Текст книги "Индиговый ученик"

Итак, оставалось самое сложное. А, может, наоборот, все пройдет легко и незаметно. Странно, но пока он подбирал ключ к замку, у него даже не тряслись руки. Страшно стало, когда дверь, наконец, открылось, и вместе с запахами гнилой соломы, клопов и немытого тела ему навстречу вырвался насмешливый голос узника.

– Почему так долго? – прохрипел он. – Я уж думал, иман про меня забыл. Вот дьявол, а юмор у него все тот же. И почему из всех учеников школы ко мне прислали именно тебя?

Голос показался знакомым, но Арлинг не мог вспомнить, где слышал его раньше. Впрочем, это было неважно. Убедившись, что смертник в камере один, Регарди осторожно приблизился. Несмотря на то что человек был прикован к стене, он казался опасным.

– Мы не знакомы, – ответил он, допустив ошибку, о которой иман его не предупредил. О том, что с жертвами, а тем более смертниками, лучше не разговаривать, Арлинг поймет гораздо позже.

– При всей своей широте, мир, увы, тесен, – усмехнулся узник. – Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я покидал школу, ты был еще слепым щенком, и все удивлялись, зачем иману понадобился бродячий драган-калека. Но, как я вижу, учитель опять победил. Он всегда побеждает, даже когда нам кажется, что победили мы. Трусливый щенок превратился в верного пса, готового лизать хозяину пятки за корку хлеба. Я Ихсан, а ты – «белый верзила». Ну, вспомнил? Мы занимались на соседних площадках, и меня раздражало, что какого-то северянина, да еще и слепого, обучали тому, что было доступно не каждому кучеяру.

Теперь Арлинг вспомнил. Ихсан был его ровесником, но в отличие от него занимался в Школе Белого Петуха с детства. Он часто дразнил его, подкладывая камни на пути или пуская стрелы, которые пролетали в двух пальцах от головы Регарди. Прошло немало времени, прежде чем Арлинг научился не замечать их. Так продолжалось до тех пор, пока однажды за Регарди не вступился Фин. Финеас был непререкаемым авторитетом для всех. После того как он не вернулся из Муссавората, его место так и осталось незанятым.

Что касалось Ихсана, то он ушел из школы шесть лет назад после очередного летнего экзамена, который он сдал, как всегда, успешно. Редко какой ученик его возраста мог похвастаться таким количеством «испытательных» шрамов. У Ихсана их было десять, хотя руки его сверстников украшали не больше пяти зарубок. После вмешательства Финеаса, Ихсан стал игнорировать Арлинга, обратив на него внимание лишь тогда, когда иман впервые поставил их сражаться в паре. В тот раз кучеяр здорово намял ему бока, хотя потом Регарди все равно ему отомстил, обогнав на большом круге старой крепостной стены. В последующие годы их отношения не стали ровнее, но, по крайней мере, обходились без конфликтов. За пределами Огненного Круга, где им приходилось заниматься в паре, они друг друга просто не замечали.

Последние слова Ихсана запомнились Арлингу хорошо.

– Не хочу быть чьим-то рабом до конца жизни, – заявил кучеяр ученикам, собравшимся его провожать. Регарди в проводах не участвовал, занятый повторением урока по сикелийской географии, но временами прислушивался, так как ему было странно, что кто-то хотел уйти из школы добровольно.

– Мне нужна настоящая жизнь, а не обещания, – горячо шептал Ихсан. – Иман никогда никого не пустит в Пустошь Кербала. Зачем ему это? Он ведь сам оттуда ушел. Все знают, что учитель давно уже не верит в Нехебкая и его магию. Так почему мы должны верить в него? Все, что ему нужно от нас – это деньги. Испытание Смертью, Пустошь Кербала… Лишь красивые слова для глупцов, возомнивших себя избранными. Я не собираюсь всю жизнь носить воду и пропалывать грядки. Он многому меня научил, но я заплатил за каждый его урок – своим временем, трудом и деньгами. И ничего ему не должен. Я не призываю вас бросать школу, просто хочу, чтобы вы задумались. Самое страшное – это не рабство, которое он называет преданностью, самое страшное – это отсутствие выбора. Здесь, в школе, у вас нет жизни. Живет иман, а вы лишь декорации для его спектакля.

