Текст книги "Зоя Космодемьянская. Правда против лжи"

* * *

Длительные и успешные действия десантников воинской части 9903 на оккупированной территории были возможны благодаря не только их мужеству, находчивости, бесстрашию, но и огромному патриотизму белорусов, которые, несмотря на репрессии, постоянно помогали десантникам.

Ольга Николаевна Живописцева возглавляла группу подпольщиков, а ее дочь Аза была активной разведчицей, поставляя полезную информацию радистке группы Наумовича Анне Анисимовой. Ольга Николаевна была расстреляна вместе с младшей, десятилетней дочерью. А вот Аза чудом осталась жива и продолжала активно действовать.

Две дочери Надежды Феликсовны Борщевской, в доме которой жила и работала Галина Степанишина, Люба и Ира, были расстреляны.

Вся семья Данилкович – родители и трое их детей – активно работали по заданию командира соединения десантников Г. М. Линькова, а в сентябре 1943 года пришли в его соединение.

Можно привести еще несколько тысяч имен белорусских патриотов, не щадя своей жизни боровшихся с фашистскими оккупантами. О них надо писать документальные повести, слагать поэмы и стихи, чтобы память о них никогда не умирала».

* * *

Конечно же, я понимал: в этом разделе книги, посвященном воинской части 9903, обязательно должны быть основные данные об Артуре Карловиче Спрогисе – легендарном ее командире. И для этого решил еще раз предоставить слово Клавдии Васильевне Сукачевой, перечитав ее заметку из «Правды» за 7—10 ноября 2008 года.

Артур Спрогис не боялся рисковать

Когда в преддверии 90-летия Ленинского комсомола я думала, о ком обязательно надо бы рассказать сегодня новым поколениям молодых, первым возникло имя Артура Спрогиса. Вот я вспоминала его, и тут же – мысль: а ведь нынче имя это почти никому ни о чем не говорит. Попросту неизвестно. А разве справедливо забывать о таких героях?

Родился Артур Спрогис 26 марта 1904 года на хуторе под Ригой в семье латышского крестьянина. В 1918 году в возрасте 14 лет он уже был разведчиком революционного партизанского отряда в деревне Дикли. В апреле 1918-го несколько красных латышских стрелков влились в Пскове в состав только что созданной регулярной Красной Армии. В составе 7-го Латышского полка был 14-летний стрелок-пулеметчик Артур Спрогис. Однополчане ласково называли его Гаврошем Гражданской войны.

Вскоре Советское правительство отозвало с фронтов некоторые наиболее стойкие полки красных латышских стрелков для охраны Кремля и важных правительственных учреждений. Среди них был и он, Артур Спрогис. В это время Артур становится курсантом Первой Московской революционной школы, часто стоит часовым на посту № 27 у квартиры Владимира Ильича Ленина.

8 марта 1919 года секретарь Замоскворецкого райкома РКСМ города Москвы вручил Артуру комсомольский билет за № 1830. А год спустя, в 1920 году, Кремлевская партийная организация приняла Артура Спрогиса в ряды РКП(б). И было ему в то время всего 16 лет.

Учась в пулеметной школе, Артур понимал, что учеба будет недолгой. Всюду – на юге страны, в Сибири, Поволжье, на Дальнем Востоке – полыхала Гражданская война. Со всех сторон на молодую республику Советов устремились полчища интервентов. Партия посылала в помощь Красной Армии отряды коммунистов-добровольцев. И вот в эту тяжкую для России пору Артур Спрогис отправляется на фронт. Назначение он получил в особый отдел Юго-Западного фронта при сводном отряде, действовавшем против банд Махно и Булак-Балаховича, против белогвардейских захватчиков.

А после Гражданской войны его ждет напряженная чекистская работа в органах ОГПУ. Артур принимает участие в сложной операции по выманиванию из-за рубежа Бориса Савинкова – лидера эмигрантского антисоветского подполья. Участвует в организации охраны белорусской границы. Неугомонный характер и желание принять личное участие в военно-патриотических начинаниях комсомола привели его в Витебскую парашютную школу. Он настойчиво изучает материальную часть самолета, прыгает с парашютной вышки и с крыла самолета, а затем – прыжки на точность и быстроту приземления в заданной точке. Через два года у пограничника Спрогиса их было более ста.

Летом 1936 года недавний выпускник Высшей пограничной школы, сотрудник Особого отряда 20-й Отдельной авиабригады УГБ НКВД БССР впервые за много лет тревожной службы получил отпуск и вместе с матерью и сестрой отправился к Черному морю. Но по прибытии в санаторий ему тут же вручили телеграмму: «Срочно вернуться в Москву». В столице ему предложили отправиться в Испанию военным советником и вместе с республиканцами сражаться против мятежников генерала Франко. Спрогис дает согласие.

Прибыв в Мадрид и встретившись с командиром корпуса Яном Карловичем Берзинем (в Испании его знали как генерала Гришина), Спрогис получил назначение в диверсионно-подрывной отряд, действовавший в тылу врага. Командир отряда – испанец из рабочих-шахтеров. Командовать и учить разведке не искушенных в этом искусстве бойцов практически предстояло Спрогису. И он (в Испании его звали комрад Артур) срочно приступил к формированию разведывательно-диверсионного отряда из местных патриотов-антифашистов.

