Текст книги "Аромат обмана"

– А вы какое имеете в виду? Которое продавали в ГУМе? – рассмеялась Евгения. – Мне про него еще бабушка рассказывала. Неужели вы его сами покупали? – Серые глаза стали совершенно круглыми.

А его глаза – узкими.

– Намекаете на мой возраст? Должен заверить вас, что мужчина в моем возрасте отлично разбирается в запахах.

– А я думала, что лучше всего в запахах разбирается моя бабушка.

25

По мере того как длился ужин, слов стало совсем мало, а только звуки, отличающиеся продолжительностью: «М-м-м… У-у-у… О-о-Ох».

Когда на тарелках не осталось и следа от дикого мяса, только разводы от фиолетовой оливковой пасты, он кивнул на них и сочувственно спросил:

– Вы скучаете по нему, верно?

– По… ко… По чему? – быстро нашлась Евгения и, промокая губы крахмальной салфеткой, уже не удивлялась, что такая здесь водится. Ей хотелось зарыться в салфетку, чтобы он не видел, как она краснеет.

– Скуча-аете, но не делаете шага навстречу, – заключил он, отодвигая свою тарелку. – Знаете что… хотите я вам расскажу про вас?

– Вы? Про меня? – Ее сердце заколотилось: да, да, да! Она хочет знать, какая она на самом деле. – Вы не слишком самонадеянны? – спросила, стараясь не отвести взгляд.

– Вы точно подметили. Я самонадеян. Иначе не сидел бы здесь. А если бы сидел, то не в таком домике, ел бы не на серебре и тонком фарфоре. Человек должен быть самонадеян, то есть надеяться на себя. Самоуверен, то есть уверен в себе. Вы против? Все стремятся к этому, но, не умея достичь того и другого, а это значит, мало потрудившись, над собой в том числе, обвиняют таких, как я, бог знает в чем. – Она слушала молча. – Должен заметить, если бы не перечисленное мною, вас не подослали бы ко мне. – Евгения дернулась, открыла рот. Она хотела возразить или удивиться. Но Вадим поднял руку, запрещая говорить. – Именно так. Не прислали, а подослали. Я знаю, кто и зачем. – Но при всей моей самонадеянности я не понял пока – почему именно вас.

Она откашлялась:

– Я не…

– Я подумал, возможно, рассчитывали на ваши нежные чары. – Он усмехнулся. – Я проверил, но быстро понял – не то. Значит, вы обладаете чем-то иным, что может меня… увлечь? Соблазнить? Или подкупить. Но чем-то особенным, я полагаю. Иначе – с какой стати они побеспокоили именно вас, Евгения?

– Так кто же вы, Вадим? – тихо спросила Евгения, чувствуя во рту острый солено-кислый вкус греческой пасты.

– Я? Я хозяин тайги, – рассмеялся он. – Помните? Нет, нет, вы вряд ли помните, был такой фильм про милиционера. Я не такой хозяин и не такой тайги. Я купил этот кусок тайги. Я здесь живу, охочусь. Больше всего люблю рысь.

– Поэтому вы ловите ее в таком количестве? – вырвалось у Евгении.

– Стоп. Я понял, кто вы. Вы себя раскрыли, милая посланница защитников рыси.

– Я не скрываю, меня прислал фонд. Мне дали командировочные деньги.

– Но что вы должны за них сделать?

– Выяснить, как изменилось количество животных за последние пять лет в этом районе.

– Замечательно. Узнаю руку друзей. Ровно пять лет с большими проблемами я купил то, что хотел. Я получаю лицензии на отлов рыси. Но есть люди, которые считают, что я слишком быстро окупаю затраты. Они хотят меня остановить вопреки законам – законам природы в том числе. Знаете ли вы, Евгения, что превышение определенного числа животных грозит исчезновением другим обитателям тайги? У которых точно такое же право на жизнь, как у рыси? Она должна чем-то питаться. Чем больше рысей, тем больше нужно еды. Да, сейчас мода на рысь, у меня покупают шкурки. Вы знаете, сколько стоит шуба из рыси?

– Тридцать тысяч евро, – быстро ответила Евгения.

– Знаете. А поскольку вы говорите цену в евро, значит, видели ее в Европе. Если бы в Москве, вы перевели бы в доллары.