Так говорил тогда мальчишка, и его слова ужасно рассердили Арлинга. Но сейчас, когда он стоял рядом с повзрослевшим и изменившимся Ихсаном, который был прикован к стене тяжелыми кандалами, его одолевали иные мысли.

Отсутствие выбора… Не с ним ли он столкнулся сегодня утром? Учитель отправил его в тюрьму в то время, когда Регарди чувствовал, что должен был быть совсем в другом месте. Возможно, шесть лет назад Ихсан не так уж и сильно ошибался. Но это были плохие мысли. Арлинг поспешил стряхнуть их с себя, словно они были навозными мухами, только что прилетевшими с мусорной кучи. Зараза в Балидете распространялась быстрее пыли, гонимой ветром. За все эти годы он ни разу не усомнился в имане, так отчего же сейчас ему было тревожно?

– Чего ты медлишь? – спросил Ихсан, вернув его в тюремную камеру. – Не знаешь, какую смерть выбрать? Поверь, любая сейчас будет лучше той, что ждет меня завтра. Тебе со мной еще повезло. Когда много лет назад иман точно так же привел меня сюда, то приказал убить старика. Палач хорошо над ним поработал. Тюремный врач вправил ему руки и ноги после дыбы, но отрезанные уши вернуть, конечно, не мог. Старик выглядел отвратительно. Все его тело покрывала короста грязи, пота и крови, в глазах копошились черви, а клопы устроили на его голове гнездо. И, тем, не менее, он хотел жить. Этот жалкий комок умирающей плоти рыдал и валялся у меня в ногах, умоляя не убивать его. Но я все равно это сделал. Не потому что так сказал иман. А потому что старик вызвал во мне такое отвращение, что я без труда перерезал ему глотку. Лишь позже я узнал, что стал тогда рукой помощи имана, которую он протягивал бывшим друзьям. Помощь, конечно, своеобразная, но в каком-то смысле бесценная. Старик был известным отравителем, убившим не одного человека. Он должен был покинуть этот мир в жутких мучениях на главной площади, но я даровал ему быструю смерть. Теперь такой рукой помощи стал ты. Со мной все будет легче. Я сам прошу тебя убить меня, потому что завтра мне уготована незавидная участь.

– Ты преступник, ты заслуживаешь смерти… – наверное, Регарди пытался убедить самого себя.

– О да! – насмешливо протянул Ихсан. – Еще как заслуживаю. Как ты думаешь, кем становятся выпускники нашей бравой школы? Ответ прост. Мы все убийцы, причем, лучшие в своем деле. Уйдя из школы, я очень скоро стал знаменит и богат, и уже не клиенты выбирали меня, а я их. Так бы продолжалось и дальше, но однажды я перешел дорогу иману. Не могу сказать, что сделал это случайно. Я понимал, чем все может кончиться, но решил рискнуть. Игра была честной, потому что я знал правила. Поэтому, когда я их нарушил и проиграл, то сразу стал ждать кого-нибудь из своих товарищей по учебе. Честно говоря, надеялся, что придет Беркут. Он всегда мне нравился. Но и от твоей помощи я не откажусь.

«А ты еще думал, что самое трудное позади», – усмехнулся про себя Регарди. Задание имана вдруг стало казаться невыполнимым. Что-то в словах Ихсана мешало сделать с узником то, что он, не задумываясь, выполнял на Огненном Круге последние десять лет

– Почему ты не просишь, чтобы я помог тебе? Ведь мы из одной школы.

– Так я у тебя первый? – Ихсан хрипло рассмеялся. – Тогда понятно, почему ты медлишь. Наш учитель всегда любил повеселиться за чужой счет. Тебя, во всяком случае, он не пощадил. Если бы тогда я встретил в тюрьме не старика, а человека, с которым делил дом много лет, то, возможно, первое убийство не далось бы мне так легко. Но я тебе помогу. Дело в том, что я заслуживаю смерть. Все те годы, что ты тренировался на Огненном Круге, сражаясь с деревянной куклой и напарниками, я убивал по-настоящему. Мне сейчас даже трудно посчитать, скольких я отправил на тот свет. Там много кого было, женщин и детей тоже. Поэтому не сомневайся. Старики говорят: кровь оскверняет землю, но земля очищается кровью пролившего ее.

