Текст книги "Заметки молодого человека"

Закончился очередной рабочий день. Голова гудит от грохота мотора трактора, солнца, ветра. Мы все пропахли запахом сырой земли, пыли, солярки. Торопимся поскорее нырнуть в нашу речку, привести себя в какой-то порядок и – за стол. В нашей «столовой». Сегодня повар Яша в отличном настроении (а это значит, что окончательно преодолены последствия недавнего очередного запоя); он, как всегда, не очень тщательно выбрит, но в белом фартуке (пусть и не первой свежести). По этому случаю, в дополнение к обычному рациону, он приготовил для нас нежнейшие плацинды (лепёшки) с мякотью тыквы. Они ещё тёплые, сладкие, так и тают во рту. Их можно съесть неограниченное количество – такие я ел только на юге; севернее их тоже пытаются готовить, но они даже не жалкое подобие того, что вы встретите в степной и лесостепной полосе.

Евгений, корреспондент нескольких ленинградо-петербургских газет, пишущий на любую тему (только бы платили), но отдающий предпочтение миру науки – в первую очередь археологии и астрономии (тайны исчезнувших цивилизаций, мир звёзд могут оставить равнодушным разве что неодушевлённый предмет), решил провести лето в археологической экспедиции (поближе к виноградникам и солнцу).

Он под завязку набит всевозможной информацией; его так и распирает этот, неподъёмный для других, груз. И он готов любому и каждому вывалить ответ на практически любой вопрос, снабдив его n-ым количеством комментариев, ссылок, отступлений или вообще перепрыгнуть на другую тему и впиться в неё мёртвой хваткой, выжав из неё всё, сколь-нибудь любопытное, «до капли».

Евгений за ужином делится с нами былями и небылями своей жизни.

– Был случай, – рассказывает он, – познакомился я с Витьком в одной из поездок по сельским хозяйствам юга страны. Он – ветеринарный фельдшер; свою работу характеризует так – ходи, крути хвосты коровам.

Носит он халат неопределённого цвета, от которого пахнет всеми видами лекарств и химикалий, а так же навозом, животными и ещё неведомо чем. С первого взгляда не скажешь, но он остёр на язык, весел, может неожиданно расхохотаться во всё горло, смел не только с коровами, но и с противоположным полом, который, чувствуя его энергетику и неравнодушие к себе, не обделяет своего фельдшера вниманием.

В день нашего приезда, – продолжает Евгений, – в местном ДК проводилось культмассовое мероприятие, одним из пунктов которого был литературный конкурс – требовалось прочитать стихотворение, желательно собственного сочинения, на тему «Любовь и смерть».

И вот, поднимается наш Витёк – этот рубаха парень, которому палец в рот не клади, весь какой-то взъерошенный, немного смущённый и идёт на сцену. И, совершенно неожиданно для многих, декламирует свои стихи – пронзительные и удивительные для данного места и времени, – продолжает Евгений, – хорошо, что у меня был включён диктофон. Вот они:

 
Я пропах твоими руками,
Слёзы губы мне солью покрыли.
Всё, что было
между нами
Уже стало
почти былью.
Болью
Тонкой
Паутинки на солнце золотятся.
В них, как ребёнка
запеленали осень —
Не воротится —
Даже синь
в провалах сосен!
 

 
Человек умирает —
Чёрный, грохочущий мир
в глаза ему поездом скорым влетает.
Человек
умирает.
Ночное небо
Ранит нервы
Острыми зазубринами звёзд.
Нет, не пёс!
Человек
умирает —
Один на один с огромным,
Пустым, холодным
МИРОМ. Ночь
жадно и голодно
Его пьёт.
Она знает,
Что встретит ни адом, ни раем.
И всё-таки
человек умирает…
Где-то рядом оркестры играют —
День и ночь
напролёт.
 

После его выступления в зале некоторое время стояла тишина, в которой гулко прозвучали шаги Виктора. Он сошёл со сцены и какой-то тихий и смущённый покинул зал, который, вдруг, вслед ему взорвался аплодисментами.

