Текст книги "Индиговый ученик"

***

Арлинг глубоко ошибался, когда думал, что его самые трудные дни остались на улицах Балидета. Школа Белого Петуха оказалась шкатулкой с двойным дном, секрет которой не хотел ему открываться.

На следующий день иман пришел с подарком. В руку Арлинга тяжело опустилась связка незнакомых предметов, нанизанных на нитку.

– Я трудился всю ночь, – торжественно произнес мистик. – Твое лечение начнется с этих бус. Здесь дерево, камень, керамика, стекло… В общем, все, что удалось найти под рукой. Твои пальцы должны привыкнуть к миру и научиться узнавать его. Когда справишься с этими, принесу новые.

Сначала Арлинг решил, что ослышался. В его представлении обретение зрения никак не было связано с кусочками стекла на нитке.

– А как же пилюли? – пробормотал он, обращаясь больше к себе, чем к иману:

– Не торопись, – ответил мистик, усмехнувшись. – Ты к ним еще не готов. Позже, все будет позже.

И он ушел, сказав, что уезжает из города, а за Арлингом оставляет присматривать учеников и слуг. Ни одного лишнего слова. Никаких сомнений и колебаний. Никаких попыток придать смысл очевидной бессмыслице.

Ты сам согласился на это, напомнил себе Регарди, касаясь странных предметов. Они пахли гремучей смесью разных ароматов, которые ничего ему не напоминали. Задумчиво покрутив бусы, Арлинг узнал только дерево и глину, остальной же материал был так причудливо вырезан и скручен, что ему потребовался не один час, чтобы различить ткань в туго скрученном шарике, пахнущем еловыми шишками.

Как оказалось, вопросы и загадки в Школе Белого Петуха были обычным явлением. Их любили все – от учителей до учеников и слуг. Арлинг еще не знал, куда отправится, когда обретет зрение, но был твердо уверен, что его путь будет лежать мимо трех мест: Согдарии, Сикелии и Гургарана.

В Согдарии он родился и прожил восемнадцать лет. Эта страна не могла дать ему ничего кроме боли и горьких воспоминаний. От Сикелии ему нужно было только чудо. Местные обычаи, климат и пища вызывали непонимание, а временами и отвращение. Что касалось Гургарана, то Регарди был уверен, что всеобщий интерес к легендарной стране был вызван человеческой скукой и стремлением к наживе. Исключением был Канцлер, который искал новые земли, чтобы оправдать существование Жестоких. Но это была политика, и как многие другие политические стратегии, ей не мешали глиняные ноги мифа, на которые она опиралась. Нет, сказочные земли политиков он обойдет стороной. Арвакское царство, Самонийские княжества, а может, далекий Тибр, который лежал где-то за Песчаными Странами – вот, куда он пойдет, когда случится чудо. Но интуиция подсказывала, что торопиться с выбором не стоило. Если лечение имана будет похоже на эту игру в бусы, то ему стоило запастись терпением.

Отношения с другими учениками складывались похожим образом: загадочно, запутанно и туманно. И хотя Арлинг не ожидал, что Финеас кинется обнимать его и скажет «Добро пожаловать», он не смог избавиться от чувства досады, когда на следующее утро молодой кучеяр молча поднял подношение и, запихав большой кусок шербета за щеку, принялся будить остальных. На Регарди обратили не больше внимания, чем на муху, которая билась под потолком в тщетных попытках найти выход в большой мир, к солнцу.

Другие ученики повторяли за вожаком за исключением Беркута, который по непонятной причине проникся к Арлингу большой симпатией. И хотя Регарди не мог ответить ему тем же, желание выжить заставило его держаться этого странного кучеяра.

Если иман оставил ему в подарок бусы, то Шолох принес более полезную вещь. Это была удобная трость, которой Арлинг обрадовался, как голодный пес неожиданной подачке. Спотыкаться о каждый камень ему надоело. Однако на этом приятное общение с Беркутом закончилось.

– Будешь сегодня со мной, – деловито заявил мальчишка. – Иман велел мне присматривать за тобой, поэтому придется тебе пожить по моему расписанию. Надеюсь, ты не против.