«Заканчивай с ним», – приказал себе Арлинг, однако новый вопрос уже слетел с губ. Почему-то ему показалось очень важно задать его.

– Тебе страшно?

– Люди боятся смерти по той же причине, по которой дети боятся темноты, – усмехнулся кучеяр. – Потому что они не знают, в чем тут дело. Бояться надо не смерти, а пустой жизни. В смерти же много преимуществ. Например, оставшиеся в живых начинают нас хвалить, хотя бы потому, что мы уже мертвы. Убить человека не так уж трудно. Разве иман не говорил тебе, что для того чтобы преуспеть, надо догонять тех, кто впереди? Мы все начинали с Огненного Круга, но ты, друг мой, задержался там слишком долго.

Арлинг молчал, и Ихсан продолжил.

– Подари мне смерть, северянин, – горячо прошептал он. – Знаешь, что ждет меня завтра? Дикая, жаждущая крови толпа. Горожане – милейшие люди, до тех пор пока не оказываются на пыточной площади. Там они превращаются в пайриков, которым будет мало просто вздернуть меня на виселице. Им нужны сотни, тысячи моих смертей. Можешь меня потрогать, палач еще не прикасался к моему телу. Сказал, что прибережет до завтра. Чем дольше живет жертва, тем искуснее считается палач, и тем охотнее горожане бросают ему монеты. Впрочем, он любезно рассказал мне, чем собирается развлекать толпу. Сначала меня усадят на стул в телегу, прибив к днищу ступни. Так провезут по Балидету. Потом переломают кости, а затем привяжут к огромному вертелу и станут медленно поджаривать над костром. Затем… впрочем, надеюсь, что к тому времени я умру. Однако этого не случится, если ты все закончишь здесь, в этой камере. Ты ведь всегда был хорошим учеником, северянин. Иначе иман бы тебя не выбрал. Возможно, ты даже сможешь когда-нибудь пройти Испытание Смертью. Если, конечно, однажды ты не проснешься и не поймешь, что твоя жизнь слишком коротка, чтобы дарить ее кому-то еще.

– Ладно, – сказал Арлинг, чувствуя, как у него вспотели ладони. Только сейчас он понял, что ошибался, когда думал, что иман не оставил ему выбора. Как раз выбор-то у него был. Больше ничего.

– Молодец, – подбодрил его Ихсан. – Хоть ты и не кучеяр, я рад, что приму смерть от твоих рук. Давай заканчивать с этим дерьмом. И не думай о том, что мог бы меня отпустить. От этого мы все только проиграем. Ты провалишь задание, а иман все равно найдет меня и уж тогда точно отдаст палачу. Рука помощи предлагается только один раз. И еще. Позволь последнюю просьбу. Мне всегда по душе была холодная сталь. Поэтому я предпочел бы нож. Перережь мне горло. Чем скорее, тем лучше.

И хотя стены тюрьмы хорошо заглушали звуки улицы, Регарди не подвел его слух. Стражники разгрузили телегу и собирались возвращаться. Плавная, текучая речь кучеяров слышалась уже близко. Еще минута, может две, и тюремщики вернутся в башню. А он все еще не сделал выбор, несмотря на то, что собирался выполнить просьбу Ихсана. Или задание имана. Как бы там ни было, ясно пока стало только одно. Он делал это против своей воли.

– Постой, – прошептал вдруг Ихсан, когда Арлинг сделал к нему шаг, достав джамбию. – Понимаю, что последняя просьба уже была, но… не откажи мне в еще одной. Самой последней. Сними с меня кандалы. Хочу умереть свободным. Я вижу ключи у тебя на поясе. Значит, тебе даже не придется искать стражника. Для тебя это малость, для меня – щедрый дар от человека, который мог бы меня даже не слушать.

Арлинг колебался ровно секунду. Замки щелкнули, и Ихсан без сил рухнул на пол камеры. Наверное, он висел в кандалах не один час, и его не держали ноги.

