Текст книги "Заметки молодого человека"

– А почему бы туда же не отвести и своих детей? Ведь для большинства любителей кошек и собак их питомцы равноправные члены семьи, как и их дети.

– Что, опять не нравится?! – наседал Евгений.

– Вот и ответьте мне, пожалуйста, – потребовал Евгений, – на кой хрен всё так устроено? Что за б…й цинизм имеет место быть при проектировании всего этого сучьего бардака – «Наш мир» он называется; в котором мы столь «счастливо» живём?

Один из трактористов, активно уплетавший за обе щеки и первое и второе блюдо, перестал, вдруг, есть и уставился на Евгения несколько округлившимися глазами. После некоторого молчания он произнёс:

– Какая-то х…я получается.

Его поддержал напарник, поглядывая на крупные куски мяса у себя в тарелке:

– Не просто х…я, какой-то полный п…ц, по-моему! Даже аппетит, кажется, пропал. Ты, Евгений, немного измени тему, дай спокойно поесть. А то ведь – голодными разойдёмся! И какая, после этого, работа! Что-то всё в горле встало – ни туда, ни сюда.

Оторвался от беседы с Олегом и Валентин:

– Ты кого-то обвиняешь? – говорит он.

– Нет, не обвиняю, – ответил ему Евгений. – Чтобы обвинять, нужно иметь доказательства. Я только задаю вопросы.

– Вопросы можно задавать? – обращаясь не только к Валентину, спросил Евгений.

– Вопросы можно, – ответил ему Валентин, – как-никак на дворе демократия – туда её, растуда.

Последние слова Валентина не означали, что он против демократических веяний, захлестнувших добрую четверть земного шара некоторое количество лет назад.

Его слова означали только то, что как ему, так и другим археологам очень не нравится резкое сокращение расходов государства на исследования и раскопки. Настолько резкое, что иной раз это напоминает их полное отсутствие. При том, что «все»

– на «мерседесах» и яхтах. Где первые очень похожи своими размерами на БТР, а вторые – на сторожевой корабль.

Евгений:

– С приходом демократии очень немногие, кто находился поблизости (или даже на некотором удалении) от денежных потоков государственных средств или просто рядом с природными ресурсами ринулись набивать карманы, кейсы, сейфы, и, наконец, вагоны универсальным средством обмена одних вещей на другие, то есть деньгами; теряя при этом (если таковые имелись) ум, честь, совесть, элементарное человеческое достоинство, дав волю даже не звериному (не будем обижать зверушек), а какому-то дьявольскому инстинкту, означавшему одно – растопчи ближнего, и не очень ближнего, и, вообще, любого и каждого – только получи больше. При этом меньше всего думая о родной стране, о тех, кто составляет её основу. Не понимая и не желая понимать (ума-то, судя по всему – от горшка два вершка – одни инстинкты), что стоит ей, родимой, обрушиться и за их безопасность и неприкосновенность «накопленного» никто в мире не даст и ломанного гроша; потому что пока у тебя за спиной крепкое, надёжное государство – ты на коне; если же его нет, то человек с «мешком» денег мгновенно превращается в предмет для охоты, то есть, в жертву; и лишь вопрос времени (причём, не очень долгого)

– когда он останется безо всего. Почему это до них никак не дойдёт!?

– Кто – знает, – продолжает Евгений, – возможно, эти представители человеческой фауны и нужны кому-то и для чего-то. Возможно, так же, как и акулы в океане, они вносят элемент гармонии в окружающее (что за мир такой, если он становится более гармоничным только в том случае, если одни едят других?!). Видимо, он, наш мир, устроен так, что не может существовать без акул, крыс, шакалов и прочей, не самой привлекательной, «живности».

И это – печально… Да-да – печально.

Евгений помолчал. Его лицо как-то, вдруг, состарилось прямо на наших глазах, усталость и долгие размышления проступили на нём резкими морщинами, отдельные черты заострились, придав ему даже некую монументальность, что ли. Он чем-то стал похож на древнего мудреца в расцвете лет; но уже многое познавшего и ощутившего всю тяжесть этих истин.

– Наверное, существуют и другие миры, живущие по другим законам, где, чтобы жить, чтобы развиваться – не нужно рвать друг друга на части.