– А какую женщину я встретил, – продолжил Евгений, легко, без видимой паузы перескочив на следующее своё воспоминание, – в соседнем хозяйстве. Фигура – как у Афродиты, куда городским дамам до её форм. Я думаю всё дело в том, что и ест она только натуральное со своего огорода, и тело её тренировано не в духоте метро или спортзала, а в поле на работах на свежем воздухе. Глаза у неё серые со смешинкой; и поговорить с ней можно и….

Но я уже не слушал его. Мысли мои возвратились к Витьку, к его стихам. К глазам той девчонки, в которых, как описал Евгений, вдруг сверкнули слёзы.

Долго размышлять мне не пришлось. Так как градус общения явно повысился у некоторых отдельно взятых представителей прессы; в полном соответствии и прямо пропорционально уменьшению количества вина в ёмкостях на столе и под ним.

Евгений толкнул меня локтем в бок:

– Ты думаешь, что только тебе приходят мысли в голову о житье-бытье на нашем шарике? Вот мне вспомнилось то стихотворение – «Человек умирает». После него одна девчонка сказала: «Собачку жалко». И я с ней согласен! Но собачка тут не причём – так уж рифма сложилась, у Витька. На мой взгляд, – горячится Евгений, – очень часто к животным испытываешь большую жалость, чем к иным прямоходящим. Животные чище, светлее, добрее и честнее, чем многие двуногие, именующие себя людьми. Эти, последние, до такой степени замараны продуктами собственной жизнедеятельности, не столько физиологической, сколько моральной, что им ещё долго придётся «отмываться», чтобы дорасти до тех, кого они называют животными!

Евгений всё больше и больше распаляется:

– И вообще, хорошо бы каждому двуногому установить на видном месте этакий не снимаемый и не маскируемый индикатор со шкалой. Если шкала светится целиком, то это значит, что ты – Человек – во всех смыслах этого слова; если шкала светится тоже целиком, но пунктирно, то, к примеру, это говорит о том, что ты, в общем-то, добрый, вполне нормальный человек. Может и не очень далёкий; т. е., живёшь обычной жизнью – ходишь на работу, воспитываешь детей. Но не знаешь и знать не хочешь – зачем ты живёшь, где, для чего, в каком, собственно, мире; что и почему происходит за узенькой полоской земли под твоими ногами, от которой ты почти не отрываешь взгляд. Это, своего рода, летаргический сон, в который погружены почти поголовно все мы. Поверьте, это – не счастливый сон человечества, а точнее – челоживотничества!

– И не пора бы ему проснуться!!! – вдруг проорал во всё горло Евгений; да так, что некоторые задремавшие за столом члены экспедиции проснулись, кто-то опрокинул стакан с вином соседу на брюки. Всё пришло в какое-то хаотическое движение, а некоторые возбужденные (а может, разбуженные) умы предприняли попытку разобраться в том, что, собственно, происходит.

– Понятно, что довольно часто будут встречаться индивиды, у которых горит только самый малый кусочек шкалы, – как ни в чём ни бывало продолжает Евгений, с некоторой хитринкой оглядывая присутствующих. – Без труда представима картина, как где-нибудь в транспорте или просто на улице вокруг них как-то само собой будет образовываться пустое пространство, от них будут шарахаться как от больных проказой. Не станут ли отдельные такие личности сбиваться в стаи с примерно одинаковыми показателями шкалы? – В его лице появилась какая-то немного пугающая холодная отстранённость. Такое же выражение лица иной раз можно встретить у хирурга, который точно знает, что в данном конкретном случае есть одно решение – нужно резать. И, что называется, по живому.

– И вообще, как их всех разбудить! – опять громко крикнул Евгений, подняв над головой 3-х литровую банку с красным вином. Он с размаху грохнул ею о пол. Во все стороны полетели брызги и осколки. Мы с Вовкой бросились к Евгению, чтобы его как-то успокоить. Но это удалось только после того, как он попал в медвежьи объятия Олега.

