Текст книги "Путь к своему королевству"

Путь к своему королевству
Вера Гривина

© Вера Гривина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Когда венгерский король Кальман Книжник11
  Кальман Книжник – венгерский король из династии Арпадов (1096 – 1116).


[Закрыть] изгнал свою беременную жену, королеву Евфимию, несправедливо обвинив ее в измене, она была вынуждена вернуться к отцу, князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху в Киев, где родила сына Бориса. Отвергнутый ребенок царственного отца, будучи человеком талантливым и честолюбивым, решил добиваться несправедливо отнятого у него венгерского трона. Однажды Борис приблизился к своей цели, как никогда, но коварное предательство служивших ему наемников, едва его не погубило. В конце концов, он оказался среди крестоносцев французского короля Людовика VII и двинулся вместе с ними в Святую землю, чтобы попросить у Господа благословения. В этом походе Борис нашел себе верного слугу Лупо (бывшего шута короля Людовика), познал настоящую любовь и обрел врага – рыцаря из Эдессы по имени Бруно. Однако до Иерусалима отвергнутый сын короля Кальмана не добрался. Он отправился в Константинополь, где был милостиво принят византийским императором Мануилом, у которого имелось немало претензий к сидевшему на венгерском престоле венгерскому королю Гёзе II. Борису была обещана помощь в завоевании вожделенной им короны, а порукой этого стал его брак с племянницей императора.

Волей случая возлюбленная претендента на венгерский престол, Агнесса де Тюренн, оказалась вместо родной Тулузы в Галицком княжестве и стала женой замечательного человека – боярина Любима Радковича. Когда выяснилось, что она беременна от Бориса, ее муж согласился признать ребенка своим.

Жизнь рыцаря Бруно тоже изменилась: он покинул христианский Восток и поступил на службу к венгерскому королю. Жена Гёзы, королева Фружина, предполагала когда-нибудь воспользоваться ненавистью рыцаря из Эдессы к сопернику ее мужа.

Ничего не зная ни об Агнессе, ни о Бруно, Борис по-прежнему мечтал о венгерской короне. Однако несколько лет обстоятельства складывались так, что византийскому императору было не до венгерских дел. Почти сразу после победы над половцами Мануилу пришлось вступить в войну с сицилийским королем Рожером, захватившим остров Корфу и разорившим дотла несколько греческих городов. Когда же император с помощью венецианской флотилии победил своего заклятого врага, тот в отместку отправил свои корабли к Константинополю. Сицилийцы уничтожили несколько богатых имений в окрестностях столицы империи, обстреляли стрелами Влахернский дворец22
  Влахернский дворец – дворец, расположенный на берегу бухты Золотого Рога, принадлежавший константинопольским императором и ставший с конца XI века их основной резиденцией.


[Закрыть], после чего с чувством выполненного долга убрались прочь.

А вскоре случилась еще одна осада с моря, когда спокойствие греков потревожили их недавние союзники – венецианцы, недовольные тем, что их лишили торговых привилегий. Но, счастью жителей Константинополя, венецианский флот удалось не подпустить к городу.

Борис служил византийскому императору, принимая участие и в войне против короля Рожера, и в защите Константинополя от венецианцев. Сын короля Кальмана терпеливо ждал своего часа, но время шло, а Мануилу было все некогда заниматься венгерскими делами. Только на исходе четвертого года пребывания Бориса при византийском дворе он, наконец, приблизился к своей заветной цели.

Глава 1
Грядет война

Однажды в конце зимы император собрал в Золотом зале совет, на котором присутствовали, кроме членов синклита33
  Синклит – византийский сенат, совещательный орган при императоре.


[Закрыть] и патриарха, еще и известные военачальники. Бориса тоже позвали.

Как оказалось, пришли важные известия из Сербии. Брат покойной венгерской королевы Илоны, жупан44
  Жупан – князь у сербов.


