Текст книги "Случайные встречи"

Это сколько же лет он у нее прожил? Лимонка принялась высчитывать. «Когда мы с ним сошлись, старшей внучке Иринке было пять. Сейчас ей уже двадцать два. Это семнадцать лет назад? Вот время-то бежит! Ну, и лет семь уже, как я его выгнала. Это что же получается? Что я с ним десять лет прожила? Да, как один день пролетели. Хороший был мужик, ничего не скажешь! И выпивал только по праздникам, да с получки, или с пенсии, не то, что покойный Василий. Тот последние годы вообще ни одного дня трезвым домой не являлся. С этой гадости и помер».

Вот только Николай этот оказался нечист на руку. Правда, Лимонка это только потом заметила, когда уже выгнала его. Тогда она сразу же провела ревизию в доме, и оказалось, что из дома пропал ковшик и детская кружечка, а в сарае – инструмент покойного Василия заметно поредел. Не иначе, это он все прибрал, когда Лимонка в больницу попала: колбасой отравилась. Хоть и забрала она тогда у Николая ключи от дома, (как же чужого человека в доме оставить?), велела ему в ее отсутствие жить на даче, но ведь он же на все руки мастер! Наверное, сумел открыть замки. Потому ей после Николая пришлось все замки поменять. Помнится, почти полпенсии на них вбухала! И все это опять же из-за соседей, из-за Олега этого. Ох, и злыдни же! Как есть, злыдни! И как только таких прохиндеев земля носит? Но и Николай тоже хорош оказался, ничего не скажешь! На деньги польстился, продался. В душе у Лимонки заворочалась старая, незатухающая обида.

Когда в их два дома, за которые просил ветеран войны, наконец, стали проводить воду, то предложили заодно провести и всей улице. Но люди почему-то наотрез отказались. Всем тогда заводила Муся, соседка Олега по дому.

– Не нужна мне ваша вода! – шумела она, и поднимала всех остальных. – Вы сейчас всю дорогу перекопаете, и будем мы тут всю жизнь грязь месить. Жили с колонкой до этого, и дальше проживем!

И ведь добилась своего, не дала проводить воду дальше Лимонкиного дома. Так и остался бы Олег тоже без воды, как и многие другие на улице, но быстро сообразил договориться с Николаем, и тот за деньги сделал ему тайную врезку в ее, Лимонкин, водопровод и канализацию. Это было несложно сделать, потому что Лимонка целыми днями пропадала на работе, во всем, что касалось ремонта, полностью положившись на Николая. Даже ключи ему от дома и от кухни доверяла тогда. Ни о чем этом Лимонка ни сном, ни духом не ведала до тех самых пор, пока у нее в квартире не прорвало трубу. Вот тут-то все их махинации и вылезли наружу. Лимонка тут же попросила Николая вон из своего дома, как подлого предателя и мздоимца, а соседей честно предупредила, что она отрежет им воду, чего бы ей этого не стоило. А как же иначе? Все должно делаться по правилам и по закону, как положено. И Лимонка пошла мытарствовать по кабинетам. Ей тогда пришлось дойти аж до самого мэра, потому что ни в ЖЭКе, ни в Водоканале, не приняли никаких мер по ее заявлению. Видать, у этого Олега все везде было схвачено, все приплачено. Правда, он и ей предлагал денег, чтобы все осталось, как есть. Но она гордо отказалась. Она всю жизнь прожила только на то, что заработала честным, добросовестным трудом. Ни разу в жизни она не отступила от буквы закона и очень этим гордилась. Нет ни одного человека в мире, который бы мог обвинить ее в нечестности…

Из кладовых Лимонкиной памяти непрошено всплыл давно забытый, полувековой давности, случай. Настолько далекий, что казалось, все происходящее было не с ней, а с кем-то другим, как в старом, забытом кино. Работала она тогда бухгалтером-ревизором в городском Общепите. Ходила с проверками-ревизиями по столовым, кафе, буфетам. Ни одного замечания или нарекания по работе у нее не было. Слыла Лимонка, тогда еще молодая Людмила Васильевна, честной, дотошной и неподкупной до такой степени, что все кассиры ее откровенно побаивались. Но у начальства была на хорошем счету. Премиями баловали за хорошую работу, не одну Грамоту за добросовестный труд получила она за восемь лет своей безупречной службы. Поговаривали, что она – единственный кандидат на место собирающегося на пенсию главного экономиста. И тут случилась с ней эта история. Проверяла она как-то одну столовую, и обнаружила у кассира небывалую по тем временам недостачу – 1000 рублей! Если считать, что в те времена зарплата кассира была 72 рубля, это были сумасшедшие деньги! Лимонка сейчас даже не могла вспомнить имени этой кассирши. А вот, как кассирша тогда умоляла ее не составлять акт, она почему-то запомнила хорошо. Вспомнила, как та стояла перед ней на коленях:

