Текст книги "Русский клан"

– Так, получается, надо поторопиться?

– В общем да, но не слишком. Инерция мышления. Среди всех моих знакомых больше половины ушли в отказ. Причем значительно больше половины. Нам, мол, не надо. Но эта тема долго не протянет. Так что надо поторапливаться.

Вязников посмотрел на часы.

– Да, кстати, мне ж надо домой звякнуть. Ленка от врача должна прийти.

– Как она себя чувствует, кстати?

– Боюсь загадывать, боюсь… – Вязников прибавил ходу.

– Леха, ты, вероятно, сегодня занят будешь? – Юра в нерешительности топтался на месте.

– Нет, а чего ты спрашиваешь? – Алексей удивленно обернулся. – Вечером вас с Марьей ждем.

Морозов кивнул, махнул папкой:

– Тогда беги, сегодня увидимся.

Юра постоял, пока Вязников не завернул за угол, потом развернулся и направился в противоположную сторону. В этом районе у него было дело. Дурное, но не выполнить его Морозов не мог.

На днях к нему с воплями и плачем влетела соседка по подъезду. Придавленная жизнью тетка лет сорока пяти, которую поговорка про «баба ягодка опять» обошла стороной. Платок на голове, потрепанный передник со следами не то масла, не то пролитого чая, халатик в цветочках. Юра здоровался с ней, не зная ни имени ее, ни отчества. Только фамилия, вот и все, что держалось в его памяти, – Лобик. Не Лобок, и то хорошо.

– Ой, батюшка, помоги! – понеслось плаксиво до крайности, как только Морозов открыл дверь. Потом на плечи упали руки с толстыми пальцами, и соседка буквально повисла на Юре. – Помоги, спаси, родимый! Ой, горе! Ой, горе!

Женщина сотрясалась в рыданиях у Морозова на груди, а он никак не мог решить, что же с ней делать. Наконец, когда мелькнул любопытным огоньком глазок двери напротив, Юра втолкнул убитую горем соседку внутрь.

– Ну, давайте-ка на кухню, – сказал Морозов строго. – Живенько!

Лобик шустро юркнула в узенькую дверь и села на табуретку.

Юра поставил перед ней стакан с холодной водой. Женщина его выпила, постоянно всхлипывая и давясь.

– И что случилось?

Этот вопрос породил неостановимую лавину слов, понять что-либо из которой было решительно невозможно. Постоянно звучали: «Ой, спаси!», «Ой, беда, горе!» и бесконечные «батюшки».

Морозов налил еще стакан. Задумался. Выпил его сам. Потом открыл шкафчик, где стояли все спиртные запасы, и набухал по самые края водки.

– Пей! – гаркнул он в заплаканное лицо. – Разом и залпом! А то выгоню, на хрен!

Тетка схватила стакан, как утопающий тростинку.

После первого глотка зрачки ее расширились, но она продолжала мужественно пить обжигающую жидкость. Из глаз текли слезы.

«Действительно, видать, приперло», – подумал Морозов, на ходу прикидывая, что же такого ужасного могло случиться в жизни у обычной женщины. По всему выходило, что ничего особенного. Разве только сумку могли вырвать на улице или разрезать в трамвае. Но это не трагедия и даже, если вдуматься, не беда.

Когда граненый стакан бухнулся пустым донышком на клеенку стола, а соседка, широко раскрыв рот, пыталась восстановить дыхание, Юра приказал:

– Теперь коротко, по порядку, с самого начала.

Водка помогла.

Из рассказанного соседкой, Варварой Сергеевной Лобик, становилось ясно: в беду попала не она сама, но ее дочка, что было еще хуже. Соседка была матерью-одиночкой и дорожила дочерью как зеницей ока. Вся жизнь этой женщины была посвящена одной цели – благу ребенка.

Как следствие, девочка выросла черт знает кем. Женщина, может, и должна рожать, но воспитание – это тот процесс, где ей делать практически нечего. Морозов был в этом убежден и сплошь и рядом находил подтверждения своей теории. Ему казалось несправедливым и подлым взваливать на хрупкие женские плечи бремя ответственности за все будущее ребенка.

