Текст книги "Аромат обмана"

22

Евгения повесила фотографию красавицы рыси над своим рабочим столом. Пушистая, с мягким даже на вид мехом, круглоголовая и усатая, она, кажется, следила за ней пристально и требовательно. Уши с кисточками на концах вслушивались в каждое слово, которое произносила девушка, обсуждая поездку в тайгу. Рысь словно спрашивала: ты на самом деле думаешь, что сможешь мне чем-то помочь?

Когда Евгения долго смотрела на портрет, ей мерещилось то сердитое рычание, то довольное мурлыканье, похожее на сытое кошачье.

Рысь, одетая в дорогой мех, – богатая награда за труды для любого охотника. Профессионалы ловят ее капканами. Евгения захотела узнать – как. Она взяла машину матери и поехала в охотничий магазин.

– Вам интересно, как их ставят? – менеджер зала лично занимался потенциальной покупательницей. – Находят след рыси, под ним убирают снег, а вместо него ставят капкан и чуть-чуть припорашивают. Чем тоньше над капканом слой снега с отпечатком следа рыси, тем лучше.

– Понятно, – бормотала Евгения, а мужчина с любопытством разглядывал хорошенькую девушку, у которой такой странный интерес. – А вы уверены, что хотите поставить капкан именно на рысь?

Она недоуменно посмотрела на него.

– А на кого же?

– Ну… может быть, на самого охотника? – он усмехнулся.

– На человека? – удивилась она еще больше.

– Ну… На мужчину, – в его голосе появились воркующие нотки.

– На мужчину? – кажется, она удивилась еще больше. – Но на него вполне достаточно феромоновой приманки, – она пожала плечами. – Менеджер удивленно заморгал.

Евгения улыбнулась ему, развернулась и пошла к двери.

А он стоял и смотрел сквозь стеклянную дверь, как она садится в красную «десятку».

Она выехала на шоссе и тут же застряла в пробке. Глядя в заднее стекло стоящего перед ней «УАЗа», она думала: как же экологи собираются применять ее репеллент? Неужели бегать по тайге и на каждый капкан прыскать «отманкой»? Глупее не придумаешь.

Наконец пробка дрогнула, будто в нее ввинтили штопор и потащили.

А ей какое дело? Ее задача яснее ясного – «отманка» должна работать. Отвращать. На это ей дают деньги. Все остальное – дело самих экологов. В Питере пообещали: если испытания препарата пройдут успешно, то закажут целую партию. А потом попросят ее поработать над репеллентами для других животных, которые нуждаются в особом внимании и защите.

Она снова думала обо всем этом, глядя на экран компьютера. Евгения писала очередную бумагу для фонда. От неожиданного стука в дверь вздрогнула.

– Тут-тук-тук! Можно к вам в норку? – сладким голосом спросила Лилька.

Евгения поморщилась. В последнее время у подруги появился этот ненатуральный голос. Она говорила им не только с Евгенией, она сама слышала. С чего бы это? У Лилит просто так ничего не бывает, особенно в последнее время.

– Это ты? Стучишь, прежде чем войти? – с досадой пробормотала Евгения, торопливо гася экран. На заставке возникла рысья морда с оскаленной пастью, из нее вывалился длинный розовый язык и повис над острыми зубами.

– Впечатляет, – Лилька кивнула на экран, усаживаясь к столу.

– Хороша, да? – спросила Евгения, улыбаясь.

– По-моему, ты решила изменить свой имидж, – засмеялась Лилька.

– То есть? – Евгения посмотрела в лицо подруги. Яркие губы, яркие глаза, яркие волосы. Лилька становилась все эффектнее.

– Ты свой имидж не изменила, ты только усилила цвет всего, – заметила Евгения. – Ты стала еще больше Лилит.

– Но ты уже не Ева, да?

– Тебя больше нет рядом, – усмехнулась она. – А что за Ева без Лилит?

– Меня нет? – нарочито энергично удивилась Лилька. – Это ты все время занята, не подступишься. Ты теперь сама, как рысь.

Лилька тоже чувствует, поняла Евгения, что между ними трещина все шире. На самом деле они столько лет жили на одном куске земли, но произошел разлом.

Лилька фыркнула.

– Я ненадолго. Просто зашла, давно не болтали.