– Людмила Васильевна, Христом-Богом молю, пожалейте! Дайте мне 3 дня. Я найду деньги и внесу в кассу. Сын у меня в беду попал. На адвоката взяла… Засудят, пропадет парень… – сбивчиво, сквозь слезы, просила она.

– Ты соображаешь, что ты мне предлагаешь? – искренне возмущалась Людмила Васильевна. – Это же подлог! Нет, я на это не пойду! Даже ради детей.

– Ох, не зарекайтесь, Людмила Васильевна. Я ведь тоже так думала, когда кассиром устраивалась…

– А что с сыном-то стряслось?

– Беда, – коротко объяснила кассирша, тяжело понимаясь с колен.

– Ну, и что за беда? – допытывалась Людмила Васильевна.

Видно было, что кассирша почему-то не хочет рассказывать.

– А, – махнула она рукой. – Обычная история. В техникуме он у меня учится. Думала, закончит, мне полегче будет, а оно вон как получилось. Ведь я одна троих деток тяну… Старший он у меня. Техникум в этом году должен закончить. Ну, шел вечером с тренировки – он уже перворазрядник по боксу. Хороший парень, – надолго замолчала кассирша, задумавшись о чем-то своем.

– Подрался, что ли? – догадалась Людмила Васильевна.

– Да. Увидел, что к какой-то девчонке двое пристают, ну, и заступился за нее.

– И чего ты так переживаешь? Суд во всем разберется. – Попыталась утешить ее Людмила Васильевна.

– Если бы… Его за применение недозволенных приемов судить будут. Он ведь одному скулу своротил, а другому руку сломал. – Заплакала кассирша. – Вот я и наняла адвоката. Умные люди посоветовали, что так оно надежнее будет. А тут, как на грех, Вы с этой ревизией…

Вечером Лимонка обо всем рассказала мужу. Он слушал молча, только хмурился и качал головой, словно у него нестерпимо болели зубы.

– Ну, а ты что? – спросил он, наконец.

– Как что? – удивилась тогда Лимонка его недогадливости. – Акт составила о недостаче. Все, как положено…

– И не пожалела пацана? Ведь у тебя у самой сын растет.

– А что ты хотел, – неожиданно разозлилась Лимонка на мужа. – Она, значит, будет деньги из кассы таскать, а я покрывать ее должна? А если меня проверят? Ты об этом подумал? Тогда уже не на нее, а на меня акт составят. За то, что я растратчицу покрываю, – пыталась она втолковать Василию такую простую для нее истину.

Тот долго и внимательно смотрел на нее, потом в недоумении мотнул головой:

– Да, оказывается, права была моя мама, а я ей не поверил…

– В чем же это она была права? – ехидно спросила Лимонка.

Она недолюбливала свекровь, интуитивно чувствуя, что и та не приняла ее сердцем, что в своих мечтах совсем другую видела рядом с сыном.

– В том, что рано или поздно твой ген сиротства даст о себе знать.

– Вась, ты, о чем? – не поняла Лимонка. – Ведь мои родители еще живы…

– О том, что сиротство, и в самом деле, может по наследству передаваться…

– Ты что несешь-то? Тебя послушать, так выходит, что я при живых родителях сирота?

– Душа у тебя сиротская, вот что! Твоих родителей в детдоме кое-чему обучили, а вот добро, видать, некому было преподавать. Да и не было у них такого предмета. Душу в них забыли вложить! И тебе ее не дали, потому что давать-то нечего. Вот, и живете вы все, как роботы. Вроде бы все правильно делаете, как положено, по закону, а все получается не по-людски…

– А что я плохого сделала? – взвилась Лимонка. – Чего ты взъелся на меня? Это моя работа, между прочим!