– Да, дела, – говорит Олег, – кажется, у него начинается «белка» (белая горячка – авт.). – Вы тут за ним приглядите, а я пошёл спать.

Последняя выходка Евгения произвела на экспедиционный народ не столь уж заметный эффект – он, «народ», уже стал привыкать; правда, сидели все как-то немного скованно и, как бы невзначай поглядывали друг на друга, на верхнюю часть головы – не торчат ли там те самые шкалы. А если торчат, то что показывают – читалось в глазах?

Из Евгения же продолжают сыпаться идеи, без видимых усилий и заметных пауз:

– А чем плоха эта тема для коллективного мозгового штурма; ну, хотя бы в известной передаче «Кто, куда и откуда»? Сколько можно этим уважаемым интеллектуалам мастурбировать, отвечая на вопросы типа:

«Для каких целей используется сосуд, столь похожий на ночной горшок?»

– Господа, – Евгений решил обратиться к более зажиточной части общества (хотя «зажиточных» среди нашего экспедиционного братства не сыщешь днём с огнём), он кажется окончательно вошёл в роль некоего оракула или прорицателя, многое способного предсказать и от многого предостеречь; возможно, он почувствовал себя лектором перед вполне конкретной аудиторией, – оглянитесь вокруг, глаза протрите, пожалуйста!

– Вас разве не обучили грамоте, или телевизор вы не смотрите? Если вас не научили читать, а только считать, то за что получают жалованье ваши помощники, прямая обязанность которых печься о вашем здоровье и благополучии? Почему они вам не расскажут (а раз не рассказывают, то гоните их в шею, дармоедов), что довольно часто невдалеке от нашей планеты пролетают глыбы, размеров которых достаточно, чтобы в случае столкновения с ней около половины всего живущего отправилось сразу в мир иной, а участь оставшихся будет ещё менее приятной – они будут медленно умирать в почти полной темноте от голода и холода.

– Этот небесный кирпич, господа, размажет вас как муху о стекло о ваши «бесценные» зелёные бумажки и слитки жёлтого металла; он приклеит вас к ним вашими же кишками и, извините, экскрементами на веки вечные – как бабочек в гербарии!

– Вот уж удивлены будут случайно залетевшие на нашу планету инопланетяне: «И на кой хрен им бумажки и слитки? Неужели шкура своя была не дорога? И почему бы им не построить эффективную защиту от опасности из космоса, а заодно и от земных напастей (вирусы, землетрясения и просто толпы голодных, озверевших людей, способные снести границы любого государства – ведь их ни что не остановит)?!»

– А теперь опять вопрос интеллектуалам, – продолжает ораторствовать Евгений, покосившись на Валентина, занятого своим делом (он в это время трудится над очередной монографией), – какой вы к чёрту мозг нации, если до сих пор все названные проблемы, кстати, не просто лежащие на поверхности, а прямо лезущие в глаза, не проанализировали, распределив их на сверхсрочные и долговременные, и не предприняли необходимые шаги, например, для организации некоего всепланетного движения (нет, не революции, господа), цель которого через осознание истинных угроз глобального масштаба оказывать действенное воздействие, как на правительства отдельных государств, так и на их объединения с тем, чтобы межгосударственные дела решались, наконец, не на пещерном уровне по принципу – у кого больше кулак, тот и прав, чтобы были выделены необходимые средства на защиту от указанных угроз.

– И, наконец, организация просветительской работы со всеми и каждым. Чтобы любой человек осознал – кто он на самом деле. Что он не биоробот, что он не просто какое-то количество костей и мяса с воткнутым в башку чипом, задающим программу на выживание и самовоспроизводство, а существо, способное познать этот Мир, активно в нём жить, изменять его, при необходимости, что его место жительства на самом деле не город, улица, дом, квартира, угол, койка, нора – тьфу! – Евгений натурально сплюнул, глотнул хорошую порцию вина и перевёл дух.

– А вселенная, весь этот мир! – он огляделся вокруг с видом победителя.