– Болтай, – разрешила Евгения, сложила руки на груди и положила ногу на ногу.

– Ты закрылась от меня, вижу, – вздохнула Лилька. Потом уже нормальным голосом сказала: – Там, куда ты едешь, не нужны головастые люди? Полагаю, тебе платят зеленью?

– Вот именно, – усмехнулась Евгения. – Таежной травой.

– Травкой или травой? – не удержалась Лилька кинув мячик подруге.

Они всегда перекидывались словами, это видно даже по надписям под фотографиями, которыми они одаривали друг друга в старших классах. «Любуйся на этот портрет. Тешь свое эстетическое чувство, хотя я сомневаюсь в его наличии у тебя», – писала на своем портрете Лилька-старшеклассница.

В ответ Евгения дарила ей карточку, на которой изображен дикий полосатый поросенок, и писала на обороте: «Я возвращаю ваш портрет. Пришлось поработать над ним, но совсем немного. Только полосочки нарисовать». Эта игра веселила обеих. Но то время прошло. Теперь, нехотя принимая словесный мяч, Евгения сказала:

– Платят сеном, Лилька. Даже не травой.

– Понятно, все отжали до предела. Я-то думала, это международный фонд.

– Он и есть международный. Но и между народами считать умеют не хуже тебя, – уязвила ее Евгения.

– Твоя матушка расстаралась? Ну, я имею в виду, тебя туда встроить?

– Да нет, – Евгения пожала плечами. – Сами нашли.

– Понятно – знают, где искать. Что ж, у принцев рождаются принцы, у нищих – нищие.

– Где ты столько мудрости набралась? – поморщилась Евгения.

– Жизнь подпитывает, – подруга растянула губы в улыбке. – Нет, похоже, ничто, кроме своего собственного дела, не осыплет денежным дождем.

Евгения снова пожала плечами.

– Мне просто интересно. И люди приятные.

– Мужчины, хочешь сказать, – засмеялась Лилька. – Правильно, не век же страдать. Но как ты без меня в такой компании? Разберешься, кто есть кто?

– Конечно, – на удивление, спокойно сказала Евгения. – Уже разобралась. Все поняла.

Она произнесла эту фразу так, что Лилька выпрямилась на стуле. Она догадалась, о чем говорит Евгения, но виду не подала.

– Поставить крест на всех – тоже правильно. Сейчас не принято рано выходить замуж. Лично я собираюсь отодвинуть семейное счастье надолго – столько всего интересного вокруг…

– А, ты, значит, все-таки передумала? Ты уже считаешь, что жизнь – подарок, от которого не стоит отказываться?

– Но как я откажусь? Суицид – большой грех, – расхохоталась Лилька. – И потом, бывает, даже в дерьме находят золото. Я решила отдаться… – она хмыкнула, – поиску.

– Что ж, желаю удачи, – сказала Евгения.

– И я тебе. Значит, улетаешь?

– Еще не завтра, но улетаю.

Лилька – в ответ:

– Сибирь – не место для Евы.

– Евы больше нет. Создатель перелепил ее, получилась – вот она. – Евгения кивнула на изображение рыси.

– Ах, вот оно что!

Они молчали. Смотрели друг на друга и понимали обе – все кончено.

– Желаю удачи, кем бы ты ни стала, – тихо сказала Лилька. – Потом улыбнулась чуть виновато: – Но знай, я все помню. Спасибо…

Евгения кивнула. Сейчас ее благодарит прежняя Лилька, начальная Лилит. Больше она не увидит ее такой. Игра в Лилит слишком увлекла подругу. А самое главное – обнадежила…

– Тебе тоже, – кивнула Евгения.

– Я думаю, мы еще пересечемся, Ева… То есть Ев…гения. Послушай, – она вдруг остановилась и посмотрела на подругу. – Тебе рядом нужен Гений, не меньше, тогда ты снова станешь Евой. Но извини, это уже буду не я! Ха-ха-ха!

Евгения поморщилась, глядя, как Лилька выходит из комнаты. Сердце заколотилось. А ведь Лилька появится в ее жизни, это точно. Неужели так будет всегда? Евгения почувствовала, как мурашки пробежали по спине. Лучший друг становится главным врагом?

Если бы она знала, куда и с чем направляется Лилька от нее! Она бы удивилась, как точно, как правильно почувствовала, кем ей теперь приходится Лилька.