Плотно сжав рукоять джамбии, Регарди решительно наклонился к узнику, но вдруг сам оказался на полу, едва успев уклониться от удара ногой по виску. В следующий миг рука Ихсана с молниеносной скоростью метнулись к его горлу, тогда как другая умелым попаданием по запястью выбила джамбию из пальцев. За промелькнувшую секунду Арлинг получил ответы на многие вопросы, которые терзали его с того момента, как Атрея объявила о своем уходе.

«Человек, охотящийся на оленя, не должен глазеть на горы», – сказал как-то иман, и сейчас Арлинг уяснил его урок до конца. Ихсан был прав во многом, но он не знал одного. Регарди давно вышел за границы Огненного Круга. Сомнения исчезли, уступив место привычке. Тело поступило так, словно он снова очутился на тренировках. Но не на тех, что тысячи раз отрабатывались на Огненном Круге, а тех, которые устраивал ему иман в подземелье Дома Солнца, обучая своему, тайному искусству боя. Поймав атакующую руку, Регарди подался назад и мгновенно перевел защиту в ответное нападение. Шея хрустнула, и тело Ихсана обмякло. Уже навсегда.

Все еще запрещая себе о чем-либо думать, Арлинг быстро нашел джамбию и бережно вернул в ножны. Ничего, она напьется крови в следующий раз. Интуиция подсказывала, что это может случиться очень скоро. И хотя каждую секунду Регарди ждал бури эмоций – страха, отвращения или восторга, – он не почувствовал ничего. Ни равнодушия, ни пустоты в душе, ни горячего биения сердца. Словно минуту назад он свернул шею петуху, чтобы сварить из него суп, а вовсе не убил человека, который лично ему не сделал ничего плохого. Школьные обиды были не в счет.

Арлинг успел покинуть башню за секунду до того, как в нее вошли тюремщики. Он не знал, сколько времени прошло, но испытал огромное облегчение, когда понял, что иман все еще ждал его. Значит, час не истек. Не найдя, что сказать, Регарди молча поклонился, выражая покорность воле учителя. К счастью, мистик не стал задавать вопросов.

– Пошли, – просто сказал он, забираясь в носилки. – День был тяжелым, но вечер будет еще хуже.

С этими словами было трудно не согласиться. Меньше всего на свете Регарди сейчас хотелось следовать за иманом. Он чувствовал, что ему нужно было побыть одному, но в последнее время одиночество было роскошью, для него недоступной.

День и вправду выдался тяжелым, потому что проигрывать Арлинг так и не научился. А, между тем, он проиграл учителю во всем – не найдя Атрею, убив Ихсана, отказавшись от выбора. И, тем не менее, он все равно последовал за ним, так же как и в последние десять лет своей жизни. И хотя сегодня он получил много ответов, новый вопрос был куда важнее всех предыдущих. Кем же он стал за это время? Рабом имана или его Индиговым Учеником, тем, в чьем сердце не бывает сомнений?

***

День тянулся бесконечно долго. Как и дорога до Ущелья, где должно было пройти прощание с Атреей. Иман оставил слуг в городе, и до дома Зерге они шли пешком – молча и медленно. Арлинг плелся за учителем на почтительном расстоянии. Несмотря на то что мистик казался спокойным, Регарди ощущал его волнение так же хорошо, как и собственную тревогу. Редко бывало, когда их чувства совпадали.

Когда они, наконец, добрались до дома прорицательницы, по долине Мианэ уже разлилась ночь. Она была похожа на прохладный кусок бархата, накрывший пески, город и людей непроницаемым покровом. Несмотря на тишину ночи, Арлингу было легче улавливать звуки в лучах солнца, чем при тоскливом свете звезд, который он порой ощущал на коже. Хотя, возможно, они ему лишь казались. Сейчас он ни в чем не был уверен. Темнота приглушала шаги имана, размывала в нечеткие полутона отголоски Балидета, превращала свист ветра, бродящего в пустыне, в далекий шелест.