Девочка, не нуждавшаяся ни в чем, естественно, по достижении определенного возраста на мнение матери стала поплевывать. Варвара Сергеевна, женщина набожная, таскала девчонку в церковь, заставляла креститься, растолковывала, в силу своего разумения, противоречивость замшелых православных догм. Однако, видимо, так и не смогла объяснить, почему они едят мясо в Великий пост и почему надо ненавидеть эти «рожи по телевизору», хотя Христос заповедовал любовь и всепрощение. Соседка была обыкновенной пошлой псевдохристианкой из той породы, которая любит подглядывать в замочные скважины, злословить на соседей, красть по мелочи и до слез жалеть очередного Хосе Игнасио из очередного латиноамериканского сериала.

Именно такие, скорее всего, и войдут в рай, потому что Господь всегда таков, каково большинство его верующих. Соседкина дочка, как и все дети в «сложном» возрасте, была очень чувствительна к вранью. И боролась с ним своими методами. Заставить мать не врать она не могла. Ложь и лицемерие было у нее в крови. Тогда девочка, звавшаяся Дианой, решила найти тех, кто не врет.

И нашла.

Ребята, с которыми она познакомилась, ясное дело, не в церкви, были с ней предельно честны. Они называли вещи своими именами, и если уж им хотелось потискать Дианкины груди, то так об этом и говорили. Девчонка, шалеющая от новизны ощущений, обычно не возражала. Тем более что этот «грех» неоднократно сама наблюдала по молодости лет за матерью и соседом, у которого было трое детей и жена. Тоже, видимо, образцовый христианин.

Подростковый секс был нелепым, грубоватым и под пьяную лавочку. Но он был честным.

Кривая дорожка подвальных матрасов и лестничных обжималок привела Диану в компанию малолетних проституток. Этим бизнесом заправлял местный авторитетик с «романтическим погонялом» – Клоп. Надо отдать девочке должное, она быстро сообразила, что эта среда обитания не ее. Но, видимо, было поздно.

Несколько раз Диана приходила домой в синяках. Били сильно, но аккуратно. Лицо не портили, но ходить больно. Девочка лежала у себя в комнате, смотрела в потолок и никак не контактировала с окружающим миром. Потом она уходила, точнее, за ней приезжали.

Через некоторое время мать, осматривавшая тело девочки ночью, в одну из «отлежек» обнаружила характерные следы на локтевых венах. Еще не «дороги», но Варваре Сергеевне хватило. Она отрыдала ночь, а потом кинулась по лестничной клетке вверх. К единственному врачу, которого боялся весь подъезд. Боялся по непонятной причине: Морозов жил тихо, не буянил, не пил, никого за грудки не хватал. Тем не менее Юру старались обходить стороной. Вежливо и осторожно.

– Привет, – сказал Морозов, входя в комнату. Варвара Сергеевна, прижимая руки к груди, осталась в коридоре. Она снова начала рыдать, ее рыхлое тело крупно вздрагивало. В двухкомнатной квартире Лобиков было холодно. Через плохо заделанные окна ощутимо поддувало.

Диана не ответила. Она смотрела в потолок. Глаза широко раскрыты, не мигают. Белое одеяло едва заметно шевелится от дыхания.

Юра подошел ближе, заглянул девочке в глаза. На мгновение накатила дурнота. Он представил себе, что могли видеть эти глаза всего за семнадцать лет.

Он присмотрелся к зрачкам. Теоретически героиновый «приход» должен был уже отпустить, хотя дополнительные дозы могли храниться и дома.

– Извини, девочка, я тебя осмотрю. Не возражаешь?

Диана молчала.

Морозов осторожно снял одеяло. Обнажились худое плечо, рука и часть груди – маленькой и будто бы курносой. Сосок озорно смотрел вверх. Девушка никак не отреагировала.

На бледной коже локтевого сгиба отчетливо виднелись черные точки с красными воспаленными краями. Выше, на предплечье, темнел длинный синяк от жгута. Закручивали грубо, зло. Другая рука была еще чистой.

– Не все так плохо… – пробормотал Юра.

Девочка была худа. Длинные ноги, еще слегка голенастые, в синяках. Под левым коленом гематома. Курчавый лобок. Левая рука прижата к животу. Ребра можно считать. Отведя ладонь, Морозов осторожно тронул кожу. Девочка вздрогнула, напряглась. «Били под дых, но не попадали, – понял Юра. – Надо бы ребра прощупать». На боку несколько крупных синяков, возможно от ботинка.

– Пожалуйста, Диана, перевернись на бок.