– Я не сама видела. Моя мать.

– Ей понравилась?

– Еще как!

– Вам бы очень пошла такая шубка. Сейчас, секунду.

Он быстро встал, вышел в сени. Евгения услышала стук, как будто отпустили тяжелую дверь. Или крышку сундука.

Он вернулся. Она ахнула. В каждой руке Вадим держал по шкурке, они были ему почти по грудь, а это значит – больше полутора метров. Мех блестел и переливался, светло-рыжий, с пятнами по бокам, с нежным белым брюшком.

– Ох, – выдохнула она.

– Подойдите ко мне, – позвал он.

Евгения встала и подошла. Он набросил одну шкурку на одно плечо, на другое – другую.

– Подойдите к зеркалу.

Евгения подошла к зеркалу, висевшему в простенке. Из меха выглядывало только лицо с блестящими сумасшедшими глазами. Такой красивой она никогда себя не видела.

– Теперь вы знаете, какая вы… – проговорил Вадим, бесшумно подойдя сзади. – Если бы на вашем месте оказалась другая женщина, я бы подарил их ей. – Она удивленно оглянулась. Какая – в ее глазах читался вопрос. – Женщина, которая рассказала бы, зачем ее подослали ко мне на самом деле, – ответил он на ее невысказанный вопрос.

Она резко повернулась к нему, быстро сняла с плеч шкурки и перевесила на него.

– Спасибо, но я не ношу натуральные меха. Хотя могла бы спать под одеялом из них с самого рождения.

– Расскажите, что за меха могли овевать ваш сон? – насмешливо поинтересовался он.

– Норка. Не так плохо, верно?

Он поднял брови.

– Ваши…

– Моя мать – директор опытного зверохозяйства, которое выращивает норок. До нее была моя бабушка. А после, предполагается, всем этим должна заняться я.

– Любопытно, – пробормотал он. – Загадочно. Вы этого хотите? – он иронично посмотрел на нее.

– Потомкам всегда тяжело, – улыбнулась она. – Хочешь или нет, становишься преемником налаженного дела. Но я уже вникала, мне, в общем-то, нравится. К тому же у меня есть время – моя мать еще долго будет управлять хозяйством.

– Вы сказали все правильно. – Он улыбнулся. – Даже сама не знаете, насколько. Но все-таки допустили одну ошибку. Предостерегу вас от нее.

– Какую ошибку? – Евгения смотрела ему в лицо, напряженно ожидая продолжения.

– Как говорят эксперты по ценам не на «мягкое», а на «черное золото»…

– То есть на нефть, – торопливо вставила она.

– Когда кажется, что цена останется высокой навсегда, она сразу падает…

Евгения задумчиво отвернулась к окну.

– Вы думаете, с мамой или с хозяйством что-то может произойти?

– Я ничего не думаю. Я знаю одно: когда все слишком хорошо, а это хорошо – давно, что-то обязательно случается. Опыт. Причем не в первом поколении.

– А вы… из каких… – она подыскивала слово, но он опередил ее ответом:

– Мои предки – поляки. Их сослал царь на каторгу в эти места. Они участвовали в польском восстании 1863 года. Срок закончился, мой прадед женился, осел в тайге, занимался охотой, промыслом. Его имение не стало таким знаменитым, как имение Яновских, – мой прадед попал на каторгу вместе с известным паном Михаилом Яновским. Тот купил себе полуостров на берегу Амурского залива недалеко от Владивостока. Он так и стал называться после – полуостров Яновского.

А вот дальше – все похоже. Только Яновскому повезло больше – в начале двадцатых годов прошлого века он понял, что его час пробил. Если помните историю, тогда шла к концу Гражданская война, белые уходили в Корею, Манчжурию, Китай. Он, богатый помещик, понимал – пора. А мой прадед не считал себя слишком богатым и остался. Но судьба, если захочет, уравняет всех. Мой дед и сыновья Яновского встретились в одном лагере…

А потом много чего было, но я всегда хотел одного – при первой же возможности вернуть землю, удобренную потом предков. Их землю за многие десятилетия поглотила тайга. Но все, что в ней, считаю моим по праву. Другие это право оспаривают, хотя я заплатил деньгами за возможность вернуть. Нынешними, законными деньгами.

