Текст книги "Заметки молодого человека"

Мы обосновались на самом гребне огромной котловины. Ночь. Большая, жёлто-оранжевая Луна висит над горизонтом, словно сама планета Марс сорвалась со своей орбиты и пожаловала к нам, землянам, в гости. Ярчайшие южные звёзды разбросаны по ночному небу. Их разноцветные огоньки и огни так и притягивают взгляд. Среди них встречаются большие красноватые – это цефеиды, маяки вселенной, красные гиганты; они уже прожили долгую и, хочется верить, счастливую жизнь; дальнейшая их судьба зависит от массы. Чем масса меньше, тем больше шансов «дожить» до спокойной, глубокой «старости». Вот очень яркие синевато-зеленоватые звёзды – это голубые сверхгиганты. Они проживают недолгую, но яростную жизнь, выплёскивая в окружающее пространство огромное количество энергии; их пребывание в этом мире часто заканчивается катастрофой – взрывом сверхновой, одним из ярчайших «фейерверков» вселенной. Очень много на небе не очень ярких желтовато-белых звёзд, многие из них по размерам близки к нашему Солнцу – какие-либо серьёзные потрясения в их жизни, как правило, не предвидятся (разве что в самом конце их жизни, через n-е количество миллиардов лет, когда «выгорит» весь водород и гелий, что очень нескоро по земным меркам, у них есть шанс превратиться в нейтронную звезду или коричневый карлик, например), они неторопливо пыхтят, отрабатывают «от звонка до звонка» всю свою, довольно долгую, жизнь.

Усевшись на брошенную на траву лёгкую куртку, мы с Марианной любуемся звёздами. Точнее, Марианна любуется ночным небом, а я больше смотрю на неё. В свете Луны и звёзд её глаза мерцают фантастическими блёстками, лицо кажется бледным, с каким-то неземным оттенком.

Может рядом со мной инопланетянка? Я решаю тут же проверить своё предположение.

Аккуратно расстёгиваю пуговку за пуговкой на её рубашечке. Рубашка – это её последний бастион, под которым уже ничего нет.

Я расстёгиваю, а она, в той же последовательности, застёгивает. Расстёгиваю – застёгивает. Расстёгиваю – застёгивает…

Наш хохот, её вскрики, громкое выяснение некоторых обстоятельств разносится далеко и долго отзывается эхом, отражаясь от скал.

Но мы ничего и никого не боимся. Ведь весь мир принадлежит только нам – влюблённым! А что за чертой этого мира – вообще не имеет никакого значения.

Мы не очень стесняемся ещё и по той причине, что точно знаем, что здесь кроме нас нет ни одной живой души. Потому что в ближайшей округе радиусом в 1,5–2 км., нет и не может быть грядок с какой-либо плодоовощной продукцией, нет фруктовых деревьев, потому что деревьев здесь нет вообще, как таковых. Это место не очень пригодно для хозяйственной деятельности. Это – Лунная долина.

А есть – торчащие то тут, то там скалы, застывшие потоки мелких камней, начинающиеся от самого верха котловины и заканчивающиеся на огромных карнизах, или идущие до её дна, которые готовы прийти в движение, стоит только войти на них. Есть, так же, выжженная солнцем трава, доведённая дневной жарой до состояния проволоки, но в самой глубине стебля всё ещё живая. И много-много, целые поля бессмертников. Этот цветок, невзрачный на первый взгляд, можно оценить по достоинству только приглядевшись к нему повнимательнее, без спешки; например, лёжа где-нибудь на лугу среди них или когда они собраны в букет. Линия его стебля угловатая, ломкая. Она неповторима и напоминает грани и изломы хрусталя – если букет рассматривать на просвет. У этого цветка не сильный, но удивительно тонкий аромат. Бессмертник мне чем-то напоминает Марианну. Неброский, неприметный на первый взгляд, он способен поразить при более близком знакомстве с ним.

Последний бастион, наконец, пал. Её рубашечка лежит рядом на жёсткой траве – там же, где и моя штормовка.

