Текст книги "Заметки молодого человека"

Археология души

От автора о повести «Археология души»

Уважаемые читатели, не торопитесь, прочитав отдельные главы предлагаемого произведения, крутить пальцем у виска (в адрес автора). Возможно, в нём всё же присутствует некоторое количество фантазий или, совсем чуть-чуть, фантастики; то есть, автор оставил за собой право на известную свободу в обращении с материалом повествования.

Вы должны быть готовы к восприятию тех картин (может быть, немного необычных), что будут иной раз разворачиваться перед вашим взором, а так же к не всегда стандартной логике. Это входит в правила игры.

Другими словами, автор время от времени пытается, пусть и ненадолго, побыть в роли того самого муравья, который отделившись от сородичей, занятых обычными делами, стал, вдруг, выкладывать стебельками трав, иглами хвои где-то рядом с муравейником, если не известную формулу Эйнштейна: E = mc², то первые слова из букваря, которые врезались в его память: «Мама мыла раму…»

Должен сказать, что герои повести говорят каждый на своём, присущем им языке. Заставить говорить их только правильные, благовоспитанные речи у меня не получилось (возможно, это и к лучшему?). Согласитесь, нет ничего более скучного, чем читать бухгалтерский отчёт (вместо живого повествования) о тех или иных событиях, людях, судьбах.

Часть 1

«Когда люди узнают, что движет звёздами, сфинкс засмеётся и жизнь иссякнет» – хрен вам!!!

(древняя мудрость, доработанная автором)

Уютный городок. Вокзал. Умеренно неубранный перрон. Мать и сестра провожают меня. Я еду в очередную археологическую экспедицию. Почему-то каждые такие проводы, напоминают проводы солдата на войну – в глазах родных слёзы, в словах – прощание чуть ли не навек. И это здорово действует мне на нервы. Но эти проводы – уже как ритуал, в котором ничего изменить нельзя.

Читатель, прочитав хотя бы часть этого повествования, может без труда убедиться, что жизнь в условиях экспедиции – это рай, разве что – золотых яблок не достаёт; но без них как-нибудь можно и обойтись. Есть там и иные прелести…

Мысленно возвращаюсь в мамин домик. Он расположен на самой окраине городка, у леса.

Ласковое, солнечное утро. Я блаженно вытянулся в постели. Ничего делать не хочется, да и нет особой необходимости. Комната наполнена солнечным светом и теплом. Хорошо. Просто хорошо.

Дозревающие груши на всех подоконниках, тающие во рту – ни с чем не сравнить. Ярко-розовые яблоки в больших мисках. От них такой запах, такой аромат. Рука сама тянется за очередным яблоком. Впиваешься зубами в его кисло-сладкую мякоть и испытываешь истинное блаженство. Сок, шипя и пузырясь, капает с подбородка; но ничего не замечаешь, пока не доешь.

По утрам меня будил кот Мурзик. Мы с ним большие друзья. Вот он вытянулся рядом во всю свою немалую длину, уткнувшись головой в одеяло и зацепившись передними лапами за шторы – поближе к солнцу из окна. Каждый день у нас с ним начинается со следующего ритуала – мы приветствуем друг друга, бодаясь головами. Это может продолжаться сколь угодно долго. Мурзик отдаётся этому занятию со всей страстью и каким-то самозабвением. В порыве он может отвлечься и пойти потереться о стул, но затем опять бросается ко мне и с глухим стуком бьётся своей головой о мою голову. И так – до бесконечности. В такие минуты ощущаешь, что ближе нас нет никого во всей вселенной. Иногда он неотрывно, не мигая смотрит мне в глаза. Приходит мысль – а ведь, возможно, его глазами смотрит на меня другой мир, другая цивилизация, если угодно; и не факт, что мы научились понимать друг друга – несмотря на то, что уже тысячелетия живём бок о бок с братьями нашими меньшими. Отсюда легко сделать вывод – сколь невелики наши шансы понять иной разум, тех самых пресловутых «инопланетян», о чём-то договориться с ними.

