Текст книги "Заметки молодого человека"

Выставка в Светлорецке

Мы – это группа художников, профессионалов и любителей, которых объединяет желание доказать себе, но, в большей степени, всему окружающему миру (себе-то большинство из нас уже давно всё доказало), что жизнь – это не вечная погоня за едой, шмотками и случайными, или не очень, половыми связями, имеющими весьма отдалённое отношение к святому делу продолжения рода.

В «мире наживы и чистогана» мы держимся друг за друга изо всех сил, помогая, при необходимости, собрату, кто, чем может. Впрочем, даже если бы мы не прилагали усилий, то всё равно были бы вместе – ведь известно, что однородным элементам свойственно объединяться.

Как группа творческих личностей мы существуем уже довольно давно. В художественной и околохудожественной среде о нас знают. А потому время от времени мы получаем приглашения принять участие в том или ином мероприятии.

Несколько дней назад нам предложили выставить свои работы в Светлорецке по случаю дня города. Это небольшой, уютный, курортный городок, расположенный в пригороде одного из мегаполисов.

Серафим Петрович, я и Женька готовим картины к перевозке. Упаковать их нужно так, чтобы не пострадали как полотна, так и рамы картин. Рама – дело не простое, что на первый взгляд может и незаметно. Подобрать раму к картине совсем не так легко, как кажется. Рама – это ворота, это вход в мир картины, в мир художника её написавшего. Благодаря ей, картина либо гармонично вписывается в окружающую среду, либо выпадает из неё. Рама – это существенно, это много, но не всё.

Всё – это картина. Многим кажется, что картина – это кусок картона или холста, на котором что-то изображено.

Это не так. Настоящая картина это – то место нашего мира, на котором художник, сжав в кулаке комок своей души, что-то изобразил им. Что-то очень важное как для него самого, так и для всех нас. Да-да, для всех нас. Изобразил, оставляя на холсте или на картоне, или просто на шершавом асфальте своей судьбы клочья той самой, единственной и неповторимой для каждого, души. Да, куски своей души и жизни.

Часа через два мы уже несёмся в микроавтобусе, заполненном картинами. Рядом с водителем я и Женька. В салоне – Серафим Петрович, Генка и Гришка. Двое последних – студенты-биологи, весельчаки, оптимисты, парни, умеющие без труда отличить не только амёбу от туфельки, но и Дега от Домье, Вламинка от Веласкеса, Сезанна от Сислея. А так же они здорово играют на гитаре и поют песни на собственные стихи. Наша поездка немного похожа на вылазку крестьян на ярмарку. Всё происходит шумно, весело и голосисто.

Серафим Петрович – «патриарх» нашего объединения. Несмотря на уже довольно «преклонный», с нашей точки зрения, возраст – целых 52 года, он полон энергии, интереса ко всему новому. Его жизнелюбию могут позавидовать и молодые.

Мне и Женьке по 24 года. Я занимаюсь на третьем курсе живописного факультета института. Днем и ночью рисую и пишу, рисую и пишу – до «посинения», до «потери пульса».

Чтобы с пульсом всё же было всё в порядке, мы с приятелями активно отдыхаем. Обожаем «адреналинить» – заполнять все поры организма здоровым, ядреным адреналином, рождённым ветрами и дорогами. А не больным, «гнилым», который легко отыскать в аптеке или в любой стекло– или металлотаре с пёстрыми наклейками – это занятие, по нашему мнению, для слабаков. Да, для настоящих слабаков, которым не хватает ни ума, ни фантазии, ни настоящего желания – жить! Жить реальной жизнью.

Летом с друзьями мы лазаем по скалам. А так же – футбол. В любом месте, на любом свободном пятачке.

Зимой тоже не скучаем. Наше фирменное развлечение – свободный спуск на лыжах или «свободная охота» (за адреналином). Наш вариант спуска немного отличается от общепринятого. Разница состоит в том, что для этой цели подбирается склон, разумной крутизны поросший деревьями (не обязательно очень густо; когда несёшься вниз и пяти деревьев на пути может быть достаточно, чтобы свернуть себе шею). При этом, желательно, чтобы снежный покров был достаточно жёстким, не проваливался. Такой часто бывает тогда, когда после небольшой оттепели хороший морозец крепко прихватывает чуть подтаявший снежок. По нему очень удобно нестись в любом направлении.