Его глаза опять сверкнули:

– А не кажется ли вам, господа, что наш мир здорово смахивает на одну большую живодёрню?! Да-да, живодёрню!

– Чем провинились те, я вас спрашиваю, что более полувека назад, заживо горели в печах Освенцима и Бухенвальда; или погибали тысячами в газовых камерах?

– Как обстоят дела, – продолжает он, – с экзаменом по сопромату у архитекторов этого мира (материалом в данном случае выступает душа, человеческая душа, между прочим)? Всё в порядке?

– А просто с головой?

– А с совестью, наконец? – кипятится Евгений. – Или в иных измерениях не слышали о таких понятиях?

– Может быть, «архитекторов» было несколько. – Продолжает Евгений уже устало. – Работая, рисуя «эскиз» нашего мира, они толкались у одного чертёжного прибора, мешая друг другу. Причём, среди них был, по крайней мере один ненормальный или просто изверг, если на проекте нашего мира всё же были нарисованы слова (согласно уже сказанному): «Освенцим», «Бухенвальд», «Беслан», «Сонгми», «Бабий Яр», а так же отмечены («запроектированы») все эти танковые рвы, балки 1941–1945 годов, заполненные ещё живыми людьми, и погребёнными там заживо. Почему вся история человечества – это горы костей и трупов, неужели нет иного способа жить и выживать?!

– Будет ли когда-нибудь ответ на этот и подобные ему вопросы? А ведь всему перечисленному нет и не может быть прощения!

– Или, всё обстояло приблизительно следующим образом. – Евгений никак не может успокоиться и, уже представляя себя на сцене не существующего, пока, театра, продолжил, включив фантазию на «всю катушку». – Те самые горе-архитекторы сели в кружок у большого экрана где-то у себя в фиг знает каком измерении и пространстве и периодически запускают свою «рулетку» (под местным названием «Земля» (ведь находят же время от времени у нас на планете в породах, которым миллионы лет, какие-то непростые изделия и предметы, вероятно, искусственного происхождения)). Запускают, значит, «рулетку» и заносят результаты в аккуратную таблицу. Например: «Пуск» №n+1. Результат – самоуничтожились. Пуск №n+2. Результат – сожрали друг друга, так и не выйдя из состояния зверей. Корректировка – увеличить объём черепной коробки и установить другое программное обеспеченье. Пуск №n+3. Результат – слишком долго обдумывают свои решения, слишком медленно развиваются. Вывод – перезагрузить. Техническое исполнение – направить на планету астероид размером не менее 700 метров в поперечнике (определить – удаление на настоящий момент, точку встречи с планетой, место падения, энергию) подготовить к высадке на планету новую партию «зародышей жизни» (то есть, будущих нас с вами), откорректировать их программную составляющую». И т. д. и т. п.!

– А? Как вам такая картина маслом – «Приплыли»?

– У меня предложение, б…! – Ворвался, в разговор Олег, втягиваясь в странную игру, затеянную Евгением.

– Надо сделать так, чтобы эти «архитекторы» увидели на своём многомерном, долбанном экране вот это, – и он продемонстрировал увесистую фигу.

– Или вот это, – и он показал классический мужской жест, напоминающий то, как рыбаки демонстрируют размер выловленной рыбины, прикладывая левую руку к правой, слегка согнутой в локте.

Один из трактористов спросил:

– А мы, интересно, какой по счёту пуск – сотый, тысячный, миллионный?

В разговор включился и его товарищ:

Молодец, Олег, правильно говоришь. На х… их надо послать, и на такой х…, чтобы не скоро вернулись обратно! Но как это сделать? – и он почесал своей грубой рукой затылок.

Евгений решил обратиться к нашим корифеям:

– Эй, Валентин, Илья, Сергей! Давайте к нам. Дело есть. Хватит из пустого в порожнее перекладывать всякое старьё! Тут есть кое-что погорячее, не пахнущее пылью веков и тысячелетий!

И нам, потише:

– Ща мы проверим их IQ.

Он коротко обрисовал главной научной составляющей нашей экспедиции задачу на осмысление.

По всему было видно, что учёная троица вот-вот начнёт крутить пальцем у виска в адрес участников беседы – каждый по-своему.

Первым взял слово Валентин:

– Друзья, выпито не столь уж много, чтобы такие идеи обсуждать всерьёз, – и он внимательно оценил количество оставшегося вина в ведре, где было ещё литра два-три.