Мы, люди, уверены, что обогнали всех в развитии у себя на планете. Как же – у нас компьютеры и атомная бомба. Двуногие самовлюблённые полуидиоты, высокомерные выскочки – вот мы кто! «Покормил и отвали!» – такой «лозунг» можно прочесть на физиономиях большинства наших питомцев. На большее, чаще всего, нас-то и не хватает – в самом деле; несмотря на наши не в меру задранные носы – как же, «homo sapiens», чёрт возьми!

Если мы в чём-то кого-то и обогнали на этой планете, то только в злодействе, в создании орудий уничтожения всего и вся. Гордиться-то нечем – если по-честному.

Глядя в его глаза, я чувствую, что он хочет мне что-то сказать. Время от времени мы и «беседуем». Я научился издавать губами нечто, напоминающее мяуканье; Мурзик, в свою очередь, отвечает мне, издавая звуки, напоминающие фырчание (при этом он смешно морщит нос), в котором слышится один или несколько слогов; и, думаю, недалёк тот день, когда он вполне членораздельно заговорит. И на мой вопрос накануне очередного отъезда: «Кот, как же я без тебя?» Он ответит: «А я как? Ладно, потерпим». И нервно крутанёт кончиком хвоста. Мол, давай, проваливай. Эх, тоска однако, господа!

Мне кажется, нужно хоть иногда позволять себе абсолютно ничего не делать, никуда не спешить, чтобы попытаться понять что-то в себе, в окружающем; чтобы, может быть, ощутить блаженство, абсолютное блаженство и гармонию (гармонию?) этого мира…

Не знаю, не знаю…

Наконец, я поднимаюсь в вагон. Место нижнее, боковое. Смотрю в окно. Мама совсем постарела, на лице глубокие морщины. Прожитые годы пригибают её к земле.

Оглушительная печаль охватывает меня. Кто такое придумал, что люди должны мучительно медленно стареть, дряхлеть, ещё живя – умирать, отмирать от близких своих? При этом – одни умирают, а другие наблюдают этот процесс во всех деталях. Невыносимо больно и тем, и другим.

Скорее бы поезд трогался, что ли. Место напротив заняла молодая женщина лет 30–34 – серые глаза, светлые волосы, внимательный, умный взгляд, чуть припухшие губы.

Оба смотрим в окно. Разлад в душе, наверное, всё же заметно отражается на моём лице.

Вдруг она произносит:

– Я Вас понимаю…

Смотрю ей в лицо. В её глазах – то ли мне показалось, то ли на самом деле блеснули слёзы. Ну и ну. Осталось ещё и мне прослезиться для полноты картины. Отворачиваюсь к окну.

Её рука почти случайно касается моей. Я осторожно накрываю своей ладонью её руку и, не отдавая себе отчёта, начинаю её гладить.

Медленно тянется время до отправления поезда. Наконец, он трогается. Киваю и что-то произношу в двойное стекло окна вагона своим родным; мне что-то отвечают. Поехали, наконец. Смотрю в глаза своей попутчице. В них действительно слёзы.

Так… С этим надо что-то делать – или печаль и непонятная тоска просто переполнят наш вагон. Приглашаю её пройти со мной.

Выходим в тамбур вагона, смотрим друг другу в глаза. Осторожно целую её в припухшие губы (видимо, у неё уже была сегодня причина немного поплакать). Целую один раз, другой…

Мы тянемся друг к другу – будто не виделись лет 20, прижимаемся друг к другу всё сильнее и сильнее – только бы сократить или вовсе уничтожить пустоту, одиночество, разделяющее всё живое на этой планете на отдельные островки света во тьме – как те, что время от времени проносятся за окном вагона.