Когда стоишь на самом верху таким образом подобранной «трассы», то, обычно, место, где заканчивается спуск, не просматривается. Из-за деревьев, редкого кустарника. Изюминка как раз и состоит в том, чтобы по ходу спуска, несясь с гулом и свистом, разглядеть сквозь слёзы, вышибаемые ветром, правильный маршрут (у военных бывает стрельба с закрытой позиции, а у нас – езда с такой позиции).

Вот тут-то и начинается настоящая игра. Задача простая – доехать до конца трассы целым. Ни первым, ни вторым, ни третьим и т. д., а просто – доехать. Такие спуски заканчиваются по-разному. Но пока обходилось без особо тяжких последствий.

Женька – милая, пухленькая девчонка. Она могла бы быть замечательной женой, уютной и тёплой, как большая трёхкомнатная квартира на двоих с хорошо налаженным центральным отоплением. Женька учится на инженера-металловеда. Она время от времени окунает меня в мир металлов, плавок, проб, режимов их термообработки, азотирования, их структур и свойств. Она замечательная, нежная, мягкая; но – не в моём вкусе. Мне нравятся девушки спортивные, с «характером» и, почему-то, в очках (возможно, по той причине, что очки добавляют немного таинственности, и в них представительницы прекрасной половины человечества кажутся умнее, недоступнее).

Женька умная. Хотя и не носит очки. Мы подолгу с ней болтаем о разных разностях. Вот и сейчас, сидя рядом с водителем, мы затеяли разговор, не относящийся напрямую к живописи, но имеющий непосредственное отношение к чему-то очень важному, с нашей точки зрения. К судьбе нашего мира – ни больше, ни меньше. Нам, молодым, не хочется решать только текущие, частные задачи; мы уверены, что не стоит размениваться на мелочи; мы не хотим, как старшее поколение, оглядываться на каждый вздох, кряхтение или бормотание кого бы то ни было. Мы хотим если уж тратить себя – то только на что-то настоящее, стоящее того.

С какой-то печалью в голосе, не очень гармонирующей ни месту, ни времени, ни её годам она продолжает свою мысль, говоря о мироустройстве вообще:

– … Да, что-то здесь не так. Как-то всё не очень честно, что ли, по отношению к нам, людям, живой материи. Будто мы в массе своей есть просто некий механизм, некое средство для достижения неведомой нам цели. Нам столько дано видеть, чувствовать – и так мало мы может как-то это реализовать, по большому счёту.

– Если задуматься, – продолжает она, – то как-то грустно становится на душе от этого. Иногда мне представляется будто весь наш мир – это что-то сумеречное; и в этих потёмках бродят туда-сюда, сталкиваются, двигаются неизвестно куда светлячки, огоньки живых человеческих душ. Они, беззащитные, тычутся, как слепые котята, пытаясь отыскать место поуютнее, более безопасное. Бредут, совершенно не представляя себе, куда их влечёт непонятная, грозная сила, размеры и цель действия которой, они и вообразить себе не могут. А так же они не могут представить – насколько она к ним равнодушна – как к каждому в отдельности, так и к миллионам их, ко всем нам. Очень часто кажется, что ей плевать на нас тысячу раз! Извини, пожалуйста. Мол, кувыркайтесь вы в своём болоте, и чёрт с вами! – Сказала она в сердцах.

– И этому легко найти подтверждение, достаточно открыть учебник истории на любой странице. Везде – одно и тоже – войны, конфликты, борьба за власть, коварство и подлость, убийства и мерзость, мерзость полуживотного-получеловека. И совершенно не понятно – можно ли нас вообще называть людьми, если вдуматься как следует.

Женька, выговорившись, тяжело вздыхает. Мне хочется её пожалеть. Такая милая, нежная – она пытается взвалить на свои девичьи плечи всю грозную тяжесть загадок и не открытых тайн этого мира. Появляется дикое желание обнять, погладить, успокоить эту девочку, пытающуюся разобраться в непростом устройстве нашего мироздания, сделать его добрее. Но, во-первых, нас немного стесняет водитель, сидящий рядом, а, во-вторых, глядя в окно автомобиля, в котором яркая зелень первой половины лета нежится в лучах солнца, как-то не очень верится в картины, нарисованные Женькой. Хотя умом я понимаю, что она, безусловно, права. Достаточно включить телевизор, чтобы убедиться, что, да – мир несовершенен, то тут, то там что-то взрывается, кто-то с кем-то воюет, крысиная грызня и возня за энергоресурсы, еду… Но мы, художники, люди, желающие творить, созидать не только в искусстве, но и в жизни, и саму жизнь потому и вместе, чтобы, по крайней мере, на «своей территории», на территории своей дружбы жить по другим законам, жить другой жизнью.