Арлинг неопределенно хмыкнул, понимая, что выбора у него не было.

Жить по расписанию Беркута оказалось неимоверно скучно. Почти все время они проводили либо в Доме Полдня, где Беркут учил драганский, а Арлинг от безделья крутил свои бусы, либо на площадке за садом, которая называлась «Огненным Кругом» и служила местом для спортивных упражнений. Чем там занимался Шолох, Регарди не знал, но по его крикам, выдохам и, порой, кряхтению мог предположить, что мальчишке приходилось нелегко.

Групповые уроки в школе не практиковались. Учителя обучали учеников по отдельности, однако попытки Арлинга узнать, что именно изучали молодые кучеяры, успехом не увенчались.

– Это ты лучше у имана спроси, – ответил Беркут, сыто рыгнув. Они только что пообедали чем-то пряным и сидели в беседке у Дома Неба, спрятавшись от полуденного солнца.

– У него к каждому свой подход. У нас есть общие предметы, которые мы изучаем вместе, например, драганский, но в остальном, все идут своим путем.

Другого ответа Арлинг не ждал, поэтому не стал расспрашивать дальше. В конце концов, у него здесь тоже был свой путь. Ни Шолох, ни Финеас, ни кто-либо другой из этой школы – за исключением, конечно, имана – ему были не нужны, а раз так, то ему было все равно, чем занимались обитатели этого странного места.

Три дня отъезда имана пролетели незаметно. Арлинг повсюду ходил вместе с Беркутом и даже сумел изучить крайние площадки Огненного Круга, где мальчишка проводил большую часть времени. Канаты, ямы, ограждения, столбы и палки густо усеивали поле, одна величина которого заставила его задуматься об истинных размерах школы. Ему потребовалось пройти пятьсот шагов, чтобы достичь крепостной стены, у которой площадка заканчивалась.

Однако большинство его попыток исследовать школу безжалостно пресекались Беркутом.

– Туда нельзя, – невозмутимо говорил мальчишка, поворачивая его, словно курицу, убежавшую из загона. – Там тренируются старшие ученики. Могут убить и не заметить.

Или:

– И туда нельзя. Там огород с травами имана. Многие ядовиты.

А было и так:

– Туда не ходи. Там крокодилы.

Кто такие крокодилы, Регарди не знал, но по голосу Беркута догадывался, что они были не лучше ядовитых трав мистика.

– Ты без меня вообще нигде не броди, – сказал ему Шолох, после того, как Арлинга едва не покусали на псарне. Перепутав расстояние, он слишком близко подошел к будкам.

Поэтому Регарди ничего не оставалось делать, как ждать Беркута, крутить бусы и думать. А мысли его посещали самые разные. Например, что могло ему дать изучение кусочков дерева, камня и другой ерунды, подвешенной на веревочке? Может, иман пропитал их целебными растворами, которые через пальцы действовали на его глаза, возвращая им зрение? Иногда Арлингу казалось, что среди ароматов бусин встречались лекарственные нотки, и тогда в его душе пробуждалась надежда.

Однако большую часть времени она глубоко дремала. Ожидание чуда превращалось в рутину, которая начинала тяготить. Магда грустно глядела на него со стороны и не приближалась во снах. Арлинг догадывался, что это был знак. Он делал что-то не так.

Возвращение имана ничего не изменило. Выслушав его невнятное описание предметов на бусах, мистик хмыкнул и вручил ему новую связку. Арлинг принял ее молча, решив, что бунтовать еще рано – слишком мало прошло времени. Возможно, иман просто испытывал его терпение перед каким-то особым методом лечения. Возможно, бусы действительно были пропитаны целебным настоем. Возможно, Регарди что-то не понимал.

Мистик выполнил свое обещание, расставив по школе миски с благовониями, которые должны были помогать Арлингу ориентироваться. Однако, по мнению Регарди, они только все усложняли – запахов в воздухе было достаточно. Ему пришлось потрудиться, чтобы выучить, какой дом пах розами, а какой сиренью.