Увидев спину, Морозов напрягся. Было непонятно, каким образом девчонка могла лежать. Вдоль позвоночника тянулись длинные, синие с красным, следы ударов не то узкой палкой, не то плетью. Синяки концентрировались на бедрах. Юра присмотрелся, чуть развел ноги девочки. На внутренней поверхности бедер виднелись точки проколов.

Морозов почувствовал дурноту. Такого не было ни в анатомичке, ни на практике в больнице. Он опустил одеяло. Погладил девочку по волосам.

Трагедия, которая разворачивалась в тишине подъезда, ужасала своими масштабами.

Девочка сопротивлялась.

Мать не знала, не могла и не хотела знать всего. Она жила в квартире, не ведая, что по четырем ее стенам проходит передовая. Линия фронта. Война. И маленький солдат, девочка, до последнего защищает свою мать. Искупая страданиями ее и свои собственные ошибки. Защищает от правды. От осознания того, что именно она, мамаша, вогнала дочку в дерьмо по уши. Своим враньем да мелким мещанским быдлячеством, невыносимым в юности и заразным в зрелом возрасте.

Клоп, видя активное сопротивление, решил «слить» девочку. Посадил на наркотики, что было несложно. Работа проститутки – это работа под давлением. Особенно если ты не в VIP-зоне. Коли что не так, могут и бритвой по лицу полоснуть. Как ни крути, а расслабляться надо. Наркота тут – самый логичный выход.

Потом Клоп начал подкладывать все еще трепыхающуюся Диану под клиентов «со странностями». Такие есть везде и всегда. Они много платят, но и много требуют. Слишком много. Иногда чрезмерно. Дальнейшую судьбу малолетней проститутки, которую «сливают», можно было предсказать с легкостью. Одна-две видеокассеты с реальными истязаниями, а затем смерть. Скрупулезно заснятая для клиентов со странностями…

Все, даже смерть, мерилось в порнобизнесе на деньги.

Морозов долго сидел около Дианы, гладил ее по черным спутанным волосам. Что-то говорил, не понимая смысла. Рассказывал сказки. Убаюкивал. Внутри было пусто, черно и выжжено.

В комнату заглянула распухшая от слез Варвара Сергеевна.

– В милицию не звони пока. Не надо, – сказал Морозов.

После того как он пришел в себя, Юра позвонил знакомому врачу-наркологу и определил девочку в отдельную палату.

– Дня за три поставим, конечно. – Врач-нарколог Борисовский Вениамин Давидович был калач тертый. Он видел столько, что одной искалеченной жизнью его было не удивить. – Но что дальше будет? Я, конечно, могу статистику тебе… Но на кой черт? Больше половины таких, как она, возвращаются туда, откуда к нам попали. Только между нами, в отделение их не берут. Бесполезно.

– Продержишь три дня. Я что-нибудь придумаю, – сказал Морозов, внутренне закипая.

– Продержу, – кивнул Борисовский устало. Юра почувствовал угрызения совести. У Вениамина Давидовича сегодня утром умер «клиент». У кого хочешь крыша съедет, а этот нет, работает.

– Спасибо. Мне трех дней хватит.

На следующий день ему надо было идти с Вязниковым к участковому. На душе было мерзко, но втягивать друга в болото Морозов не хотел.

После встречи с контрразведчиком Юра оставил Алексея и двинулся к человеку, который во все времена знал много. Достаточно много для того, чтобы иметь проблемы с разными людьми. Но при всем при этом Лев Дороф много чего умел, а потому с проблемами справлялся сам. За что был уважаем этими самыми разными людьми.

На входе в подъезд высотной многоэтажки был установлен кодовый замок. Морозов почесал затылок, достал из кармана сложенную бумажку с адресом. На затертой табличке около замковой клавиатуры с трудом читалась инструкция по пользованию.

– Набрать 0 и номер квартиры, где… – щурясь разобрал Юра, – …жать кл…

Дальше шла плоская металлическая табличка, тщательно отполированная множеством рук.

– Нажать кл. – Морозов отошел назад, окинул взглядом вереницу уходящих вверх окон. – Какой такой кл?

Снова присмотревшись к замку, он обнаружил едва видимые в ярком солнечном свете очертания ключа на нижней правой кнопке.

– А вот и хитрый «кл». Попался.

Дороф жил в семьдесят девятой квартире. Кодовый замок долго и сосредоточенно пищал, потом кашлянул и спросил:

– Кто?