Почти незаметно, за шутками, смехом, разговорами пролетает полтора часа дороги до Светлорецка. За окнами микроавтобуса мелькают его пригороды. Места элитные – сосны, песок, огромное водохранилище рядом. Многие хотели бы иметь здесь дачу, но не у всех это получается.

Проезжаем мимо одного из владений. Оно огорожено аккуратным невысоким кирпичным забором, а, также, и живой изгородью. Дорожки на участке, размер которого далёк от стандартных шести соток, выложены тротуарной плиткой. К забору у металлических, выполненных со знанием дизайна ворот (лёгких и прочных, снабжённых современной автоматикой и сигнализацией) примыкает большой гараж на 3–4 машины. Небольшой, современной архитектуры дом выглядит как с иголочки. Рядом с ним металлическая то ли мачта, то ли башня разумной высоты, снабжённая всевозможными антеннами. С первого взгляда понятно, что всё здесь до последнего шурупа привезено по спецзаказу из-за границы. Свои, родные здесь только сосны, чувствующие себя на участке в полной безопасности. Этому хозяину наверняка не придёт в голову их срубить, чтобы засадить освободившуюся площадь картошкой.

Вокруг ни души. Но почему-то есть полная уверенность, что ни одному бомжу не взбредёт в голову перебраться через невысокий забор, чтобы поискать здесь что-то съестное или устроиться на ночлег. Да и бомжей вокруг, в общем-то, не видно.

А вот и следующая «дача». Приличный кусок соснового леса огорожен высокой каменной стеной (назвать такое ограждение забором – язык не поворачивается). Её высота не менее четырёх метров. По верху стены установлено металлическое, кованое ограждение, увеличивающее общую высоту сооружения ещё примерно на метр. Видны камеры наружного наблюдения и иная сигнализация.

Мы проезжаем мимо главного въезда – это большие, кованые ворота, верхняя часть которых возвышается метра на полтора над ограждением. В такие ворота легко въедет контейнеровоз или фура. Створки ворот изготовлены из двойного металлического листа в полсантиметра толщиной, который с двух сторон крепится заклёпками к прочному каркасу. На эту обшивку, как на основу (чтобы всё выглядело не так страшно и тяжело) установлены декоративные кованые элементы.

Женька говорит мне:

– А знаешь, сколько стоит один квадратный дециметр художественной ковки таких ворот? – И называет круглую сумму в евро.

Я переспрашиваю:

– Один квадратный метр или дециметр?

– Да дециметр же, говорю тебе! – она мне.

У нашего водителя от такой цифры сама собой даже пижонистая кепочка приподнялась на голове. Он лихо сплёвывает в приоткрытое окно в сторону дорогущего строения.

Водителя зовут Андрей. Он – потомственный казак. В недалёком прошлом побывал в нескольких «горячих точках». Пока мы едем – немного рассказал о себе и показал несколько фотографий. Вот он при полном параде с шашкой наголо – лихой рубака. На следующем снимке он весь всклоченный, грязный в сырых окопах Приднестровья. Затем его радостного, весёлого, полураздетого сфотографировали на фоне простреленного автоматными очередями дорожного знака «пгт. Каменка». А вот они несутся сквозь пыль и ветер на «УАЗе» без тента с «калашами» наперевес по южным дорогам.

Да, он не из тех, кто скучает длинными вечерами, штопая шерстяные носки к следующей зиме.

За эти ли «хоромы», проносящиеся мимо, они там, в «горячих точках», рисковали собой? Глянув в лицо Андрея, понимаю, что – вряд ли.

Ворота особняка охраняет не пенсионер на табуретке, а несколько молодых, тренированных парней в камуфляже.

– И от кого они так отгораживаются, если всё честно заработано? – говорит Андрей.

Сама «дача» представляет собой монументальное сооружение из декоративно оштукатуренного кирпича и натурального камня в три этажа, увенчанное остеклённой специальным образом крышей.