Впрочем, гулкий рокот барабанов, доносящийся из Ущелья, был слышен хорошо. Он уловил его сразу, едва они вышли за ворота города. Сейчас же, когда им оставалось лишь спуститься по каменной лестнице, нечеткие ритмы раздавались прямо у него в голове. Наверное, он услышал бы их, даже если оглох. Казалось, что барабанный бой врезался в скалу, сотрясая гигантские камни. Может, так оно и было на самом деле.

Но не только барабаны говорили о том, что в доме Зерге происходило что-то необычное. Сладковато-тревожные запахи тонкими струйками выползали из Ущелья, окутывая долину Мианэ ароматным шлейфом.

Сколько курильниц нужно было зажечь, чтобы заполнить благовониями все окрестности Балидета, Арлинг не знал, но был уверен в одном. Ароматы не просто отпугивали ночную мошкару и услаждали обоняние собравшихся. Каждый их компонент был тщательно продуман и нес послание тем, кто пришел попрощаться со жрицей Нехебкая. Однако его истинный смысл открывался не всем. Как Регарди ни старался, но разгадать что-либо в хаотичной смеси благовоний так и не смог.

Любимые кучеярами ароматы муската, гвоздики и шафрана всегда вызывали у него тревогу, мешая сосредоточиться. Традиционно густо витал в воздухе перец, от которого горело в носу, но прояснялось сознание. Удушливо пахло дымом и пеплом. В Ущелье жгли костры, и Арлинг узнал запах горящих веток оливы. Именно их чаще всего жег иман, когда они приступали к ночным занятиям в подвале Дома Солнца. Журавис тоже чувствовался, но пока его нотки были едва различимы. Зная кучеяров, Регарди мог предположить, что через час журавис вытеснит все другие запахи. Жители Сикелии добавляли наркотик в курильницы на любых церемониях, вне зависимости от того, чему они были посвящены – рождению ребенка или похоронам главы семейства.

Но среди привычных запахов выделялись и зловещие нотки – белены, серы и крови. Последняя настораживала сильнее, чем человеческие голоса, внезапно затянувшие тоскливую песню без слов. Вспомнив, что кучеярские боги любили жертвенных животных, Арлинг предположил, что закололи петуха или барана. Несмотря на то что ему хотелось последний раз встретится с Атреей, он предпочел бы волшебным образом очутиться сразу в завтрашнем дне. Низкие горловые звуки поющих раздражали, запахи благовоний сбивали с толку, а разговор с Ихсаном еще мелькал в памяти. Сегодняшний вечер обещал быть трудным.

И хотя иман говорил, что на церемонию прощания приглашались только близкие, желающих увидеть последний танец Атреи оказалось на удивление много. Спускаясь по каменной лестнице, Регарди внимательно вслушивался в голоса, стараясь определить точное число собравшихся. Но то, что легко давалось на тренировках, сейчас получалось с трудом. Досчитав до сорока, он сбился и попытался начать заново, но тут ступени кончились, и его внимание привлекло другое.

На площадке перед домом возвышалась сколоченная из досок сцена. Древесина еще источала свежий аромат жизни, плохо сочетавшийся с запахами затхлости и старости, которые исходили от лежащего на сцене ковра.

Проходя мимо, Регарди не удержался и провел пальцами по шелковому ворсу. Несмотря на ветхость, которая ощущалась в воздухе, ковер должен был быть красив и, наверное, стоил немало султанов. Беркут как-то рассказывал, что некоторые мастерицы всю жизнь ткали только один ковер, вкладывая в него душу, а порой и убивая себя на готовом шедевре. Такие вещи считались бесценными. Они украшали дворцы наместников, посылались в дар правителям других стран, либо отдавались в храмы особо почитаемых божеств. Возможно, перед ним был как раз такой ковер – уже унесший жизнь одного человека и готовый принять жертву другого.

Почувствовав неожиданную ненависть к шелковому покрову, Арлинг не стал ее прогонять. Пусть лучше его голова будет наполнена злостью на бездушную тряпку, чем хаотичными мыслями, ни одна из которых не имела смысла. Он по-прежнему нигде не чувствовал Атрею.

