Текст книги "Путь к своему королевству"

Глава 25
Новые заботы и старый враг

В конце лета венгерский королевский двор прибыл в Затмар – крепость в предгорьях Карпат, – где Гёзе понадобилось побывать, чтобы решить кое-какие проблемы, связанные с Трансильванией5151
  Трансильвания – историческая область, которая в наше время находится на северо-западе Румынии, а в Средние века входила в состав Венгерского королевства.


[Закрыть]. Условия там оказались самые отвратительные. Из-за ужасной тесноты приходилось спать на полу вповалку не только слугам, но и придворным. Опочивальня королевской четы походила на клетушку, а расположенную по-соседству детскую нельзя было назвать иначе, чем конурой. Фружина злилась из-за всех этих неудобств, но еще больше ее раздражала поведение мужа.

Среди прочих дел Гёза усиленно занимался налаживанием связей с молодым галицким князем, старательно, но безуспешно скрывая это от жены. Новая политика короля должна была обернуться его разрывом с киевским князем, о чем королева, конечно же, сожалела, но не настолько, чтобы не иметь сил с этим смириться. Выбирая между мужем и братом, Фружина без колебаний становилась на сторону мужа, ибо урок полученный ею тогда, когда она в первый раз потеряла красоту, не прошел для нее даром. Теперь, родив четверых детей, королева и вовсе распростилась с былой привлекательностью навсегда: ее расплывшаяся фигура потеряла форму, а лицо стало одутловатым. Гёза привык к такому облику жены, но от прежних чувств к ней в его душе, конечно же, не осталось и следа. Он по привычке спрашивал у нее совета, но делал это только тогда, когда считал нужным. Обижаясь на мужа, Фружина зачастую вымещала обиду на втором сыне Беле и дочери Эржебет, но никогда не срывалась на старшем сыне Иштвана и младшем – Гёзе, так как они были ее любимчиками.

Однажды ночью король долго не появлялся в опочивальне.

«Где он пропадает? – злилась Фружина. – Опять у него какие-то от меня тайны».

Гёза пришел за полночь, хмурый и озабоченный.

– Никак ты получил плохие вести из Галича? – ехидно поинтересовалась королева.

– Из Галича? – удивился король. – Почему именно из Галича?

Тут королеву прорвало, и ее накопившаяся обида разом выплеснулась на мужа:

– По-твоему я совсем поглупела? Ты ищешь дружбы с Ярославом Галицким и не желаешь знаться с моим братом, киевским князем!

Гёза виновато вздохнул:

– Я действительно хочу дружить с галицким князем, тем более, что и он того же желает. Пойми, дорогая, дружить с Галичем нам выгоднее, чем с Киевом…

– Пойму, если ты от меня не будешь скрывать правду, – перебила его королева. – Ведь я жена твоя, и должна мужу помогать. Ну, не желаешь ты дружить с Изяславом, так не дружи, только меня не обманывай!

– Прости, Фружина, – раскаялся Гёза. – Я думал, ты станешь отговаривать меня от союза с Ярославом…

Фружина с досадой опять прервала его:

– Мне муж дороже брата!

Гёза еще раз виновато вздохнул, затем сел рядом с женой на постель и, бросив косой взгляд на стену, отделяющую опочивальню от детской, заговорил шепотом:

– Бог с ними, с вашими князьями, не до них мне сейчас. Нынешним вечером я получил известие об ублюдке, называющем себя сыном короля Кальмана. Вроде бы он должен вскоре появиться в нашем королевстве.

– Как появиться? – подскочила королева.

– Под видом простого ратника, в свите возвращающегося на родину князя Сандомирского.

– Ничего не понимаю, – продолжала изумляться Фружина. – Куда Борис путь держит? В Сандомир? Зачем?

– Не имеет значения, куда и зачем он держит путь. Важно, что он окажется в нашем королевстве. Его нельзя отсюда выпустить живым.

– Нельзя, – согласилась королева. – Бориса надо обязательно схватить, а лучше убить прямо на месте.

– Надо, – хмуро согласился король.

– Кто же нам может помешать? – спросила Фружина, умеющая угадывать недомолвки мужа.