Выйдя от Евгении, Лилия Решетникова направилась к коммерческому директору.

– Галина Гордеевна, – сказала она. – Вы не могли бы уделить мне несколько минут?

– Лилечка, да о чем ты говоришь!

Они вышли из кабинета, и Лилька увлекла ее в дальний конец вишневого сада.

Надо же, думала потом Лилька, она совсем не волновалась, когда заманила Галину Гордеевну Спирину в беседку для серьезного разговора.

– У меня к вам выгодное коммерческое предложение, – начала Лилька.

Галина Гордеевна выслушала, кое-что уточнила. Потом спросила:

– Не хочешь сама пойти к Карцевой?

– Ой, что вы! Я для нее все еще маленькая девочка. Мне не положено хотеть денег, как взрослым. – Она засмеялась. – Но вы понимаете, да, что это на самом деле выгодное предложение? Для хозяйства и для нас с вами? – Она в упор смотрела на немолодую женщину. Она знала, у Спириной только что родился внук, ей деньги очень нужны.

– Пожалуй, – согласилась женщина, – ты права. – Она вздохнула. – Действительно, нам это пойдет на пользу – мы просто не знали, как освободить холодильник от излишков. Греки не берут больше обычного. А продавать шкурки мелкими партиями – одна морока.

– Но вы обещаете, что забудете про меня, как только мы выйдем отсюда? Вспомните, когда надо получить процент? – Она наклонила голову набок, глядя на женщину.

– Конечно, Лилечка. Я так тебе сочувствую. Но ты у нас просто молодец. Такое дело провернула – домишко свой маханула на Москву. – Она наклонилась поближе и сказала: – Твоя соседка Ивановна говорит, мол, косматая художница бродит по огороду как неприкаянная и бормочет: бес попутал… – Лилька засмеялась. – Да, будь жива Марина, порадовалась бы за тебя, за свою дочь. Ты сумела устроиться не хуже других!

Я устроилась лучше других! – хотелось ей сообщить, но не сейчас, одернула она себя. Нет!

Значит, художница перестала себя чувствовать в безопасности? Понятное дело – препарат, которым она ее завлекла, выветрился.

Ей жаль старушку? Нет, сказала себе Лилька. Жалость и сочувствие – вот что губит людей. Погубит и Галину Гордеевну. При ней, Лилии Решетниковой, коммерческим директором станет другой человек. Впрочем, все остальные сотрудники тоже будут новые. Ни одной живой души, которая помнит ее девочкой, вызывающей жалость!

Но все произойдет по закону. Дядька из департамента знает, как законами пользоваться. Как объявить хозяйство банкротом, как провести аукцион.

И еще. Сначала ей казалось, что места директора ей достаточно. Но что она такое без пакета акций? Значит, его надо заполучить.

Она улыбнулась. Получит.

23

Ирина Андреевна недоуменно смотрела на бумаги, которые разложил перед ней главный бухгалтер.

– Не понимаю, – морщилась она и на самом деле не могла понять. Потому что никогда прежде не видела ничего подобного. – Вы хотите сказать, Петр Иванович, что нам нечем заплатить налоги? Мы платили все, до копейки, даже в худшие времена. Вы помните начало девяностых? Но и тогда наше хозяйство устояло на ногах. А теперь, когда у нас постоянная прибыль, мы не можем? – Она развела руками.

– Видите ли, Ирина Андреевна, – вздохнул Петр Иванович, – у нашего хозяйства есть один крупный недостаток.

– Какой это? – запальчиво проговорила она.

– Оно слишком хорошо работало и работает. А посему есть, я полагаю, желающие приникнуть к источнику и испить из него сполна.

– Вы хотите сказать… – начала Карцева, потом усмехнулась, – простите, Петр Иванович, вы уже все сказали. – Она сняла очки, в которых обычно работала, положила на стол. Руки – тоже. Она смотрела на свои скрещенные в запястьях кисти – смешно, как будто приготовила для наручников. – Кто-то хочет надеть на нас наручники?

– Уже надели, это дело быстрое, – он усмехнулся. Бухгалтер сидел в кресле напротив и смотрел на Карцеву. – Мне жаль. Но вы сами рассказывали – такое же хозяйство в Тверской области уже продали с аукциона.