[Закрыть] Урох II, опираясь на помощь своего племянника, венгерского короля Гёзы, поднял восстание против протектората Византийской империи. Мятежного жупана поддержали далеко не все сербы, ибо многие из них предполагали, что помощь Гёзы может обернуться присоединением Сербии к Венгерскому королевству.

Обо всем этом Мануил рассказал на совете. А закончил он свою речь словами:

– Если дозволять Гёзе подбрасывать дрова в костер сербской смуты, то запылает весь Гем! Нам надо идти на венгерского короля войной.

Немедля был разработан план похода. Императорскому войску предстояло совершить бросок в Сербию, подавить там восстание и двинуться к границам Венгерского королевства. После обсуждения деталей предстоящего предприятия Мануил отпустил всех, кроме Бориса.

– Возможно скоро ты станешь королем, – сказал император, оставшись наедине с претендентом на венгерский трон. – Мы накажем Гёзу за поддержку врагов Ромейской империи55
  Ромейской (то есть римской) греки называли в Средние века Византийскую империю, поскольку считали ее наследницей древней Римской империи.


[Закрыть]. А нашим союзником в этом будет архонт66
  Архонт – начальствующий: так в Византии называли иноземных правителей.


[Закрыть] Галича – я завтра же отправлю к нему своих послов.

Борис сомневался в осуществлении столь удачного плана, поскольку знал по собственному опыту, сколь ненадежный союзник галицкий князь. Он выразил эти сомнения вслух.

– А я ему от твоего имени дам обещания, – ответил Мануил. – Сейчас главное – уговорить его нам помочь, а потом всякое по воле Всевышнего может случиться.

Он намекал на то, что престарелый и часто болеющий Владимирко Володарьевич вряд ли долго проживет, а перед его сыном Борис уже не будет иметь никаких обязательств.

Они обсуждали предстоящий поход еще полчаса. Когда Борис после беседы с императором вышел из дворца, он досадливо поморщился. Погода успела испортиться: выглянувшее утром солнце скрылось за набежавшими тучами, и подул холодный ветер.

– Наказанье Божье – здешняя зима, – проворчал Борис.

Тем не менее он решил погулять по саду, чтобы немного разобраться в своих чувствах и мыслях. Общаться сейчас ему не хотелось ни с кем, кроме, разве что, Лупо.

«Куда он запропастился?» – подумал Борис.

И тут же из-за кустов ладанника послышалось хихиканье женщины.

– Лупошка! Это ты там? – окликнул Борис.

– Я, мессир, – откликнулся знакомый голос, и через пару мгновений появился Лупо.

– Одной красотке захотелось со мной потолковать – сказал он, улыбаясь.

– И не лень тебе в такой холод толковать с красотками? – усмехнулся Борис.

– Меня моя жаркая кровь греет.

– Смотри не сгори.

Они углубились в сад. Шагая по тропинке, Борис делился со своим верным слугой последними новостями. Лупо слушал молча и только иногда озабоченно кивал. Оба они не проявляли каких-либо сильных эмоций, ибо понимали, что еще рано радоваться или печалиться: предстоящий поход мог по-всякому обернуться.

В одном из находящихся в саду гротов Борис и Лупо увидели недавно вернувшегося из Киликии Андроника Комнина. Двоюродный брат императора сидел, закутавшись в меховой плащ, на стуле, а перед ним стояли два поющих евнуха и играющий на цимбале хорошенький отрок. Борис поспешил пройти мимо грота.

– Говорят, в Киликии Андроник Комнин пятился от неприятеля, как рак, – заметил Лупо.

– Да, он отступал и перед армянами, и перед турками, – подтвердил Борис.

При дворе уже вовсю обсуждали военные поражения Андроника Комнина, из-за которых собственно он и был отозван императором в Константинополь. Ходили впрочем, еще слухи, что Мануил был недоволен не столько неудачами своего двоюродного брата на поле брани, сколько его попытками завязать тайные сношения с конийским султаном. Как бы там ни было, хотя Андроника Комнина и вернули ко двору, прямых обвинений ему не предъявили.