Наш скорый №n несётся как ураган, грохочет на стрелках, раскачивается, бросая нас друг на друга. Мелькают огни, полустанки, города и, кажется, страны. Мы ничего не замечаем – время остановилось, оно просто исчезло. Есть только она и я.

От моего неосторожного движения разрываются и падают на пол её трусики. Мы с ней – единое целое, одно огромное счастье.

Несколько раз она громко стонет…

Медленно, как из глубины, выплываем с ней из беспамятства. Показываю ей на трусики, она машет рукой:

– Так свободнее, легче дышится. Одолжишь свои.

Действительно, не подумал. Целую её в полузакрытые глаза.

Мы возвращаемся в наше купе, укладываю её на своё место досматривать удивительные сны этой ночи. А поезд, громыхая, с гулом и свистом всё уносит и уносит нас в какую-то, уже другую, жизнь. В которой, я всё ещё свободен от всего и вся. У неё же – любимая работа в Пулковской обсерватории (где она пишет диссертацию – что-то о рассеянных звёздных скоплениях, о возможности обнаружить у звёзд, в них входящих, планеты, подобные нашей Земле). Уносит эту удивительную женщину в город на Неве, где ждут её, не дождутся отец и мать из этой, не самой удачной, поездки на юг; и любимый пёс Барс.

Почему-то меня очень притягивают к себе, я просто теряю голову от представительниц прекрасной половины человечества, занимающихся математикой, физикой, пишущих картины, то есть, от занимающихся каким-то любим делом, а не только детьми, семьёй.

Рано утром наш поезд влетает на большую узловую станцию. Дальше – ей на север, в Петербург, мне же – на юг, в край скифских курганов, в причерноморскую степь, в которой многие тысячелетия назад сталкивались, взаимообогащались, уничтожались, погибали и возрождались потоки племён, идущие с запада и северо-запада – и неслись лавиной им навстречу, всё сметая на пути, кочевники с востока и юго-востока (киммерийцы, скифы, сарматы, гунны), в которой, как в огромном котле, варился, выкристаллизовывался фундамент современной цивилизации, занимающей ныне пространство от Ла-Манша до Дальнего Востока.

Мы прощаемся. Прощаемся как родные, близкие люди – без лишних слов, спокойно, умиротворённо. Я знаю город, в котором она живёт и работает, она знает, как меня зовут и более ничего. Ведь я – вольный странник степей и дорог, человек, жизнь которого делится на экспедиции и всё остальное. У меня – ни кола, по большому счёту, ни двора; всё имущество – это этюдник с красками и кистями, и рюкзак, где минимально необходимые вещи.

Увидимся ли когда-нибудь с тобой, милая? На этот вопрос не ответит сейчас ни она, ни я.

Днём я побывал на раскопе, обустроился на новом месте. Ближе к вечеру мы с Борисом, приехавшим на несколько дней раньше меня, произвели дегустацию местных вин. Борис – отличный парень, друг детства. У него, в отличие от меня, чёткие и ясные ориентиры в жизни; он хорошо знает – чего хочет и как этого добиться. По сравнению с ним, у меня – ветер в голове. Но это – счастливый ветер!

Борис решил показать ближайшие окрестности нашей базы. Незаметно за разговорами и воспоминаниями совсем стемнело. Огромные южные звёзды устроили в небе удивительный спектакль. Это, если не приглядываться, кажется, что в ночном небе почти ничего не происходит (разве что метеор или болид разорвёт ненадолго темноту, но это может удивить даже придорожный валун). На самом деле оно живёт своей жизнью. Небо, космос – это место, где живут звёзды, где живём и мы, по большому счёту. К сожалению, об этом многие забывают, тратя свою единственную и, без сомнения, драгоценную жизнь только на то, чтобы заработать и потратить, заработать и поесть. Извините, но тем же самым занимаются и животные, добывая себе пищу – едят, охотятся, отдыхают. Опять добывают пищу, опять едят…

Мы сидим на пригорке прямо на тёплой после жаркого летнего дня траве, болтаем о том, о сём.