– Генрих Сандомирский! Боюсь, он бросится защищать ублюдка, не щадя собственной жизни.

– Зачем князю защищать Бориса?

– Он помешан на рыцарской чести. Представь себе, что будет, если наши люди убьют нечаянно Генриха. На меня мало того, что ополчатся польские князья, еще и их родственник, германский король может рассердиться. Мне, конечно, очень хочется избавиться от заклятого врага, но не так, чтобы нажить целую свору более опасных недругов.

Королева вынуждена была признать правоту мужа:

– Да, война с соседями – слишком высокая цена за гибель Бориса.

– Вот видишь!..

– Значит, надо сделать все, чтобы Борис умер, а Генрих остался живым. Неужели это невозможно?

Король тяжело вздохнул:

– Возможно, но трудно. Не всякому доверишь столь ответственное дело. Пожалуй, я пошлю за Растко…

– Зачем нам Растко? – встрепенулась Фружина. – Брунаш находится ближе к нам, и он ненавидит Бориса.

– Брунаш? – заинтересовался король. – Я как-то о нем позабыл. А между прочим у него будет отличный повод отплатить нам за оказанную ему недавно милость.

Около двух месяцев назад скончался один знатный и далеко не бедный муж, чьи владения находились в тех же местах, где и замок Бруно, только подальше от границы с Галицким княжеством. Поскольку наследников умерший не имел, встал вопрос, кому достанется его имущество. Фружина посоветовала мужу отдать все Бруно, как награду за преданную службу, ибо это будет выгодно самому Гёзе. Остальные претенденты на наследство покойника принадлежали к местной знати, чья верность всегда вызывала у венгерских королей сомнение; поддержка в народе давала возможность этим землевладельцам чувствовать себя достаточно независимыми, а богатство естественно увеличивало их независимость. Иное дело рыцарь из Эдессы: он был для окружающих его людей пришлым чужаком, и поэтому ему ничего другого не оставалось, как полагаться только на своего покровителя – венгерского короля. Гёза согласился с доводами жены, и Бруно разбогател.

– Да, он теперь может доказать нам свою преданность, – согласилась королева.

– Я пошлю за рыцарем, – добавил Гёза.

– Пошлешь утром, а теперь пора спать, – отозвалась Фружина и томно вздохнула.

Несмотря на то, что король заметно охладел к жене, ей все же иногда удавалось вызвать в нем сильное желание. Так случилось и на сей раз: не сказав больше ни слова, король поспешно стянул с себя одежду, потушил ночник и весь дрожа полез в постель.

Утром королевский гонец поскакал к Бруно. Рыцарь находился в своих новых владениях, осматривая их и строя планы на будущее. Больше всего его радовала возможность иметь большой отряд ратников, с которым не стыдно явится на любую войну. И вообще статус Бруно, конечно же, значительно теперь вырос. Прежде местная знать не очень-то жаловала рыцаря из Эдессы, теперь же к нему даже ишпан относился с большим почтением. А родовитые мужи, имеющие дочерей на выданье, намекали Бруно, что они не прочь с ним породниться, и каждый такой намек напоминал рыцарю об Агнессе. Эта женщина вновь стала его проклятием, ибо стоило ему о ней подумать, как он, вопреки собственной воле, представлял ее хозяйкой в своих замках. Некоторые жители принадлежащего Бруно села общались с соседями по ту сторону границы, поэтому рыцарь знал, что Агнесса живет почти постоянно в Перемышле, бывая в Радимычах наездами. Как бы там ни было, его мечты не могли воплотиться в реальность. Иногда, правда, рыцарю приходили в голову мысли о похищении желанной женщины, но он сразу же их отметал. Вряд ли это удастся сохранить в тайне, а при нынешних отношениях между венгерским королем и галицким князем оскорбление вдовы знатного галичанина неминуемо повлечет за собой жестокую кару.