– А еще есть слух, что Андроник Комнин опять завел шашни с сестрой мадам Анны, – проговорил Лупо.

Борис нахмурился.

– Это правда. Моя теща, Ирина, уже жаловалась мне на Евдокию. Эта дура не понимает, что Андроник связался с ней, чтобы позлить Мануила.

Лупо развел руками.

– Увы! Влюбленная женщина не способна слышать разумные речи. Мадам Евдокия будет цепляться за своего соблазнителя, пока он сам ее не бросит. Тогда она горько заплачет.

– Ну, и поделом будет Евдокии, – заворчал Борис. – Муж ее тоже имеет, что заслужил: ему надо было вовремя жену обуздывать. А жаль мне одну Ирину.

– Много дочерей – беда, – философски изрек Лупо. – И дважды беда, если они красавицы.

Борис молча с ним согласился. Действительно, все четыре дочери его тещи были красавицами и только две из них имели хорошую репутацию – Анна и вышедшая замуж за австрийского маркграфа Генриха Язомирготта Феодора. Что касается дух старших дочерей Ирины, то Мария, жена Федора Даосита, все еще находилась в любовной связи с императором, а Евдокия сходила с ума по Андронику Комнину.

– Андроник из кожи вон лезет, чтобы хот в чем-то сравняться с Мануилом, – едко заметил Борис. – Пока что у него это получается только в любовных делах.

Оглядевшись по сторонам, Лупо сказал шепотом:

– Андроник Комнин слишком интриган, чтобы стать хорошим правителем.

– У тебя, Лупошка, слова, как стрелы – разят наповал.

– Не зря же я был шутом при короле.

Продрогнув, Борис закончил прогулку. Дома он узнал от слуг о визите тещи.

– Я ей всегда рад, – сказал он без малейшего лукавства.

Отношения с Ириной стали для него особенно ценными после того, как два года назад внезапно умерла Зоя. Теперь теща была для Бориса, по сути, единственным при константинопольском дворе человеком, которому он мог доверять без опаски.

Так как Ирина находилась в покоях дочери, Борис тоже направился туда. На лестнице он встретил грудастую няньку, спускающуюся по ступенькам с господским сыном на руках. Трехлетнего мальчика звали Кальманом так же, как и его деда. Скрепя сердце, Борис дал это имя сыну, поскольку не мог не исполнить просьбу своей матери, несчастной королевы Евфимии.

Белокурый, кареглазый малыш при виде отца радостно загукал и потянулся ручки. Потрепав сыну волосики, Борис строго спросил у няньки:

– Куда ты его несешь?

– Госпожа велела мне убрать мальчика от нее подальше, мой господин, – ответила женщина. – Ребенок расшумелся, а у нее болит голова.

Борис рассердился на жену:

«Что она за мать, коли ей дите досаждает?»

Он был недоволен ею и за Кальмана, и за то, что она принимает свою мать не в парадной гостиной, и за прочие накопившиеся мелочи. Анна давно раздражала мужа. Родив сына, она сильно располнела и потеряла вместе с девичьей стройностью всю свою прежнюю живость. Борис все чаще испытывал к жене отвращение и все реже делил с ней постель. Он начал изменять Анне уже через год после свадьбы, а последние время нашел себе постоянную любовницу – вдову навклера77
  Навклер – византийский судовладелец, занимавшийся, как правило, и торговлей.


[Закрыть] по имени Дросида, тридцатилетнюю красавицу веселого нрава и бурного темперамента.

Целые дни Анна проводила на широком турецком диване, в одном из своих покоев. Именно там Борис рассчитывал найти ее и на сей раз, в чем не ошибся. Из-за двери покоя он услышал голоса тещи и жены.

– Ты ведешь себя, как последняя дура, – отчитывала Ирина свою дочь. – Борис не самый плохой муж, и с ним можно быть счастливой.