Луна, как мощный прожектор, освещает всё вокруг. Освещает и мою девчонку, её лицо, её сверкающие, светящиеся каким-то сумасшедшим блеском глаза, тонкую шею, плечи, невысокую, как у подростка, грудь. Временами возникает ощущение, что находишься на огромной сцене, на фоне фантастических, неповторимых декораций.

Я притягиваю её к себе, и мы сидим, обнявшись, слушая, как стучат наши сердца. На наших глазах Вселенная даёт своё очередное и, как всегда, неповторимое вечернее представление. Его можно было бы назвать «Млечный путь» и написано оно для Луны (соло) и оркестра звёзд. Автор его – без сомнения гений. Столько партий свести воедино. Добиться гармонии, не теряя индивидуальности – как в большом, так и в малом. Это под силу только титанам…

Но, что это? Какой-то шум раздаётся со стороны противоположного края долины. Марианна судорожно пытается отыскать отдельные части своего нехитрого летнего наряда. Но ей это плохо удаётся. Во-первых, все её вещи лежат вперемешку с моими. А, во-вторых, я ей не позволяю это делать, крепко держа в объятьях.

Тогда она предпринимает попытку спрятаться за меня.

– Милая, – пытаюсь я её успокоить, – это пастух овец перегоняет. У них (у овец) либо очень поздний второй ужин, либо совсем уж ранний первый завтрак. До них примерно километр. Ни они нас видеть не могут, ни мы их. Вообще-то – ночь на дворе.

– А я вижу, – отвечает мне Марианна.

– Да, прости, я забыл, что у тебя глаза как у кошки. Но у остальных-то людей – нормальные.

Она пытается ещё что-то сказать, но я накрываю её рот поцелуем. Один раз, другой, третий…

Ночная феерия на небе, и на земле, продолжается…!

И, кажется, что длиться будет вечно.

– Сегодня я опять пьян, друзья! После работы это каждый может себе позволить! На дворе демократия, господа! Но к утру – как стёклышко, клянусь! – Евгений покосился на руководство, которое не одобряет его слишком большую и бесконтрольную любовь к спиртосодержащим жидкостям.

– Я хочу поговорить о другом, о совсем другом. А? Кто угадает? – продолжает Евгений.

Гадать не имеет смысла. Все хорошо знают непредсказуемость не только рассказов Евгения, но и его поступков. Местные жители вообще поглядывают на него, как на существо с другой планеты – столько знать и столько пить! Для них это непостижимо и несовместимо (для нас, в общем, тоже).

– Молчите? – он начинает медленно разогреваться, как атомный реактор.

– Сегодня я – инопланетянин!

– Эй, Виктор, ты где?! Ты со мной? Как ты смотришь на такую идею?

– Я с тобой. Я всегда с тобой, Женька. Ты же знаешь. К чему вопросы, – отвечаю я ему и, вдруг, чувствую какой-то ком в горле. Чёрт! Кажется, не так много выпил, чтобы сразу и развезло.

– Женька, я рядом, – продолжаю я. – И мы вместе скажем этому миру кое-что о нём самом, прямо ему в глаза. Только я не очень согласен с тобой, Женька, что у него нехорошие глаза. Глаза у него, я думаю, разные.

Я обернулся к Марианне, притянул её поближе к себе.

– Вот смотри, Женька, какие у нашего мира могут быть глаза, – говорю ему, любуясь своей девчонкой.

Марианна стоит рядом, положив голову мне на плечо, и едва заметно улыбается, глядя на Евгения.

Он на мгновение выключился из взятой на себя роли, какие-то пол секунды молча смотрит на неё. Ни слова не сказав, берёт очередной стакан вина.

В два глотка осушив его, он продолжает:

– Итак, друзья, сегодня мы все увидим себя со стороны – какими нас может видеть другой разум, любое иное существо с другой планеты.

– Сегодня я – инопланетянин, друзья. И этим всё сказано!