Случались и неприятности. Один раз ветер резко поменял направление, и Арлинг, перепутав запахи, попал в Дом Вечера, возмущенно ткнув тростью человека, спящего, как ему показалось, на его месте. Учительский дом был похож на спальню учеников, поэтому ошибка была замечена поздно. Разбуженный кучеяр принял его за вора и успел навесить ему тумаков, пока на шум не прибежали слуги. С тех пор Регарди стал осторожнее, подолгу принюхиваясь к каждой двери, а иногда даже окуная пальцы в плошку с маслом, чтобы точнее определить запах.

На второй неделе иман разнообразил игру в бусы, велев слушать дыхание спящих учеников по ночам. Арлинг должен был сосчитать, сколько вдохов делал Финеас, пока слуги зажигали ночные светильники у Дома Утра или когда дежурный обходил территорию школы. Как подобные упражнения влияли на лечение слепоты, Регарди не знал, однако спорить с иманом не стал и на этот раз.

Новое занятие оказалось труднее. У него ушло немало времени, чтобы научиться различать звук зажигаемых фонарей. Помогало то, что слуги сопровождали этот процесс болтовней и громко топали. С дежурным было сложнее. Его шаги неожиданно возникали из тишины и сразу же в ней пропадали, оставляя его гадать об источнике звука. Что касалось Фина, то его дыхание не отличалось от вдохов других учеников. Иногда кто-то из них начинал громко храпеть, стонать и пускать ветры, превращая задание Регарди в невыполнимую миссию.

Помучившись несколько дней, Арлинг решил задачу старым проверенным способом – придумал ответ, послушав Беркута, спящего рядом. Даже если иман и знал, сколько вдохов делал Фин, пока зажигались фонари, вряд ли каждую ночь мальчишка дышал одинаково. Но мистика провести не удалось.

– Легче всего обманывать самого себя, – недовольно произнес он. – Мы будем играть по-честному. Или расстанемся.

Всю следующую неделю Арлинг тщетно старался справиться с заданием, пока ему не пришла в голову мысль: почему он пытался услышать дыхание Фина на расстоянии? Ведь если подойти ближе, то можно различить не то что вдохи, но и биение сердца! Возможно, иман вовсе не требовал от него чуда, а просто хотел, чтобы Регарди проявил сообразительность.

Арлинг с трудом дождался следующей ночи. Но если в теории план был прост, то на практике едва не стоил ему жизни. Он очень долго подбирался к голове Фина, стараясь никого не задеть, еще дольше ждал появления слуг, которых с центра комнаты было слышно хуже, и до бесконечности долго прислушивался к дыханию кучеяра, стараясь не перепутать его со спящим рядом соседом. Впрочем, скоро Регарди понял, почему иман не поверил его вранью. Фин дышал очень медленно, с длинными паузами между каждым вдохом и выдохом – его дыхание постоянно пропадало между более частыми всхрапываниями мальчишек, спящих рядом.

Казалось, прошла вечность, прежде чем пришли слуги. Но, когда раздался их шепот, и Арлинг приготовился считать, на его горле вдруг сомкнулись твердые пальцы.

– Наивно полагать, что можно незаметно подкрасться к лучшему ученику школы, – прошипел Фин.

Действительно, наивно, подумал Регарди, пытаясь издать хоть звук, но вожак навалился на него всем телом, и даже умудрился придавить ноги, отчего Арлинг почувствовал себя зайцем, попавшим в капкан. Проклятый Фин, проклятый мистик…

– Хочешь меня обокрасть, драган? Неужели ты думаешь, что я сплю вместе с кошельком? А может, тебе чего-то не хватает? Например, остроты ощущений? Пожалуй, в этом я смогу тебе помочь. А иману скажу, что ты выходил ночью отлить, упал со ступенек и сломал шею. Не думаю, что он сильно расстроится.

– Кхрр, – прохрипел Регарди, пытаясь вдохнуть немного воздуха. И хотя он не верил, что Фин мог его задушить, ему показалось, что прошла вечность, прежде чем пальцы кучеяра разжались.