Когда иман подвел его к скале, которая плотным кольцом окружала площадку со сценой, Арлинг обнаружил, что в твердом граните были вырублены длинные широкие ступени, уходившие рядами к самой вершине. Оказалось, что человеческие голоса, раздававшиеся сверху, не были отголосками эха, порожденного Ущельем. Люди рассредоточились по всей скале, устроившись на ступенях-сиденьях, словно гигантские птицы. Коснувшись гладкого камня, Регарди не сдержал удивления. Его поверхность была так отполирована временем, что, наверное, блестела, как зеркало. Сколько же лет кучеяры проводили в этом месте свои обряды? Разгадка скрывалась в глубоких трещинах, которые мелкой паутиной покрывали камень. Хотя, возможно, площадка в Ущелье была сооружена вовсе не кучеярами, а древними строителями, которые когда-то возвели город.

Им достались места в первом ряду. С такого расстояния Регарди различал не только шаги людей, которые заканчивали готовить сцену, но и биение их сердец. Учащенное и тревожное – у жрецов Нехебкая, беспорядочно толпившихся у площадки; спокойное и равнодушное – у слуг-нарзидов, которым было все равно, чем заниматься: расстилать ковры для жертвенного танца или перебирать крупу перед обедом.

Большая часть скамьи уже была занята, но Арлинг никого из гостей не знал. Присутствие повара Джайпа удивило. Раньше он не замечал, чтобы их с Атреей связывали теплые отношения. Однако Регарди молча сел рядом, решив, что не задаст больше ни одного вопроса. Ответы уже давно не спасали.

Что касалось имана, то едва заняв свое место, он сразу ушел в себя, ни на кого не обращая внимания. Арлинг даже обрадовался, когда двое нарзидов привели Зерге, усадив ее между ними. Ему и так было не по себе от этого места, а напряженное молчание учителя лишь усиливало тревогу. Соседство со старухой вряд ли можно было назвать приятным, но сейчас Зерге мало отличалась от куклы. Она так обкурилась журависом, что не могла сидеть, тяжело привалившись к скале и периодически сползая к их ногам. Иман не спешил ей помогать, поэтому Регарди тоже решил ее не трогать.

Смеркалось. Вокруг сцены зажгли факелы, однако их свет не мог разогнать наступающий ночной холод. Каменная скамья быстро остывала, и Регарди пожалел, что не захватил с собой плащ. Залетавший в Ущелье ветер заставлял собравшихся кутаться и заново набивать трубки. Клубы табачного дыма висели над сценой густым облаком, соперничая с чадящими факелами и благовонными ароматами курильниц. У сидящего рядом Джайпа иногда начинали стучать зубы, и Арлинг порадовался, что дрожь пробирала не только его.

Гул толпы постепенно стихал. Прислушавшись, Регарди понял, что много слов было ему незнакомо, а его познания в керхар-нараге, на котором говорило большинство присутствующих, оставляли желать лучшего. Он собирался послушать кучеяров в соседнем ряду, но тут его внимание привлекла группа людей, которая направлялась к пустующим местам на лавке. Проход между первым рядом и сценой был узким, и для того чтобы пропустить опаздывающих, людям приходилось вставать. Впрочем, никто не возражал. Наоборот, все поспешно подскакивали, а иногда даже кланялись.

Арлинг давно испытывал неприязнь к кучеярской знати, поэтому решил, что пропускать никого не станет. «Если им нужно пройти, пусть перешагивают через мои вытянутые ноги», – сердито подумал он, однако протест не удался. Когда группа приблизилась, Джайп ловко подцепил его под локоть, потянув вверх, а иман проделал то же самое с Зерге. Учитель не только почтительно прижался к стене, пропуская новых гостей, но и вежливо поклонился, хотя они проигнорировали его так же, как и остальных. Настроение было окончательно испорчено, когда трое незнакомцев устроились рядом с Джайпом – они оказались соседями.

