Текст книги "Заметки молодого человека"

Следующий день для практиканток – ознакомительный. Им всё показали и рассказали, они съездили на место раскопок, но работой особо загружать не стали – первый рабочий день всё же. Поэтому возникла идея после обеда совершить прогулку по окрестностям. На вылазку решили идти четыре парня и три девушки. Даже Олег, для которого послеобеденный сон – это святое – как неприкасаемая, неизменная часть ритуала (любой, посягнувший на неё, рискует быть заброшенным в реку, без длительных объяснений) влился в наш коллектив.

Конечный пункт маршрута – местность, кем-то названная Лунной долиной. Туда можно добраться либо напрямик, либо сделав приличный крюк в обход крутого подъёма. Довольно часто те, кто здесь ещё не бывал, выбирают короткий вариант – не всем хочется по жаре тащиться несколько «лишних» километров.

Такая прогулка с новичками уже стала у нас традиционной. В каком-то смысле она как тест – на свой-чужой.

Дело в том, что этот «укороченный» маршрут включает в себя подъём на почти отвесную скальную стену.

Местные жители тоже не всегда хотели идти в обход. Потому они, выбрав наиболее подходящий участок, вырубили в скале, где необходимо, ступени, расширили трещины, выровняли карнизы (получились, своего рода, «балконы»), сбросив вниз всё, что мешает и ненадёжно лежит под ногами или висит над головой.

Во многих местах этой скалистой тропы приходится идти след в след (не разгуляешься); потому на отдельных её участках ступени представляют собой небольшую площадку с продолговатым углублением посредине. В течение сотен лет тысячи людей ходили здесь, полируя этот камень своей обувью; в тех же местах, где человек мог наступить только в одно конкретное место, образовались эти углубления, в которые, между прочим, очень удобно помещается ступня человека.

В итоге получилось что-то вроде каменной лестницы, идущей, естественно, не вертикально вверх, а по диагонали, которая наискосок пересекает стену высотой метров в сорок-пятьдесят.

Правда, у этой «лестницы» перила отсутствуют. На этот «небольшой» нюанс, поначалу, внимания никто не обращает. И, лишь поднявшись на высоту 5-6-этажного дома, до идущего вдруг доходит, что эта узенькая полоска скалы, эти неширокие ступени под ногами и есть то единственное, что связывает его с этим миром. Слева уходит вертикально вверх скала, справа – пропасть. И обратно не повернуть – двоим там, как правило, не разойтись. Тут-то и начинается наш «тест-драйв».

Был случай, когда кого-то приходилось чуть ли не на руках тащить вниз, а кого-то, намертво вцепившегося всеми конечностями в скалу, не без труда отрывали, уговаривали продолжить движение в любом направлении.

К девчонкам, правда, у нас отношение бережное – не дали им толпой вверх идти, а распределили между собой, чтобы было кому руку подать или просто поддержать морально.

Не торопясь, не обращая внимания на вскрики и вздохи, цепочкой бредём вверх. Иногда делаем остановки, чтобы передохнуть и полюбоваться открывающейся картиной. Правда, не у всех хватает духу наслаждаться пейзажами, когда у тебя под ногами 30–40 метров пустоты.

Крепко взяв Марианну за руку, помогаю ей преодолеть очередной подъём.

– Витька, куда вы нас привели?! Вы что – ненормальные? – Говорит мне она не очень громко.

– Да ладно – не вы первые, – отвечаю я ей. – Всё будет в порядке – только смотри прямо под ноги и выше, куда сделаешь следующий шаг. Назад и вниз – не гляди. Ясно?

– Понятно, – отвечает Марианна. И добавляет:

– Вы просто психи! У вас все тут такие?

– Не все, – я ей. – Через одного.

– Понятно. Значит мне «повезло», – пытается вложить иронию в свои слова моя напарница.

Одна из девчонок, громко охает, случайно бросив взгляд вниз.

Олег орёт в ответ:

– Не смотреть вниз! Только туда, куда ступаешь!

Чем выше мы поднимаемся, тем сильнее становится ветер. После очередного его порыва откуда-то сверху посыпался песок и мелкие камешки.