– Если еще раз увижу, что ты покинул ночью свой половик, утром тебе будет кое-что не хватать, – угрожающе прошипел Фин. – Например, ушей.

– Все не так, как ты думаешь, – попытался оправдаться Арлинг, отползая в сторону и чувствуя, что краснеет.

– Я прекрасно тебя понял, драган, – фыркнул Финеас. – Но если хочешь проснуться со всеми частями тела, не высовывайся дальше своего матраса.

У Регарди вертелась на языке пара острот, но, сделав над собой усилие, он промолчал. Кучеяр мог не утруждать себя угрозами. Все, что было нужно Арлингу, умещалось у двери – одеяло, циновка, да проклятые имановы бусы.

– Я стараюсь, но все равно не слышу, – честно заявил Регарди мистику на следующий день. – Наверное, у меня что-то со слухом.

И хотя он ожидал, какой угодно реакции – от брани до ядовитого сарказма, – ответ был непредсказуем.

– Сейчас поправим, – пробормотал кучеяр, и принялся копаться в каких-то коробках. Арлинг почувствовал себя часами, у которых сбился рабочий механизм.

– Что поправим? – спросил он и тут же вскрикнул от резкой боли. Цепкие пальцы мистика ловко ухватили его за ухо и, оттянув мочку в сторону, проткнули кожу чем-то горяче-острым. Почти сразу боль превратилась в легкое жжение, но Арлинг еще долго хватал воздух ртом, пытаясь справиться с удивлением.

– Руками не трогай, – сказал иман, продолжая терзать его ухо. – Подцепить заражение в Балидете можно быстрее, чем сжариться на солнце. Зато теперь будешь лучше слышать. Пока вставлю нитку, а потом что-нибудь придумаем.

«Это ошибка!», – хотелось крикнуть Арлингу, но слова застряли в горле. Почистить уши и проколоть уши – разные вещи. К тому же, у него уже были проколы, так как в Согдиане носить серьги всегда было модно. И хотя сами украшения остались на родине, отверстия не должны были затянуться. Зачем было делать еще одно? Не удержавшись, он спросил об этом имана.

– У тебя были неправильные дырки, – усмехнулся в ответ мистик. – Подержи тряпицу до утра. Да не волнуйся так. У нас, в Балидете, чем больше серег, тем лучше. Вон, у Беркута три кольца в одном ухе. Потом мне еще спасибо скажешь.

Сунув ему мягкий комок ткани, пропитанный чем-то прогорклым, иман ушел, оставив его гадать, не лучше ли было возвратиться на улицы города сейчас, с целыми руками и ногами, а главное – головой. В последнее время такие мысли навещали его особенно часто.

Несмотря на заверения имана, слух у Арлинга не улучшился. Сколько вдохов успевал делать Фин, пока меняли светильники, так и осталось для него загадкой. Иногда ему казалось, что он стал участником гигантского фарса. Нелепые бусы из стекла и глины, непонятные задания имана, странные названия домов… Несмотря на то что ему очень хотелось найти разгадку, ответ был прост. Все это не имело смысла. Зрение не появлялось.

Дни потекли медленно, плавясь, словно куски сахара на солнце. Иман по-прежнему часто отлучался, оставляя его на попечение Беркута, который вместе с другими учениками готовился к какому-то экзамену и стал совсем другим человеком – замкнутым и раздражительным. Их общение свелось к совместным приемам пищи, да редким разговорам ни о чем по вечерам. Регарди продолжал ходить с ним на занятия, хотя не знал зачем. Гулять одному по школе ему не позволяли, ссылаясь на невидимые опасности, в существование которых он не верил.

В последнее время Арлинг вообще ничему не верил. Ложь и обман мерещились повсюду. К примеру, Школа Белого Петуха совсем не была похожа на школу. Здесь не ставили оценок, не ругали за прогулы, не заставляли ходить на уроки. Ученики все делали сами, без понуканий, а если допускали ошибку, старались быстрее ее исправить или добровольно несли наказание, которое тоже было странным. Чаще всего провинившихся заставляли бегать по крепостным стенам.