Быстро окинув их «взглядом», Регарди не нашел ничего примечательного. От них совсем не исходило запахов, а он не любил людей, которые ничем не пахли. Больше других привлекала внимание девочка, которая, наверное, странно смотрелась в таком месте. Впрочем, ее поведение больше подходило для взрослой женщины, чем для подростка. Уверенная, спокойная и осторожная. Словно она знала мир настолько хорошо, что успела в нем разочароваться и принять заново – с его достоинствами и недостатками. Учитывая, что других детей на церемонии не было, ее появление стало еще большей загадкой, чем присутствие Джайпа, который вдруг тронул его за локоть.

– Расслабься, Лин, – тихо прошептал он. – У тебя такое лицо, словно ты на змею сел.

– Кто они? – не удержался от вопроса Регарди.

– Тише, – шикнул кучеяр, придвигаясь ближе. – Это етобары. Ну, те самые… Будет лучше, если ты не станешь думать о том, что они сидят рядом, а когда все закончится, обо всем забудешь.

«Те самые…», – Арлинг мысленно передразнил повара. Легендарная секта убийц сейчас интересовала его меньше всего, хотя в свете недавних событий их появление было знаменательным. Особенно девчонки. Почему-то он не сомневался в том, что в отличие от него ее знакомство со смертью состоялось гораздо раньше. Хотелось бы ему знать, что она чувствовала, когда убила свою первую жертву? Терзалась сомнениями или перерезала ей горло с таким же презрением и равнодушием, с какими сейчас глядела на сцену?

Почувствовав, что девчонка-етобар пристально смотрит на него, Регарди пожалел, что не мог ответить ей тем же. Зря Атрея пригласила сюда сектантов. Они напоминали ему о смерти, а в последнее время он не мог определить, какие чувства она у него вызывала. Любопытство, страх, ненависть?

– Я на таких сборищах впервые, – прошептал Джайп, и Арлинг понял, что повар нервничал сильнее его. – Скорей бы уже все кончилось. Не знаю, зачем она тебя сюда позвала, но такие воспоминания жизнь не украшают.

«Хотел бы я сказать то же самое о тебе, Джайп», – подумал Регарди, но благоразумно промолчал.

А в следующую секунду грянул гонг, после которого воцарилась почти мертвая тишина. Стук сердец и дыхание людей стали единственными звуками, раздающимся в Ущелье. Впервые Арлингу захотелось еще и оглохнуть. Когда иман тронул его за плечо, он вздрогнул от неожиданности, так как был поглощен поисками Атреи. Регарди уже чувствовал ее, но не мог понять, где она находилась.

– Началось, – хрипло прошептал Тигр. – Будь внимателен. Запоминай все, что только можно запомнить. О таких танцах слагают легенды.

Арлинг слабо кивнул, и то – больше по привычке. Учитель удивится, когда узнает, что он решил его ослушаться. Никаких танцев в жизни Регарди больше не будет. Если он не в силах спасти Атрею, ее последний танец уйдет вместе с ней.

Спасти Атрею. Он уцепился за эту мысль, как за последнюю нить, связывающую его с ускользающим сном, но тут появилась она. Атрея.

Сестра имана медленно направлялась к сцене, и каждый ее шаг отдавался эхом в его голове. Жрецы и слуги поспешно расступались, уступая ей дорогу, и были похожи на невзрачных мотыльков, порхающих вокруг яркого пламени. Атрея всегда была огнем, но сейчас она собиралась погаснуть.

Кучеярка поднялась на площадку и остановилась, слегка покачиваясь. Она была похожа на человека, который хотел, но не мог решиться прыгнуть в бездонную пропасть. Арлинг слышал, как под ее пятками поскрипывали доски сцены, а ветер играл шелковой юбкой и звенел украшениями, которые покрывали ее с головы до ног.

К своему последнему танцу Атрея подготовилась тщательно. Когда она взмахнула рукой, Регарди едва не сошел с ума от бури ароматов, ворвавшихся в Ущелье. Даже Джайп вдруг заволновался, хотя Арлинг был уверен, что кучеяр не чувствовал и половины того, что ощущал он.