Когда владения Бруно расширились, он сразу же перебрался из Дашева в только что доставшееся ему село на реке Латарице, для чего предлогом стала ускорение постройки в приграничье каменного замка, но главная причина спешного переезда рыцаря была такова – он надеялся на новом месте реже вспоминать об измучившей его женщине. Однако, увы, хотя днем Бруно, занятый делами, не думал об Агнессе, она продолжала сниться ему почти каждую ночь. Поэтому приезд королевского гонца был воспринят им с воодушевлением. Рыцарь сразу же помчался в Затмар.

Король и королева приняли его в самом просторном покое замка. Гёза, сидя на скамеечке у камина, потягивал вино из серебряного кубка. Фружина вышивала в кресле.

– Долго же ты добирался, – проворчал король, когда рыцарь вошел и поклонился.

Хотя упрек был несправедливый, Бруно не стал оправдываться, а только сказал:

– Я прибыл, как смог.

– То-то и оно, что, как смог, – забубнил Гёза. – А нам сейчас нужен человек, способный совершить невозможное.

Бруно вновь отвесил поклон.

– Что угодно моему королю и моей королеве? Я сделаю для них даже то, что невозможно.

– Такое рвение похвально, – подала голос королева.

– Мы хотим, чтобы ты уничтожил нашего врага, – продолжил король. – Скоро в наше королевство тайно прибудет ублюдок, называющий себя сыном короля Кальмана.

– И он на это решится? – удивился рыцарь.

– Решится, – ответил Гёза. – Достойные доверия люди сообщили мне, что этот выродок будет сопровождать князя Сандомирского под видом простого ратника.

– Ты должен убить Бориса, – опять вмешалась королева. – Но тебе ни в коем разе нельзя навредить ни князю Сандомирскому, ни кому-нибудь из его людей.

– Я сделаю все, что мне велят, клянусь своим Спасением, – пообещал Бруно.

После того, как он встретился в галицком княжестве с Агнессой, ненависть к непризнанному сыну короля Кальмана вспыхнула в его душе с новой силой. Этот человек владел женщиной, которой Бруно безуспешно добивается, мало того – она его любила, поэтому он должен был умереть.

– Убей нашего врага! – воскликнул Гёза. – Избавь нас, наконец, от ублюдка возомнившего себя Арпадом, и твой король в долгу перед тобой не останется! Я не пожалею для тебя ни земель, ни золота! Ты станешь одним из главных вельмож королевства!

Бруно поднял правую руку и поклялся своей честью в том, что сотрет с лица земли самозваного короля Кальмана.

Король удовлетворенно кивнул.

– Я верю тебе. Бери с собой столько людей, сколько хочешь, и нынче же отправляйся на поиски самозванца. Ступай!

Когда Бруно вышел, Фружина сказала:

– Брунаш постарается выполнить свою клятву.

– Дай-то Бог! Дай-то Бог! – пробормотал Гёза.

Глава 26
Моркер

Из-за возникших в пути непредвиденных трудностей отряд, возглавляемый Генрихом Сандомирским только к осени добрался до болгарского города Тырнова. Едва путники двинулись дальше, начался бесконечный дождь. Тучи словно устроили погоню друг за другом: не успевали уйти одни, как набегали другие и выливали новый ливень на не успевшую просохнуть землю. Казалось, этому не будет конца.

Князь Сандомирский застрял вместе со своим отрядом в придорожной харчевне. К исходу третьего дня настроение у всех совершенно испортилось, и, когда поздним вечером путники сели ужинать за длинный, грубо сколоченный стол, выглядели они подавленными. Генрих даже не прикоснулся к пище: он о чем-то думал, устремив взгляд куда-то в одну точку. Борис досадливо ковырял ложкой в похлебке. Воины и слуги князя тоже жевали нехотя. Тамплиеры сидели, тесно прижавшись друг к другу, словно чуяли опасность. Редко молчавший Лупо не произнес за этот вечер ни слова. Фотий дрожал и простужено шмыгал носом. Лишь сопровождающие Бориса три ратника из императорской гвардии уплетали за обе щеки нехитрую еду и громко переговаривались между собой на своем языке. Кроме князя Сандомирского, Бориса и их людей, иных постояльцев в харчевне не было.

Лупо все-таки не вынес молчания.

– Я слышал, что в Англии почти всегда идут дожди, – пробормотал он себе под нос.

– Ну, и что? – недоуменно спросил Борис.