В Согдарии все было иначе. В школах его родины царила солдатская дисциплина, а указка в руках учителя была орудием не преподавания, а наказания. Она очень больно била по пальцам. И хотя лично Арлинг указкой получал редко – преподаватели опасались Канцлера – подзатыльники и тычки учителя фехтования Бекомба он помнил хорошо.

В Школе Белого Петуха Регарди ни разу не слышал, чтобы иман и остальные учителя кого-то били. Они были похожи на большую семью с добрым папой во главе. Только он ей не верил. Эта семья жила по своим правилам, скрывая истинные личины под масками доброты и человечности. На самом деле, у ее членов были острые зубы и наточенные когти, и с людьми они имели столько же общего, сколько главный палач империи Педер Понтус с ангелом. Арлинг не знал, что за тайны скрывало заведение имана, но был уверен в одном – слепому драгану в ней места не было.

Однажды Регарди сидел в саду, слушал, как тренировался Беркут, и думал о том, что ему нужно уехать. Рядом лежали надоевшие бусы, невыносимо пекло солнце, болело незажившее ухо. Дерево хурмы, под которым он устроился, давало тень, но без ветра она не играла никакой роли. Мысли лениво утекали из головы, превращаясь в зыбкие миражи, тут же исчезавшие в раскаленном мареве полдня.

В мире было много мест, которые стоило посетить, но он был уверен, что ни одно из них не сможет стать его домом. А теперь Арлинг даже не знал, был ли он когда-нибудь «своим» на родине, в Согдарии.

«Мне нужно уехать!» – повторил он про себя, но от мысли о том, чтобы вновь пересечь пустыню и выбраться из этого знойного мира, хотелось зарыться головой в песок и больше не двигаться. С одной стороны, ему было неплохо. Он был сыт, одет, имел крышу над головой и даже кое-какие надежды на лучшее будущее. Но, с другой стороны, назвать жизнью то существование, которое он сейчас вел, было трудно. Мир ускользал от него, словно песок из неплотно сжатого кулака.

Может, он где-то ошибся и не там свернул? Похоже, в Балидете рождались только вопросы. Ответы придется искать в других землях.

Рядом шлепнусь перезревшая хурма, обрызгав его вязкой мякотью. Дерево считалось священным, поэтому урожай с него не снимали. Ветки с перезрелыми плодами опустились почти до самой земли, дразня сладко-пряными ароматами. Нащупав упавший фрукт, Арлинг принялся очищать его от сора, намереваясь съесть. Вокруг никого не было, а религиозные суеверия ему были чужды. Поток мыслей уменьшился до тонкой струйки, а потом и вовсе прекратился, высушенный палящим зноем. И как Беркут мог заниматься акробатикой или, чем он там занимался, в такую жару?

– Навлечь гнев богов просто, а вот добиться их милости порой невозможно даже праведникам, – раздавшийся голос был приятным, с низкими, грудными нотками. Он мог принадлежать молодой девушке или зрелой женщине. Такой голос был у Магды, и на какое-то мгновение ему показалось, что это она упрекала его в поедании плодов со священного дерева. Но это, конечно, была не Магда. В Школе Белого Петуха все было обманом.

– Сколько хурмы нужно съесть, чтобы боги покарали тебя смертью? – спросил Регарди, гадая, как она сумела к нему незаметно подкрасться. Он не услышал ее шагов, хотя сейчас отчетливо различал звяканье браслетов. Возможно, это были серьги или ножные украшения. Как говорил дядя Абир, настоящая кучеярка носит все свои драгоценности сразу. Он даже не мог представить, как это выглядело. Наверное, ужасно.

– Для этого вмешательства богов не требуется, – усмехнулась женщина. – Достаточно купить мясную лепешку на ночном рынке в Мерве. А я тебя здесь раньше не видела.

– Я тебя тоже, – съязвил Регарди, поправляя повязку, чтобы было лучше заметно, что он слепой.

– Конечно, – фыркнула дама, – ведь это мужская школа. У женщин есть дела поважнее, чем вертеть саблей и размахивать кулаками.

– Например, приставать к чужеземцам?