Немного дурачась, Евгений, то делая себе руками «рожки» в виде антенн, то размахивая ими, как крыльями, прошёлся по нашей «кают-компании», изображая пришельца из других миров. В это время Олег и Валентин заканчивают ужинать, Сергей листает «Энеолит СССР», трактористы и водитель забивают «козла», ещё несколько человек просто беседуют, поглядывая на Евгения.

Короче говоря – это обычный вечер, один из многих, когда люди просто отдыхают после очередного рабочего дня. В таких «посиделках» есть своеобразный уют и тепло. Ты можешь подойти к игрокам в домино и принять участие в игре, а можешь подсесть к Валентину или Олегу и задать интересующий тебя вопрос. И их ответ может затянуться на полчаса и перерасти в дискуссию между ними. И, в конце концов, ты тихо отойдёшь от них, а они всё ещё будут спорить.

Но больше всего я люблю, чувствуя, как гудит всё тело от усталости, просто сидеть за общим столом, слыша всех и думая о своём. И этот шум голосов, стук домино будет то накатывать, то затихать, как шум океана или как шум космического пространства. Он может даже незаметно убаюкать тебя и ты поймёшь, что пора пробираться к своему спальному мешку.

Но, судя по всему, сегодня Евгений никому не даст уснуть раньше времени. Похоже, он в ударе:

– Да посмотри ты на себя, повнимательнее, – обратился он к трактористу Васе, сидевшему по соседству с ним, – что есть ты, да и любой другой человек? На что похож?

– Нет, не можешь ответить? Да на обычный самогонный аппарат! – ответил Евгений на свой же вопрос.

– Разве нет? – и он указал на напарника Васи, деловито накладывавшего в свою тарелку солидную порцию салата.

– Объясняю. Ты закладываешь в себя некоторое количество всякой «ботвы», т. е. пищи, заливаешь туда же какое-то количество жидкости, – при этом Евгений покосился на только что принесённую, слегка запотевшую трёхлитровую банку вина.

– И процесс пошёл. Что-то в тебе забурлило, задвигалось, задышало, – при этом его немного передёрнуло. Возможно, он представил себе движение «ботвы» не только в прямом, но и в обратном направлении, что иногда с ним случалось.

– Твой организм в результате получает энергию, необходимую для жизни, т. е. «самогон». Отходы выбрасываются. Кто будет отрицать, что человек схож с самогонным аппаратом?

У тракториста глаза раскрылись несколько шире обычного от такой логики. С самогонным аппаратом он знаком далеко непонаслышке, судя по его вечно красному носу.

Но чтобы он сам был этим самым аппаратом!? И он грохнул по столу своей доминошиной так, что тот слегка подпрыгнул.

Те, кто успел слегка задремать – проснулись, а те, кто не успел поесть – схватились за миски.

Начальник Илья оторвался от беседы с Яшей:

– Эй, друзья, вы там «козла» забиваете или решили стол к полу приколотить? Тогда стучать нужно ниже, не по крышке.

Ему махнули рукой – мол, всё в порядке. И Илья вернулся к обсуждению продовольственных проблем.

Евгений, между тем, всё больше и больше набирает «обороты»:

– Господа астрономы, гастрономы и прочая научная челядь, шушера и просто б…! – похоже он за что-то недолюбливает учёных; возможно, за их некоторую отстранённость от «простых смертных», в том числе от спецкоров некоторых не самых известных изданий. – Не ищите так далеко то, что можно найти у себя под носом. Вы ищете десятилетиями внеземной разум? Да вот он, рядом! Глаза приоткройте, руку протяните!

– Мы и есть тот самый «разум»! – продолжает ораторствовать Евгений. – Внеземной, абсолютно ненужный этой планете. Разум, который, того и глядишь, вот-вот расколет её на части.

– Загляните в себя, загляните как следует! – уже орёт Евгений. – Мы – «венец» эволюции, именно в нас всё и заложено. Всё, чем богата вселенная, «загрузили» в нас по полной программе.