– Может, возьмём ещё по стаканчику и на боковую? – предложил он. – Смотришь, солнышко с утра будет; немного земля подсохнет и пойдём работать.

– Э, нет, дорогой товарищ и друг, – возразил Валентину Евгений, похлопывая его по плечу, – от нас так просто не отделаешься.

Валентин огляделся, надеясь на поддержку пока молчавших Сергея и Ильи.

Первым откликнулся Сергей:

– Парни, вы хотите, чтобы мы рассуждали о таких вещах, заглянули туда, куда путь закрыт для простых смертных. И для этого наверняка существует причина. Вполне возможно, что этого просто не выдержат «предохранители» в нашей черепушке, – и он постучал согнутым пальцем себя по голове, как бы прислушиваясь.

– Также, как и муравья, проживающего в муравейнике, наверняка ждут какие-то неприятности, если он перестанет заниматься общим делом (его либо вышвырнут под дождь, где он быстро погибнет, либо просто съедят, разберут на части свои же сородичи), так и нас вряд ли ждёт что-нибудь хорошее, если мы слишком увлечёмся такими идеями. Да и толку не много от подобных усилий – всё равно правильность решения проверить невозможно, – продолжил Сергей свою мысль.

– Э, не скажи, – возразил ему Евгений. – Если ты начнёшь «щекотать пятки» своими вопросами и действиями тех самых «архитекторов» – они, наверняка, как-нибудь ответят.

– Ну да, ответят. – Подключился к разговору Илья. – Они просто «вырубят» всё наше «хозяйство», то есть, весь наш мир к чёртовой матери, очередной раз перезагрузив новой «ботвой» этот большой самогонный аппарат, с аккуратной наклейкой на круглом боку – «Планета Земля». И всё, приехали! Поминай как звали!

– Представляете, не будет ничего – музыки Баха и Моцарта, творений Микеланджело, всех взлётов и падений нашей цивилизации. Безо всякой «перезагрузки» мы, не без труда, восстанавливаем образ жизни людей, живших 3–5 тысяч лет назад. Но попробуй восстановить жизнь цивилизаций, которые предшествовали нашей, их образ мыслей, те чувства, что испытывали они друг другу, мелодии, которые они извлекали из своих музыкальных инструментов. Пожалуй, это невозможно.

– От тебя, Евгений, – продолжил Илья, – могут найти разве что пуговицы от штанов, – и он указал ему на не полностью застёгнутую ширинку. – Они у тебя металлические или из керамики? Как археолог, говорю тебе – керамика сохраняется лучше, в сухом грунте.

Евгений не хотел отступать:

– Может кому-то и приятно осознавать себя частью стада, которое волокут неизвестно куда. Но я так – не хочу! И не буду!

– Значит, главная задача человечества, – продолжил он, – как единого целого, стать абсолютно автономными, независимыми от тех горе-архитекторов (если мы, всё же, приходим к выводу, что львиная доля того бардака, что творится на планете, это их «заслуга», точнее, он, этот бардак (эти бесконечные конфликты и войны) просто заложен изначально в фундамент нашей цивилизации в виде такого странного способа питания – едите друг друга – и порядок!), для чего необходимо совершить, не откладывая, прорыв к новым знаниям о мире, нас окружающем, объединиться в едином мировоззрении и миропонимании и, на основе этого, мы сможем переродиться, потерять своё полузвериное лицо и, наконец, зажить совершенно другой жизнью! Достичь у себя на планете гармонии и быть действительно счастливыми! А этим «умникам», придумавшим наш мир, подсказываю – есть и другие виды энергии, которые можно успешно использовать (не пожирая друг друга). Это – солнечная энергия, энергия гравитации, энергия химических связей, энергия распада радиоактивных элементов, наконец. Пусть почешут свою «репу» как следует – в следующий раз. Когда будут создавать мир, подобный нашему, на очередной планете. Чтобы не получилась ещё одна космическая скотобойня, блин. А нас или оставят в покое, или помогут выбраться из того д…, куда затащили.