– Да, умеют же люди жить, – вырвалось у меня. Я представил себе тёмную, холодную декабрьскую ночь, угли в камине. В доме тепло. Лёжа на большом диване, любуюсь звёздами через огромный прозрачный «потолок» над головой. Неплохо.

Делюсь с Женькой своими мыслями.

Она мне:

– Ты забыл про любимую женщину рядом.

– Знаешь Женька, когда я вижу или думаю о звёздах, мысли о женщинах меня не посещают. Я бы много дал, чтобы побродить по другой планете, просто побродить. Подышать космосом где-нибудь посерёдке между нашей галактикой и, например, галактикой из созвездия Андромеды. Думаю, что там ещё не успели нагадить «разумные» или полуразумные, как мы, существа.

– Не увлекайся, – отвечает Женька, возвращая меня на землю. – И вообще, в этом особняке стёкла обязательно запотеют или покроются изморозью. Ни черта не увидишь. Ближе к реальности, уважаемый. Да и не до звёзд им, владельцам. По работе сталкиваюсь иногда с подобными клиентами. Крутятся как сумасшедшие, чтобы удержать в руках свою империю. В глазах, как в банкомате, одни цифры мелькают.

Андрей показывает нам на несколько фигур, неспешно передвигающихся между деревьями. У каждого по ружью.

– «Голодные» пошли, – говорит он презрительно.

Женька, соглашаясь с ним:

– Охотники. Не уважаю. С дробовиками за несчастными зайцами.

– Вы когда-нибудь видели в какое месиво превращается это животное после того, как в него попадает горсть дроби, выпущенная из ружья? Им что – жрать нечего?! – говорит она возмущённо. – Вон посмотрите на того, что отстал немного – у него же живот, как у бабы на восьмом месяце. И он не одинок в своём положении. Из пятерых – трое явно перекормлены. Нет, им не еды не хватает. Им подавай крови, адреналин они так зарабатывают.

– А ещё, такие любят прямо с вертолёта пострелять, чтоб ног не замочить, зад не замарать, – продолжает Андрей. – Эх, каждому бы такому «вертику» да по «Стингеру» в бок или… … …, чтобы голова не качалась, – он не очень стесняется в выражениях.

И, продолжая свою мысль:

– Такие экземпляры встречались иногда и там, в «горячих точках». Им ничего не стоит положить гору народа своего только ради выполнения тупо поставленной задачи (а о чужих – вообще можно не говорить, хотя, как не крути, они, эти «чужие», тоже граждане нашего государства, пусть и «несознательные»). Долго они, правда, не задерживались. Либо драпали по-быстрому – кто с головой хоть чуть-чуть дружит. Либо пулю ловили. Чужую. А может, и свою… – И у него в глазах, в лице мелькнуло что-то волчье.

И я поверил – да, он там бывал. И немного даже позавидовал ему глупой юношеской завистью.

И был не прав в этой зависти. Потому что нет в этом мире ничего отвратительнее и страшнее, чем охота людей на людей. А война и есть такая охота.

– Их бы к нам в скалы – адреналину хватило бы за глаза и за уши, каждому, – перевожу я беседу в более мирное русло.

Женька всё никак не может успокоиться:

– Считают себя крутыми мужиками. Как же – дробовик у него. А ты с голыми руками или с рогатиной – да на медведя. Слабо. А ещё лучше – на себе подобного, двуногого. Куда там, сразу в кусты.

– Смотрю я, иногда, бои без правил. Вот настоящие мужчины. В одних плавках выходят, один на один. Не то, что эти – земли не видят из-за собственного брюха, винтовка у него с оптикой; «крутизна» – неимоверная, блин, – говорит она с отвращением.

Андрей, кивая на Женьку, показывает мне большой палец. Мол, вот какая девчонка, казачка настоящая.

Прибыв на место, мы разместились в трёх гостиничных номерах: в одноместном поселили Женьку, а я с Серафимом Петровичем и Генка с Гришкой заняли по двухместному номеру.

И потекла, заискрилась разнообразными событиями наша жизнь на выезде. Обычно в первой половине дня мы не заняты на праздничных мероприятиях, а после обеда либо исполняем роль гидов на выставке (посетителям всегда интересно пообщаться с «живыми» художниками, выставившими свои работы), либо даём небольшой, импровизированный концерт (поём под гитару, читаем стихи). Вечер, как правило, опять свободен.