– Весь мир отражается в одной капле дождя, записан в каждом атоме. И, тем более, записан и многократно, в каждом живом существе. – Говорит он уже спокойнее. – Прочти себя и поймёшь всё о мире.

– И отодвиньте, пожалуйста, подальше в пыльный угол свои телескопы, господа астрономы, всё равно в них можно увидеть только далёкое и очень далёкое прошлое этого мира.

– И все-таки непонятно, – как бы сам себе с удивлением говорит Евгений, – настолько непросто устроено всё вокруг (то есть, не дураки же всё это «слепили») и при этом столько боли, страданий и просто грязи, нечистоты во взаимоотношениях отдельных людей и, уверен, целых миров. Почему?

– Чего стоит лишь одна незамысловатая идея эволюции «всего живого», когда «высшие организмы» должны поедать «низших», а заодно и себе подобных. И это – обязательное условие выживания.

– Уже с какой-то горечью в голосе совсем уж тихо, ни на кого не глядя, продолжает он. – Один голый прагматизм, холодный расчёт и больше ни черта! Ни одной капли души, живой души! И это очень выпукло рисует логику и внутренние установки того самого внеземного разума, который так долго ищут и хотели бы изучить. Пожалуйста, изучайте!!!

– А, может быть, мы и есть те самые капельки живых душ, с огромным трудом выживающие, копошащиеся в этой помойке. Может именно нам предстоит одухотворить этот мир огромных пространств, энергий, бездушия и одиночества. – Со слабой надеждой в голосе произнёс он.

Марианна говорит тихо мне на ухо:

– Как ты считаешь, мы успешно боремся с одиночеством? Мы с тобой тоже две капли живой души, которые могут слиться…?

– Да, мне кажется, что у нас что-то получается, – отвечаю я ей и вспоминаю Вовку, у которого, похоже, ничего путного не выходит в семейной жизни. От этой мысли становится как-то грустно и немного тускло на душе. И в тысячный раз я задаю себе вопрос: «Чем я, мы с Серёгой можем ему помочь? В любом ли деле, в любой ли ситуации человеку можно оказать помощь, если при этом он сам себе, возможно, не торопится помочь, даже не пытаясь увидеть ситуацию такой какова она есть на самом деле?»

Евгений же и не думает униматься. Он всё больше входит в роль настоящего инопланетянина:

– Странные вы существа, люди. Жидкости очень много в вас, какие-то оболочки, чтобы её удерживать, слизь…

Его поддержал Олег:

– Да, что-то есть в твоих словах. Вся эта биология, основанная на брожении, гниении… – Он поморщился и его слегка передёрнуло.

Мы знали, что Олег с детства, со школьной скамьи просто ненавидит биологию, анатомию; всех этих препарированных гусениц, лягушек и другую безмолвную, но, несомненно, не хуже нас чувствующую боль, живность. Он однажды рассказал нам об уроке анатомии в школе, на котором учитель, ничего не подозревая, попросил его описать процесс оплодотворения. У людей. Дело не только в том, что учитель получил вместо ответа категорический отказ обсуждать эту и подобные темы – всё обернулось скандалом на всю школу. Весь педагогический коллектив, разделившись примерно пополам, никак не мог решить – надо ли ученика заставлять досконально разбираться в этом вопросе или всё же можно сделать исключение в отдельных случаях? Тем более, что подавляющему числу учащихся эта тема была очень даже интересна и не только с теоретической точки зрения.

– От слова «зигота» меня тошнит до сих пор, – закончил свою мысль Олег.

Евгений с пониманием покивал головой. И продолжил свою мысль:

– Если вас, людей, как следует отжать, то получится некоторое количество воды и небольшая горка порошка. И это – всё!