Пышные волосы кучеярки были умащены благоухающим маслом жасмина, коралловой благовонной водой и смесью других ароматических веществ, которых Регарди насчитал больше десятка. Душистый цветок, смоченный в мускусном растворе, украшал ее прическу, словно корона, на тонких лодыжках звенели браслеты и цепочка из золотых колокольчиков, а руки покрывали изящные кольца, которые нежно звенели при каждом движении. Кроме шелковой юбки на ней ничего не было. Сначала Арлинг решил, что ошибся, но услышав, как Джайп прошептал что-то о «Наряде Ночной Звезды» понял, что истолковал все верно. «Наряд Звезд» в Сикелии одевали жрицы и невесты. Первые – на церемониях в храмах, вторые – для исполнения ритуального танца перед свадьбой. В обоих случаях он состоял только из юбки и многочисленных ниток бус, закрывающих грудь. Арлинг не слышал, чтобы на шее Атреи звенели украшения, поэтому предположил, что она обошлась без них, прикрывшись волосами. Второй раз за вечер он пожалел, что был слепым. Ему вдруг показалось, что слух и обоняние обманули его, скрыв что-то исключительно важное в облике кучеярки.

Пока он ее «разглядывал», ритуал начался. Двое жрецов подняли на сцену чан с горящими угольями, жар которых хорошо чувствовался в первом ряду. Тем не менее, Арлинга все равно пробирала дрожь. И не ночной холод был ее причиной.

Неприязнь к церемониям появилась у него еще в детстве, когда отец водил его на ритуальные праздники в столичные храмы Амирона. Такие посещения были обязательны для всей согдианской знати, превращаясь в многочасовые пытки для их детей, которых полагалось брать с собой.

В Сикелии все было иначе. Ритуалы кучеяров настолько плотно вошли в повседневный быт, что Арлинг почти перестал их замечать. Впрочем, сегодняшняя церемония обещала быть особенной.

Пары журависа, тлеющего в курильницах, чад факелов, приглушенный рокот собравшихся и монотонное пение в глубине дома сбивали, мешая понять, что происходило на сцене на самом деле. Но вот раздался звук легкого прыжка, и он догадался, что кучеярка прыгнула через чан с горящими угольями, в который к тому времени подбросили охапку оливковых веток. Этот обычай он знал. Перед любым важным событием в своей жизни кучеяры проходили через огонь, веря, что он очищает.

Дальше было сложнее. Регарди почувствовал новый запах, но не сразу понял, что он исходил от жидкости. Пришлось податься вперед, сосредоточившись на звуках, раздававшихся оттуда, где стояла Атрея. Один из жрецов подал ей сосуд, который и источал новые ароматы. «Сколько же нужно дурмана, чтобы расстаться с жизнью», – подумал он, угадывая запахи лавровых листьев и камфары. Представив, что она будет это пить, Арлинг поморщился, но Атрея лишь обмакнула в содержимое пальцы, коснувшись ими лба.

Наконец, раздался ее голос. Он звучал низко и волнующе. Регарди почувствовал, как вздрогнул иман, больше походящий на камень, чем на живого человека.

– Заклинаю тебя благами неба и всех его звезд, силою камней, растений и животных, силою ветров и штормов, которые ты в себя впитал. Дай мне власть одолеть твоих врагов и снести твою печаль. Прими меня. Заклинаю ярким солнцем и жгучим песком, всесильным огнем и могучей водой. Прими меня. Заклинаю…

Нетрудно было догадаться, к кому обращалась Атрея. Боги… Время шло, а его ненависть к тем, которых так чтили близкие ему люди, крепчала. Амирон, Нехебкай, Семерица, Омар – он ненавидел их всех, и не питал иллюзий, что они относились к нему иначе.

Между тем, запахов стало больше. Пока Атрея играла на сцене свою последнюю роль, жрецы обошли курильницы, добавив в них новые примеси. Ароматы шалфея, муската, базилика перемежались с неприятными запахами – болиголова, серы и полыни. Регарди и без них чувствовал, что его способность правильно воспринимать мир слабела с каждой секундой. Некоторые запахи были столь необычны, что заставляли его сомневаться в трезвости своего рассудка. Порыв ветра мог принести аромат измельченного лазурита, который сменялся горклым запахом жженых перьев и волнующим – крови. Гвоздика, сандал, фенхель, алоэ, мак – круговорот ароматных смесей грозил унести с собой и навеки закружить в вихре чувств и эмоций.