Время от времени я пытаюсь «доставать» Бориса вопросами, на которые мы потом вместе ищем ответ – эта привычка у нас сохранилась ещё со школьных времён:

– Борис, ты когда-нибудь видел как живут муравьи и другая мелкая живность – там палочку взял и в другое место отнёс, тут покопался – там покопался, тут – там, тут – там? Ты хочешь, чтобы и твоя жизнь прошла так же – то тут, то там, а в общем, если посмотреть внимательно, нигде?

– Для меня работа, семья – это не есть твоё «нигде» – отвечает он мне спокойно.

– Семья, работа, дом, – продолжаю я, – это, конечно, важно. Но посмотри сам – семья, работа, дом; заработал – поел. Заработал – поел, сходил, извини, в туалет; заработал, поел, сходил… Согласись, всё это здорово напоминает бег белки в колесе – бесконечный и не очень осмысленный; есть, в этом, всё же какая-то заунывность, монотонность, тоска и даже скука?! Или, например, напоминает эта картина тараканьи бега. Как думаешь?

– Ведь за пределами того, о чём было сказано, остаётся, между прочим, – добавляю я, – весь мир (за исключением того небольшого мирка обыденных, каждодневных дел, в котором мы, обычно, живём), вселенная, если угодно. Да-да, остаётся мир, который, по какой-то причине, нам позволено познать, ярко и интересно жить в нём! Зачем же отказывать себе в этом?! Неужели ты готов просто наплевать на такую удивительную возможность? Никогда не поверю!

– Представляешь, – продолжаю я, – миллионы, миллиарды людей изо дня в день заняты только своими повседневными делами, копошатся в них с очень важным выражением на лице. И лишь немногие всё же отрываются на время, чтобы посмотреть в небо и почувствовать, понять своё истинное предназначение в этом мире. Какой ужас! Согласен?

Борис:

– Ты заставляешь включить дополнительные интеллектуальные ресурсы, мне надо подумать.

Борис – человек с устоявшимися взглядами и непоколебимой психикой. Так просто, «голыми руками», его не возьмёшь. Поэтому я кардинально меняю угол атаки и, вообще, пространство «боевых» действий.

– Послушай, Борис, – говорю я ему, – а что если весь наш мир есть что-то вроде наших компьютерных игр – стрелялок-гонялок? То есть, допустим некие «сверхсущества» (или сверхразум), создали этакий познавательно – развлекательный центр с местечковым названием «Земля», заселили его нами, индивидами с высокой степенью автономности, как в плане выживания, так и в плане самоусовершенствования.

– И вот, пожалуйста, – продолжаю я, – к их услугам – не слишком мелкий для нас и не слишком крупный для них тренажёр или моделирующий центр, где можно проигрывать различные варианты развития и взаимодействия «живой» и «не очень живой» (прошу отличать нормальные кавычки от «одинарных», т. е. действующих наполовину – авт.) материи.

– Да, – отвечает Борис, – что-то в этом есть; хотя, если честно, здорово похоже на бред и правдой может показаться, я думаю, лишь в том случае, если в своём желудке перемешать, как следует, водку, пиво и шампанское; и без закуски.

– Знаешь, Борис, – говорю я ему, – давай я тебя буду терроризировать подобными идеями, периодически; времени-то навалом. А ты, как самый нормальный житель планеты Земля, будешь выслушивать и что-то пытаться отвечать!

Договорившись по столь серьёзному вопросу, мы решили вернуться на базу. Основное пристанище нашей экспедиции (помимо нескольких палаток) представляет собой большой недостроенный дом из самана (крупные кирпичи из глины, перемешанной (обычно ногами людей и животных) с соломой и конским навозом, и высушенные на солнце в специальных формах).