– Лева, это я. Юра. Звонил вчера.

Вместо ответа из динамика раздался царапающий скрежет, щелкнул магнит замка. Морозов отворил дверь и на всякий случай сказал, наклонившись к замолкшему микрофону:

– Вошел.

Зассанный бесчисленными поколениями собак, кошек и малосознательных жильцов лифт, конвульсивно дергаясь на границах между этажами, потащился вверх.

«Маша сосет», – значилось огромными буквами на закрывшихся дверцах. Ниже были приписаны некоторые эпитеты относительно неизвестной Маши, принадлежавшие уже другой руке, и стрелка вправо. Юра, изнемогая от запаха, повернулся.

«Хотите Машу?» – вопрошал другой образец настенной живописи, снабженный все той же стрелкой, теперь выполненной в виде мужского полового органа.

Шалея от собственной дурости, Морозов покосился в указанном направлении. Увы, узнать судьбу таинственной Маши ему было не суждено. Задняя стенка лифта была густо замазана белой краской.

– Маша наносит ответный удар, – пробормотал Юра.

Двери с утробным рыком распахнулись, наконец выпустив его из своих пахучих недр.

«Машка – сука!» – размашисто, во всю стену.

– Ну прямо звезда какая-то… – сказал Морозов.

– Это ты про что? – поинтересовались из-за спины.

Обернувшись, Юра увидел любопытную харю Левки Дорофа, высовывающуюся в приоткрытую дверь.

– Да вот, знакомлюсь с наскальными рисунками местных питекантропов.

– Это ты про Машку? – спросил Лева, распахивая дверь. Он был в махровом полосатом халате. На ногах старенькие шлепанцы. – Соседка моя, с первого этажа. Крестецкая Маша. Девушка редкой судьбы. Популярная, как видишь, в народе.

– Да, заметил. – Юра крепко сжал руку Дорофу, потом не удержался, обнял. Крепко хлопнул по спине.

– Убьешь, антисемит, – просипел Лев. – Заходи давай, а то холодно же…

Квартира не поражала ни убранством, ни особенным порядком.

Повсюду валялись тюки, коробки, перевязанные веревками. Стояли аккуратными стопками книги.

– Переезжаю, – пояснил Дороф.

– Из города? – вспомнив сегодняшний визит, спросил Юра.

– Почему из города? – удивился Лева. – В другой район. И в пятиэтажку. Чтоб без лифта и мусоропровода. В гробу я видел эти удобства…

Он пошел куда-то в темную глубину квартиры.

– Давай заходи, обувь можешь даже не снимать. Я сейчас кофе сделаю… Чем занимаешься-то? – донеслось из темноты.

Морозов, осторожно переступая через груды вещей, двинулся следом. Узкий коридор, ободранные стены. Квартира выглядела так, будто в ней и не жили вовсе.

– Консультирую, – громко сказал Юра. – По врачебной линии…

– Да ты что? – Позади распахнулась дверь. – Ты еще и врач?

Морозов обернулся. Каким-то непостижимым образом Дороф оказался сзади.

– А чего ты туда забрался? – спросил Лев.

– У тебя не квартира, а лабиринт!

– Ну, это не ко мне претензии, это к строительному кооперативу. Исключительно уродливая планировка. Вот я и спрашиваю, какие люди могут вырасти в таких условиях. Только очень уродливые. Тебе кофе с сахаром?

Через узкую дверь Морозов вошел на кухню. Маленькую, вытянутую, но все-таки уютную. Общий бардак не коснулся этого помещения. Тут все было на своих местах, чистенько. Стояли рядком баночки со специями, кран и раковина блестели никелем. Дороф колдовал над джезвой.

– Мне без, – ответил Юра, осторожно присаживаясь на хрупкий с виду стул.

– Хорошо, что предупредил. – Лева с сосредоточенным видом наливал пахучую жидкость в маленькие чашечки. – Кстати, садиться можешь без страха. Надежные.

– Все-то ты замечаешь.

– Работа у нас такая.

Он, стараясь не разлить, поставил чашечки на стол. Рядом, на деревянной подставке, уместилась джезва и, откуда ни возьмись, появилась вазочка с малюсенькими печеньями.

– Прекрасно! – прокомментировал Дороф. – Впрочем, может быть, ты есть хочешь?