Бурных оваций со стороны «народных масс» не последовало. Хотя известный интерес в глазах у кое-кого появился.

Но Евгения не очень смутило отсутствие аплодисментов. Ему вполне достаточно того, что его просто слушают.

Несмотря на то, что выпито уже немало, временами его речь напоминает доклад лектора, который он выполняет довольно связно, и, даже, где-то академично; всё же сказывается его огромный опыт общения с самыми разными людьми – это очень похоже на то, что иной раз случается в шофёрской жизни. Мертвецки пьяный водитель может какое-то время достаточно уверенно управлять машиной, доехать до своего дома, совершенно не помня, как это происходило, на «автопилоте», а утром с удивлением выслушать историю своего «подвига».

– Человек, твой дом – Вселенная!!! Не эта помойка, в которую ты превратил свою планету, а Вселенная! – проревел Евгений свой призыв к роду людскому, повалился на скамью и дальше под стол в надежде там и отоспаться. Но не тут-то было. Ему тут же оказали самую действенную помощь по перемещению его тела на индивидуальное койко-место и т. д.

Обычно работы на раскопе начинаются рано утром и завершаются к трём часам дня, так как уже к полудню стоит совершенно невероятная жара, отнимающая последние силы и желание чем-либо заниматься; соответственно, через час-полтора весь сытно и вкусно отобедавший народ дружно выпадает в «горизонт» – в это блаженное состояние, когда основная работа выполнена и ты можешь, наконец, вытянуться на раскладушке или просто на спальнике где-нибудь в тени.

Слабый, тёплый ветерок едва колышет ветви деревьев и траву, жужжат пчёлы, невероятный аромат всего цветущего мира накатывает волнами, птицы соревнуются в том кто кого перепоёт, по слегка выцветшему от жары небу плывут редкие облака. Наверное, это и есть рай…

Если на вечернее время не запланирована камеральная обработка найденных материалов (их мойка, чистка, зарисовка, маркировка), то все члены экспедиции могут быть свободны до следующего утра, за исключением, естественно, ужина.

Этим активно пользуемся мы с Вовкой. Пообедав и немного отдохнув, мы покидаем лагерь. Нам кажется настоящим преступлением наслаждаться вышеописанным раем лёжа и с закрытыми глазами. Мы хотим активно жить в нём, пить его, дышать им!

Есть у нас такое развлечение, назвали мы его – «свободная прогулка». Оно состоит в том, что гуляя среди окрестных скал мы, без долгих споров, решаем не слишком сложный для нас вопрос о том, где совершим очередное свое восхождение. Специального снаряжения у нас, правда, нет. Но это и не столь важно – так нам представляется.

Выйдя за пределы лагеря, мы двигаемся по каменистой дороге, которая как бы вымощена белыми плитами известняка. В яростных лучах солнца эта «брусчатка», каждый элемент которой по размерам достигает метра в перечнике, сверкает, как свежевыпавший снег, почти лишая нас возможности смотреть под ноги. По её обочинам растут кусты тёрна и чертополох – все в цветах. Очень красиво, но колючек там столько же, как и в шкуре ежа.

Мы идём к примеченному ранее небольшому ущелью. А потому покидаем ослепительную «мостовую», так мастерски созданную природой, и упрямо пробираемся напролом через заросли тёрна, как через целое стадо огромных ежей. И далее по каменистым осыпям, устраивая иногда после себя небольшие лавины из потоков мелких камней. Затем луг, поле, которое, вдруг, обрывается неприятной, но притягивающей пустотой.

– Каково механизаторам, обрабатывающим этот участок? – говорю Вовке.

– Наверное, привыкли, – отвечает он. Когда Вовка говорит, а точнее только собирается дать ответ, на его лице появляется какое-то мечтательное выражение; варианты ответа он как бы перекатывает в голове, как школьник леденец во рту. Вовка – большая умница, а точнее умник. Он окончил школу с золотой медалью, настоящей. В отличие от нас с Серёгой – твёрдых «хорошистов». А так же он большой мечтатель – в прямом и переносном смысле слова – Вовка широк лицом и велик телом.