– А что ты кому хорошего сделала? Живешь, как кукла бесчувственная! Никому от тебя ни тепло, ни холодно…

– Ой, посмотри-ка на него, какой добрый нашелся! А кто с последней получки десятку от семьи пропил? Это как?

– А чего мне не пить, когда живем, как на вокзале? Стирку вон, от отпуска до отпуска копишь! И жрать дома нечего! Ноги домой не идут!

– Как это жрать нечего?!! У меня, между прочим, дома колбаса и яйца не переводятся! И мы, как другие, в Москву за ней не мотаемся! – кричала незаслуженно обиженная Лимонка. Колбаса была ее единственной привилегией на работе – она всегда могла купить ее на базе. И очень гордилась тем, что у нее в доме всегда есть еда.

– Это, по-твоему, еда? – съехидничал Василий. – Хоть бы раз борща наварила…

Взаимные упреки в тот раз переросли в первую и последнюю их потасовку. Но не это было страшно. Синяки и ушибы зажили, а вот рана в душе, под названием «ген сиротства» осталась на всю жизнь.

На суде Людмила Васильевна выступала главным свидетелем. Кассирше той дали три года. На работе, если как-то и обсуждался этот случай, то только за спиной Лимонки. Даже руководство на этот раз почему-то не вынесло ей ожидаемой благодарности. Словно ничего и не произошло. А через год на освободившееся место главного экономиста назначили не Лимонку, а кого-то из бухгалтерии. «Кто-то подсидел. Или свою протолкнули», – беззлобно подумала тогда она. Ей было неплохо и на своем месте. От людей она краем уха слышала, что сыну кассирши дали пять лет. Не помог, видать, адвокат. Девчонок ее, 10 и 7 лет определили в детдом. Ну что ж, и там люди живут. Мои же родители выросли…

А между Людмилой и Василием с того самого вечера пролегла пока еще узенькая трещина непонимания, с годами размытая в глубокий и широкий овраг… Так и жили, каждый своей жизнью, все более и более отдаляясь, и не понимая друг друга. Василий стал выпивать, а Лимонка подсела на книги. Она читала запоем, все подряд, как наркоманка. Благо, библиотека была рядом, на их же улице. Позже, немного насытившись, она уже стала выбирать из книжной лавины то, что ей было ближе по духу. Это были, в основном детективы. Мелодрамы с душевными переживаниями героев ее мало трогали. Захватывающие же детективы, с изворотливыми и коварными преступниками и честными, доблестными операми, где из замотанного клубка хитросплетений надо добраться до истины, разоблачить и наказать врага – это другое дело! Это захватывало! Понемногу ее внутренний мир заполнялся книжными персонажами. В основном, это были отрицательные, хитрые и коварные злодеи, которых она с неизменной ловкостью распознавала за их лживой личиной, и бесстрашно раскрывала все преступления…

Дети незаметно выросли, выучились и разлетелись. Похоронила Василия – он не дожил до пенсии одного года. Умер тихо и незаметно: уснул, и не проснулся. А Лимонка все читала, читала и читала. Пока на смену ее любимым детективам не пришли многочисленные сериалы с чужой, непонятной, но такой красивой жизнью. Она смотрела телевизор с таким же упоением, как и читала, не пропуская ни одной серии, все подряд, пока ее голова не переполнилась бразильским золушками, аферистами, ворами, рэкетирами, бандитами всех мастей и новоявленными политиками. Все они устраивали против нее такие зловещие и подчас неразрешимые комбинации, что она, устав бороться с ними со всеми, в один прекрасный день решила «завязать» с телевизором, иначе так и с ума сойти недолго. И отвезла его дочери.

Вот тут-то ее и начали донимать соседи. Она и сейчас отлично помнит, как из-за этой воды у них и началась самая настоящая война. Со скандалами, с криками, от которых Лимонка чуть не попала в больницу. Тогда же, сразу после того, как она выгнала Николая, пропал ее любимец – кот Никитка. Лимонка очень переживала его пропажу. За долгие годы она привязалась к нему.

А воду Олегу все-таки отрезали. Вот тогда уж он побегал по кабинетам! В конце концов, Олег провел воду, но уже так, как положено. С оформлением, через Водоканал и за бешенные деньги – 22000 рублей! А, ничего с ними не сделается, они богатые, на Севере, небось, вон какие деньжищи получали! Лимонка торжествовала победу. Теперь можно жить спокойно. Но не тут-то было! Лимонкина спокойная жизнь, едва начавшись, тут же и закончилась. Олег завел собаку. Это назло ей, Лимонке.