Вадим усмехнулся. Евгения смотрела на его профиль. Красивый, особенно сейчас, когда внутри вспыхнуло пламя с новой силой, пламя, которое, видимо, не гасло у предыдущих поколений Зуевских.

– Я вообще-то биолог-охотовед. Но в начале девяностых звезды сошлись так, что мне привалили большие деньги. Я продал большую партию меха в Китай, вложил сюда. Кое-кому это не нравится до сих пор.

– Это может не понравиться, – заметила Евгения. – Я понимаю.

– Есть люди, я их знаю, которые прикрываются разными бумагами. Они готовы убедить несведущих в биологии людей, что защищать рысь в моей тайге так же необходимо, как панду в Китае.

– Значит, вы считаете, вас хотят остановить… с корыстными целями? – тихо спросила Евгения.

– Разумеется. Если у меня не будет пушнины, мне придется продать то, что купил. Во что вложил, как и мои предки, свои силы. Вообще, должен сказать, на всякое хорошо поставленное дело загораются чужие глаза. Имейте в виду, присмотритесь, сперва к близкому окружению. Нет ли желающих освободить вас от забот о вашем норочьем хозяйстве? Вы продаете шкурки в Грецию, – не вопросительно, а утвердительно сказал он. – Я думаю, наши шкурки встречаются в одних магазинах. Они могут пожать лапу друг другу, – он улыбнулся по-детски.

– Вам бы сказки сочинять про животных, – заметила Евгения.

– И про людей тоже. Хотите, расскажу про вас? Пускай это будет сказка.

– Хочу.

– Вообще-то сказка-быль. Итак, на самом деле вы приехали сюда, чтобы узнать что-то, что помогло бы остановить меня. Вы много раз были в Греции, на той стороне есть некто, жаждущий породниться с вами. Возможно, с вашим хозяйством тоже. Чтобы в одних руках соединить все процессы: зверьки – шкурки – фабрика – магазин.

Евгения чувствовала, как глаза ее становятся все круглее.

– Я не говорю ничего нового. Естественный, очень разумный проект. Я сам думал об этом. И буду думать, если вы меня не проведете как-нибудь… тайно. – Он засмеялся. – Но я не дамся, имейте в виду. Вы не уедете отсюда, пока я не узнаю точно, как вы придумали обвести меня вокруг пальца.

Евгения смеялась. Она нащупала в кармане куртки флакон. Не могла же она не попробовать то, что сама создала? Действует ли ее «отманка» на рысь?

– Я должна позвонить, за мной приедут на снегоходе, – сказала она, глядя на часы.

– Зачем? Вы можете спать спокойно. В моем доме нет мышей. Утром я возьму вас в тайгу. Покажу, как ставлю капкан. Вам ведь интересно, верно?

– Конечно, – согласилась она, все еще колеблясь.

Зазвонил мобильный телефон. Она вынула его из кармана.

– Евгения, вы должны срочно уехать, – сказал голос. Он был мужской, незнакомый.

– Как это? – не поняла она.

– За вами приедут, – настаивал голос.

– Кто? Петр Арсеньевич? – он принимал ее по просьбе фонда.

– Нет. Его срочно вызвали… Он уехал. За вами приедет красный снегоход. Номер… – Он диктовал номер, а она не воспринимала ни букву, ни цифру.

– Я не поеду, – проговорила она холодно, удивленно заметив, что непреднамеренно повторяет резкий тон матери.

– Вы сами сделали выбор, – мужчина недобро рассмеялся и отключился.

26

Она держала перед собой аппарат, смотрела на него так, будто на ладони у нее высыпала проказа. Она вспомнила, как после поездки на остров Спиналонга вместе с Костей она вот так же осматривала свои руки. Ей казалось, в воздухе носятся бациллы проказы, потому что еще полсотни лет назад на острове был лепрозорий. Это сейчас развалины старой крепости отданы туристам – ходите, смотрите, трогайте…

– Что-то не так? – тихо спросил Вадим.

– Мне… Я… В общем, я не поеду. Я останусь у вас, – сказала она, не вдаваясь в объяснения.

Глядя в ее глаза, он прочитал в них страх.