Анна обиженно всхлипнула:

– Как быть счастливой, если муж не желает делить со мной постель и завел любовницу?

– Почти у всех мужей есть любовницы, – уверенно заявила Ирина. – Их нет только у тех мужчин, которые уже и жен не в состоянии ублажать.

– Но мой-то муж не желает меня ублажать, – напомнила матери Анна.

– А по-твоему это для него большое удовольствие? Признайся мне, часто ли ты совершаешь омовение? А благовониями когда тебя в последний раз натирали? Разве неряха и лентяйка может быть желанной мужчине?

Борис осторожно отошел от двери, решив, что, пожалуй не стоит прерывать беседу матери с дочерью. Хотя вряд ли из наставлений Ирины выйдет толк: Анна по-прежнему будет часами валяться на диване, поедать горы сладостей и заплывать жиром.

Ирина догнала зятя на лестнице.

– Ты отобедаешь с нами? – спросил Борис после того, как они любезно поздоровались друг с другом.

Она вздохнула с сожалением:

– Прости, но сегодня я ожидаю к обеду Палеологов.

Проводив тещу до носилок, Борис подумал:

«Нет у меня желания трапезничать вдвоем с женой. Навещу-ка я лучше Дросиду».

На террасу вышел Фотий. За прошедшие годы он мало изменился: разве что немного возмужал. Музыкант по-прежнему мечтал вернуться на родину, но это было не так-то легко. Люди, отправлявшиеся из Константинополя на Русь либо почему-то не желали брать с собой молодого человека, либо требовали с него слишком большую плату, либо не вызывали доверия. Но Фотий не оставлял своих надежд.

– Возьми свою дуду и ступай со мной, – велел Борис флейтисту.

– Слушаюсь, – отозвался тот с поклоном и бегом бросился исполнять повеление.

Когда Фотий вернулся, так и не повидавшись с женой, отправился к любовнице.

«Зачем лишний раз врать и оправдываться. Анна по любому догадается, куда я пошел».

Глава 2
Пьяный поход

Служба Бруно венгерскому королю началась с того, что он отличился в стычке на границе с Чехией. Затем рыцарю из Эдессы было доверено возглавить войско, которое Гёза послал Изяславу Мстиславовичу, потерпевшему поражения от Юрия Владимировича Долгорукого. Вернув брату своей королевы Киев, Бруно получил за это награду: Фружина самолично сосватала за него единственную дочь и наследницу недавно умершего феодала средней руки из-под города Унгвара. Таким образом за короткий период времени рыцарь смог получить то, чего более всего хотел иметь – замок и слуг.

Место, где теперь находились владения Бруно, совершенно не походило на его родину. Особенно его, привыкшего к простору, раздражал и пугал густой лес. А еще рыцарю из Эдессы летом не хватало солнца, а зимой не нравился снег. Но ему приходилось приучать себя к мысли, что именно в этих краях он проведет остаток жизни.

Зато с живущими в окрестностях Унгвара людьми Бруно поладил на удивление быстро. Это были славяне, которые сами себя называли русинами, а для венгров были «рутенами». Русины приняли христианство от константинопольских миссионеров и наотрез отказывались переходить в латинство, к чему Бруно отнесся спокойно, поскольку он привык к веротерпимости в родном Эдесском графстве, где вместе жили приверженцы трех христианских церквей – римской, греческой и армянской. Рыцарю нравилось, что русины трудолюбивы, понятливы и могут быть неплохими воинами, а на их религиозные предпочтения он не обращал никакого внимания.

