже не страдаю.

Лупо злорадно хмыкнул:

– Зато дорифоры страдают, – злорадно хмыкнул Лупо. – В моем нынешнем положении меня это радует. Лежат они все трое и стонут, будто прощаются с жизнями.

Борису было не до дорифоров. Вздохнув, он тихо сказал:

– Я, Лупошка, узнал кое-что об Агнессе.

– Об Агнессе де Тюренн? – встрепенулся Лупо. – Где она? Что с ней?

Борис пересказал все, что ему сообщила графиня Триполийская.

– Раны Христовы! – воскликнул Лупо, забыв о своих страданиях. – Помоги ей Господи, Дева Мария и все святые угодники! Но куда же она могла деться?

Борис в ответ только развел руками. Он не стал делиться с Лупо своими предположениями, потому что у него не было на это сил.

А Лупо продолжал стенать:

– Боже милосердный! А я был уверен в том, что малютка де Тюренн пребывает в одном из тулузских монастырей, вдали от всех бед, которыми была полна ее прежняя жизнь!

Хотел он этого или нет, но в его последних словах прозвучал упрек. Впрочем, Борис и сам чувствовал себя виновным в бедах свой бывшей возлюбленной.

– Ладно, Лупошка! Нам остается только молить об Агнессе Господа.

Из трюма появился Фотий с глиняной кружкой в руках.

– Дай мне, – повелительно сказал Борис.

Он выпил почти все вино, оставив Лупо лишь пару глотков, затем завернулся в плащ и опять принялся мерить шагами раскачивающуюся палубу.