Это строение имеет следующие достоинства: у него есть крыша, стены, окна (часть которых не остеклена, а просто затянута полиэтиленовой плёнкой), а также то, что в нём, пока, никто не живёт (за исключением нас, естественно). К недостаткам можно отнести страшную пылищу (полы установлены пока не во всех помещениях) и многие сотни мух, которые желают прокормиться за наш счёт с нашего же стола.

Стол требует отдельного описания. Он представляет собой монументальное сооружение, сколоченное из грубых, необработанных досок, предназначенное, в первую очередь, для строительных работ, а уж затем для принятия пищи. На «столешне» этого стола отразилась вся история его использования – обильные возлияния после работы в поле, когда употребляется всё, что считается пригодным для питья в радиусе 20 км.; где, так же, свой след оставили строительные растворы всех расцветок и консистенций.

За столом расположилась нескучная компания – мой друг по университету Вовка, Валентин (главный мозг экспедиции), Илья (начальник экспедиции), Олег (человек, прибывший к нам из мест, где добывали и добывают каменный уголь, и знать не знали до недавнего времени, что можно копать землю ещё и с целью понять историю родных мест, своего народа), два тракториста и водитель. Ещё несколько человек находятся в «горизонте», т. е. спят. Течёт неторопливая беседа.

В одном конце помещения обсуждается вопрос о преимуществах по положительному воздействию на различные органы человека белого столового вина, розового и красного. Каждый этап этого разговора венчается не очень стройным звоном стаканов, который подводит некую черту; после чего обозначенная тема приобретает дальнейшее развитие.

У того конца стола, что расположен ближе к кухне Олег, задумчиво глядя в кастрюли и миски, с монотонностью и уверенностью экскаватора, ест неведомо какую порцию первого и второго; на что, с некоторой грустью во взгляде, взирает Илья (правды ради, стоит заметить, что Олег и работает, как ест – в работе он похож на машину, которая никогда не устаёт и готова с рычанием наброситься на очередной невозделанный участок).

Тут в помещение ввалились мы с Борисом. Прямо с порога я решил поделиться самым дорогим на данный момент.

– Господа и товарищи! Только что произошло великое научное открытие! Оказывается, наша планета Земля есть не что иное, как некий вселенский Лас-Вегас, где играют по-крупному и игроки эти, естественно, не мы. Мы – в лучшем случае, фишки в этой игре, а может и что помельче (быстрее всего) – о чём прямо и недвусмысленно говорит вся история человечества.

– Что обладает наименьшей ценностью, – продолжаю я вещать, – когда происходят события, меняющие весь ход предыдущей жизни?

При этих словах Олег оторвался от своих мисок и что-то промычал набитым ртом.

– Правильно, Олег! – помог я ему, – это – человеческая жизнь! То есть, мы – простой расходный материал в этих игрищах, не более (что-то в роде стопки бумаги в ксероксе – закончилась, вставили новую).

За столом раздался нестройный гул голосов – непросто сразу переключиться на другую волну.

Начальник Илья взял инициативу на себя:

– Ещё один перегрелся на солнце. Кое-кто от «перегрева» лечится едой, – при этом он кивнул в сторону Олега, – а Виктора потянуло на философию, видать южное солнышко здорово напекло голову; кепочку нужно одевать, товарищ художник! Ну-ка, срочно налить ему, чтобы остудить главный процессор! Команду начальника Яша, наш уважаемый и бессменный повар, выполнил мгновенно. Волшебное южное вино тут же забулькало, заиграло в большом, гранённом, не очень чистом стакане.

Мы с Борисом радостно присоединились к дружному коллективу. Я сделал попытку что-то доказать, к чему-то призывать. Но плавные волны виноградников за окном уже мягко покачивались и слегка кружились, сигаретный дым удивительным образом повисал слоями, закручивался фантастическими спиралями, в которых легко угадывались неведомые галактики и прочие незнакомые окрестности. Мир тут же заискрился всеми своими удивительными гранями, засверкал, словно вино в хрустале. – Он прекрасен! – Хотелось прокричать. – Да, прекрасен!