Не успел Бруно толком освоиться в новой обстановке, как ему вновь пришлось отправиться на Русь, где Юрий Долгорукий согнал в очередной раз племянника с киевского княжения. Благодаря подоспевшей из Венгерского королевства помощи, Изяслав Мстиславович победил противника, после чего Бруно с чувством исполненного долга вернулся под Унгвар. И тут рыцарь из Эдессы несколько растерялся: слишком чуждой ему показалась жизнь, которую он теперь должен был вести. Замок Бруно находился в селе Дашево, расположенным почти у самой границы с Галицким княжеством, но, хотя галицкий князь и враждовал с венгерским королем, рыцарь не мог нападать на теперешних своих соседей столь же бесцеремонно, как на подданных конийского султана. Новые вилланы Бруно были в основном земледельцами и ремесленниками, а с этой категорией людей он прежде общался редко. На счастье рыцаря его жена оказалась весьма предприимчивой женщиной. Оставив ей все заботы по хозяйству, Бруно занялся обучением ратников. Еще он подумывал построить из камня новый замок, ибо деревянные стены казались ему слишком уж ненадежными.

В один из дней к Бруно прибыл королевский гонец. Надо было опять идти на Русь, где продолжалась война Изяслава Мстиславовича с неугомонным Юрием Долгоруким. Бруно был рад этой новости, так как он уже начал тосковать по войне.

За помощью к королю прибыл сын Изяслава Мстиславовича, двадцатипятилетний переславльский князь Мстислав. В это время Гёза сам находился в преддверии войны с византийским императором. Посланный к венгерскому королю сын Изяслава Мстиславовича, однако настойчивые просьбы королевы Фружины возымели действие: на Русь было послано небольшое, кое-как собранное войско.

Едва воины двинулись в путь, как среди них началась беспробудная пьянка. Пили даже днем, а во время ночной гульбы ратников дрожали все окрестности. Князь Мстислав и находящийся при нем киевский боярин Иван Воитишич пытались увещевать воинов, но те продолжали пьянствовать. Трезвыми оставались только люди Бруно, ибо он сумел за весьма небольшой срок приучить их к железной дисциплине. Неудивительно, что князь Мстислав доверил свою охрану именно отряду из-под Унгвара.

Однажды вечером все было как обычно: едва заполыхали костры, тут же появилось вино, и спустя час лагерь наполнился пьяным гомоном. Воины пели песни, пускались под звуки свирели в пляс, громко бранились и дрались по самому незначительному поводу.

Князь Мстислав и охраняющий его отряд расположились в стороне от этого веселого пира. Выставив сторожевые посты, Бруно каждые полчаса их проверял. Уже когда совсем стемнело, он, проходя мимо шатра Мстислава, услышал голоса самого молодого князя и боярина Ивана Воитишича.

«Почему они не спят? – подумал Бруно. – Впрочем, в таком шуме трудно уснуть. Похоже, эти пьяницы до утра не угомоняться, а завтра мы опять отправимся в путь не раньше полудня».

Он прислушался к беседе. Князь и боярин говорили, конечно же, по-русски, но Бруно уже неплохо понимал этот язык.

– Своих выпивох в Киеве хватает, а мы еще приведем, – ворчал Иван Воитишич. – Не скажет нам спасибо Изяслав Мстиславович за пьяных ратников, чтоб они вином подавились.

– Как же быть? – жалобно спросил Мстислав.

– Вести сие воинство дальше. Пущай князь полюбуется той помощью, кою ему оказал король угорский, чтоб ему так помогали. Вот уж не думал, что угры88
  Угры – венгры.


[Закрыть] такие пьяницы беспробудные.

– Брунаш и его люди, слава Богу, не пьют вина, – сказал князь.

– Так они и не угры, – напомнил боярин.

Беседа прервалась, и Бруно хотел уже уйти, но тут Иван Воитишич произнес его переделанное на местный лад имя:

– Брунаш не из немцев ли будет?

– Нет, он – франк, – ответил Мстислав.

– Ишь, ты! В Киеве у нас всякий народ живет, а вот франков я не видывал. Может, они в Галиче есть, у Владимирка Володарьевича?

– Ты не поминал бы галицкого князя, на ночь глядя, – промямлил Мстислав.

Иван Воитишич согласился:

– Что верно, то верно – нельзя поминать лихо на сон грядущий. Прости меня, князь.