Глядя в пустоту под ногами, в голову приходит мысль, что если и привыкли некоторые местные трактористы вспахивать рядом с пропастью эти грядки – то не очень и не все. К таким «шуткам» природы не так-то легко приспособиться. Там, внизу, было темно, сыро и как-то не очень весело, что ли. Осторожно приближаемся к самому краю; он ненадёжен, состоит из почвы с торчащими из неё камнями, уходит куда-то вниз и под нас. Того и глядишь, обвалится.

Мы решаем пройти немного вдоль обрыва, вниз по течению этой каменной реки, на дне которой вода едва заметна – одни лишь валуны всех мыслимых форм и размеров.

Наш расчёт оказался верным – несколько ниже всё оказалось немного поспокойнее; видимо, то, что должно было обрушиться, здесь уже рухнуло вниз, пополнив уже имеющуюся коллекцию нагромождений.

Приближаюсь к небольшой, на первый взгляд, расщелине, образованной двумя плитами, расположенными почти рядом. Решаю перепрыгнуть её, чтобы попытаться найти подходящий маршрут для спуска вниз, на самое дно.

Разбег, толчок! Так… Кажется, эта щель не столь уж мала, как показалось. Просто эти валуны довольно велики, что и скрыло истинные её размеры. Я всё же приземляюсь на самый край плоской каменной плиты на другой стороне расщелины, как и положено, под углом в девяносто градусов к её поверхности; но сама-то огромная плита лежит не строго горизонтально, а под углом, с наклоном в сторону этого, не очень большого, каньона.

В итоге – потащило меня земное притяжение туда, где было слишком много пустого пространства, и где некуда было сделать один всего шаг для восстановления равновесия. Подвёл, всё-таки, меня «автопилот». «На автомате» что-то делать, конечно, хорошо, но ещё лучше просчитывать свои действия, «включать» мозги.

Интересные это мгновения. Они бывали в моей жизни несколько раз, когда понимаешь необратимость чего-то очень серьёзного, способного внести в твою жизнь существенные коррективы (превращение человека в не очень целый кожаный мешок, набитый обломками костей – это, ведь, вполне серьёзное изменение).

И как-то «переиграть» ситуацию уже невозможно. Да, это не самые скучные мгновения.

Астрономы ищут тёмную материю в космосе, которая колышется где-то рядом с обычной, «нашей». Мир – антимир? Возможно, другая вселенная.

Вот и мне кажется, что границы между быть и не быть не столь уж незаметны, неощутимы, что находятся неизвестно где.

Они – рядом. И проходят через тонкую стенку твоей артерии, вибрируют весной вокруг глыбы льда, свисающей с крыши дома; ими, этими границами, просто пестрят автомобили, проносящиеся по улице.

Многие видели красивую, сверкающую границу двух сред в прозрачном стакане, куда налили две несмешивающиеся между собой жидкости, например, воду и масло. Эта граница всё время в движении, играет бликами; чем-то даже симпатична.

Между бытием и небытием тоже, наверняка, существует граница, и тоже, возможно, она может, иной раз, выглядеть достаточно привлекательно. Но, только не сегодня.

Внизу, под «моим» валуном, на краю которого я «завис», меня ждали нагромождения камней, и своим видом не очень радовали. Времени – всего полсекунды, чтобы что-то сообразить и действовать. Сдаваться не нужно никогда, даже если кажется, что шансов – нет, вообще.

А вариантов возможных действий всего два: либо поскрести всеми четырьмя своими «лапами» о валун и всё же улететь вниз плашмя, как жаба, на самое дно этой чёртовой «канавы», где даже песочек не просматривается – одни лишь глыбы разного размера, либо… И я отталкиваюсь ногами изо всех сил в сторону ближайшей, круто уходящей вниз (но не отвесно) стены ущелья.

Секунды полёта и страшный удар ногами, левым боком и головой. Из глаз летят искры, на секунду, наверное, теряю сознание. Меня потащило по мелкому ракушечнику, как по наждаку (хорошо, что не полез изучать это геологическое образование полуобнажённым – оставил бы клочья своей «шкуры» на стене).