Кучеярка расхохоталась и, ничуть не смущаясь, присела рядом с ним на песок. Арлинга обвеяло терпким ароматом духов, а его ступни коснулась шелковая ткань юбки. Материя была почти невесомой, гладкой и даже прохладной, но Арлинга словно обожгло искрой, отлетевшей от огромного пламени. Он был уверен, что она сделала это специально.

– Нитка в ухе – это пошло, – тем временем заявила незнакомка. – Лучше замени ее серебром, его цвет подойдет к твоей коже.

Регарди решительно откинул со своей ноги подол ее платья и повернулся к ней лицом, надеясь, что не перепутал стороны.

– Ты кто? – спросил он прямо, устав от загадок. Пару лет назад Арлинг с удовольствием окунулся бы в игру, а после пригласил незнакомку на романтичный ужин, плавно переходящий в совместное любование звездами в одном из отцовских замков. Но все интриги остались в прошлом. Сейчас он мечтал только о том, чтобы белое было белым, а черное черным.

– Я Атрея, – женщина произнесла свое имя так гордо, словно Арлинг должен был устыдиться того, что не узнал ее сразу. Возможно, она принадлежала к местной знати, но в свое время Регарди мало интересовался провинциальной аристократией.

– Понятно, – протянул он, не собираясь представляться в ответ.

– А ты кто? – спросила Атрея, и Регарди показалось, что она улыбнулась. Он был уверен, что кучеярка прекрасно знала, кто он, и спросила только для того, чтобы поддержать разговор.

– Человек, сидящий под деревом, – ответил Арлинг уже спокойнее. У нее было четкое произношение, и ему не приходилось напрягать слух, чтобы разобрать ее кучеярский. А еще от нее хорошо пахло. Духами, кофе, сладостями и просто красивой женщиной. Почему-то он не сомневался, что Атрея была красива. Так или иначе, но ему впервые за долгое время не захотелось, чтобы его оставили в покое.

– Шолох очень способный, – неожиданно изменила тему женщина. – Хочешь, я расскажу, что он сейчас делает?

Арлинг кивнул. Незнакомка могла собой гордиться, потому что ее интрига удалась. Пламя его любопытства разгоралось сильнее.

– Сальто назад, – сообщила женщина. – Однако пока у него не получается. Он неправильно начинает и еще хуже заканчивает. Еще пару таких прыжков, и мальчишка сломает себе шею. Иман дал ему три дня, но, думаю, такая спешка ни к чему. Тигр всегда торопится.

– Ты давно его знаешь? – спросил Арлинг, догадываясь, что Атрея упомянула мистика не случайно.

– С рождения, но мы долго не общались, – призналась кучеярка. – Он приехал в Балидет всего лет десять назад. А мы с матерью живем здесь уже вечность. – Атрея вдохнула. – Тигр хороший человек, поверь мне. Ты правильно сделал, что пришел к нему.

– Если честно, то лекарь из него никудышный, – хмыкнул Арлинг, понимая, что может поплатиться за свою откровенность. Наверное, хурма действительно была священной. Его давно так не тянуло рассказать о наболевшем, как в эту минуту.

– Не торопись с выводами, – ответила женщина. – Однажды один ученик упал с Алебастровой башни. Разбил себе голову, поломал ребра и руки. Иман поставил его на ноги за три недели, хотя лучшие врачи Балидета заявляли, что парень – нежилец.

– Сломанная кость зарастет сама, но зрение просто так не вернется, – горько парировал Регарди.

– Просто так – нет, – согласилась Атрея. – Зерно ячменя может дать побеги, но если рядом не будет воды и земли, оно превратится в горстку пыли. Ты – зерно, Арлинг, а иман – дождь, который может тебе помочь. Только вам не хватает солнца.

– Может, это ты? – улыбнулся Регарди.

– Быстро учишься, драган. Еще немного и заговоришь, как настоящий кучеяр.

– Ты думаешь, иман мне поможет? – вопрос был риторический, но Арлинг почувствовал, что должен его задать. Это был правильный момент и правильное место.