– Его тоже сначала обанкротили, – пробормотала она.

– Разумеется. Но там проще, они – не мы. Они на самом деле едва сводили концы с концами. А для нас пришлось искать варианты.

– Ну да, в виде нового покупателя.

– Кто его привел? – тихо спросил бухгалтер.

– Он, как говорят молодые, выпал на коммерческого директора.

– Вот как?

– Она пришла ко мне, и я…

– Понимаю. В этой даме трудно усомниться, – заметил он. – Галина Гордеевна вне всяких подозрений. Покупатель – не темная лошадка, она проверила.

– Но где же он?

– Арестован его счет по каким-то особым причинам, – ответил Петр Иванович.

– Ясно. Что нас ждет?

Он улыбнулся.

– Вы всегда жаждете точности. Это хорошо, потому что прогноз и схема в данном случае известны. Наше хозяйство банкротят, потом выставляют на торги. Покупает тот, кто нас заприметил. А чтобы мы, прежние акционеры, превратились утренний туман…

– … который так хорош в этих местах в разгар лета, – подхватила она ему в тон. – И происходит дополнительная эмиссия акций.

Он молчал – без слов ясно. Получить хорошо налаженное хозяйство да еще такую территорию при нем – мечта!

– Что ж, спасибо, Петр Иванович. Я должна переварить все это.

Бухгалтер вышел из кабинета, а Ирина Андреевна уставилась в окно. Она помнила тот день, когда к ней пришла Галина Гордеевна, коммерческий директор.

– У нас новый покупатель. Он готов забрать остатки целиком.

– Откуда взялся? – спросила она, отрываясь от микроскопа.

– Говорит, мир слухами полнится. Даже знает о том, что греки якобы выдают шкурки наших норок за канадские и американские.

– Вот как? Впрочем, это их дело. Так что хочет этот покупатель?

– Взять остаток партии и заплатить дороже греков.

– Узнайте, кто он и кто стоит за ним…

Этот разговор происходил летом, когда совсем неплохо освободить холодильник от остатков. Прошлогодний «урожай» оказался небывалым – похоже, феромоны действуют так, как надо. Фирма Марии Родопуло, с которой они давние партнеры по бизнесу, а не только по клубу «сестер», забрала свою долю. Остатки возьмет новый покупатель – отлично. Коммерческий директор не спит на ходу, а это всегда и во всех людях нравилось Карцевой.

А что теперь? Как сказал бухгалтер, все в тумане? Но, она жестко усмехнулась, в тумане легко заблудиться. Поэтому очень может быть, что желающие войти в ворота, которые она заказала в прошлом году настоящим кузнецам и в которые вплетены фигурки норок, получат от ворот поворот.

Ирина Андреевна посмотрела на часы, потом на микроскоп. Позвонить Дмитрию, сообщить, насколько быстро сбываются его предсказания?

Она потянулась к телефону, но отдернула руку. Нет. Так нельзя. Для того чтобы не вылететь из своей колеи, надо продолжать то, что делала. До прихода главного бухгалтера Ирина Андреевна готовилась к конференции биохимиков в Праге. Вот это на сегодня – главное.

Когда она вернулась домой, увидела возбужденное лицо дочери.

– Мама, меня пригласили на благотворительный вечер. Его устраивает фонд.

– У тебя есть что надеть? – заставила себя отключиться от дневных неприятностей Ирина Андреевна. – По-моему, ты забыла, как носят туфли на шпильке.

– Но я не забыла принципы, о которых твердила бабушка.

– Ты о каких? – Ирина Андреевна с любопытством посмотрела на дочь.

– Чем длиннее юбка, тем выше каблук. Обувь такого же тона, что и колготки. Легкие ткани требуют изящных туфель. Плотные – более массивных, – тараторила она как школьница.

– Ах, вот ты о чем. Я тоже все это хорошо помню.

– Я не только помню, но и подчиняюсь. Поэтому надену серый костюм в полоску и черные туфли на среднем каблуке.

– Годится, – похвалила мать. – Знаешь, в тебе что-то появилось от рыси, взгляд например.

– Хищный, да? – засмеялась Евгения.

– Ну… пока, к счастью, не слишком. Он может стать хищным, но мне бы не хотелось… Ты много работаешь, Евгения.