Утро следующего дня. Неприятная муть, тяжесть и тягучесть во всем теле, чувствуешь себя мухой, попавшей в сироп. И, одновременно, бочонком, на дне которого болтаются остатки старого, прокисшего вина. Делать ничего не хочется и, вообще, как-то всё – не очень. Делаю над собой почти нечеловеческое усилие и на ощупь выбираюсь из палатки – косые лучи утреннего солнца, трава в росе, кто-то стучит посудой на кухне. Почти наугад бреду к речке, на берегу которой и находится наш лагерь, влезаю на пенёк и – лечу вниз головой в тёмную воду. Под водой открываю, наконец, глаза – зеленовато-коричневые потёмки, запах мокрых, гниющих листьев, сырости; что-то тёмное и вечно-влажное проплывает у лица; медленно поднимаюсь из темени к ярко-зелёному свету. Повторяю ещё несколько раз прыжки.

Ура! Я опять – здоров, молод, весел и счастлив! Народ потянулся из спальных мешков; говорят, что были разбужены плеском воды.

Не очень радостный приём пищи – и мы трясёмся в нашем авто с крытым кузовом по дороге к месту раскопок. Густая южная пыль начинает медленно вползать к нам под тент и повисает облаками, несмотря на открытое окно в его передней части. Внимания на неё никто не обращает – одни досматривают сны, другие пытаются окончательно переварить вчерашнее вино; в целом – на лицах отражена некая самоуглублённость и попытка самопознания.

Вместе с нами в кузове подпрыгивает наш инвентарь – штыковые и совковые лопаты, рюкзаки, в которых находятся археологические ножи, кисти, рулетки, колышки с верёвками, и т. д. Самые ценные приборы едут в кабине вместе с руководством, которое находится примерно в том же состоянии, что и остальной состав команды.

Приехали. Не без труда выгрузились (кое-кого приходится будить). Курган (он почти не распахан) возвышается на краю поля, шумит некошеной травой.

Странное ощущение испытываешь, когда приближаешься к нему – сама Вечность и Память обволакивают тебя, становится тише и исчезает некоторая суета в мыслях и ощущениях, какая-то тихая, но, в то же время, мощная музыка начинает звучать… Но не только музыка, иногда слышишь нечто похожее на низкий свист, что ли; который, хотя и звучит совсем негромко, но как бы приглушает все обычные звуки; он звучит, можно сказать, «поверх» всего. Этот «свист» постепенно становится всё выше и выше, постепенно уходя на такие частоты, что перестаёт быть слышимым; после чего обычный слух возвращается. На него внимания никто не обращает – чего не почудится после такой-то ночки. Но, возможно, не все и слышат его…

Нас троих – меня, Вовку и Сергея оставляют на этом кургане для того, чтобы мы подготовили к перевозке каменную бабу, установленную на его вершине в древние времена народом, кочевавшим в этих степях. Её предполагается расположить среди других экспонатов Музея археологии. Она (баба) развалилась на две неравные части. Нижняя половина частично вкопана в землю и наша задача состоит в том, чтобы освободить её; верхняя – лежит рядом, утонув в траве.

Проделав в течении 2–3 часов необходимую работу, мы расположились на отдых тут же – рядом с вершиной кургана.

Неторопливый разговор едва теплится – всё же сказывается предыдущая ночь.

Серёга мудро произнёс:

– Эх, бабу бы!

Я кивнул за спину, где лежали обломки каменного изваяния:

– Чем не девчонка, Серый.

Он на меня немного обиделся:

– Сам попробуй разобраться с ней!

– Серёга, как гласит известная мудрость – нет женщин холодных, а есть мужчины, которые не могут найти к ним правильный подход. Давай, действуй!

Послав меня подальше, Сергей замолчал. Вовка только улыбается, слушая нашу шутливую перебранку.