– Да, каких только чудес не бывает…

– А у нас всё по-другому, – продолжает он, представляя себя даже не инопланетянином (в обычном представлении, который хоть чем-то похож на нас, землян), а представителем разума совсем иной природы, который способен жить сразу в нескольких измерениях и пространствах. – Мы совершенно другие, поймите, мы действительно другие – поля, неведомой вам природы (точнее, вы с ними сталкиваетесь, но совершенно не представляете что это такое), ионизированные частицы, плазма. По отношению к вашему миру, я везде – и здесь, на Земле и там – у далёких звёзд. Нам, чтобы переместиться из одного места в другое (у нас вообще нет понятия здесь и там) совсем не обязательно «тащить» себя куда-либо (да это и невозможно). Мы просто перераспределяем напряжённость наших полей (составляющих нашу основу, «скелет»), перегоняем их минимумы и максимумы из одних пространств в другие. Мы «живём» в межпространственных «щелях», во вневременных туннелях. Наши «нервы» – это силовые линии этих полей.

– С питанием у нас тоже никаких проблем – просто подключаешься к одному из узлов энергетической сети и получаешь столько, сколько необходимо (собственно, эта сеть и есть часть нас). – Говорит Евгений, в глазах которого, вдруг, появился какой-то необычный блеск.

У трактористов отвисла челюсть от его рассуждений, Олег всё порывался покрутить пальцем у виска, но каждый новый поворот разговора вынуждал его сначала обдумать услышанное, а только потом давать ему оценку.

Женька же продолжает, не обращая внимания на реакцию слушавшего его народа:

– Это у вас, чтобы «пожрать» нужно тратить большую часть своего активного существования на добычу еды – это же бред какой-то. А когда же собственно жить в этом большом Мире (не в вашем маленьком, ограниченном несколькими измерениями мирке), реальное что-то делать в нём? – с каким-то вселенским недоумением он задал нам свой вопрос.

Мы, немного обалдев от такого взгляда на давно знакомые вещи, уставились на него. Кто-то, вообще не понимая о чём речь, а кто-то, пусть и понимая «умом», но не принимая, так сказать, «сердцем» картину, нарисованную говорившим.

На время воцарилась тишина. Даже у водителя и трактористов взгляд ушёл куда-то внутрь себя.

Евгений же судя по всему уже полностью освоился со взятой на себя ролью инопланетянина. А, возможно, он и был им в данный момент (не каждый же день такое услышишь от обычного человека):

– У нас, инопланетян, точнее, у иноразума, редко бывают отрицательные эмоции – ведь мир, по существу, нейтрально положителен ко всему, что в нём есть (то есть, он (мир) не имеет и не может иметь намерения нанести кому-либо или чему-либо вред).

– Это у вас, у людей, в вашем мире, точнее мирке, такое творится…

– Продолжает он. И, чуть помолчав:

– Ненавижу. Реально ненавижу эти дрянные, эти ничтожные игры людей!

– Эту безжалостность, боль, разрушение друг друга, уничтожение – какой-то кошмар и совершенно непредставимая вещь для нас, для мира, в котором мы есть.

– Вы безжалостно разрываете друг друга на части только для того, чтобы поесть получше, чтобы обладать некими материальными объектами, такими как «дом», «машина» и т. п.

– Это просто не представимо, это удел ничтожеств, – с каким-то недоумением и возмущением продолжает «Евгений».

– Знаешь, Женька, – заговорил, наконец, Олег. – А ведь я с тобой согласен! Меня тоже тошнит, я тоже видеть не могу эти грязные, б…е игры людей. Это копошение в своей норке, этот постоянный страх того, что тебя кто-то обгонит, что у тебя кто-то что-то отнимет, эти рефлексы на уровне животного на всё, что касается твоего имущества, твоего несчастного барахла!

– Мне приходилось видеть у кого-то на даче, как хозяин удобрял свой участок содержимым туалета. Противно вспоминать до сих пор.

– Слишком многие только тем и занимаются, на мой взгляд, что копаются в отходах своей жизнедеятельности, извините, – как в прямом, так и в переносном смысле слова. Они только тем и занимаются, что аккуратно (или не очень) «метят» всё вокруг, «свою территорию», всё более и более облагораживая свои жилые метры или несколько соток участка, даже не догадываясь, что жизнь можно потратить на другое. И это страшно, потому что можно прожить жизнь даже не поняв, что ты жил, что был в этом мире!