– Вот поэтому кельты и такие довольные, – отозвался Лупо, кивнув в сторону императорских гвардейцев.

– Ну, и жили бы они у себя на родине.

Лупо покачал головой.

– С тех пор, как на английском троне утвердились потомки Вильгельма Завоевателя, положение у кельтов незавидное. Сейчас там в чести нормандская и анжуйская знать, а правнуки прежних английских владетельных сеньоров вынуждены искать себе службу в других землях.

– Моя бабка была дочерью последнего кельтского короля, – заметил Борис.

– Кельты очень удивились, узнав, что мессир Борис – правнук глубокочтимого ими короля Гарольда, – сообщил Лупо.

– А кто им сказал об этом?

– Я.

– Зачем?

– Дабы они не навредили моему господину.

Борис пожал плечами и принялся молча жевать кусок лепешки с сыром. Опасения Лупо начинало его раздражать.

«Прежде Лупошка не был таким боязливым, а нынче его будто подменили. Все ему мнится, будто бы меня на верную гибель послали. А может, Мануил вовсе и не желает меня губить?»

После ужина путники стали располагаться на ночлег. В этой жалкой харчевне постояльцы спали там же где и ели, а постелью для них служила принесенная хозяином и хозяйкой солома. Лишь для Генриха и Бориса нашлось отдельное помещение – крохотная чердачная каморка.

Сразу же после ужина князь Сандомирский поднялся наверх. Борис тоже шагнул было к лестнице, но его неожиданно остановил один из кельтов, белокурый и рослый мужчина лет около тридцати, по имени Моркер.

– Я недавно был в конюшне, – тихо сказал кельт. – Мне показалось, что с твоим, милорд, конем что-то не в порядке.

– Что с ним?

– Я не понял. Нам вдвоем стоит на него посмотреть.

Похоже, Моркер хотел поговорить наедине со своим высокородным попутчиком, а конь был просто поводом, чтобы выйти из харчевни. Борис внимательно глянул на человека, желающего, судя по всему, сообщить ему что-то важное. У Моркера было суровое, испещренное шрамами лицо с почти бесцветными глазами и большим носом. Борис давно обратил внимание на этого кельта, потому что Моркер, в отличие от двух своих товарищей, во-первых, довольно прилично владел греческим языком; и, во-вторых, имел повадки, по которым нетрудно было догадаться о его знатном происхождении.

– Пойдем, – сказал Борис.

Вместе с Моркером он направился из харчевни. Лупо двинулся было за ними, но Борис знаком остановил его.

На улице по-прежнему лил дождь. Все вокруг тонуло в почти непроницаемой тьме, и нельзя было разглядеть ничего, кроме каких-то неясных силуэтов. В такую ненастную ночь даже охранявшие харчевню собаки куда-то попрятались, напоминая о себе лишь редким ленивым лаем.

Спотыкаясь и чертыхаясь, Борис вслед за Моркером добрался до конюшни. Там было тепло, привычно пахло навозом, конским потом и соломой.

Борис заметил с усмешкой:

– Здесь даже лучше, чем в нашей с Генрихом конуре: по крайней мере теплее.

Моркер не отозвался на эти слова. Громко сопя, он стряхивал с себя дождевые капли.

– Ты ведь не к коню меня позвал? – задал Борис прямой вопрос.

– Нет, конечно, – откровенно ответил кельт. – Я хочу сообщить милорду кое-что важное.

– Сообщай.

– Василевс желает твоей гибели, – проговорил Моркер, понизив голос.

Борис вздрогнул.

– Он сам тебе об этом сказал?

– Он велел нам тебя не оберегать и намекнул, что не рассердится, если с тобой что-нибудь случится.

На Бориса услышанное произвело самое неприятное впечатление, хотя он и предполагал нечто подобное.

«Значит, Андроник был прав, и на Лупошку я зря сердился: Мануил задумал отплатить мне смертью за все доброе, что я для него сотворил».

– А правильно ли ты понял слова василевса?

– Я, милорд, достаточно владею греческим языком, чтобы понять того, кто на нем говорит.

– А почему ты решил сказать мне правду? – недоверчиво спросил Борис.