– И буду еще больше. Но в экспедиции, я думаю, сумею отдохнуть.

– Попробуй, – с сомнением в голосе сказала Ирина Андреевна.

Все хорошо, думала она, с людьми из фонда полезно иметь дело. Кто знает, если дочь не в силах простить Костю, не познакомится ли она с кем-то из этой сферы. Как случилось когда-то с ней…

Но Ирина Андреевна не хотела, чтобы такое произошло с Евгенией. Когда-то она любила человека, но он оставил ее. Потом она встретила вирусолога, чью фамилию носит теперь ее дочь. Он был сильный ученый, но как человек слабее ее. И это мучило его. Тогда Ирина Андреевна ничего не замечала, но лишь с годами все поняла. Иногда ей приходило в голову: не ввел ли он себе вакцину в отчаянии?…

Но в чем ее вина, если природа следом за ее матерью наделила Ирину избыточным количеством мужских гормонов? Отсюда – сила, независимость и так мало тепла, которое муж получал от нее. А он в нем так нуждался…

Пожалуй, думала Ирина Андреевна, им с мужем повезло. Если бы он не ушел так рано, они испортили бы жизнь друг другу. А так осталась прекрасная дочь и хорошие, добрые воспоминания.

Больше она уже не выходила замуж, чем порадовала Дмитрия Павловича. Он мог оставаться ее другом, ни у кого не вызывая ревности.

Хорошо, снова подумала Ирина Андреевна, что дочь уезжает, еще и потому, что слишком напряженными стали их отношения с Лилькой.

В общем-то, Лильку стоит поблагодарить. Если бы Евгения уехала с Костей сразу после университета, она не узнала бы и не сделала так много в науке. Не испытала бы удивительного чувства – ощущать свою власть над поведением своенравных животных. Заставить их желать не того, что велит природа, а то, что прикажет она.

24

– Вы хотите меня, Евгения. Я увидел это по вашим глазам, – он говорил, задвигая длинный металлический засов на двери. Она уже заметила, какой он длинный и толстый, этот засов, вероятно, рассчитанный на случай, когда в дом начнут рваться беглые из зоны или медведи-шатуны.

Евгения сидела за столом, на лавке, вжавшись в бревенчатую стену. Сердце колотилось, но не бешено, оно отстукивало удары так, словно вовсе не сердце, а набат, чьи редкие удары собирали всех окрест. Собирали, чтобы общими силами отразить что-то, угрожающее жизни или чести.

Жизни ее мало что угрожало, но чести… Да, именно чести.

Мужчина отошел от двери, встал посреди комнаты, медленно снял жилет, подбитый мехом бобра. Она смотрела, как он небрежно держит его рукой, а блестящий в свете керосиновой лампы мех касается деревянного пола.

Он проследил за ее взглядом.

– Чепуха, – бросил он жилет на пол. – Если вы захотите, Евгения, я брошу на пол все меха, которые я приготовил…

Теперь он расстегивал рубашку, медленно, пуговицу за пуговицей вызволяя из петель.

Она увидела густо заросшую грудь, волосы вспыхнули бледным золотом. Тугие мышцы, плоский живот с аккуратным пупком – сгусток затаившейся энергии.

– Я вижу, вам нравится… Это всем нравится. – Он засмеялся. – Но ни одна женщина не сумела выманить меня отсюда, из тайги.

Евгения молчала. Сейчас он не услышит ее. Он словно находился не здесь, люди, по разным причинам избравшие для себя уединение, не обходятся без чего-то, что позволяет им изменить сознание, расширить его с помощью разных препаратов. Она знала: в тайге таких растений целый ботанический сад.

– Евгения, – говорил он между тем. – Ваше имя – семейство миртовых. Ха-ха, даже на латыни ваше имя точно такое… Евгения – вечнозеленое растение изящного строения. – Он окинул ее взглядом. – Это правда, – он снова засмеялся. – Вы знаете, что такое мирт? – Ответ ему не был нужен, он продолжил: – Эти белые душистые цветы появляются летом… Я хорошо знаю ботанику, – добавил он, расстегивая ремень.

Евгения молча наблюдала.

Он не сможет… Не сможет сделать то, что задумал, твердила она себе. Пузырек с «отманкой» лежал в кармане, она готовилась засунуть руку и отвернуть крышку. Она выльет его на себя целиком, и он не сможет подойти к ней.