– Чем вас так испугали?

Она пожала плечами:

– Интонацией даже больше, чем словами…

– А вы чуткая, Евгения. Сейчас предпочитают пугать интонацией, потому что если и записывают чужие разговоры, то это только слова. А интонация подчас бывает яснее слов. Может, вам просто пожелали спокойной ночи?

– Нет, мне сказали, что я сама сделала выбор. Видимо, имея в виду, где мне ночевать.

– Вот как? И кто же это?

– Я не знаю, он не представился. А тот, кто занимался мною, – Петр Арсеньевич, – улетел срочно куда-то. Не понимаю, ведь фонд с ним договорился еще в Москве, при мне…

– Зато я понимаю, – серьезно сказал Вадим. И вдруг спросил: – Вы умеете стрелять?

– Я? Да нет, куда мне! Про меня говорили, что я не умею стрелять даже глазами, – она вспомнила и рассмеялась.

– А вам это не нужно.

– Зато Лилит всегда умела. А сейчас даже лучше, чем раньше.

– Лилит? Кто это?

– Лилька, моя подруга. Она была Лилит, а я Ева. Такая наша игра с детства.

– Вы много читали, – заметил он. – Потому как про Лилит мало кто знает… Ну, раз вы не умеете стрелять, то будете подносить патроны, – насмешливо добавил он.

– Кому? – не поняла она, но руки отчего-то похолодели.

– Мне. Сегодня ночью на нас нападут.

– Но почему!

– Потому что я добыл… много… В общем, рысей… Это большие деньги. Местные люди переправляют шкурки в Китай. Они шьют там греческие шубы. Понимаете?

– Ох, – еще не веря окончательно, выдохнула она.

– Еще недавно всем казалось, что мир утопает в гуманизме и никогда больше не наденет на себя натуральный мех. Но потепление климата происходит только в расчетах ученых мужей, а зимы на самом деле крепчают. Снег прошлым летом выпал даже на итальянском побережье. А мои знакомые в мае поехали в Египет и так ни разу и не искупались.

Он намеренно отвлекал ее от навалившегося страха. Этого нападения Вадим ждал давно, но почему оно совпало по времени с ее приездом?

Ну конечно, они поняли, что контроль над ним хотят установить другие. Не важно, как они называют себя – от фонда, от науки, черт знает от кого еще. Приезд Евгении они восприняли как камуфляж для особо крутых. Поэтому решили поторопиться.

Вадим быстро вышел из комнаты, свистнул три раза. Раздался топот, вбежала пара черных волкодавов.

– Сидеть, – приказал он, отведя их за большой ларь в сенях.

Этих собак он привез не так давно из Питера – знакомый тренер подготовил их отменно. Он привез их тайно: чем меньше людей знают о том, какое у него оружие кроме огнестрельного, тем безопаснее. По заказу собакам сделали кевларовые жилеты, они закрывали их от шеи до хвоста. Сейчас самое время надеть их на собак.

– Евгения, – предупредил он, – не выходите без меня ни для какой надобности. Я посадил сторожей.

Она кивнула, ноздри раздувались на бледном лице. А у нее есть энергия, кураж, темперамент, с удовольствием отметил он. Внешность скрывает то, что внутри. Ему это понравилось. И снова подумалось о том, о чем он думал уже не раз: порода и в человеке, и в животном всегда видна.

Он прошел в соседнюю комнату без окна, где держал оружие, патроны, там же стоял металлический сейф для шкурок. Он вынул карабин с пятизарядным магазином. Этот «винчестер» остался от деда. Его сумел сохранить отец в избушке в тайге, хотя в то время и был обязан сдать его в милицию. Отец понимал: никогда обратно уже не получит его.

Вадим выглянул и поманил Евгению.

– Когда все начнется, будьте здесь. Лиственница, из которой построена изба, стала крепче металла. Пуля не пробьет.

– А… вы?

– Я? Я буду защищать свой дом.

– Но неужели мы не можем вызвать…

– Милицию? Вы шутите, Евгения. На чем она сюда доедет? И потом – зачем им я? Я чужой в первую очередь – им.

– Значит, у нас нет выбора?

– Вы же сделали выбор?