Кто-то опять вскрикивает и пытается отшатнуться в сторону от этого «камнепада».

– Не дёргаться! – Кричит Олег.

– Лучше шишка на голове, чем прогулка на кладбище в разобранном на запасные части виде, – добавляет он.

Мы уже на высоте метров в пятьдесят. Редкие птицы, пролетая мимо, делают лишний круг, пытаясь разобраться – кто это пожаловал в их владения.

Тёплый, плотный ветер то пытается прижать нас к скале, то оторвать от неё. Второе – не очень приятно. Потерять равновесие легко, а сделать шаг в сторону, чтобы его восстановить, уже некуда.

Людмила, вдруг, как закричит:

– А-а-а! Как хорошо! Как же хорошо!!!

Все вначале даже вздрогнули. Олег ей в ответ:

– Ну, хоть до кого-то дошло, зачем мы здесь.

«Моя» же Марианна притихла, как воробышек на ветке. Ей не до шуток. Внизу – дома как игрушечные и лоскутное одеяло садов, виноградников, приусадебных участков.

Наконец, преодолеваем последний карниз-балкон и мы наверху. Кто-то вытирает обильно выступивший пот, а кто-то – холодную испарину. Здесь только мы и солнце, ветер, простор. Хорошо!

Наглядевшись с высоты птичьего полёта на окрестности, двигаемся дальше. Под ногами сухая, жёсткая трава, покрывающая окружающие холмы. В лучах вечернего солнца у них цвет старой бронзы с красным отливом; они, как древние щиты, выкованные из этого благородного металла – светятся золотисто-красным в надвигающихся сумерках. Удивительный простор и тишина вокруг. Только хруст травы и мелких камней под ногами.

Я вдруг понимаю, что готов остаться в этих краях навсегда – ради этих медных холмов, первозданной тишины, ради глубокого тёмно-синего неба, в котором уже кое-где появились первые звёзды. Да, навсегда. Чтобы понять, о чём думают эти скалы, как живут; увидеть их летом, весной, зимой, осенью, пожить их жизнью, почувствовать их дыхание. Чтобы раствориться среди них, слиться с этой нетронутой красотой каждой частицей своего тела.

Приближаемся к цели нашей вылазки. Впереди показалась огромная, диаметром около километра, воронка, правильной, округлой формы, края которой «декорированы» скалами и ступенчатыми обрывами. На дне её, это на глубине метров в 60–70, точно по центру возвышаются два пика. Как известно, на Луне почти все кратеры тоже имеют центральный пик – это связано с тем, что они произошли в результате падения на нашу соседку по космосу метеоритов разной величины. Когда-то на неё падали и астероиды. Большие, тёмные пятна на Луне – это моря застывшей лавы, вырвавшейся на её поверхность через «пролом» в коре, сделанный огромной глыбой.

С собой мы захватили гитару, холодный чай и бутерброды. Костёр решили не разжигать – будут плохо видны звёзды. А они уже высыпали разноцветными жемчужинами. Золотистой пылью засветился Млечный путь.

Немного сойдя вниз, нашли подходящий карниз и расположились кто-где. Внизу непроглядная темень котловины, наверху – ярчайшие звёзды, вокруг скалы. Разогретый за день камень отдаёт тепло; ощущение такое – будто на русской печи находишься. Вокруг абсолютная тишина и покой, нарушаемая время от времени лишь стрёкотом кузнечиков. Кажется, что время остановилось и царит здесь та самая вечность, в которую погружен целиком весь наш мир.

Зазвучала гитара. Оказывается, Людмила немного играет и поет. Просим что-нибудь спеть. Немного подтянув струны, она запела.

У неё сильный, немного хриплый голос. Она поёт, искренне сопереживая словам песни.

Просим её спеть ещё и ещё.

– Людка, а ты молодец, наш человек, – говорит ей Олег, глядя на неё с интересом и симпатией.

Удивительный вечер. Такие вечера, как вехи, как маяки – остаются в тебе навсегда. Ты понимаешь, что ради таких мгновений и стоит жить, что в жизни всё-таки что-то есть – настоящее…

Как-то само собой получилось, что мы с Марианной не можем долго обходиться друг без друга. В любую погоду мы уходим бродить по окрестностям.