– Нет, спасибо, поел уже. – Юра осторожно взял чашечку. Попробовал. Кофе был по-настоящему вкусный. И крепкий.

– Никого из наших не видел? Как они там?

– С Вязниковым Лехой только-только распрощался. А остальных – нет, не видел и не слышал. Я полагаю, что ты знаешь о них значительно больше меня.

– Почему это я?

– Ну, кто у нас всезнающий?

– Да ну, я не всезнающий. – Лев смущенно помешал кофе маленькой ложечкой. – Это нетрудно. Просто я – трудолюбивый. Так-то. А информация на поверхности плавает. Сам знаешь, шила в мешке не утаить.

– Хорошо, что ты на органы не работаешь. – Морозов покачал головой.

– Платят мало, потому и не работаю.

– Печально.

– С чего это? – удивился Дороф.

– Ну, у меня к тебе дело есть. А денег я дать много не могу.

– Э, – Лев сморщился, – ты прямо-таки меня огорчаешь. Все-таки русский человек не может без этого антисемитизма. По-твоему, если я еврей, то я бесчувственное полено, ничего не понимаю, и мне только бабки подавай? Антисемит!

– Я этого не говорил.

– Говорил не говорил. Какая разница, – замахал руками Лев. – Ты с Ленькой Свердловым мне тогда жизнь спас.

– Ну, не так уж чтобы…

– Ладно, ладно, прибедняться он тут будет. Я то знаю, что могло бы быть.

– Кстати, про Леньку ничего не известно?

– В Чечне. Живой, – коротко ответил Дороф. Он взял маленькую печенюшку. Захрустел. – Затянуло парня. Ты печенье бери. Очень к кофе хорошо идет.

– Спасибо.

Они выпили по глотку кофе. Морозов чувствовал странную заторможенность. Словно не знал, с чего начать. «Как перед экзаменом в школе», – подумал он и глупо усмехнулся.

– Давай выкладывай. – Лев долил из джезвы. – Вижу же, что мучаешься. Если не знаешь, с чего начать, то начинай с начала. Так обычно проще. Хотя можешь, конечно, с любого места.

– Ну, с любого так с любого. – Юра пожал плечами. – Ты Клопа знаешь?

– Клопа? С большой буквы, как я понимаю?

Морозов кивнул.

– Погоди, погоди… – Лев потер лоб. – Клоп – это милый мальчик… Крепко сидит в порнобизнесе и наркотиками приторговывает, в основном по своей клиентуре. Большая часть левой видеопродукции этого толка идет через его руки. Детское порно, копрофагия, зоофилия… Гадость, гадость. Даже то, что идет из-за рубежа. Он, типа, распространитель. Привязки большие в разных местах. Самое интересное, что деньги он приносит, но иметь с ним дело считается «западло». Слишком грязно для серьезных людей. Тот самый случай, когда мал клоп, да вонюч.

– А где его достать можно?

Лев шумно выдохнул:

– Ну ты задачки ставишь. Достать его можно где угодно. По дороге домой, например. Или дома. Или у него в салоне.

– Каком салоне?

– Массажном.

– А живет он где?

– Вот так сразу я тебе сказать не могу. Не знаю просто. Могу и узнать. Хотя дома я бы его не трогал, почти наверняка там трудно будет выцепить. Знаешь, как клопы живут? Правильно! В самых труднодоступных местах. Потому что на них очень много людей охотится. Бандитские кликухи не просто так даются. Точно метят, в самое нутро.

– А салон его где?

– На Тверской, как положено. Где ж еще? Там и менты прикормлены, и место уже легендарное. Всяк, кто за клубничкой, тот катится туда. Клоп человечек крупный, и салон его тоже не маленький. «Массаж на Тверской». Просто и без затей.

– А клиентов они принимают где?

– Там и принимают. – Лев хрустнул печеньем.

– А особых клиентов?

Дороф косо стрельнул глазами в Морозова. Уголок его рта чуть-чуть опустился.

– Тебе и клиентура его нужна?

– Мне много чего надо.

– Клиентура у Клопа не простая. Бывает. – Дороф поерзал на стуле. Налил еще кофе. – Как я сказал, салон большой, так что там всего бывает навалом. Тебя ведь кто-то конкретный интересует?

– Да черт его знает… – Морозов пожал плечами. – Я никого там не знаю. Но этот человек… этот… в общем, практикует садизм. Такой, знаешь, специалист своего дела. Плетка. Иглы. Сигаретой прижечь. Прокалывание мягких тканей. Скорее всего, это будет снято на видео.