Евгения почувствовала, как онемела спина, потяжелели ноги, руки. Казалось, они пудовые, нет сил сдвинуть с места. Если он подойдет, то ничего не сможет сделать. Так должно быть. Она правильно приготовила препарат.

Евгения закрыла глаза, когда увидела, что он расстегивает первую пуговицу на камуфляжных штанах. Она знала, что увидит.

Мелкая дрожь пробирала тело. Ей говорили, что этот человек непредсказуем, неуправляем. Он сам по себе. Однажды спустился из вертолета по веревочной лестнице и остался жить в тайге.

Евгения открыла глаза и…

Мужчина стоял посреди комнаты в застегнутых штанах, подпоясанный ремнем. Он был уже в рубашке. И улыбался. На кого он сейчас похож? На кого-то очень знакомого… Она рылась в памяти, но, скованная страхом, память не хотела выпускать ничего, она закрылась на замок.

А он улыбался.

– Вы ведь не этого ждали, да? – спросил он совершенно ясным голосом.

– Я… я… – заикалась Евгения, чувствуя, как снова оживает.

– Я знаю, чего. – Он засмеялся. – Но я не беру женщин силой. Я ставлю на них капкан…

– Как на рысь, да? – прохрипела Евгения, пытаясь улыбнуться.

Рука все еще лежала в кармане куртки, теперь пальцы медленно разжимались, выпуская флакон. Хорошо, что она не поторопилась, не извела репеллент.

– Капкан на рысь? – повторил он за ней. – Про меня говорят разное, я знаю. Но я уверен, что в отношениях мужчины и женщины должно быть обоюдное удовольствие, а оно невозможно без желания обоих участников. Сами знаете, как бывает, – сказал он, застегнув последнюю пуговицу рубашки и спрятав свою пышноволосую грудь под клетчатой тканью. Взял с пола жилет на бобровом меху и протянул ей. – Вам не зябко? По-моему, вы только что дрожали. Наденьте, – насмешливо предложил он.

– Спасибо. Вы похожи на Лоуренса Аравийского, – память оттаяла и выдала то, чего не ожидала сама Евгения.

– На Лоуренса Аравийского? – он вскинул светлые брови. – О таком персонаже я читал. – Он усмехнулся. – А вы-то почему о нем знаете?

Евгения пожала плечами:

– Так вышло.

Он сделал к ней шаг, потом второй. Свел брови на переносице, его лицо снова стало похожим на то, которое так напрягало ее.

– Наше сходство лишь внешнее, Евгения. Его осаждали женщины, но он любил мужчин. Я – другой. Если бы меня жаждали женщины с такой страстью, я не бежал бы от них, не искал приключений. Только если с ними… – Его серые глаза блестели, кажется, все внутри смеялось.

Евгения тоже улыбнулась, потом поежилась.

– Возьмите жилет, – приказал он. – Не позволяйте себе заболеть. Я не стану за вами ухаживать, я не гожусь на роль сестры милосердия.

Она взяла жилет, от него пахло мехом и теплом.

– Сейчас я затоплю печь, накормлю вас. Вернуться в норму после такого потрясения, – насмешливо, но уже с другой, ласковой интонацией, добавил он: – поможет хороший кусок мяса.

– Но я…

– Только не говорите, что вы не испугались. Вы представили себе – тайга, непроходимые завалы, вот-вот начнется пурга, домик на запоре, странный мужик, про которого чего только не говорят…

Она застегнула жилет на две большие пуговицы.

– Я шил его вот этими руками, – он вытянул перед собой руки. У него красивые руки, ровные пальцы и чистые ногти. Это удивило еще больше. Почему он здесь? Откуда? Местные говорили разное. Молодые женщины – с придыханием. Старые – со странной ностальгией. Мужчины крутили пальцем у виска. Мол, слетел с катушек где-то в Европе, потом спрыгнул в тайгу. Но ловок, больше всех берет рысей.

– Здорово, – сказала она. На самом деле жилет был сшит преаккуратно.

– Меня здесь зовут по-разному, – заметил он, укладывая поленья в печи.

– Я знаю, – быстро сказала она.

– Например? – так же быстро спросил он.

– Во-первых, Вадим Зуевский.

– Это по паспорту, – согласился он.