Мягкая, тёплая погода не располагает к какой-либо бурной деятельности. Под шум ветра в траве каждый задумался о своём. Облака, как гуси цепочкой, неторопливо ползут за горизонт. Подумалось: «А ведь эти же облака плыли и над людьми, высекшими из камня эту «бабу» и соорудившими курган. Они наверняка тоже яростно хотели жить, быть в этом мире, тоже куда-то рвались и чего-то добивались. Что поняли они из опыта своей жизни, чего достигли? И покидали этот мир умиротворёнными, с сознанием того, что жизнь дала им всё – чего так хотели, что совершили здесь что-то стоящее? Или… Многие из них так и ушли в неведомое – толком не осознав, что же это было такое – их жизнь. И, в том числе и тот (вождь одного из племён), ради кого был насыпан этот курган. Он, вполне возможно, в последний миг своей жизни грозно погрозил этому миру пальцем или даже кулаком, как бы говоря ему: «Берегись! Я тебя достану и с того света – чёртова пустышка!»

Что изменилось? Что-то изменилось на самом деле за прошедшие с тех пор 3–5 тысяч лет? Мной овладело странное состояние полусна-полуяви. Перед глазами мелькнули какие-то пейзажи, очень похожие на те поля, по которым мы мотаемся изо дня в день на раскоп и обратно – только покрытые высоченными травами, появилось и пропало бородатое, суровое лицо; и, вдруг, зазвучал голос: «Ты – настоящий, я тебе верю. Я хочу рассказать кое-что о том мире, в котором ты (да и я, когда-то) пребываешь сейчас; вернуть, так сказать, должок. Очень многие проводят всю свою жизнь как в коконе – в череде будней. Кажется – они и не желают другого. Они – не правы. Я расскажу, как дорасти до – Людей…»

Теплынь расслабляет и нагоняет приятную дремоту. В таком состоянии хорошо мечтать или писать стихи (в голове возникают сразу несколько вариантов – только успевай записывать) – мысли как-то особенно легко скользят и витают, любая необычная картина не кажется столь уж фантастической. Возможно, наш мозг, как компьютер, подключается к совсем другим серверам (весьма и весьма удалённым от стандартных баз данных, касающихся только земных дел), которые в обычном состоянии заблокированы – для нас.

Завертелись, вдруг, непередаваемые, неповторимые цветные картины; объёмные – в 3-D, как говорят, о том, что, возможно, наш мир вложен сам в себя бесчисленное количество раз (но конечное – для конечного объёма «пространства»), как русская матрёшка. Эти вложения можно подразделить, как минимум, на те, которые мы можем преодолеть (точнее, границу между одним и другим), чаще всего даже не заметив это, и те, за границу которых так просто не «заглянуть» (по крайней мере в обычном состоянии). Преодоление границ между последними сравнимо, например, с тем как если бы муравей, взял – да отделился от своих сородичей и стал строить вместо муравейника, допустим, телескоп; или принялся выкладывать палочками и стебельками трав формулу: E = mc². Пришла мысль о том, что, вполне возможно, так же, как и мы (точнее, наши действия) кажемся муравьям лишь проявлением неких «высших» сил (природы – ха-ха!), так и для нас землетрясения, «игры» погоды, войны и т. д. являются не только и не столько «естественным» ходом событий, сколько и они могут иметь своего «хозяина» – так же, как и у разрушенного муравейника есть «хозяин» таких деяний – какой-нибудь двуногий недотёпа («царь природы»). Причём, можно предположить, что у разных деяний в нашем мире «хозяин» может быть разным (т. е., предположим – войнами, эпидемиями и вообще движением, развитием «истории человечества» и всего «живого» занимаются одни, а землетрясения, погода и тому подобное – в ведении у других (уж больно различен инструментарий для реализации того и другого), но при этом почти наверняка осуществляется координация из некоего «центра» (другой, внешней «матрёшки»). То есть, вполне логичен вывод о том, что мы находимся под воздействием неких сил, которые нами занимаются (в меру своих возможностей), т. е. запускают или тормозят те или иные процессы (причём конкретные «личные» вмешательства наверняка являются исключением, а происходит всё, как правило, через написание и пуск соответствующих программ (классический пример такой программы – это ДНК)) и так далее.