Олег привез молодую дворняжку Герду, и сразу посадил ее на цепь. Но Герда, привыкшая жить на воле, на цепи сидеть не хотела, и сутками напролет выла, и выла, и выла. Ага, это теперь он так решил доконать Лимонку! Ведь специально на скандал ее вызывает. Но Лимонка, поняв его хитрость, на это не клюнула. И только когда не только всем соседям, но и самим хозяевам это надоело, Олег отпустил Герду с цепи. Та тут же перепрыгнула через забор на улицу, и с тех пор так и моталась по всей округе, только на ночь пробираясь во двор к Олегу. Собака была глупая, веселая и совершенно беззлобная, назойливо лезла играть к прохожим, виляя хвостом. «А ведь это они специально придумали, чтобы она меня покусала. Участковому разве пожаловаться?». Теперь Лимонка каждое утро с опаской выходила из дома с куском еды для этой Герды. Кинет ей, если она крутится на улице, и пока Герда ест, Лимонка успеет благополучно отойти подальше от дома.

Через полгода Герда каждое утро терпеливо ждала Лимонку у калитки, преданно заглядывая в глаза, радостно виляя хвостом, и норовя лизнуть в лицо. Потом она шла провожать Лимонку до троллейбусной остановки. Лимонка ложилась рано, и вставала, когда некоторые только укладывались спать. На работу ездила с первым троллейбусом, чтобы пореже встречаться с соседями. Так они теперь и ходили с Гердой по темным спящим улочкам. Им было хорошо и спокойно вдвоем, никто не досаждал, не мешал им. Они словно нашли друг друга, выброшенные на обочину жизни. А еще через какое-то время Герда уже и встречала Лимонку на остановке, отыскивая ее среди выходивших из троллейбуса, и радостно трусила за ней до самого дома. Лимонка, сама не понимая почему, привязалась к собаке, и уже не представляла, как это она раньше могла жить без нее. Потом Герда, как это бывает с собаками, загуляла. По улице стало страшно пройти от прибежавших на зов собачьего гона псов всех мастей и пород. Штук двенадцать кобелей сбились в злобную и страшную в своем природном соперничестве свору. Соседи начали взывать к совести Олега, чтобы тот привязал Герду. Но он всем отвечал, что это не его собака, она у него не живет. Пока люди ругались с Олегом, и грозили, что вызовут собачников, собачья свадьба благополучно закончилась, все женихи разбежались по домам, и все, казалось, затихло.

Лимонка очень переживала в те дни, когда Герда загуляла. Не передать, сколько она натерпелась страху, когда вся собачья свора во главе с Гердой сопровождала ее по утренним безлюдным улочкам. Но больше этой своры она боялась, что кто-нибудь с улицы все-таки вызовет собачников, и Герду заберут. Но все затихло и, казалось, Герде уже ничто не грозит. Лимонка даже стала подумывать, а не взять ли ей от нее щеночка. И вот уже третий день, как Лимонка не видела Герду. Лимонка выходила на крыльцо, шепотом, чтобы не услышали соседи, звала Герду, но та не откликалась. Лимонка чутко прислушивалась, не пищат ли за забором во дворе у Олега щенята, но оттуда не доносилось никаких звуков. Лимонка не на шутку встревожилась.

На четвертый день своего вынужденного безделья, она пошла к магазину, чтобы посмотреть, не вертится ли Герда, как обычно, у входа или у мусорных баков неподалеку. Но та словно в воду канула. В магазине Лимонке покупать было нечего. «Разве колбаски для Герды купить? Ощенилась, наверное, так хоть побалую ее. Да и сама, может, кусочек съем», – подумала она. Уже на выходе Лимонка встретила Мусю. В другое бы время Лимонка сделала вид, что не видит, но в этот раз решила подождать ее у магазина, в надежде хоть что-нибудь узнать о Герде. Пока возвращались, успели поговорить обо всем: о маленькой пенсии, о ценах, о погоде, и только уже почти около своего дома, Лимонка, словно невзначай спросила:

– Что-то Герды Олеговой совсем не видать. Ощенилась, что ли?

– А ты что, ничего не знаешь? Ну, Люся, ты как на Луне живешь! Собачники приезжали, забрали ее.