Бруно осторожно отошел от шатра и поплотнее запахнул плащ. Он отметил, что из лагеря уже не слышно ни песен, ни звуков свирели, ни громкой брани.

«Спать легли и опять не выставили сторожевых постов. Хотя, какой от сторожей толк, когда так напились, что не услышат и трубного гласа», – раздраженно думал Бруно, приближаясь к одному из своих постов.

Увлеченные беседой воины не услышали его шагов.

– Говорю тебе, боярыня Агния – ведьма, – доказывал ратник по имени Жданко. – Иначе, чем она такую власть взяла над боярином?

Его собеседник хмыкнул:

– А ты не знаешь, коим местом берут бабы над нами власть?

Бруно догадался, о ком идет речь. Неподалеку от его села Дашева, находилось в Галицком княжестве село Радимычи, принадлежащее боярину Любиму Радковичу. Бруно никогда этого боярина не видел, но был много о нем от собственных слуг слышал. Больше всего обсуждали, что Любим Радкович, будучи уже в почтенном возрасте, привез себе из-за моря молодую жену, и что у них родилось двое детей. Бруно нисколько не занимали обстоятельства семейной жизни галицкого боярина, зато весьма интересовали слухи о его богатстве. Рыцарь мечтал когда-нибудь поживиться у соседа.

– Сие место у баб одинаковое, да токмо… – заворчал Жданко.

Бруно вышел из темноты.

– Хватит вам болтать! – велел он вытянувшимся перед ним ратникам.

Его не покидало предчувствие приближающейся беды.

«Мне так же неспокойно бывало перед нападением сарацин», – успел подумать он прежде, чем раздался громкий крик с другого сторожевого поста.

Именно в эту ночь на беспечных венгров решил напасть союзник Юрия Владимировича Долгорукого, галицкий князь Владимирко Володарьевич, давно прознавший и про движущееся к Киеву войско, и про то, что в нем твориться. В разгар шумного веселья лагерь был тихо окружен, а когда пьяные воины уснули, на них из ночной тьмы налетели галицкие дружинники, убивая, как спящих, так и успевших проснуться. Никто из венгров не сумел оказать сопротивление, лишь некоторые из них, мгновенно протрезвев, пытались спастись бегством, но их настигали. По освещенному горящими факелами и пылающими шатрами лагерю метался верхом на белом коне возбужденный князь Владимирко Володарьевич.

– Бейте! Всех бейте! Бейте! – кричал он и сам рубил мечущихся в отчаянье людей.

Галицкие дружинники не заметили князя Мстислава, поскольку и он сам, и его окружение, и охраняющий их всех отряд Бруно находились в довольно-таки укромном месте, среди густых кустов и высоких деревьев. Бруно из-за своих дурных предчувствий велел оставить часть коней под седлами. Во время нападения Мстислав выбежал из шатра, а следом за ним появился Иван Воитишич. На князе были только нижняя рубаха, штаны и сапоги. Боярин успел натянуть на тело кольчугу и нахлобучить на голову шлем.

– Что делать? – спросил дрожащим голосом Мстислав у Бруно.

– Утекать, – не колеблясь, ответил тот.

Мстислав, Иван Воитишич и Бруно вскочили на коней. Ратники сделали то же самое. И отряд понесся во весь опор сквозь ночную тьму – прочь от верной гибели.

К рассвету беглецы преодолели немалое расстояние. Вид у всех был жалкий. Полуодетый князь Мстислав исцарапал себе в кровь лицо. Иван Воитишич потерял во время бешеной скачки шлем, и седые волосы боярина торчали в разные стороны. А большинству ратников приходилось тратить немало сил, чтобы удержаться на неоседланных конях. Лучше всех выглядел Бруно: он скакал в полном боевом облачении на вороном жеребце.

Миновав лес, отряд выехал на склон холма. Внизу была долина, а в ней расположились лагерем какие-то воины.

– Там отец мой, князь Изяслав! – радостно воскликнул Мстислав.