Один из маршрутов стал для нас самым любимым. Он проходит по огромной дуге, которую описывает неширокая река, правый берег которой пологий, болотистый, весь в зарослях кустарника. Левый же берег на протяжении нескольких километров круто, во многих местах вертикально, уходит вверх метров на 50–70. Невзрачная, на первый взгляд, речушка в этом месте разрезала древние известняки как ножом.

По этому, левому берегу, по самому его верху, невдалеке от обрыва проходит просёлочная дорога, колея которой местами почти совсем исчезает в невысокой траве. Видимо, не очень часто её используют. И причина вполне понятна – передвижение по ней сравнимо с поездкой по крыше небоскрёба, на которой не установили ограждение. Чуть-чуть зазевался, и ты – в свободном полёте.

Вот эта-то дорога и стала любимым местом для наших прогулок. И не только в светлое время суток…

Ночь. Моросит мелкий дождь. Вокруг почти непроглядная темень. Под ногами с трудом угадываются кустики травы, да у самого горизонта дрожат под дождём несколько огней далёкой деревни.

Мы, очередной раз, бредём по «нашей» дороге. Марианна расстроена. Ей приходится нелегко. Она у меня тоненькая, как берёзка. Выросла в городе. С лопатой, как орудием труда, познакомилась впервые, я думаю, где-нибудь на ВДНХ. Всё существенное и несущественное в её новой, экспедиционной жизни свалено в одну кучу, и в итоге – слёзы, слёзы. Они смешиваются с каплями дождя и стекают по щекам. Я их осторожно собираю губами и целую, целую её. Зарываюсь лицом в её волосы – как терпко, как горько-полынно они пахнут! Шепчу в это царство мокрых, спутавшихся волос, как в полубреду:

– Я тебя люблю, люблю, люблю…

Мы стоим, обнявшись, невдалеке от края того самого обрыва. Его не видно. Только мощный поток тёплого воздуха, идущий откуда-то снизу, рождающийся где-то у наших ног едва слышно шумит в траве, гудит в расщелинах – подсказывая, что рядом пустота, бездна.

Бездна дышала…

Она дышала запахами разогретой за день земли, цветущими травами, просторами лугов и полей.

Бездна дышала жизнью.

Но мы её не боимся. Ведь она наш почти каждодневный спутник и друг. Правда, требует к себе уважения и осторожности, как и в любой другой дружбе. Это очень похоже на дружбу со слоном или динозавром, который может случайно наступить на тебя, оставив лишь мокрое место.

Космос, звёзды – тоже дышат жизнью. Если их не бояться, не лениться и не стесняться, хоть иногда, смотреть вверх, в небо – это дыхание можно почувствовать…

Постепенно Марианна успокаивается, и мы идём дальше вдоль обрыва, крепко взявшись за руки. Какое-то удивительное тепло, неведомая энергия перетекает через наши руки от меня к ней и обратно. Кажется, в мире нет ничего важнее этого тепла, этих рук, этой близости людей, ещё несколько дней назад и не подозревавших о существовании друг друга.

Время от времени мы останавливаемся и целуемся, целуемся, целуемся. Нежно, осторожно, ласково, как сумасшедшие, как безумные, как в последний раз.

Только ветер – влажный и тёплый; и дождь подглядывают за нами. Они колышут наши почти невидимые силуэты, перемешивая наши тела и души с этим удивительным поздним вечером, далёкими, такими уже родными огнями, друг с другом. Не чувствуя, где небо и где земля, мы бредём, не очень разбирая дороги. И если по пути нам попадается редкий в такое время суток местный житель, то он либо смотрит на нас, как на приведения, либо просто шарахается в сторону, не очень понимая, что же можно искать в этих местах в такую погоду и в такую темень.

Возвращаемся на базу, неведомо в каком часу. Безмерно счастливые и уставшие. Кое-как раздевшись, проваливаемся в сон.

Вовка, я и Сергей познакомились в университете, занимаясь на физфаке в одной группе.