– А кто же их вызвал? – спросила Лимонка, словно это имело для нее какое-то значение.

– Уж не знаю, кто вызывал. Знаю только, что никак не могли ее поймать. Она во двор через забор перепрыгнула, а собачники туда без хозяев заходить не имеют права. А тут как раз Олег подъехал. Так он сам им ее и вывел, и даже в машину к ним посадил. А она, дурочка, хвостом вертит, радуется…

– Ладно, пойду я, замерзла совсем, – еле отвязалась Лимонка от Муси.

Ей стало так плохо от услышанного, что кровь ударила в голову. «Душегуб проклятый! Он сам же и вызвал этих собачников, – зло думала она про Олега. – Конечно, заметил, что собака все время около меня крутится, вот и отомстил мне. Как же можно, ведь она должна была вот-вот ощениться. Эх, Герда, Герда… Надо было мне ее к себе забрать», – запоздало осенило ее. Лимонка остро почувствовала, что осиротела. На ум пришло давно забытое «ген сиротства». Почему-то ни смерть мужа, ни пропажа Никитки не потрясли ее в свое время так, как потеря этой чужой, вражьей собаки. Она прямо в прихожей, на полу, бросила пакет с ненужной теперь колбасой, чего с ней раньше никогда не случалось. Видно, от всех этих переживаний, у Лимонки, резко поднялось давление. Да как же не переживать? «Надо выпить таблетку», подумала она. Руки тряслись, и она долго не могла попасть ключом в замочную скважину, чтобы открыть спальню. Там, на тумбочке лежали спасительные таблетки. Лимонка не стала ужинать, как собиралась, а сразу же выпив таблетку, не раздеваясь, легла в постель, потому что дико болела голова, а в висках яростно стучали молоточки. «Сейчас выпью таблетку, посплю, и все пройдет», – успокаивала она себя. Но сон не шел к ней, в голову лезли воспоминания, как они бродили с Гердой по улице, два одиноких, никому ненужных существа, изгои. И беседовали. Говорила вообще-то Лимонка, а Герда, глупышка, все чему-то радовалась, забегая вперед и преданно заглядывая ей в глаза, словно понимала все-все, о чем жаловалась ей Лимонка. Лимонке стало так жалко Герду, а с ней и себя, что она тихо заплакала. Слезы сами собой лились и лились из ее тусклых, поблекших глаз, стекая по морщинистой щеке на подушку. Первый раз за всю свою жизнь она так горько и безутешно плакала. И все никак не могла понять, отчего у нее так все болит и ноет внутри?

Утром Лимонка не смогла встать. Ночью ее парализовало. Спасительный телефон был на кухне, но до него ей было уже не добраться. «И все-таки добили они меня» – молнией сверкнула последняя мысль в пылающем мозгу. Телефон зазвонил только на третий день. Звонила сестра Валентина, чтобы справиться, как она там пересиживает морозы…

Но Лимонка уже ничего не слышала. Не слышала, как чужие люди пытались сначала открыть, потом выбить все ее три замка и два засова на входной двери, много лет надежно охранявшие Лимонку и ее добро… И, так и не выбив, принялись выламывать дверь.

ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ

После Новогодних каникул нам объявили, что Мария Яковлевна заболела и у нас будет новая учительница. Мы-то знали, чем она «заболела» – давно заметили ее животик, но были рады этой долгой разлуке. Мы не любили нашу первую учительницу. Она была злющая, и три года изо дня в день, вбивая знания, стучала нам по головам пальцем, на котором кроваво блестел огромный перстень с рубиновым камнем.

Пока в классе царило безвременье, мы успели распуститься без строгого пальца с перстнем, и расселись по партам, кто с кем хотел. А потом к нам пришла старенькая, тихая и добрая Ефросинья Михайловна. Она по доброте душевной не стала пересаживать нас, и все остались при своих интересах.