– В тебе течет кровь короля Гарольда, а мы глубоко чтим этого великого государя, ставшего жертвой вероломства Вильгельма Завоевателя. Мой прадед, один из знатнейших эрлов5252
  Эрлы (от древнеанглийского eorl – человек, воин) – родовая знать в Англии раннего Средневековья.


[Закрыть] Англии, пал в битве при Гастингсе5353
  Битва при Гастингсе произошла в 1066 году. В ней погиб последний англосаксонский король Гарольд II, а Вильгельм Завоеватель одержал ту самую победу, благодаря которой добыл себе английский престол.


[Закрыть] вместе со своим королем.

– А я ничего не знаю о Гарольде, кроме того, что он был отцом моей бабки Гиты, – признался Борис. – Сама Гита умерла еще до моего рождения, но мой дед, князь Владимир, тосковал по своей первой жене. Прочие тоже ее поминали. Старики говорили, что в молодости княгиня была хороша собой.

– И неудивительно! – откликнулся Моркер. – Ведь она была дочерью Эдит Лебединой Шеи – самой красивой женщины нашего острова!..

Его речь была прервана хлюпающими звуками шагов. Кто-то подошел к двери конюшни и остановился.

– Кому там не спится? – осведомился Борис.

– Мне мессир, – ответил Лупо. – Как же я могу уснуть, если мой господин куда-то пропал.

– Ступай прочь! – повелительно прикрикнул Борис. – Со мной ничего не случилось.

В ответ захлюпали удаляющиеся шаги.

– У милорда хороший оруженосец, – одобрительно заметил Моркер. – Прежде он мне не нравился потому, что болтун, коротышка да к тому же еще и бабник. Но теперь вижу, что достоинств у него тоже немало.

– Да, Лупо замечательный слуга, – согласился Борис.

Пора было возвращаться в харчевню. Когда они вышли из конюшни, то обнаружили, что дождь прекратился.

– Может, утром мы, наконец, двинемся в путь, – предположил Борис.

– Хорошо бы! – отозвался Моркер. – А то я у меня руки чешутся разгромить этот вонючий клоповник и повесить его хозяина.

В харчевне почти все спали: многие храпели, кто-то тихо ругался во сне, кто-то громко кашлял. Один Лупо еще бодрствовал. Из темноты слышалось его ворчание:

– Да, убери ты свои ножища, пока я их не отрубил!

Моркер принялся искать место, чтобы лечь, а Борис поднялся в свою каморку.

– Ты где был? – спросил князь Сандомирский, услышав скрип отворяемой двери.

Борис присел на свое жалкое ложе и сообщил другу все, что узнал от Моркера.

– Матерь Божья! – воскликнул Генрих. – Зачем же императору желать твоей смерти?

– Возможно, он решил избавиться от меня, как от лишней обузы.

– Тогда не возвращайся к нему, – предложил Генрих. – Оставайся у меня. Если поможешь мне покорить поморских язычников, вот мое рыцарское слово – отдам тебе в правление те земли, которые мы вместе завоюем. Откажись от Венгерского королевства: там и без тебя есть много претендентов на престол. А в Помории ты создашь новое христианское княжество.

Борис грустно вздохнул:

– Нелегко мне взять и отказаться от того, к чему я всю жизнь стремился. Да, и не надо забывать о моей семье. Я очень люблю сына.

– Сын к тебе потом приедет.

– Вряд ли.

– Неужели ты хочешь вернуться в Константинополь? Подумай о себе! Император не откажется от этой затеи!

– Да, не откажется – согласился Борис. – Ладно, до Галицкого княжества я доберусь, а там решу, что делать.

– Ну, как знаешь.

Немного помолчав, Борис проговорил:

– Пожалуй, мне не стоит искушать судьбу там, где властвует мой племянник Гёза, и где я уже однажды чудом избег смерти.

– Не стоит, – поддержал его князь. – Лучше мы обогнем Венгерское королевство с востока, а к себе в Сандомир я могу попасть и через Галицкое княжество.

Борис решительно ему возразил:

– Нет, этим путем двинусь я со своими людьми. Тебе незачем из-за меня делать крюк и подвергать себя лишним опасностям.