О, благословенные времена! Шумные сборища в общежитиях, поездки неведомо куда и зачем, пирушка «на троих» в лаборатории вакуумного напыления металлов, где мне стало плохо от красного креплёного, кажется, впервые в жизни, и вывернуло наизнанку прямо в университетский садик, едва я успел добежать до окна.

Эти скрипучие полы из настоящего паркета, огромные читальные залы, где рядами стоят большие, цвета дуба, столы, на каждом из которых по две старого образца массивные настольные лампы с тёмно-зелёным или чёрным рефлектором. Их не забудешь никогда. За ними я с головой погружался не только в высшую математику, но, подобрав соответствующую литературу, и в чёрные дыры, ядра галактик, раскачивался, как на качелях, на волнах космических течений, дышал их ветрами.

Но это – отдельная история…

Вернулся, наконец, Вовка из поездки к своим близким. Как и в предыдущее своё возвращение из такой поездки, он неразговорчив и очень невесел. Отработав, как робот, на раскопе, он валится на свою раскладушку и часами смотрит в никуда, думая о чём-то своём. В течении нескольких дней все попытки мои и Серёги как-то его растормошить ни к чему не приводят. Я решаю, что клин нужно вышибать клином – пытаюсь уговорить его на прогулку.

Кажется, на пятый день после его возвращения, мне удаётся убедить Вовку выбраться куда-нибудь из лагеря, «размяться». Мы бредём вдоль неширокой и не очень быстрой реки. Один её берег низкий; он плавно переходит в поля. Другой, исключая узкую полоску земли у самой воды, которая то появляется, то исчезает, сразу переходит в крутой подъём, а то и в отвесные скалы. Вот где можно разгуляться!

Мы и гуляем.

Разговор идёт о том, о сём. У Вовки продолжаются какие-то нелады в семье. Я его внимательно слушаю. Но что-то посоветовать очень непросто. Легче, наверное, впрячься в плуг вместо лошади и поле вспахать, чем разобраться в чужой семейной жизни.

И вообще, я прихожу к выводу, общаясь с семейными членами экспедиции, что семья – это что-то вроде дыбы, где медленно, со вкусом и хрустом у нормального человека выворачивают суставы и члены! Да, тут задумаешься…

Мы не торопясь идём уже около часа. На небе ни облачка. Воздух – как парное молоко. Жара. Солнце выжимает из нас остатки выпитого за обедом компота. Вокруг медленно плавают пушинки одуванчика, пахнет нагретой травой, цветами. Лето – счастье тепла и света, сочится из каждой травинки, в каждом дуновении ветерка. Душа и тает и поёт – одновременно.

Прямо по ходу нашего движения что-то торчит из ила у берега. Подходим ближе. Это трактор, а точнее то, что от него осталось.

Хотя узнать его непросто – колёса то ли оторвало, то ли кто-то унёс, весь помят – будто в зубах у циклопа побывал, кабина вообще снесена.

– Кто-то заложил слишком крутой вираж, – брякаю я первое, что приходит в голову.

– Будем надеяться, что он успел выпрыгнуть, – отвечает мне Вовка, имея в виду тракториста.

Смотрим по сторонам. Как трактор мог здесь оказаться? С одной стороны река, дно у неё илистое, топкое. С другой – почти сразу у самой воды начинаются отвесные скалы; не прокатишься. Да, сюда он мог попасть только сверху.

Внимательно глядим на склон. Он – впечатляет. Сначала от реки, прямо от тропинки под углом градусов в 70, уходит вверх подъём, весь покрытый торчащими то здесь, то там плитами известняка, многие из которых держатся, кажется, на одном честном слове; а затем вся эта красота увенчана почти вертикальной стеной, высота которой 30–40 метров. Она вся в трещинах, в основном горизонтальных, карнизах, ступеньках – не кажется столь уж неприступной.

– Вовка, здесь? – спрашиваю я его.

– Здесь! – получаю я в ответ.

Такой вопрос-ответ у нас уже почти ритуал. Мы никогда не бросаемся, очертя голову, куда попало, не посоветовавшись друг с другом.