Какое-то время кометой несусь вниз в облаках поднятой пыли и потоке мелких камней. Наконец, остановка. Приехали. Начинаем подсчитывать потери.

– Эй, как ты там? – слышу сверху голос Вовки.

Если бы мы были участниками съёмок голливудского фильма, следовало бы показать либо два пальца буквой «V», либо, хотя бы один – но большой.

Ничего я ему не показываю. Медленно сгибаю и разгибаю отдельно расположенные члены, убеждаюсь, что кости, кажется, целы. Вытираю кровь со щеки. В голове звон от удара и от приличной дозы адреналина, которую удалось заполучить без особых материальных затрат. Этот звон мне уже довольно хорошо знаком и по другим происшествиям в моей жизни.

Точно такое же ощущение было во всём теле, когда я на гоночном велосипеде с ходу врезался в сверкающую прямоугольную морду «кадиллака», прущего по улице с односторонним движением, естественно, навстречу всем. Хозяин этих дорогих колёс, видимо, решил, что давно всех и всё купил.

Но это было не совсем так. Будто из-под земли появился сотрудник ГАИ, который наотрез отказался разрешить проблему быстро, мирно и на месте. Погрузив остатки велосипеда в багажник, а меня в салон а/м, мы отправились в ближайшее отделение травмы…

А ведь мне тогда, похоже, повезло. Глядя на сверкающую красоту, летящую на меня, я отлично осознавал неприятную неотвратимость надвигающегося события и то, что изменить что-то нет ни времени, ни шансов… И всё же крутанул руль велосипеда в сторону. Благодаря этому движению, вместо того, чтобы после столкновения по всем законам физики влететь головой в лобовое стекло этой симпатично раскрашенной консервной банки на колёсах, я, изменив угол удара, пролетел мимо кабины, перевернулся в воздухе и хлопнулся спиной об асфальт.

Благодаря тому, что на спине нет заметных выступающих частей, каким-то образом обошлось без серьёзных травм, не считая «отдельных нарушений целостности кожного покрова и мягких тканей» моего организма.

Ох, и какой же «звон» стоял во всём теле.

Могу предположить, что этот звон – это звук, с которым отскакиваешь (как шарик в настольном теннисе) от той самой вечно меняющейся, игриво сверкающей границы двух «сред», название которых – Бытие и Небытие.

В обоих случаях мне удалось изменить угол падения-полёта-удара, а, как известно, косой удар слабее прямого, при одинаковых энергозатратах.

Обрывки подобных мыслей пронеслись у меня в голове, пока я летел на дно столь понравившейся нам с Вовкой расщелины.

Кое-как приведя себя в порядок и умывшись в чахлом (в это время года) ручье, мы потихоньку двинулись в лагерь.

Разукрашен я – как индеец, только что побывавший в переделке с «бледнолицыми» – под глазами «фонари» (видимо, всё же приложился головой достаточно «качественно» о стену), физиономия оцарапана, да и вообще, выгляжу – помято-побитым. Наложив пару повязок из разорванной Вовкиной майки, натянув сверху рубашку – для маскировки, немного отлежавшись под закатным солнышком, мы, не торопясь, двинулись к «дому», не без оснований ожидая гнев начальника за неосмотрительное поведение и соответствующие последствия для себя.

К нашему счастью, руководящий состав экспедиции (а заодно и остальные её члены) решил, что мы с Вовкой не поделили некую неизвестную никому представительницу прекрасной половины человечества (что было весьма замысловато в той, забытой всеми, деревне, где и делить-то некого – одни старики, старухи да их мелкий рогатый скот); то есть, что мы успели в течении одного вечера не только подраться из-за неё, но и помириться. Таким образом, руководство не ограничило нас в своих передвижениях. А потому, потратив недели полторы на «зализывание ран», мы вновь обрели возможность покорять, преодолевать, познавать неизведанное…