– Вы знаете, – продолжил Олег, – школу я закончил на одни «пятёрки», Меня ждало «светлое» будущее. То есть, всё как у всех, по стандарту – квартира, машина, дача. А затем ещё более интересная машина, возможно, вторая квартира, и вместо дачи – загородный дом, и так далее.

– Но меня просто воротит от всеобщей суеты и толкотни в очереди за «похлёбкой», за всё более вкусной похлёбкой. А для многих, для подавляющего большинства толкаться в таких очередях – смысл жизни, всей их жизни!

– И потому я здесь, – убеждённо говорит Олег. – Среди вас. Только здесь я чувствую себя вполне свободным, могу дышать полной грудью ветрами и звёздами.

– А ведь эти, непонятно кто, – он с удивлением слегка поморщился, представив на секунду миллионы тех, кто всю жизнь только тем и занят, что носится по вечному кругу – работа, магазин, кровать и опять работа, как белка в колесе, – даже не догадываются, что есть звёзды, другие миры, что есть один огромный Мир. Для чего они живут и кому это нужно, и кому они нужны – кто-то может ответить?

– Я не хочу участвовать в этой гонке – неизвестно куда и зачем. – С абсолютной уверенностью в своей правоте заканчивает свою мысль Олег. – Не хочу и не буду!

– И ты прав, – говорит ему Женька. – Тысячу раз прав! – То, чем занимается большинство, – продолжает он, – действительно есть бессмысленная, безудержная гонка, не имеющая достойной человека, действительно разумного существа, цели (если кто-то скажет, что целью его ежедневной беготни является покупка, например, вещей или чего-либо другого подобного – я готов плюнуть ему в лицо, потому что нельзя только ради этого жить, так низко себя ставить).

– Может в чём-то ты и прав, – говорит Валентин, – но уж очень мрачно, резко и наотмашь, Женька, по человечеству шарахаешь. Не слишком ли?

– Да, может быть, я и сгущаю краски, может, слишком резко выражаюсь, может слишком жёстко, но ведь иначе никто не поймёт, не прочувствует то, что хочу сказать, – ему Женька отвечает.

– Если только слюни и сопли размазывать в своих рассуждениях, то тогда вообще говорить не хочется, не имеет смысла, – продолжает он. – Хотя я согласен, что во мне ещё бушует юношеский максимализм, желание поделить всё на чёрное и белое. Но если это так, то это просто здорово – быть молодым, пусть больше душой, чем телом – это, по-моему, класс! Я рад, если меня хоть каким-то боком можно отнести к молодым. Ура-ура!!! – Евгений запрыгал от радости.

– А вообще, я же любя, мучительно, до слёз любя всех нас, – и подумав, поправился он, – всех вас. Вы же так беззащитны, вы не можете себе представить даже малую долю опасностей и угроз, постоянно нависающих над вами. А многие беззаботны и счастливы. Но это счастье идиота или дурака-страуса, сунувшего голову в песок и не желающего ничего видеть вокруг. Оно может закончиться в один миг – а тебе только и останется, что кудахтать глупой курицей на своём «насесте»: «Ах, что случилось? Ах, почему?!»

– Да, мы, чьи души и головы способны вместить в себя весь мир, всю нашу Вселенную, – заговорил молчавший до сих пор Слава, участник соседней экспедиции, оказавшийся в этот вечер проездом у нас (мы его знали, как человека светлого, доброго, способного потратить всего себя на разгадку какой-либо тайны далёкого прошлого), – действительно очень часто ведём себя недостойно.

– Только оглянитесь вокруг, – продолжил он, – мы, люди, постоянно что-то делим, рвём куски друг у друга, расталкиваем всех, стремясь к своей цели. Говорят, что такое «соревнование», такой делёж, поиск сильнейшего среди нас и есть двигатель прогресса, двигатель эволюции.