– Но вас всего шестеро!

– Пятеро, – поправил Борис. – От Фотия, в случае нападения, толку не будет.

– Вас всего-то пятеро!

– И все же за рекой мы с тобой расстанемся. Явит Господь к нам милость – доберемся мы до Галича, а нет – так с волей Всевышнего не поспоришь.

– Но все же… – начал князь Сандомирский.

Борис прервал его:

– Не перечь мне, Генрих. Это бесполезно.

– Да, бесполезно, – согласился Генрих. – Я всего лишь хотел предложить тебе нескольких моих воинов. Бери любых.

Борис хотел было отказаться, но тут он вспомнил о де Вине. Молодой тамплиер, хотя и отринул от себя мирскую суету, тем не менее явно желал узнать что-нибудь о своей бывшей даме сердца, и Борис, когда-то ревновавший молодого рыцаря к Агнессе, теперь испытывал к нему сочувствие, как к товарищу по несчастью

– Кого из моих людей ты возьмешь? – спросил князь Сандомирский.

– Твои люди тебе самому будут нужны, а мне пригодился бы мой старый приятель, храмовник де Винь.

– Над храмовниками властен не я, а их сенешаль. Сомневаюсь, что он отпустит де Виня с тобой.

Борис пожал плечами.

– Не отпустит, так не отпустит. Ладно, давай спать.

Утром засияло солнце, и путники покинули опостылевшую харчевню. Ехать пришлось по совершенно размытой дороге. Из-под копыт лошадей вылетали потоки жидкой грязи, обдавая всадников с головы до ног.

– Дьявол и преисподняя! – ругался Лупо, вытирая забрызганное лицо. – Я вымазался, как свинья! Лучше зимний холод, чем эта чертова осенняя распутица.

– Ты, Лупошка, еще не знаешь настоящего холода, – заметил Борис. – У нас на Руси есть места, где снег полгода лежит.

У князя Сандомирского по лицу пробежала мечтательная улыбка.

– А у меня в Сандомире может выпасть столько снега, что хижины простолюдинов скрываются по самые крыши.

– Ух, ты! – поразился Лупо. – Неужели аж по самые крыши?

В это время тамплиеры подозвали Генриха к своему сенешалю. А к Борису приблизился Моркер.

– Милорд, мы все трое нарушим волю императора, – тихо сообщил кельт. – Наш долг – защищать от опасностей правнука нашего славного короля Гарольда.

Борис был тронут.

– Если таково ваше желание, то за него вам воздаст Господь, я же ничем не могу вам отплатить.

– Нам ничего не надо, – гордо ответил Моркер. – Для нас важно – не уронить своей чести и быть достойными памяти наших предков.

– Что же, хвала вам за это.

Пока Борис разговаривал с кельтом, Лупо от скуки принялся донимать Фотия, издеваясь над тем, что музыкант закутал в свой плащ флейту, хотя сам нуждался в теплой одежде, так как был простужен.

– Все пестуешь флейту, а у самого нос хлюпает, глаза слезятся, щеки жаром пышут. Красавчик да и только! И трясешься ты так, будто у тебя пляска святого Витта5454
  Пляска святого Витта – нервное заболевание, названное по имени христианского святого, жившего в IV веке.


[Закрыть].

– Мы, люди, холод и дождь можем терпеть, а флейта нет, – хрипло отозвался Фотий. – Она звук теряет и погибает.

– Ты сам не погибни, – проворчал Лупо.

– Господь не допустит, чтобы я умер не на родной земле, – убежденно сказал флейтист.

Моркер презрительно процедил сквозь зубы:

– Музыкант!

– Не всем же быть воинами, – заступился за Фотия Борис.

– Но только воин достоин называться мужчиной, – заявил кельт.

Тем временем Генрих вернулся к другу.

– Сенешаль согласился отпустить с тобой де Виня и еще одного храмовника, – тихо сообщил он. – С его стороны это большая услуга, если учесть, что рыцарей ордена Храма всего-то десять.

«Похоже, сенешалю ведомо о моем договоре с великим магистром», – отметил Борис.