Очень может быть, что в каждой «матрёшке» эти силы – свои; и их действие распространяется через конкретные «каналы» (инструменты) или представителей.

Причём, если быть внимательными, то с «нашими представителями», то есть с теми, кто занимается нашей «матрёшкой» (нашим миром) можно познакомиться поближе. Я хочу сказать, что мы при желании можем кое-что узнать об их «характеристиках» (функциональных), наклонностях, «привычках» и т. д.

Простой пример. Из компьютерных игр известно, что Маша («представитель» в какой-либо игре, имеющий полное право так или иначе распорядится судьбами её персонажей), допустим, играет в них 1,5 часа в день, а вот Вася способен просидеть за игрой и сутки. То есть, и у различных «стрелялок-гонялок» нашего мира смотрители за порядком, или «представители», всё же разные. Так, можно предположить, что каким-нибудь локальным межплеменным конфликтом в Южной Африке занимается «игрок Маша». А выдающуюся «стрелялку» – «Расцвет, жизнь и распад Римской империи» – создал даже не её «сосед» по нашей матрёшке «Вася», а, быстрее всего, «админ Петя», гений в своём роде.

Изучив длительность и частоту деяний (то есть, реальную, хорошо известную продолжительность исторических и иных событий нашего мира) «наших представителей», можно сделать вполне определённые выводы об их «жизненном» цикле, т. е. сколько они могут (или хотят) заниматься каким-то одним делом, а затем переключаются (идут «спать», «есть») на другие, испытывают ли отрицательные эмоции и обладают ли, вообще, какими бы то ни было идеалами (в нашем понимании, конечно (об этом будет сказано несколько ниже)) и так далее.

Можно также предположить, что не все «админы-смотрители» знают друг друга. Возможно, что разные «представители» из разных команд (то есть, из разных матрёшек), от разных «хозяев».

Но, что это за звуки? Ба, да это же наш всё преодолевающий «Газ-66», с приводом на все колёса, ломится к нам прямо через луга и поля, подавая сигналы к побудке. Оказывается, нас разморило под ласковым солнышком и вся троица здорово задремала на груди кургана-великана (неумеренное питьё и весёленькая ночь напомнили о себе). Что и кому приснилось красноречиво отразилось на помятых и не очень фотогеничных наших лицах (чтобы не сказать, рожах).

– Блин, всё – завязываю с алкоголем, – говорю своим друзьям, – всякая муть в голову лезет. Вы как – в порядке?

– Ну, да – полный «порядок», – с сомнением в голосе произносит Сергей, покачивая головой, – привиделась всякая дурь. Не знаешь – как от неё отвязаться, – и он опять яростно покрутил головой. – Хлопнуть бы сейчас грамм по двести.

А Вовка по-прежнему молча улыбается. Сергей с некоторой завистью к нему:

– Ты чего цветёшь – как куст сирени в мае?

Я, оттаскивая Сергея в сторону, в полголоса:

– Оставь его, видишь, человек забыл хоть на время о своих проблемах.

Все вместе, не без труда, мы сначала погрузили верхнюю половину бабы, а затем, обвязав тросом и при помощи машины, выдернув из грунта нижнюю половину, погрузили, наконец, и её.

Перепачканные землёй, запыхавшиеся, но довольные проделанной работой и тем, что нас ждёт вкусный обед в бывшей колхозной столовой, мы расселись в кузове нашего авто и рванули прямиком через поле, и дальше по просёлочной дороге, сквозь упругий, тёплый ветер, в потоках солнечного света, счастья молодости, быстрого движения (и подальше от привидевшихся во сне химер и прочих странностей бытия).