Иван Воитишич широко перекрестился.

– Слава тебе, милостивый Боже!

Это, действительно, был киевский князь Изяслав Мстиславович. Он с таким изумлением смотрел на приближающихся верховых, словно не мог поверить собственным глазам. Мстислав соскочил на землю, обнял отца и поведал ему о том, что случилось ночью. На киевского князя рассказ сына произвел удручающее впечатление.

– Вот вам и помощь от свояка, – процедил он сквозь зубы и добавил крепкое ругательство.

Иван Воишетич кряхтя слез с коня и низко поклонился.

– Не вели казнить, князь! Прости ради Христа!

– Твоей вины нет, боярин, – сердито отозвался Изяслав Мстиславович. – Ты же уграм вино в глотки не заливал.

Он принялся выспрашивать у боярина подробности ночного нападения.

Тем временем весть о случившейся беде разлетелась по лагерю, и вокруг отряда Бруно собралась толпа. Дружинники киевского князя глядели на прибывших людей кто с сочувствием, кто с недоумением, а кое-кто и со злорадной усмешкой. Некоторые негромко обсуждали позорный разгром венгров.

Растолкав дружинников, появился младший брат Изяслава Мстиславовича, Владимир, бывший берестейский князь, получивший недавно в правление Дорогобуж.

– Братец Мстислав! – закричал он с поддельной радостью в голосе и бросился обнимать племянника.

Затем дорогобужский князь критически оглядел незадачливого родича.

– Я гляжу, ты почитай в исподнем от галичан утек.

Покраснев до корней волос, Мстислав проворчал:

– А ты вспомни, как сам от князя Юрия Владимировича утекал.

Нетрудно было догадаться об истинных отношениях между сыном и братом Изяслава Мстиславовича. Оба они видели друг в друге соперников за киевское княжение. Дядя будучи на пять лет моложе племянника, считался по иерархии старшим, однако в борьбе за Киев немалое значение имело мнение тамошних бояр, а те могли предпочесть Мстислава.

После обмена колкостями молодые князья заговорили о семейных делах. Переславльский князь спросил:

– Что там с моей княгиней Агнией Болиславной?

– Здрава твоя княгиня, – ответил дорогобужский князь.

– А твоя Марья Стефановна здрава ли?

– Не хворает, слава Богу.

Оба молодых князя недавно женились. Мстиславу отец выбрал в жены младшую дочь покойного польского князя Болеслава Кривоустого, Агнешку. Владимиру сестра сосватала девицу из знатного венгерского семейства.

– А матушка твоя, Любава Дмитриевна, как поживает? – поинтересовался Мстислав с ухмылкой. – Цветет по-прежнему?

Владимир сделал вид, будто не заметил издевки племянника.

– Дай Боже, чтобы мы в ее летах так цвели и не завяли.

Бруно между тем все еще оставался в седле. Об этом человеке, спасшем от смерти князя Мстислава, все забыли, и он спокойно ждал, когда о нем вспомнят. Рыцарь исподтишка рассматривал князей. Пятидесятипятилетний Изяслав Мстиславович был невысоким и, несмотря на свой почтенный возраст, довольно подвижным, черты его лица не отличались выразительностью, зато глубокие темно-синие глаза приковывали к себе внимание. Мстислав перерос отца на целую голову да и в плечах был пошире, во всем же остальном походил на него. По поводу же белокурого красавчика Владимира у Бруно мелькнула мысль:

«На Востоке этот смазливый юноша обязательно понравился бы какому-нибудь сладострастному сарацину».

Наконец Изяслав Мстиславович обратился к рыцарю:

– Спасибо тебе за моего сына. Я обязательно награжу тебя. Покуда ступай отдыхать, а завтра поскачешь к королю угорскому с посланием.

Бруно молча поклонился.

– Князь Владимирко будет жестоко наказан за свое вероломство, – процедил Изяслав Мстиславович сквозь зубы.