Подул долгожданный ветер, и в духах собеседницы раскрылись новые нотки – слегка тоскливые, но вместе с тем чуткие, заботливые, надежные. Регарди не узнавал аромат, но на душе вдруг стало очень спокойно. Словно Атрея уже ответила на его вопрос, и ответ был именно тот, какой он хотел услышать.

– Не знаю, – призналась кучеярка, и Арлинг почувствовал облегчение. Правда была приятной.

– Но у вас могло бы все получиться, – добавила она. – Если вы пойдете в нужную сторону. Иман может дать куда больше, чем ты просишь, Арлинг. То, что ты не найдешь ни в одной стране, хоть бы и обошел весь мир. То, что ценнее способности видеть цвет неба.

Голос женщины замолчал, уступив место кряхтенью Беркута и пению птиц в садовых зарослях. Регарди не удивляло, что она знала его имя – он догадывался об этом с самого начала. Разговор вдруг стал казаться не только интересным, но и важным.

– И что же это?

Однако женщина не любила быстрых разгадок.

– Я расскажу тебе одну историю, – произнесла она, придвигаясь ближе. На мгновение Регарди почувствовал ее дыхание – словно крыло бабочки коснулось его щеки, оставив на коже ароматный след цветочной пыльцы.

– Когда-то у нас не водились соловьи, – начала Атрея. – Люди, видевшие их в других землях, стали молиться, чтобы они появились в наших краях. Первым услышал молитву Затута, бог семейного очага, до которого долетели ароматные курения с домашних алтарей кучеяров. Но Затута любил покой и уют, звонкое пение птиц ему было ни к чему, и он не ответил. Вторым молитвы людей услышал Омар, который почуял кровь теленка, принесенного ему в жертву верными жрецами. Но когда Омар понял, о чем молились люди, то счел просьбу недостойной его величия. Также поступили и другие боги. Последним, до кого донеслась молитва, был Нехебкай, Великий Скользящий. Люди уже не возжигали ароматные курения на домашних алтарях и не резали жертвенных животных. Они лишь молились в ночной тиши до тех пор, пока однажды Изгнанный не нашел людские чаяния среди дюн Карах-Антара – туда принес их ветер после того, как другие боги о них забыли. Теперь соловьев можно услышать в каждом саду Балидета. – Атрея вздохнула. – Мне бы хотелось, чтобы в будущем кипарисы росли не только в городских парках, но и на барханах Холустайских песков тоже. А так как этого хочу не только я, то мое желание непременно сбудется. Когда-нибудь в будущем.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно молиться? – сделал вывод Арлинг. – Знаешь, у драганского Амирона, возможно, меньше красивых имен, чем у вашего Нехебкая, но он очень на него похож. И ему молились не только жрецы. Поверь, у меня больше шансов прозреть, если я продолжу крутить эти бусы.

– Люди упускают мгновение, а затем ищут его, словно оно находится где-то далеко, – прошептала Атрея, и Регарди вдруг стало не по себе.

Что-то изменилось в ее голосе, но что – понять было трудно. Ему даже показалось, что рядом сидела не женщина, а огромная змея, которая обвила его тело кольцами и только ждала момента, чтобы крепко сжать их, ломая кости и выворачивая суставы.

– Жизнь человека – мгновение, – продолжила кучеярка прежним голосом: бархатистым и располагающим. – Тот, кто постиг это, становится другим. Ты хочешь стать другим, Арлинг? Поверь, прозрение – это фарс, обман самого себя. Надежда не спасает. Иногда от нее стоит отказаться, чтобы однажды не проснуться человеком с мертвой душой. Глупо жить в мире и делать то, что тебе не нравится. Глупо убегать от самого себя.

Кажется, их разговор зашел в тупик. Арлинг чувствовал себя человеком, которого завели на мост, а потом сказали, что никакой реки под ним нет. Он не понимал, зачем она рассказывала ему все это. Зачем вспомнила молитвы и Нехебкая. И почему думала, что он убегал? Регарди уже месяц топтался на одном месте. И в этом месте не было ничего кроме песка и пыли.