– Но я выбрала вас. Я вас уже знаю.

– Правда? – он окинул ее насмешливым взглядом. – Готов вернуть вам ваши слова – вы слишком самонадеянны.

– Допустим, но того, кто звонил, я вообще не знаю.

– Вы осторожны, это похвально. Значит, будем считать, что вы не пойдете на них с красным флагом или с томом Уголовного кодекса.

– А он у вас есть? – спросила она, улыбаясь.

– Конечно. Я читаю его перед завтраком.

Она засмеялась.

– Итак, сейчас я приведу лаек в дом, вы их видели, они мирные собачки, а волкодавы останутся на посту. Мы запремся на все засовы. Выключим свет и тогда…

– У вас есть прибор ночного видения? – спросила она.

– Вы и про него знаете?

– Смотрю телевизор.

– Есть. Даже прицел на карабин со специальной оптикой. Но у них тоже есть.

– Вы на самом деле их знаете?

Он вздохнул:

– Разве можно забыть «друзей», пускай даже очень, очень старых?

– Вот как?

– Никто так сильно, как друзья, не способен завидовать твоим успехам. Вы еще это не поняли? Значит, пока не добились больших успехов. Но вам будут завидовать, уверяю вас. Все мы проходим одной дорогой – той, которую выбрали.

Он подошел к лампе, задул ее.

– Если что – вот фонарик. – Он вложил ей в руку крошечный фонарь. – Не смотрите, что мал – включите-ка!

– Ох, – не удержалась она. Луч света бил с такой силой, что она увидела за стеклом дальнюю сосну. Возле нее утром ее высадил снегоход, не рискуя ехать дальше по аллее.

– Вы нарочно прорубили такую кривую аллею? – спросила она.

– Вы догадливы, – он нашел ее руку и пожал. Его рука была теплой и крепкой. Ее – тоже не дрожала. – А насчет аллеи – пускай помучаются любые гости, особенно непрошеные.

Они недолго сидели в темноте. Внезапно яркий свет залил окно, обращенное к аллее. Гул мотора тут же раздался и с другой стороны.

– Ого, даже вертолетный бензин не жалко, – пробормотал Вадим.

Грохот, скрежет, выстрелы, крики – все смешались. Через минуту Евгения плохо понимала, где она – перед экраном телевизора или за ним. Домик дрожал стенами, полом.

– Ничего, пока это только психическая атака. Они думают, что я выскочу. – Или она, подумал он.

Они схватят ее, а он, как истинный джентльмен, помчится следом. Тогда они возьмут то, что хотят взять в доме. Они даже не станут громить его – зачем?

Евгения замерла.

Наконец все стихло. Из-за двери раздался голос. Она узнала его – этот человек говорил с ней по мобильнику.

– Вадим Васильевич, вы как? Выйдете к гостям поговорить или нам откроете, чтобы мы вошли?

Вадим мочал.

Почему они не разобьют окно, подумала она.

Он словно угадал ее мысль и тихо объяснил:

– Стекло бронированное, дверь металлическая.

– Я не заметила.

– Это хорошо, – усмехнулся он.

– Не хотите, стало быть, разговаривать? Значит, решили лечь под фонд? Что ж, в его лице у вас милый представитель. А знаете ли вы, какой подарочек она привезла для вас?

Вадим молчал. Евгения почувствовала, как у нее сдавило виски. Они все знают. Куда она влезла? В какие игры ее вовлекли?

– Она еще не полила ваши приманки своими репеллентами? А знаете, кто платит за то, чтобы ваши рыси, Вадим Васильевич, ушли с рынка? Ха-ха-ха… Подумайте, мы много дадим за вашу последнюю партию.

Голос подчеркнул – «последнюю».

Внезапно загрохотали моторы, вспыхнул свет, через мгновение все снова стихло.

– Тюфэк трак, юрдэк квак, петушина чок, юрдэк иок. Старая охотничья поговорка, ее я услышал в Болгарии. Ружье стреляет, утка крякает, перья остаются, утка улетает.

Евгения засмеялась:

– Я должна это понимать так, что бояться больше нечего?

– Верно. Это присказка не про стрелков-мазил. А о том, какая утка сообразительная.

Они продолжали сидеть в темноте. Наконец Вадим зажег свет и посмотрел на нее.