И далее, уже мечтая о возможных удивительных перспективах:

– Мы могли бы, к примеру, постоянно путешествовать, уходить в иные миры и пространства, как та планета из известного романа Фрица Лейбера «Странник». Представляешь, один год живёшь в этой Галактике, следующий – в полюбившемся местечке галактики из созвездия Андромеды, ещё через полгода – в Магеллановых облаках. И это не фантастика – это абсолютная реальность завтрашнего дня нашей цивилизации, а точнее, её один, положительный вариант. Отрицательный же вариант – у нас перед глазами. Это – планета Марс – безжизненный мир, пустыня.

– И если ты видишь мир иначе, – продолжал убеждать Алика Евгений, – только как поток тех или иных земных, обычных и повседневных, дел, то я считаю, что ты просто плюёшь сам себе в лицо – как человеку истинно разумному. Даже, можно сказать, предаёшь себя. Иначе, на кой чёрт всё это дано тебе – душа и мозг, которые вмещают весь познанный, а может и не познанный, мир.

– Эх, разгуляемся, – возвращаясь к лучшему варианту, мечтательно произнёс Евгений, – представляете, какие там винно-водочные изделия могут обнаружиться, а женщины?! – глаза Евгения загорелись нездешним огнём. Мысленно он был уже там – у ног неузнанной, пока, «Аэлиты», жительницы одного из уголков в окрестностях Магеллановых облаков, дегустировал нежнейшие напитки других миров.

Народ стал потихоньку расходиться.

Подхожу к Евгению, говорю:

– Знаешь, а ведь ты не Евгений, – он на меня удивлённо посмотрел, – ты – Ев-гений! И, я думаю, что к твоей идее автономного существования землян мы ещё вернёмся – какой бы фантастической она не казалась. Иного просто не дано, если мы не хотим превратиться в пыль, в ничто, живя непонятно зачем и двигаясь неведомо куда и для чего.

Он в ответ, чуть смущённо, полушутя-полусерьёзно:

– Да ладно тебе. И я всегда к твоим услугам – давно пора вытряхнуть труху старых представлений о нас, дать истинную цель. И дело, конечно, не в женщинах на других планетах и вине – хотя и это было бы очень здорово. Но главное в том, что обладающий разумом не может, просто не имеет права быть частью стада, бредущего неведомо куда, даже не пытаясь задуматься об истинном месте своём в этом мире, во вселенной. Да, не имеет права, если ты – Человек, а не скотина…

– Знаешь, Витька, – продолжил он после некоторого молчания, пытаясь проанализировать и другие возможные варианты или сценарии появления и развития разумной жизни во вселенной, – а, может быть, всё устроено гораздо проще и прозаичнее – нас, «зародыши жизни», вбрасывают в этот и n-е количество других миров. А затем просто констатируют результат, в случае отрицательного (с их точки зрения) – звучит команда на «освобождение» посевных площадей…

– А может вообще нигде и ничего не констатируют, – размышляя, говорит Евгений. – Просто работает где-то в подпространствах хорошо отлаженный, но немного сошедший с ума (по причине своего почти вечного существования) инкубатор «зародышей жизни». Его создатели и хозяева давно уже отсутствуют в этом и в иных мирах (как известно, вещи очень часто переживают своих владельцев). «Высевает» он эти «зародыши», то есть нас, в мир, а там – хоть трава не расти – делайте, что хотите, хоть горло друг другу перегрызите, если на большее умишка не хватает. Может и обвинять-то некого и не за что. И опять – всё зависит только от самих землян. Да, только от нас. Такие вот дела…

Мы молча сидим за столом. За окном уже едва заметно сереет рассвет. Дождь неторопливо поливает всё вокруг, как через мелкое сито, не переставая. Кажется, вся Вселенная пронизана этим дождём, тихой печалью и грустью, а, так же, просто счастьем – быть в этом мире, что-то понимать в нём, являться полноценной его частицей, а не «балластом», никому не нужным грузом.

Сказанное Евгением и мои собственные мысли тяжело ворочаются в голове, как бетон в бетономешалке. Груз услышанного и выпитого слишком тяжёл, чтобы вскочить и идти куда-нибудь. И мы сидим друг напротив друга, глядя перед собой в открывшиеся, вдруг, неведомые дали.

Я очень люблю вот такие мужские «посиделки», когда можно просто сидеть и слушать, а хочешь что-то сказать – говори. Когда никто никого не торопит, никуда не подталкивает. За это можно многое отдать – и мы отдаём, платя неустроенностью своей личной жизни, неудобствами походного существования, накатывающим периодически одиночеством (экспедиции, увы, не вечны).