– Девочки? Мальчики?

– Девочки.

– В общем, Клопа я тебе выдам сам. А вот по поводу его друзей ты, пожалуй, обратись к одному моему знакомому. Сейчас я звякну. – Дороф встал, аккуратно просочился между стенкой и Юрием.

Из коридора послышался звук набираемого номера. Потом хлопнула дверь. Лев вышел в другую комнату.

Морозов встал, подошел к окну. Где-то там, далеко внизу, по черному асфальту дети волочили картонную коробку. Стоявший неподалеку толстяк в теплом пальто презрительно поглядывал на детские забавы. В его рту дымилась сигарета, нет, Морозов присмотрелся, сигара.

«А может, Вязников и прав. Валить надо отсюда к такой-то матери. Чтобы на моих детей какая-то шелупонь с сигарой так не смотрела, – подумал Юра. – Взять бы на него и чего-нибудь кинуть. Иногда страшно хочется стать обезьяной и бросаться дерьмом с ветки в мимо проходящего тупого носорога».

– Значит, так. Клоп будет тут, – сказал входящий на кухню Лев, размахивая какой-то бумажкой. – Это адрес его салона. Но, заметь, один туда не ходи. По ряду причин. Сразу тебя туда не пустят. Только массаж, все культурно и красиво. Девочку за попу ущипнешь, окажешься на улице. Правила. Сначала тебя будут проверять как надо, по полной программе.

– А если грубо?

– Грубо?.. Ну, грубо можно и без проверок, конечно.

Он положил бумажку на стол. Достал из кармана халата еще одну.

– А тут адрес моего знакомого. К которому ты пойдешь сегодня и спросишь у него все, что тебе нужно. Причем спросишь в той форме, которую сочтешь необходимой. Если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Кажется, понимаю.

– Это очень важно. – Лева сделал паузу, посмотрел Юре в глаза. – Очень важно. Мне этот говнюк не сильно нравится. Потому спросишь, как хочешь, и передашь ему привет. От меня. А представишься… представишься Клубничником.

– Как?

– Так! Скажешь, порекомендовал Сапсан. Кассеты новые посмотреть. – Дороф положил вторую бумажку рядом с первой. – Твое дело, как ты будешь беседу строить. Мне все равно. Можно с шумом, можно тихо. Не важно. Сапсан тебя прислал посмотреть кассеты. Этот парнишка с видео имеет близкое знакомство.

– Спасибо, Лев, только один нюанс.

– Валяй, какой? – Дороф плюхнулся на свое место.

– Я тебе не смогу гарантировать ничего. Кроме того, что твое имя нигде не засветится, конечно.

– Плевать. Запомни, – Лев выглядел очень возбужденным. Он снова встал, подошел к окну, вернулся назад, – мне все равно, что станет с этими людьми. Понял меня?

– Понял. Не беспокойся.

Морозов сгреб обе бумажки в карман.

– Пойду. Дела. Сам видишь.

– Не проблема, – устало ответил Дороф. – Если что, заходи. Точнее, звони. Номер будет старый.

Лифтом Юра пользоваться не стал. Спустился по лестнице.

Прочитав адрес, написанный на второй бумажке, Морозов нахмурился. Москва огромный город, сопоставимый по своим размерам с некоторыми государствами. Пилить наземным транспортом из одного конца в другой слишком долго.

Тяжело вздохнув, он направился к ближайшей станции метро.

Звонить в дверь пришлось долго. За обшитой кожзамом фанерой явно кто-то был. Дверной глазок то и дело мигал светом. Кто-то шебуршался, брался за ручку, снова отпускал. Уходил. Возвращался. Наконец Морозову надоело ждать, он одной рукой заткнул глазок, другой утопил кнопку звонка.

«Мне торопиться некуда, подожду».

Видимо, за дверью это тоже поняли. Забренчали ключи, дернулась ручка.

– Здравствуйте. Вы к кому? – На пороге стоял худой, длинноволосый и высокий мужчина. Потертые джинсы, красная майка с кока-колой. Узкие плечи торчат углами, суставы выделяются распухшими узлами. Лицо как лицо, ничего особенного. Из тех, на которых два раза взгляд не останавливается.