– Они считают, что я им остался должен.

– Вы? Должны?

– В начале девяностых мы поделили большую партию меха. Я поместил его удачней всех. – Он объяснил: – Все решают контакты. У меня они были на той стороне, – он махнул рукой в сторону, как поняла Евгения, Китая. – Я продал шкурки по цене, которая не снилась моим напарникам. А они свою долю отдали в руки, к которым деньги быстро прилипли. Разумеется, они что-то получили, но гораздо меньше. И с тех пор никак не могут успокоиться. Слышите, кричат?

– Слышу, – она слышала и то, как колотится сердце. – Я думала, они совсем уехали. Неужели они все-таки?…

– Успокойтесь, лезть они не рискнут. Это только психическая атака – насмотрелись фильмов. Они не станут дом ни поджигать, ни расстреливать.

– Но откуда у них столько техники?

– С тех пор они тоже не дрова рубили. А если рубили, то продавали даже щепки. Научились. Теперь-то они развернулись! – Он хмыкнул: – Никогда не догадаетесь, на чем они деньги делают.

– На чем же?

– На женских гигиенических прокладках.

– Ох!

– Сначала продавали лес, потом обнаружили, что дело стало убыточным. Не знаю, кто навел их на такой бизнес, но вышло удачно с этими прокладками. Они сделали хороший ход – соединились с китайцами. Негласно, разумеется. Часть производственных операций делают там. Так что эти вещицы на самом деле – китайский продукт.

Евгения почувствовала, как ее сердце замедлило бег. Она слушала об обыденных вещах, они, словно кнопки, пришпиливали по углам лист бумаги, только что трепетавший на ветру. Он больше не трепыхался. Она успокоилась тоже.

– Здорово, – сказала Евгения.

– А теперь вы. Рассказывайте. Все.

27

Евгения рассказывала торопливо, словно боялась пропустить любую деталь или подробность. Без слов Лильки о ее жизни-не-подарке, или крике Кости «я сам не знаю, как получилось» у Вадима… или у нее самой? – не будет полного представления о том, что случилось. «Это и есть эффект попутчика?» – спрашивала она себя после. Когда рассказываешь подробно и откровенно собственную историю кому-то совершенно чужому? Только в ответ на проявленный к тебе интерес, возникший из необходимости скоротать время?

Она говорила и удивлялась, как жадно слушает себя. Как много, оказывается, оставляла прежде без внимания. Теперь, заполняя провалы между событиями, восстанавливая подробности, сама удивлялась очевидной логичности происходившего, прежде незамеченной ею.

Умолкнув, Евгения отвела взгляд от окна, в котором начинал светиться синий рассвет, взглянула на Вадима – проверила: нет ли насмешки на его лице? Или обидного сочувствия? Ни того ни другого ей не хотелось видеть. Его лицо напоминало бледный рассвет. Понятно, в эту ночь они оба не спали ни минуты.

– Я рад, что вы со мной искренни, – сказал он без всякого комментария.

Евгения свела брови, потом удивленно подняла. Он ничего не добавит? Сердце тревожно дернулось – не хочет обидеть?

Он встал и предложил…

– Пойдемте, кое-что покажу.

Евгения, не спрашивая, словно привязанная к его ноге веревочкой, поднялась и пошла следом.

Вадим остановился на крыльце. Весь снег перед ним и на аллее вспахан, взрыт, словно стадо диких кабанов искало что-то. Но не нашло, разозлившись, с фырканьем унеслось восвояси.

– Вы хотели мне показать это? – тихо спросила она.

Какое чувство следует ей испытывать сейчас, став невольной участницей нападения? Если бы не ее приезд, перед крыльцом лесного дома лежал бы ровный чистый снег, по нетронутой сосновой аллее взгляд убегал бы в толщу таежных зарослей. Была бы еще одна спокойная ночь в жизни Вадима Зуевского, его волкодавов, которые дремали бы в своих будках. Кому повезло, так это лайкам, их на ночь впустили в дом. Они и сейчас спали под столом.