Но всё окупается; и ещё как окупается. Где ещё можно вот так поболтать о чём угодно вдали от городов и «цивилизации» с абсолютно свободными людьми – мужиками, для которых главное в жизни – это подышать вволю ветрами и дорогами, почувствовать себя по-настоящему – свободными…

Мы разошлись, когда на дворе уже заметно рассвело; не прощаясь, только кивнув друг другу. Мой спальник принял меня в свои объятья – сначала сырые и не очень приветливые. А затем, по мере того, как в нём я стал постепенно согреваться, он понемногу превратился в маленький рай на этой, не всегда уютной, планете.

Выходной день. Мы не копаем. Народ подался кто куда – ни души. Тишина. Покой. В такую жару только ненормальный покинет спасительную тень и вылезет на солнцепёк. В тени градусов 35–37 по Цельсию. Сколько будет градусов на солнце – лучше не думать. Но и от такой погоды можно получить удовольствие и, даже, испытать блаженство. Ты, как бы растворяешься в этом тепле, ведь температура окружающего воздуха, практически равна температуре твоего тела. Потому перестаёшь ощущать, где, собственно, оно, тело, заканчивается и начинается та самая, несколько перегретая, окружающая среда. Получают же некоторые удовольствие, находясь в сауне на верхней полке. Правда, у нас не те, немного, градусы, но – какое постоянство! И ночью не намного прохладнее, чем днём.

Это и есть – юг. Так любимый мной юг. Те самые причерноморские степи, не оставившие равнодушными к себе тысячелетия назад загадочных киммерийцев, а затем скифов, сарматов… Их жизнь мы и пытаемся понять, изучить, уже который год проводя раскопки в этих краях.

Я устроился невдалеке от входа в наш лагерь, вооружившись планшетом с бумагой и карандашами. Набрасываю кусок старого каменного забора и деревья за ним. Его камни местами покрыты мхом, лишайниками, что лишний раз напоминает о его возрасте. Он весь на контрастах светлого и тёмного. Хочется показать в рисунке, насколько этот забор древен, мудр; что он наверняка помнит тепло рук тех, кто аккуратно укладывал на место эти камни, подгоняя их один к другому безо всякого раствора.

На бумаге появляются прерывистые линии почти случайных контуров; они (линии), как паутинки Вечности то там, то здесь опутывают всё изображение. Параллельная штриховка, нанесённая пятнами, как бы высекает мнимо-реальный объём.

Рисую уже часа полтора. Кажется, что-то получается.

Неожиданно, из-за поворота дороги, проходящей мимо нашего «стойбища», появляются в дрожащем от жары воздухе три девичьи фигуры. Первая мысль – три грации, вечный мотив.

Трясу головой – может у меня уже тепловой удар?

Видение не исчезает, а постепенно приближается, обретая детали – у каждой по большому чемодану и ещё, что-то помельче, в руках.

Наконец, срабатывает главный участок головного мозга – я догадываюсь, что это к нам, и хорошо бы помочь.

Почти бегу навстречу, решая на ходу вопрос – кто из троицы нуждается в помощи больше. Все вещи, пожалуй, сразу не унести.

Из троих, две девушки идут немного впереди, а одна, тоненькая, с фигурой подростка, явно с трудом справляется со своей ношей.

Подбегаю к ней, представляюсь:

– Виктор. Вам помочь, о, m-m?

На лицах девушек мелькают улыбки (все трое пока ещё мадмуазель, а никак не мадам).

«Моя» девушка с радостью тут же бросает свою ношу прямо под ноги, с трудом переводя дух.

Предлагаю услуги бесплатного носильщика и её подругам – они гордо отказываются.

Знакомимся. Ту девушку, которой я помогаю, зовут Марианна, её подруг Людмила и Надежда. Все они – будущие историки, студенты истфака пединститута. У них договорённость с нашим главным руководством о прохождении летней практики в экспедиции.

Мелькает мысль – кое-кому нужно меньше пить и предупреждать заранее о таких «эпохальных» событиях, как приезд практиканток!

Для девушек тут же быстро установили большую палатку.

Евгений сказал:

– Всё. Виктор пропал для нас.