– А по мне, – неторопливо излагает свою мысль Слава, – всё это очень напоминает обыкновенную крысиную возню где-то в тёмных закоулках. И очень многие тратят на неё всего себя, проходя мимо чего-то светлого, чистого, радостного из чего, в основном, и состоит наша жизнь, да и вообще – этот мир.

– И как-то грустно от этой мысли.

– И я уверен, – подводя черту под своим высказыванием проговорил он, – если ни что в нас не изменится, то мы просто перегрызём друг другу горло, мы не выживем, как вид – как не выжили доисторические животные; эти огромные монстры, вооружённые мощными бивнями, клыками, шипами и прочим «навесным вооружением». Оно им не помогло, когда пришёл час «X», когда от них потребовалось другое, совсем другое (возможно, умение сплотиться, «обдумать» как жить и выживать в быстро меняющихся условиях, а не просто жрать и размножаться, жрать и размножаться изо дня в день). Они позволили, чтобы эволюция их просто выбросила на помойку – за ненадобностью. Может, не стоит им уподобляться?

Кто-то потянулся поближе к своему спальному мешку, но многие не торопились расходиться – вечер длинный, куда спешить. Марианна уже давно уснула, уткнувшись мне в бок. Я бережно взял её на руки и отнёс спать в «женскую» половину дома.

– Ну ладно, Женька, – говорит с долей иронии Илья, – вижу, что многое ты знаешь. Расскажи, как всё было. Откуда мы?

Женька, не обращая внимания на его полушутливый тон, берёт большой гранённый стакан, наполненный замечательным молдавским вином «Роз де масэ». На гранях стакана весело перемигиваются все оттенки розового, желтоватого, золотистого цвета. Будто само солнце, щедрое южное солнце, в течении долгого тёплого лета ласкавшее виноградники, так и осталось в созревших ягодах, перейдя вместе с их соком в этот удивительный напиток.

Это его, Солнца – ближайшей к нам звезды, золотистые лучи играют на гранях стакана, в который, словно в волшебный кристалл не отрываясь, смотрит Евгений. Там, в лучах нашей звезды, он ищет ответ на непростой вопрос, пусть и в шутку заданный Ильёй.

Илья, с лёгкой усмешкой, наблюдает за ним.

Евгений решительно отрывает взгляд от стакана, одним махом опрокидывает его в себя:

– Хорошо, Илья, я обязательно расскажу. Но это своя, отдельная большая тема. Я сегодня обещал одному местному старичку пояснить кое-какие положения общей теории относительности Эйнштейна, а так же некоторые её следствия – такие как сингулярность, сфера Шварцшильда, «испаряются» ли и излучают ли чёрные дыры; и ещё он хотел узнать поподробнее о теории струн и о фрактальной структуре вселенной, которая характерна для нашего мира, как в бесконечно малом, так и в бесконечно большом, то есть, на уровне скоплений галактик (здесь геометрия вселенной как бы «закольцовывается», замыкается сама на себя).

– В предыдущей нашей беседе мы обсуждали проблему времени, теорию и эксперименты профессора Николая Александровича Козырева. Занятный получился разговор. Никогда бы не подумал, что человек, пасший большую часть своей жизни коз, может интересоваться, так глубоко, мирозданием. Хотя я и раньше замечал, что совсем нередко среди жителей провинции можно встретить людей любопытных, необычных, ищущих ответы на «вечные» вопросы; с удивительным кругозором; такой человек без труда заткнёт за пояс «всезнайку» из большого города; будь то Москва, допустим, или Нью-Йорк.

Олег:

– Правильно говоришь, Женька. Плевать нам на то откуда ты приехал и где живёшь. Ты нам себя покажи, что за личность; а там – мы уж как-нибудь решим, что ты за человек.

Евгений выразительно постучал ногой о пустое ведро у своих ног, в котором обычно нам доставляется вино:

– Надо бы сходить!? – И он вопросительно оглядел народ.

– Сходи, конечно, – ответил за всех Олег и увесисто, но дружески похлопал его по спине. – Не споткнись на обратном пути…