Как это странно – быть вовлеченной во что-то за тысячи километров от дома… Разве не удачей считала она командировку в тайгу от фонда? Ей дали деньги на поездку, чтобы испытать то, что она придумала, сидя за лабораторным столом. Как повезло, думала Евгения совсем недавно. Мало кому так везет, гордилась она собой.

Вздрогнув, посмотрела на Вадима – он вложил в рот два пальца и свистнул. Раз, два, три…

На счет «три» раздался шорох. Он донесся откуда-то сверху. Евгения подняла голову, пытаясь разглядеть, кто осыпает снег с верхушек сосен и елок, схлестнувшихся друг с другом.

– Привет, – тихо поздоровался он с кем-то невидимым. – Свистнул еще раз, но тихо, тонко, одними губами. – Спускайся.

Евгения посмотрела туда, куда и он. Но ничего не увидела.

– Ах! – вскрикнула она через мгновение, попятилась к двери, а Вадим, словно не ожидал ничего другого, раскинул руки и удержал ее.

– Все в порядке. Фруська, свои!

Перед крыльцом стояла рысь. Она спрыгнула с дерева и уставилась на Евгению. Морда в точности такая, как на портрете, который так нравился Евгении и висел у нее над столом.

– Знакомьтесь. Фруська, это Евгения. Она приехала, чтобы испытать на тебе репеллент. Это что-то вроде антисекса, – ухмыльнулся он. Потом повернулся к Евгении и спросил: – Я правильно говорю? – Она медленно краснела. А он улыбался. – Эта ученая дама хочет, Фруська, – он снова перевел взгляд на огромную пушистую кошку, – чтобы ты не искала объект любви там, где тебе хочется и когда тебе хочется. Видишь, какая, да? Она жаждет управлять твоим желанием. – Рысь чихнула. – Тебе смешно, да?

Евгения задержала дыхание.

– Как у вас здорово получается, – пробормотала она. – Вы настоящий дрессировщик.

Он не отозвался – он говорил с Фруськой:

– Ты согласна участвовать? Не-ет, конечно, не даром. Сама она, знаешь ли, хочет на этом сильно разбогатеть. Как станет платить? Мы сейчас спросим.

Вадим повернулся к Евгении.

– Платить? – Она быстро включилась в игру. Как ее мать, Ирина Андреевна, умела мгновенно перейти из одного состояния в другое, если того требуют обстоятельства. – Какая валюта у вас в ходу? – спросила она, глядя на громадную кошку.

Она увидела ее глаза – желтые. Зрачки, на удивление, узкие, как черные щелочки. Рысь смотрела не на нее, на Вадима. Евгении показалось… а может быть, какая-то безнадежно влюбленная женщина превратилась в рысь? Чтобы быть рядом с ним… Рысь замерла, слушая его голос, она вбирала его в себя до последнего звука, даже белые усы не шевелились.

У Евгении запершило в горле. Черный блестящий нос кошки насторожился. Рысь чувствует ее запах – чужой, поняла Евгения. Вряд ли он ей нравится. Она высунула розовый язычок, он был узкий и тонкий.

– Она согласится на что-то съестное, – сказал Вадим. – Я так думаю.

– Но у меня… – Евгения мысленно рылась в своем рюкзаке. – У меня только мюсли. Целая коробка. В них рожь, пшеница, кукуруза… в общем, восемь злаков и тропические фрукты, кусочками – манго, папайя, киви…

– Пожалуй, подойдет. Она такое еще не пробовала.

– Вы взяли ее котенком? – догадалась Евгения.

– Правильно. Я поймал ее мать. Фруська жила у меня в доме, росла веселая, игривая. Вы держали кошек? – Евгения кивнула. – Тогда вы знаете, какие они забавные. – Он засмеялся. – Со мной еще жила жена. Фруська ей тоже нравилась. Но потом они обе меня покинули. Жена вышла замуж, укатила в Питер, а эта особа удрала в лес. Вот тогда бы мне ваш препарат, – он быстро повернулся к ней, – Фруська осталась бы у ноги. – Он любовался животным, а оно, похоже, получало не меньшее удовольствие от того, что видит этого человека.

– Но она хорошо живет, – продолжал он. – Я знаю. Она стала настоящей хищницей. Как мне не жаль было отпускать ее, я понимал: она должна жить в лесу. Прекрасно ловит зайцев, может поймать молоденького кабанчика или козу. Если зазеваются тетерева – эти птицы спят в лунках на снегу, то и они – ее добыча.