«Штандарт» экспедиции торжественно снят Евгением и отдан на хранение Яше.

С этого момента и началась совсем другая жизнь, в которой и без того зыбкая грань между ночью и днём была стёрта окончательно.

Постепенно я больше узнал о Марианне. Оказалось, что она тоже не любит проводить свободное время в лагере. При первой возможности мы уходим побродить по окрестностям. Тем более, что в настоящее время я без напарника – Вовка отпросился домой улаживать свои семейные дела – там, как он иногда рассказывает мне и Серёге, творится что-то непонятное, тяжёлое, таящее угрозу. Из таких поездок он возвращается мрачным, задумчивым, будто оглушённым – не видя и не замечая ничего и никого вокруг себя в течении нескольких дней.

Марианна часто приходит ко мне в гости в мою палатку, где мы подолгу болтаем о разных разностях. Со своими подругами ей скучно – Людмила, стройная и высокая девушка, как и многие, предпочитает отоспаться после работы на раскопе и обеда, а там, глядишь, и ужинать пора. Здоровый образ жизни. Надежда – плотная, с хорошим загаром, среднего роста. Она приехала с одной целью – уехать обратно с женихом. Увы, это было немного не по адресу. Экспедиция – это не «контора» с соответствующим профилем, но эти разочарования были ещё впереди.

Вот и сегодня Марианна сразу после обеда заглянула ко мне:

– Привет, можно к тебе?

Я откладываю в сторону «Антоновские яблоки» Ивана Бунина. Он – мой любимый писатель. Его произведения мне очень напоминают картины художника Михаила Врубеля, в которых каждый мазок кисти подобен драгоценному камню, а всё полотно выглядит, как удивительная, неповторимая мозаика из таких камней. На мой взгляд, каждое слово, каждое предложение в рассказах Бунина светится изнутри, переливается всеми оттенками, как самоцвет.

Освобождаю место на раскладушке:

– Привет-привет!

Она с ходу, без подготовки, садясь на край:

– Вот ты, что любишь, что тебе нравится?

– Вообще-то я люблю девчонок, вот таких, как ты, – отвечаю я, кладя ей руку на плечо. – А также, когда под ногами камни и трава, над головой солнце и ветер в ушах.

– А я люблю, – говорит Марианна, осторожно освобождаясь от моей руки, – я просто без ума от киммерийцев. Представляешь, появились неведомо откуда. Наделали «шума», установили свой порядок во всём Причерноморье; и не только. Несколько сотен лет держали всех соседей в страхе и повиновении. А затем сгинули без следа – почти по-английски. Удивительная культура. Именно им я и хотела бы посвятить свои усилия, раскрыть их тайны.

– А ещё я люблю, – продолжает она, – пышки, пончики и сгущённое молоко. Однажды мой брат купил к какому-то празднику трёхлитровую банку сгущёнки и убрал подальше. До праздника был ещё примерно месяц.

– Я его обнаружила. И, понемногу-понемногу, недели за две с ним было покончено.

– Видел бы ты лицо моего брата, когда всё обнаружилось! – и мы вместе расхохотались, как сумасшедшие.

Я без труда вообразил картину, как её брат забирается в укромное место, а там – абсолютно пустая, чисто вымытая посудина стоит, без единого следа сгущёнки. Я представил, как он пытается вспомнить – покупал ли он её вообще и сообразить – всё ли в порядке у него с головой!

– А ещё, – продолжает Марианна, – я люблю маленьких утят и цыплят. Они такие пушистенькие-пушистенькие.

Слова «пушистенькие-пушистенькие» она так произносит, с такими интонациями, что хочется тут же схватить её в свои объятия и загладить, заласкать, как пушистого цыплёнка, зацеловать до полусмерти. Что я и пытаюсь сделать, не откладывая в долгий ящик.

Она не очень уверенно останавливает меня:

– Подожди, я тебе о древних кочевниках расскажу!

Но меня не так-то легко успокоить. В итоге под нами обрушивается раскладушка, и мы куда-то летим, Марианна громко вскрикивает.

Тут же к ней на помощь прибегают подруги, предполагая увидеть «самое страшное». Но их глазам открывается почти идиллическая картина того, как она посвящает меня в тайны древнего мира.

Они уходят, плохо скрывая некоторую зависть.