– Я от Сапсана, – хмуро сказал Морозов. Он не любил таких вот «обыкновенных» парней. Никогда не знаешь, чего ожидать. – По поводу клубнички. Кассеты…

Парень молчал, словно прислушиваясь.

– Я никакого… – начал он, и Юра уже подумал, что придется клиента прессовать прямо на пороге. Но тут наверху хлопнула дверь, патлатый дернулся, суетливо махнул рукой. – Заходи.

Морозов неторопливо вошел. Большая прихожая, свежие краски на стенах, сверкающий паркет, чем-то тревожно пахло из комнат. Парнишка прилип к глазку, изучая лестничную клетку.

– Блин, я ж Сапсану говорил, чтобы людей ко мне днем не присылал. Какого хрена, – шептал длинноволосый. – Я вообще могу не открывать. Меня дома нет. Блин, почему все такие тупые?

– Не дергайся, – сказал Морозов. – Все ж нормально.

– Нормально, нормально! – зло вскинулся парень. – Ни хрена не нормально. Правила есть правила!

– Не кипятись. Давай к делу, и разбежимся. Быстро сядешь, быстро выйдешь.

Шутка была неудачная. Патлатый вздрогнул.

– Тебя как звать? – спросил Юра.

– А тебе какое дело?

– Ну, надо же как-то общаться…

– Надо мне, блин, с тобой общаться… – проворчал парень и снова прильнул к глазку. – Зови как хочешь. Давай… в комнату…

Юра не торопясь вышел на середину прихожей. Осмотрелся. Кухня располагалась рядом с входом и была закрыта стеклянной дверью. Недалеко располагался вход в «маленькую» комнату, где-то подальше коридорчик с туалетом, ванной и спальней. Юра толкнул ближайшую дверь.

Широкая кровать, ворох простыней, подушки на полу. Пустые стены, только ровный тон обоев. Никаких полок, картин, цветов. Пол укрыт ковром. Только в углу стоит огромный кальян.

На кровати попой кверху лежит, болтая ногами в воздухе, голый паренек.

Услышав скрип двери, он повернулся на бок. В глаза бросился выбритый лобок.

– О, привет, – без всякого смущения сказал парень и позвал в коридор: – Вовка! Ты не говорил, что гости будут. Тройничок?

– Твою мать, – разозлился патлатый. – Куда ты прешь?

Он подскочил к Морозову, отпихнул плечом, захлопнул дверь, крикнув в комнату:

– Это не к тебе, это клиент.

Потом, повернувшись к Юре, завопил:

– Куда ты лезешь? Ты что, не знаешь, куда идти?!

– Не знаю, – признался Морозов.

– Бляха! – Патлатый сполз по косяку. – Они что там, вообще охренели? Лохов каких-то…

Он помолчал, сокрушенно качая головой. Потом посмотрел с тоской на Морозова и выдавил:

– Пошли. За мной.

Спальня больше всего напоминала просмотровый зал. Непроницаемые жалюзи на окнах, мощная дверь со звукоизоляцией, на полу прорезиненное покрытие, толстое и мягкое. Ряд стульев, небольшой диванчик у стены. Напротив него большой телевизор, таких Юра еще не видел, видеомагнитофон, озорно подмигивающий зеленью огоньков. И целая стена, занятая под стеллажи с кассетами.

– Итак? – Патлатый сел на высокий стульчик около стеллажей.

– Что? – Морозов присел на стул, поерзал, пересел. Теперь можно было ударом ноги отправить табуретку куда угодно. В том числе худому Вове в лоб.

– Тупой, – пробормотал парнишка. – Давай короче. У меня времени мало. Мальчики?

– Нет.

– Девочки, значит. – Тон патлатого был издевательским, но Юра терпел, заранее понимая, чем кончится дело. – Хорошо. Блин. Значит, девочки. Взрослые? Старушки?

– Нет.

– Ну конечно! Как же я сразу не понял. Молоднячок! Сколько лет?

– А сколько есть?

– Ну ты даешь! – Вова даже руками развел. – Ну, хочешь лет десять? Или восьмилетняя?

– И такие есть, надо же… – Юра задумался. – Давай, наверное, семнадцать-восемнадцать.

– Какие же это девочки, это полноценные шлюхи. – Патлатый двинулся в сторону окна, ведя пальцем по кассетам. – Вот, попробуем это.