Наконец после бессонной ночи и неожиданного потрясения Евгения начинала приходить в себя. Зверь – не мираж, рысь по-прежнему стояла перед крыльцом и смотрела влюбленными глазами на Вадима.

– Она прекрасно лазает по деревьям, вы сами видели, – продолжал свой рассказ Вадим. – Она устраивает на дереве засаду и кидается на добычу. Она спокойно оседлает дикую козу и не отпустит, пока не перегрызет ей горло. – Евгения поежилась. Он улыбнулся. – Не бойтесь, она не кидается на людей. Если они не кидаются на нее. Так что же? Вы готовы попробовать то, за чем приехали? Давайте, вам предстоит отчитаться перед теми, кто вас послал. Я все понимаю.

Евгения колебалась. Конечно, она хотела проверить то, что привезла. Засунула руку в карман куртки, нащупывая пузырек, который готовила вчера для… него. В отчаянии, не догадавшись, что он устраивает шоу.

Евгения шарила в глубоком кармане, вылавливая пузырек. Но что-то смущало – она сама не знала, что именно. Какая-то тревога начинала мешать. Она не любила это чувство. Когда оно накатывало на нее, старалась поскорее узнать причину и избавиться.

Пузырек. Вот он. Стиснула пальцами и потащила из кармана. Но… какой он легкий…

Евгения быстро выдернула руку. Взглянула. Он был пуст!

– Так что же? Как проведем эксперимент? Я полагаю, вас научили, как? Я думал над этим, – он рассмеялся, – когда понял, кто вас прислал. Итак, я ставлю капкан на рысь, а некто проходит по моим следам и перекрывает запах моей приманки. Я верно говорю? Но ваши педагоги, – он с такой иронией произнес слово «педагоги», что она быстро взглянула на него и отвела глаза. Чтобы Вадим Зуевский не заметил ее отчаяния. Но он успел его уловить. – Я вас чем-то… напугал? – тихо спросил он. – Обидел?

– Нет, – она покачала головой. – Нет. Ничего нет. Пусто. – Она потрясла флакончик. – Видите? Ни-че-го, – раздельно, по слогам произнесла Евгения.

– Но… куда все подевалось? – он переводил взгляд с нее на флакон и обратно. – Я вижу, пробка притертая… Если ее не выкручивать с силой, она сама не выпадет.

Евгения медленно краснела. Вчера, когда она готовилась обороняться от Вадима, дергала и крутила флакон… Господи, она собиралась вылить этот репеллент для рыси… на себя, ради собственного спасения…

Он вылился. Но не тогда, а позже, ночью, в суете и грохоте…

Вадим увидел, как она краснеет, наклонил голову набок, оглядел ее.

– А я-то думал всю ночь: ну почему я не хочу… ну совсем не хочу такую хорошенькую женщину? – в его глазах плясали ехидные огоньки. – Ха-ха-ха! – захохотал он во все горло. – Да потому, что она полила себя рысиным антисексом! Господи! Ну почему она это сделала? Мы бы сейчас кувыркались прямо на снегу, да? – Евгения отвернула от него покрасневшее лицо. – Я шучу. Но, видимо, на самом деле какая-то высшая сила существует, она не позволила вам навредить мне.

– Да, – сказала она. – Я вообще начинаю думать, что влезла во что-то…

– Понимаете, Евгения, я заметил одну вещь. Стоит сделать что-то осмысленное, всегда найдутся люди, которые попробуют превратить это в бессмысленное. – Он смотрел на нее, а ей показалось, что его глаза сейчас похожи на глаза Фруськи.

– Что ж, – пробормотала она, – тогда валютой для расчетов будут не мюсли. А отрицательный ответ. Мой реппеллент не годится для рыси, – сказала она. – Я так и напишу в отчете.

– Фруська огорчится. Она любит пробовать все новое.

– Я просто угощу ее, – Евгения улыбнулась: – Я думаю, кусочки тропических фруктов ей понравятся – финики, манго, киви…

– М-м-м… – промычал он.

– Вас – тоже. Так и быть, – она повернулась и пошла в дом.