Немного расходимся в стороны, чтобы при подъёме не обрушить друг на друга какой-нибудь валун, и неторопливо начинаем подъём.

Делаем это не без удовольствия. Мы – люди уже достаточно опытные и тренированные; сердце стучит как часы – редко и мощно.

Без ненужной спешки поднимаемся до основания стены. Отсюда она выглядит несколько более грозно, чем снизу. Вся в трещинах, которые местами переходят в тёмные дыры. Лезу в одну из них, ту, что побольше.

Ничего, неплохое «помещеньице». На полу песок, ветер гудит в расщелинах. Вполне можно в этих декорациях снимать фильм о первобытных людях.

Говорят, что в таких местах можно натолкнуться на змею. Пока не видно. Разве что дальше, в потёмках, куда, сужаясь, уходит эта пещера. Мы решили не проверять. Перед нами стоит другая задача – подняться на стену.

Немного отдохнув, продолжаем подъём. Но это уже совсем другая работа. Приходится смотреть вверх, в стороны, просчитывать своё движение, и отдельные шаги. Под нами уже приличное количество метров пустоты.

Шаг за шагом упорно карабкаемся по стене. Пока особых проблем нет – множество уступов, карнизов позволяют достаточно уверенно подниматься. Но чем выше, тем чаще попадаются совершенно вертикальные участки и стена становится как-то глаже, аккуратнее, что ли.

Это, конечно, не радует. Мы с Вовкой не мухи – по стеклу ползать не обучены.

Приходится на какое-то время задерживаться, повисая на руках и упираясь краями стоп в небольшие выступы, для поиска подходящего маршрута. Высота уже соответствует приблизительно шестому-седьмому этажу обычного блочного дома.

До верха, кажется, уже недалеко. Но что это? Надо мной слегка нависает небольшой, такой симпатичный карниз. Смотрю по сторонам – ровная, без выступов стена.

Да, попал. Это тот самый, не очень любимый скалолазами отрицательный угол – это когда сила притяжения тебя отрывает от стены; не очень приятная штука, особенно, если ты без страховочных верёвок; и подушек с матрацами внизу никто не сообразил набросать.

В голове быстро завертелись колёсики, по коже пробежал лёгкий озноб.

Я тут же понял, что такое шерсть дыбом и мороз по шкуре. Нужно что-то решать. Долго не провисеть в одном положении. Если устанут руки и ноги, то дело – дрянь.

Ближайшие окрестности изучены – вариантов ноль. Осталось посмотреть вниз, изучить, так сказать, возможность отхода.

Лучше бы я туда не смотрел – слишком много пустого пространства! «Вот, дурак и болван! Полез на эту чёртову стену, да ещё друга потащил за собой!» – отругал сам себя.

Да, теперь понятно как появляются у совсем ещё молодых людей седые пряди.

Яростно ищу хоть какой-то выход. Немного в стороне и чуть повыше небольшой выступ или средних размеров камень. Если на него опереться и рывком вверх броситься, то есть шанс вползти на этот, уже проклятый много раз, карниз. Но если это не просто выступ, а небольшая глыба, уже отколовшаяся от основного массива и она подо мной начнёт двигаться во время толчка, то…

Об этом лучше не думать – других вариантов просто нет.

Аккуратно переношу вес тела на этот выступ. Толчок. О, чудо! Я это сделал! Преодолел чёртов отрицательный угол. Вползаю не торопясь на карниз. Дрожь в коленях и холодная испарина на лбу мне подсказывают – в какую игру я играю.

Здесь хоть встать можно по-человечески или посидеть, свесив ноги вниз. После тех небольших выступов, за которые только и можно было зацепиться пальцами рук или носками кроссовок, эта площадка шириной сантиметров 25–30 кажется просто футбольным полем.

Оглядываюсь по сторонам. Вовке тоже приходится нелегко. Он пыхтит метрах в десяти в стороне и немного ниже.

Теперь можно изучить путь на самый верх. Назад дороги нет – это уж точно.