– Белый дьявол…

– Еще, – подгонял он.

– Бледный шаман…

– Вы мне льстите, Евгения, – усмехнулся он.

– Но я не знаю другие имена, – она прислонилась к стене. – Скажите, Вадим, а разве есть такое растение – Евгения? Или вы все придумали?

– Есть, не придумал.

– Вы так хорошо знаете ботанику? – Она следила за тем, как он кладет щепу и кору.

– Я всегда плохо знал ботанику. Но я подготовился к вашему появлению.

– Как?!

– У меня здесь разные книжки, – он кивнул на стеллаж. – Я читаю, иногда даже вслух. Чтобы не забыть, как звучит голос. Есть одна – о цветах. То, что я рассказал вам, там написано. У меня фотографическая память. Можете проверить.

Евгения засмеялась. Она смеялась и не могла остановиться. Она чувствовала, как вместе со смехом уходят остатки нервного напряжения. Вадим не смотрел на нее, он занимался своим делом.

Наконец она умолкла. Стало тихо, только трещали загоревшиеся дрова, и от этого тишина казалась особенно густой.

Молчание длилось, они сидели в разных углах. Разделенные золотистым светом лампы или, напротив, соединенные им?

Она удивилась – ей вдруг захотелось, чтобы этот свет их соединял, а не разделял. Тепло от его жилета, тепло от печи – это прекрасно. Но ей внезапно захотелось тепла его дыхания. У него жаркое дыхание, она это знает. Оно пахнет хвоей, она уже уловила этот запах. Она читала, что в тайге люди жуют сосновую смолу от цинги.

– Вы… А вы жуете смолу?

Он повернулся к ней быстро, как разворачивается ящерица. Казалось, она едва держится на кромке перил, но миг – она уже совершила полный оборот. Они видели ящерицу вместе с Костей, в Линдосе, на крыльце дома тетки Марии.

– А вы не думаете, что я кипячу ее в бочках? – быстро спросил он.

Она снова расхохоталась:

– Но вы не похожи на рогатого и волосатого труженика преисподней.

– Вы так думаете? Это мне льстит. Да, я жую смолу, а не «орбит без сахара». Потому что в тайге провожу слишком много времени. Я редко выезжаю отсюда.

– Вот я и почувствовала. Ваше дыхание пахнет хвоей.

Он усмехнулся.

– У вас тонкое обоняние. Это радует, значит, вы получите удовольствие, когда я…

Она почувствовала, как дернулось сердце. Может быть, все может быть…

– Когда я вас угощу… по-таежному. Ужином.

– Спасибо, – пробормотала она.

Евгения сама не знала, как далеко пошла бы с этим таежным человеком. Она так давно и так старательно держала себя в руках, что вдали от людей, в высоких снегах, готова сделать что-то такое…

Сделать, а потом?

Ох, это всегдашнее потом…

Он поставил сковороду на плиту, через минуту мясо уже шипело, его аромат заполнил домик. Евгения спокойно оглядывала жилище, оно вызывало странные желания.

Остаться здесь.

Не возвращаться.

Забыться.

Она почувствовала, как напряжена, бессмысленно напряжена ее жизнь. Принципы, придуманные в детстве или взятые напрокат у других… У родных, знакомых, коллег. А эта смешная игра с Лилькой в Еву и Лилит?

Она вздохнула.

– Как хорошо у вас, Вадим. Как вы догадались, что вот так – хорошо?

Он не отвечал. Долго. Они слушали треск дров, шипение мяса на сковородке.

– Легко догадаться, – наконец услышала она, – когда точно знаешь, что хуже не будет.

– Вы от чего-то убежали сюда? – догадалась она.

– А вы? – ответил он вопросом на вопрос. – Когда человек летит в такую даль, он всегда бежит от себя, хотя думает по-другому. Да, я бежал. Я устал от себя, от своей жизни. И моя жизнь устала от меня. Устала так сильно, что дала мне пинка под зад, уж простите за грубость.

– Пинок такой силы, что вы приземлились среди глухой тайги? – насмешливо спросила Евгения.

– Вот именно. А вы сообразительная.

– Спасибо, не жалуюсь.

– Мясо готово. По-моему, вы пришли в себя. Значит, не разобьете тарелки, если я попрошу вас достать их из шкафа?