Он вытянул кассету с номером, ткнул ее в магнитофон, цыкнул, разогреваясь, генератор строчной развертки в телевизоре. На экране замелькали девичьи ноги, задранные в потолок. Кто-то потный и волосатый старался между ними, крякая от напряжения.

– А покруче? – зевнув, поинтересовался Юра.

– О как! Покруче ему… – Вова ткнул другую кассету. Снова то же, но увеличилось количество действующих лиц. В группу затесался один негр.

– Лажа какая-то, – пожаловался Морозов.

– Хм. – Еще одна кассета ушла в магнитофон. На этот раз веселая компания осадила настороженно фыркающего жеребца.

– Эй, – заторопился Юра. – Что-то ты мне не то все… Сапсан сказал…

– Ладно, ладно. – Вова поставил кассету на полку. – Чего ты хочешь? Скажи прямо.

– Что-то покруче. Я люблю, когда… плеткой. И чтобы кровь была. Не лажа какая-то, а чтобы там… – Морозов покрутил в воздухе пальцами. – Во! Чтобы иглы были. Понял? Сапсан сказал, ты можешь… Давай крутись.

– Совсем обалдели, – себе под нос сказал Вова. – Никаких правил.

Он вытащил из-за телевизора блестящий чемоданчик, окованный дюралевыми уголками. Открыл кодовый замок. Вытащил пару кассет.

– Наслаждайся.

Воткнул кассету в видик и направился к двери.

– А ты куда? – спросил Морозов.

– Это ты без меня. Мне не в кайф. Как закончишь, стукни, я приду…

Парнишка, наверное, и не знал, что этим своим простым брезгливым поступком нормального человека спас себе жизнь.

На экране было все то, что Морозов и без того видел, когда был на квартире у Дианы.

Анатомический театр. Менялись только лица. Сглатывая подступающую тошноту, Морозов мотал кассету вперед. Дианы не было. Что, впрочем, было понятно. Девочку только-только начали смешивать с дерьмом, на полноценное видео такие упражнения не тянули. Однако кое-что Юра все же понял. Не менялся интерьер, и исполнителей было всего двое. Один мужик, чья мускулистая спина регулярно мелькала в кадре, и женщина в маске, с дряблым животом. Любители.

Морозов ткнул кулаком в дверь.

Она отворилась сразу. Пахнуло сигаретным дымом, нервный Вова вошел в комнату.

– Ну как? – спросил он, не глядя на экран.

– Ништяк, – радостно ответил Юра, всаживая патлатому колено в пах и одновременно прихватывая в «клешню» кадык. – Красиво! Душевно!

Волосатик захрипел. Глаза выкатились из орбит.

– Будешь орать, всем кранты, – вежливо сообщил Морозов.

Он швырнул вяло трепыхающегося патлатого внутрь, закрыл дверь. И дал волю чувствам.

Когда жертва выплюнула передние зубы, Юра остановился.

– Сейчас, малыш, ты мне расскажешь все, что знаешь. И чего не знаешь. Если чего забыл, то постарайся вспомнить. Даже если я тебя, сучка, спрошу, что ты делал в утробе матери. Понимаешь меня?

Окровавленный Вова закивал часто и испуганно.

– Хорошо, – сказал Морозов и на всякий случай пнул его ногой в область печени. – Потому что я тебя искалечу, если усомнюсь в твоей искренности. Хотя бы усомнюсь! Понимаешь? Меня интересует Клоп. И те ублюдки, которые снимались в этом говне. Как найти Клопа?

– В салоне! – прохрипел патлатый.

– Адрес!

Вова продиктовал адрес, в точности совпадающий с тем, что дал Дороф.

– Конкретно

– На втором этаже. – Вова прижался к стене. – Там комната…

– Хорошо. Молодец. А кто снимался?

– Не знаю. – По лицу парня текли слезы. – Не знаю!

Юра занес ногу.

– Не знаю!!! Только Андрюха, может, знает! Не знаю я!

– Кто такой Андрюха?

Вова кивнул на стену.

– Тот пидор? Встань на четвереньки, ползи в ту комнату.

Когда дверь в детскую слетела с петель, голозадый Андрюха дремал.

Избивать голого было противно, но Морозов решил потерпеть.

– Кто на пленках? Толстая баба и мужик, быстро! Говори, гаденыш! Убью! Убью, сука! – орал он в испуганные глаза. – Быстро говори! Адреса! Фамилии!