Последние 3–4 метра подъёма не представляются особо сложными; только то место, где заканчивается скала и начинается тонкий слой почвы и мелких камней, который покато сползает к самому краю обрыва, мне не очень нравится – ведь там просто не за что ухватиться. Кое-как, отталкиваясь ногами о выступы, всей спиной ощущая полсотни метров пустоты позади, обдирая грудь и живот, втаскиваю себя наверх.

Бр-р-р. Ну и прогулочка. Руки и ноги мелко, противно подрагивают, сердце стучит молотом где-то в горле. Похоже, что по части адреналина сегодня перебор.

И вообще, этот день, кажется, можно отметить в календаре, как второй день рождения.

Ищу глазами Вовку. Ему осталось ещё несколько метров и, по всему видно, что остаток подъёма даётся непросто. Предлагаю свою помощь – не могу не предложить. Правда, и ему и мне понятно, что если он повиснет на мне всем своим немалым весом, совсем не факт, что я его удержу – здесь, наверху, толком не за что закрепиться без снаряжения, которое мы пока игнорируем.

Если Вовка сорвётся – я себе этого не прощу; лучше сразу за ним шагнуть туда, в пустоту, чем всю оставшуюся жизнь считать себя недочеловеком.

Он отказывается от моей помощи, кое-как выбираясь, наконец, наверх. У Вовки на лице блаженная улыбка (в отличии от меня) – он счастлив, ему хоть на время удалось забыть все свои семейные проблемы. Глядя на него, прихожу в себя и я. Мы с удовольствием подставляем наши ободранные «шкуры» под ласковый, тёплый ветерок, под нежное, вечернее солнышко.

Да, мир прекрасен!

А тот валун, что подарил мне жизнь, я запомнил навсегда. Со всеми его трещинками, прожилками, с серо-рыжими и зеленоватыми пятнами лишайника. Да, навсегда…

Позже нам рассказали историю о том, что в этих местах время от времени тренируются альпинисты, что однажды во время их тренировки произошло несчастье. Пройдя уже большую часть подъёма, один из скалолазов решил, что страховочный пояс затянут недостаточно плотно, он отсоединился от основной верёвки и закрепился на дублирующей. После этого стал затягивать пояс. Верёвка, на которой он повис, вдруг, оборвалась, видимо имела дефект или была сильно изношена. Разбился он страшно – переломы, раны, у него горлом шла кровь.

Этот парень был ещё жив, когда к нему удалось добраться.

Это был красивый, сильный, видимо, немного бесшабашный альпинист; он успел сказать всего несколько слов своей любимой, прежде чем потерял сознание.

По дороге в больницу он скончался. Несколько лет спустя я случайно встретил ту девчонку. Она так и не вышла замуж…

Мы, не торопясь, возвращаемся на базу. То тут, то там нам попадаются огромные глыбы. Подходим к одной из них. Она вся такая мощная, суровая чем-то напоминает шлем великана, оставленный здесь на время, покрыта пятнами тёмно-зелёного мха, разноцветными лишайниками.

– Вовка, – говорю я ему, – а ты бы хотел прожить жизнь этого камня?

– Ну, не знаю, – отвечает он мне. – А не скучно ли?

– Какая скука, Вовка! Только представь себе. Проходят века, тысячелетия, сотни тысяч лет, а он стоит себе и стоит. Над ним несутся облака – какие только облака он не видел! А рассветы, закаты… Только ради них с ним стоило бы поменяться местами. А какие ветры его ласкали, а дожди, снега?!

– Представляешь, – продолжаю я, – сколько вёсен он видел, какие травы ему шумели, какие запахи и звуки сменяли друг друга. Как согревало его солнце, как обжигали его морозы и зимние ветры, как дружно ему звенели сухие травы, а он всё смотрел и смотрел из под нависшего снежного козырька в белесую зимнюю даль, словно кого-то отыскивая в прохладной пустоте окружающего мира…

– Говорят, у каждого камня есть душа, – говорю я Вовке. – Я готов в это поверить. Потому что, живя такой жизнью – невозможно не иметь душу!

– Что скажешь, Вовка?

– Может ты и прав, – посмотрел он на меня своими небольшими, серыми глазами через толстые стёкла очков и, как-то очень по-своему, полуулыбнулся в ответ.