При Марии Яковлевне я сидела с Козловой Тамаркой – общепризнанной красавицей класса и воображалой. Теперь я сидела за ней. С обоюдного согласия мы расположились на следующей парте с Наташкой Пеханик. Наташка жила через два дома от меня, и мы вместе ходили в школу и домой. И так как мне не разрешалось после школы нигде «шататься», Наташка по обыкновению шла ко мне, и пока не приезжал с работы папа, мы с ней благополучно бездельничали. Наташка не любила учиться, зато была выдумщицей, каких поискать! Ее каждый день посещали какие-нибудь идеи. Однажды она принесла нам мышку – в подарок кошке. Та не успела ее ухватить, как мышь забилась за шкаф и целую неделю пищала под ним, доводя маму до истерики, пока папа не решился отодвинуть тяжеленный шкаф. Потом она придумала сделать из моей кошки парашютистку. И мы полдня мастерили парашют из платка, обвязывая кошку веревками. А когда спустили ее с балкона, парашют запутался в ветках дерева. И до приезда папы многострадальная кошка орала так, что под деревом собралась чуть не вся улица. Потом Наташке пришла идея делать петушки на палочке и продавать их в школе. Из этой затеи, конечно, ничего не вышло, но все сковородки мы пожгли. Нас, как водится, и ругали, и наказывали. Но этого хватало не надолго – до следующей Наташкиной выдумки.

Вот с ней-то мы и сидели теперь за одной партой. Первым делом Наташка вполне резонно рассудила: зачем нам каждый день таскать с собой все учебники? Вполне хватит одного на двоих. И мы стали носить учебники по очереди. А потом и того лучше: зачем таскать два портфеля, когда все можно уместить в одном? И перед школой все наши пожитки мы укладывали в один, дежурный портфель.

Как-то на одном из уроков Наташка похвалилась:

– А я вчера ходила в кино со старшим братом!

– Ну и что? А я с папой хожу!

– Знаешь, что я смотрела?

– Что?

– «Анжелику – маркизу ангелов»!

– А как тебя пропустили? – оторопела я от зависти.

Тогда с контролем «до 16» было строго.

– Я брата упросила, чтобы он меня под пальто спрятал.

– Как это? Ты же не вещь какая-нибудь…

– Он надел папино пальто, а я позади него под пальто спряталась, и прошли…

– Ничего себе! – в очередной раз восхитилась я Наташкиной смекалкой.

– Ой, они там так целовались! Класс!

В это время Ефросинья Михайловна сделала нам замечание, и Наташка на некоторое время замолчала.

– Люд, а ты можешь целоваться? – через некоторое время продолжила она.

– Откуда?..

– Я тоже… А давай учиться! – предложила Наташка.

– А как?

– Полезли под парту, я тебе покажу, как они в кино целовались.

И мы, недолго думая, одна за другой улитками сползли под парту…

Сколько времени мы, сопя и толкаясь, учились целоваться, я не знаю. Нас привел в себя недоуменный голос Ефросиньи Михайловны:

– А где же у нас Конева и Пеханик? Я их, кажется, с урока не отпускала?

И тут Тамарка Козлова на весь класс радостно заорала:

– А они под партой целуются!

Хохот в классе стоял почище, чем в цирке! Мы вылезли из-под парты красные, как вареные раки, готовые задушить Тамарку.

– Придется мне вас рассадить. Конева, садись к Козловой.

– Я не могу.

– Почему не можешь? – удивилась добрая Ефросинья Михайловна.

– У меня учебников нет.

– Как нет учебников? Почти год проучилась, и нет учебников? – еще больше удивилась Ефросинья Михайловна. – Придется поговорить с твоими родителями.

– А они с Пеханик их по очереди в школу носят, – опять сдала нас зловредная Тамарка. Наташка в ответ показала ей кулак.

– Ну, хорошо, сегодня посидите вместе, а завтра же пересядешь к Козловой. А то это не учеба, а цирк получается…

После четвертого класса Наташка осталась на второй год, а наш класс перевели в новую, только что отстроенную школу. К этому времени мы тоже переехали в дом рядом с новой школой. Так что наши пути с Наташкой как-то незаметно разошлись, и я на долгие годы потеряла ее из виду…

Жили мы тогда в Таджикистане, и после окончания школы я уезжала к тете в Самару, поступать в институт. Совершенно неожиданно, на вокзале я встретилась с Наташкой. Она провожала брата в Кишинев. Не того, который когда-то провел ее в кино, а второго – Пашу. У них была большая семья: два брата и две сестры. А тот, который проводил ее в кино – самый старший, к тому времени жил и работал в Кишиневе. К нему после армии и ехал Паша – поступать в физкультурный техникум.