Он произнес это так, словно они сидели в центре Москвы, в квартире со старинной резной мебелью.

Евгения встала, подошла к шкафу. Для этого она сделала всего полтора шага. Или два – один большой, другой – маленький.

– Ого, – не удержалась она.

– Вас что-то удивило? – насмешливый голос донесся из-за печки.

– Какой у вас фарфор!..

– Я рад принимать у себя человека, который отличит «веджвуд» от «вербилок».

Евгения расхохоталась, но уже не от напряжения. Ей стало весело. Он знаком с дорогим английским «веджвудом». Вот это да! То, что он видел тарелки из Вербилок – это нормально. Наверняка знает, что прежде они тоже были не вербилкины, а Гарднера.

Она осторожно взяла две и понесла к столу.

– Вы не заметили подставные? – ехидным тоном спросил он. Она порозовела. Здесь? Такие церемонии? Она и дома только при гостях ставит одну тарелку на другую.

– У вас есть и они? – пробормотала Евгения.

– Да, хотя жизнь и выкинула меня сюда пинком, но я вылетел не без родовой памяти. И у меня здесь полно времени, чтобы думать, читать, сопоставлять.

– Послушайте, Вадим, кто же вы? – она спросила и замерла возле шкафа.

– Вы на самом деле хотите знать? Хорошо, я расскажу. Позднее. Если сочту, что вы способны понять.

Он снял сковороду с печи, на разделочном столе из светлого дерева переложил мясо на большое блюдо. Потом достал баночки с приправами, которые можно найти в дорогом московском супермаркете.

– Боже мой, – воскликнула она. – Каламата!

– Вы знаете этот сорт оливок? – Он с интересом посмотрел на Евгению.

– Здесь написано, – быстро ответила она.

– Вы правы, – усмехнулся он. – Но только слово «каламата» по-английски – с другой стороны баночки. Вам не видно. Значит, вы читаете по-гречески? Но почему? Вы занимаетесь приманками, если мне все правильно рассказали.

– Да, все правильно, – торопливо подтвердила она. Хорошо, что не сказали, «отманками», с облегчением подумала она.

– По-моему, вам есть, что мне рассказать, Евгения. Например, от чего бежали вы сюда?

– Но я скоро вернусь обратно. Это моя командировка, не более того.

– Гм… – неопределенно отозвался он. – Что ж, я рад, если вы увидели здесь старинную знакомую – каламату. Прекрасный вкус. Мне нравится и темный вариант, и светлый. Из оливок и из маслин.

– Но откуда она у вас? – Евгения не сводила глаз с баночки.

– Привезли друзья с родины оливок, – сказал он.

– Из Греции, я вижу. Сделано на Крите.

– Вы там были?

– Да.

– Вы там будете еще, – тихо добавил он.

– Почему вы так решили? – она вскинула голову. Он что-то прочитал в ее глазах? Или жар, вспыхнувший во всем теле, обжег и его тоже?

– Вы сами сказали, что меня называют Белым шаманом. Здесь имена просто так не дают.

Вадим вынул приборы из ящика стола, она проследила за его движениями. Она уже не удивилась, что вилки и ножи – серебряные. Причем старинные.

– Да кто вы, черт побери! – снова спросила она.

– А вы не такая кошечка, как кажетесь. Вы похожи на рысь, – сказал он. – Их повадки я хорошо знаю. – Он рассмеялся. – Они мне нравятся.

– Поэтому вы ловите их стадами? – внезапно вырвалось у Евгении.

– Да, – просто ответил он. – Я за равновесие в природе. Когда нарушается популяция животных или человека – в любую сторону, – случаются катастрофы. А мы ведь не хотим катастроф? Прошу вас, – он указал на скамейку, на которой она сидела. – Вернитесь…

– Чтобы не нарушилось равновесие? – насмешливо спросила она.

– Да, – честно ответил он. – Приступим к ужину и беседе, весьма увлекательной – так я предчувствую. А также спорам, верно?

Евгения села напротив Вадима. Он положил ей на тарелку кусок лосятины.

– Приступим. Я не предлагаю ничего алкогольного.

– Вы не пьете?

– Пью. Чай из душистых трав. После еды через полчаса. Угощу. Но от вас все равно будет пахнуть, – он потянул носом воздух, – как от хорошеньких женщин, сливочным мороженым.