Как ни странно, но ответ нашелся сам – стоило лишь внимательнее прислушаться к словам Атреи. Да, он хотел стать другим. Давно хотел. Но новый Арлинг должен был родиться на костях прежнего, а тот еще продолжал дышать, цепляясь за жизнь, которой был не нужен.

«Если не сделаешь чего-то сразу, не сделаешь этого никогда», – вспомнились ему слова учителя фехтования Бекомба, которые когда-то не произвели на него впечатления, но, тем не менее, поселились в закоулках памяти.

– Что я забыл сделать, Атрея? – спросил он, понимая, что задает вопрос самому себе.

Стало тихо, словно на них опустилось плотное покрывало, оградив от остального мира. Арлинг не знал этой женщины, не знал, зачем она появилась в его жизни и что ей было от него нужно. Но он уже очень давно не разговаривал с кем-то так честно и искренне, как сейчас.

– Ты забыл, что, упав, всегда можно подняться, – ответила Атрея. – Иман – тот человек, который может научить тебя этому. При условии, что ты не станешь больше никуда убегать. В Школе Белого Петуха начинается много дорог, и среди них есть твоя. Поверь мне.

– Я верю тебе, – ответил Регарди, сомневаясь, что говорил правду.

– Потому что выбора нет? – усмехнулась кучеярка.

– Потому что я этого хочу.

– Тогда стань учеником имана. Индиговым Учеником.

Женщина произнесла это так, словно советовала ему больше гулять на свежем воздухе.

– Я не знаю, чем расплатиться за приют, а ты предлагаешь мне напроситься в ученики? – спросил Арлинг, справившись с удивлением. – В школе много учеников, но я не заметил среди них ни одного калеки. Они учат драганскую литературу и тройное сальто. Сомневаюсь, что это подойдет для слепого чужестранца.

– Во-первых, это уроки Беркута, а, во-вторых, я говорила не о школе.

– Но разве…

– Не все мальчишки из Дома Утра настоящие ученики Тигра. Большинство – те, на чьи деньги живет школа. Они платят иману за репутацию и получают то, на что способны. У Тигра же всего четыре последователя – это Беркут, Финеас, Ол и Сахар. Те, кого он выбрал сам. Но никто из них еще не стал Индиговым Учеником, хотя Тигр обещает назвать его каждый год после летних экзаменов. Именно к ним Беркут сейчас и готовится.

– Кто такой Индиговый Ученик?

Наступило короткое молчание. Арлинг услышал, что они вздохнули почти одновременно.

– Тот, кто идет по пути смерти, – наконец, сказала Атрея, и по ее голосу Регарди понял, что она улыбалась. – Он не знает, что может случиться в следующий миг. Он не думает о победе и не останавливается, когда понимает, что проиграл. Ступать по воде для него все равно, что идти по земле, а по земле – что по воде. Он ждет неизбежной смерти. Он будущий воин Нехебкая. Тот, кто очнулся от сна. Индиговый.

– Понятно, – протянул Арлинг, на самом деле, ничего не поняв. – Но зачем это тебе? Почему ты хочешь, чтобы я стал Индиговым? Извини, но в бескорыстные поступки я не верю так же, как и в силу молитвы.

Женщина ответила не сразу – то ли выдумывала ложь, то ли решалась на правду.

– Иман не молод, хотя выглядит так, словно разменял четвертый десяток, – произнесла она. – Он уже очень давно идет навстречу смерти. Его путь сокращается с каждым днем, однако он до сих пор не выбрал преемника. А, как известно, когда дрова догорают, огонь гаснет. Но если после выгорания одних дров искра с них переходит на другие, такой огонь горит вечно. Я хочу, чтобы огонь Тигра горел всегда. Очень хочу.

Это был странный ответ, запутанный и полный противоречий, но Регарди с ним согласился. Он чувствовал, что Атрея сказала правду.

– Одного твоего желания мало, – усмехнулся Арлинг. – Почему ты думаешь, что у драгана с Севера, который не верит даже собственным богам, к тому же еще и слепого, шансов стать, как там, Индиговым, больше, чем у Финеаса или Беркута, которых иман знает не пару недель?