Мы постояли на перроне, поговорили, вспомнили школьные годы, и разошлись к своим вагонам. Сразу же после отхода поезда Паша, под предлогом посмотреть, как я устроилась, пришел ко мне. Дескать, моя мама попросила его присмотреть за мной в дороге. Мое сердечко трепетало. Еще на перроне по взглядам, по неуловимым биотокам я почувствовала, что нравлюсь Паше. Мне льстило его внимание. Взрослый, серьезный парень, не то, что сверстники с дурацкими шуточками и ужимками. Да и просто хорош собой высокий, по-спортивному подтянутый. А глаза – в них и посмотреть было страшно. Кажется, только заглядись – и сразу камнем на дно! Мечта любой девчонки! Что там говорить, если бы не эта дорожная случайность, мне, дурнушке, какой я себя считала, на таких парней заглядываться и на ум не пришло бы.

До самой Самары Паша так и остался в моем вагоне. У меня была нижняя «боковушка», и мы никому не мешали. Ехать вместе нам было двое суток. И все это время мы почти не спали, и все говорили и говорили… О родном городе, о друзьях и знакомых, о любимых книгах, кино, музыке. Да мало ли о чем можно говорить ночами напролет в 17 лет? Да просто о том, как, оказывается, чудесно жить на этой огромной земле! Особенно, когда тебя понимают…

Нам было уютно и радостно вдвоем. Мы все больше и больше узнавали друг в друге себя, удивляясь единству мыслей, душ, стуку сердец. Казалось, что мы всю жизнь были рядом. И всего лишь на некоторое время расстались, а вот теперь встретились и торопимся поделиться всем, что с нами случилось. Еще не очень развитым женским чутьем я понимала, что я уже больше, чем нравлюсь Паше. Для этого не нужны были какие-то особые слова. Все это я видела в его бездонных ласковых глазах.

За бесконечными разговорами незаметно промелькнул Казахстан с изнуряющим зноем, с иссушающими все живое ветрами, с нескладными верблюдами… Мы уже радовались редким березовым рощицам, непривычному летнему дождю, прохладе, зеленеющим полям. И уже считали часы и минуты, оставшиеся до нашего расставания. Паша ехал до Москвы, а я выходила раньше, чтобы пересесть на другой поезд. Помню, я не ощущала особой горечи от предстоящей разлуки. Наверно, усталость бессонных ночей и страх перед новой взрослой жизнью как-то растушевали все происходящее. А вот Паша… Он заметно поскучнел, и все чаще горестно вздыхал:

– Как жаль, что Кишинев так далеко от Самары! И на каникулах не всегда удастся встретиться! Если бы поближе, я бы мог к тебе приезжать…

– Ничего страшного, будем переписываться, – успокаивала я его.

В тамбуре, куда Паша отнес мой чемодан и сумки, еще никого не было. Мы стояли молча, держась за поручни… Казалось, уже все сказано, а недосказанное пугало… Неожиданно Паша решительно повернул меня, обнял, нежно потянулся губами…

И тут случилось такое!.. Я взглянула на него, и почему-то вспомнила Наташку! В памяти отчетливо всплыло, как мы с ней учились целоваться под партой! Мало того, я так четко, совсем, как в киношной картинке, увидела, как мы с ней вылезали из-под парты. И совершенно не к месту я глупо и дико расхохоталась…

Паша молча отстранился, не сказав ни слова. А я не могла ничего объяснить, просто было ужасно стыдно. То ли за нерассказанную детскую проделку, то ли за неуместный хохот. А в тамбур уже начали выносить сумки, чемоданы, толкаться и шуметь люди…

Я думала, что после моей выходки он не станет мне писать. Но недели через три письмо все же пришло. А потом стали приходить чуть не каждый день. В письмах он был смелее и решительнее, чем в поезде. И все они заканчивались надеждой, что, может быть, хоть завтра он, наконец, дождется от меня ответа.

Но ни на одно из его писем я так и не смогла ответить. Наверное, потому что не смогла забыть боли в его таких красивых сине-голубых глазах, его подавленного и униженного вида при прощании. И чувство вины, с каждым его письмом разрастаясь, как раковая опухоль, задушило едва зарождающиеся отношения.

Все-таки удивительная штука – жизнь! Ведь, если бы не глупая выходка в третьем классе, кто знает, как сложились бы наши с Пашей судьбы? Но уже давно все сложилось, как сложилось, и только наши пути с Пашей больше не пересекались.