Отчаянная смелость комрада Артура вошла в легенды. Попытки вражеской агентуры выследить и уничтожить его партизанский отряд всякий раз срывались – он был неуловим.

Вернувшись в Москву, Артур Карлович стал слушателем Военной академии имени М. В. Фрунзе. Здесь его застал черный день – 22 июня 1941 года. В Генеральном штабе он получил новое назначение: «Предъявитель сего майор тов. Артур Карлович Спрогис является особоуполномоченным представителем Военного совета Западного фронта. Предлагаю командирам частей и соединений Западного фронта оказывать всемерное содействие в его работе, а также обеспечить людским составом, вооружением и другими видами снабжения, необходимыми для выполнения возложенных на него особых поручений. Указания майора А. К. Спрогиса для командиров частей и соединений, связанных с исполнением спецзаданий, являются обязательными. Майору Спрогису и другим лицам по его указанию разрешается переход фронта в любое время. Начальник штаба Западного фронта генерал-лейтенант Маландин».

Вскоре была создана воинская часть 9903, которая вошла в историю как особая разведывательно-диверсионная. Командиром ее стал Артур Карлович Спрогис. Он сумел в кратчайшие сроки подготовить часть к активным действиям в тылу противника. Было принято решение увеличить численность личного состава за счет массового набора комсомольцев-добровольцев через ЦК ВЛКСМ.

Наплыв добровольцев превзошел все ожидания. Через комиссию по их отбору прошло более трех тысяч комсомольцев. После индивидуальной беседы с каждым в часть зачислили две тысячи человек. В основном это были мальчишки и девчонки шестнадцати – девятнадцати лет. Они прибыли в воинскую часть 9903 в самые опасные и трудные дни для Москвы, когда столица строила баррикады и готовилась к уличным боям. Переходить линию фронта боевым группам в/ч 9903 приходилось под минометным и пулеметным огнем, ползти по заминированным полям. Но прибывшие в воинскую часть комсомольцы-добровольцы готовы были выполнить любое задание.

Спрогис лично давал нам напутствие и проверял готовность каждой группы, уходящей в тыл врага. Он неоднократно повторял: «Кто ищет громкой славы, особых наград и боится рисковать, тот не должен служить в разведке, так как это удел смелых, бесстрашных».

После разгрома фашистских войск под Москвой воинская часть 9903 приступила к подготовке групп действия в глубоком тылу противника на Брянщине, в Белоруссии, Латвии, Польше, Восточной Пруссии. Летом 1942 года Артур Спрогис получил новое задание: он назначается начальником оперативной группы, действующей в тылу врага.

С присущей Артуру Карловичу настойчивостью и целеустремленностью он стал готовиться к рейду в леса Белоруссии. Несмотря на забрасываемые в глубь лесов подразделения карательной военно-полевой жандармерии и полицейские облавы в деревнях, штабу Спрогиса удалось собрать на совещание командиров ближайших партизанских отрядов. Обсуждался план совместных действий. К августу 1942 года партизанское движение в Белоруссии уже набирало большую силу. Отряды объединялись в бригады и крупные соединения. Артур Карлович принимал непосредственное участие во многих боевых операциях, а наиболее важные и опасные возглавлял лично.

В одной из таких операций А. К. Спрогис был тяжело ранен и самолетом доставлен в Москву, в госпиталь. Но, едва встав на ноги, возвращается в строй. Теперь полковник Спрогис назначен начальником штаба партизанского движения Латвийской ССР. Организует подпольные группы, готовит кадры для развертывания партизанской борьбы на всей территории республики. В апреле – мае 1944 года в лесах Латвии сражались уже три полнокровные партизанские бригады и отдельные отряды с личным составом до 10 тысяч человек!

После окончания Великой Отечественной войны Артур Карлович много лет был на ответственной военной, партийной, государственной работе. Заведовал военным отделом ЦК Компартии Латвии, был заместителем постпреда Латвийской ССР в Москве. А когда ушел на пенсию, проводил огромную работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи.

В октябре 1980 года перестало биться сердце Артура Спрогиса. Воспитанник комсомола, он стал кавалером 25 государственных наград, в том числе двух орденов Ленина, четырех – Красного Знамени, ордена Отечественной войны.

Мы, бывшие бойцы в/ч 9903, однополчане Зои Космодемьянской, Веры Волошиной и других прославленных героев, с гордостью называем себя спрогисовцами.

Клавдия Сукачева, ветеран комсомола и воинской части 9903

Она была рядом с Зоей

Клавдия Александровна Милорадова живет с дочерью в небольшой квартире возле метро «Сокол». А еще вместе с ней живет память.

Клавдия Александровна – одна из немногих сегодня, кто помнит живую Зою Космодемьянскую. Да не просто помнит! Она имеет полное право, как мало кто другой, называть себя боевой подругой Зои.

– Где познакомились? В МК комсомола, в Колпачном переулке. Потом вместе ехали на грузовике, который вез нас от кинотеатра «Колизей», где собиралась наша часть, под Кунцево – там была учебная база…

Октябрь 1941-го. Враг у стен Москвы. Часть, в которую зачислены комсомолки Зоя и Клава, – легендарная разведывательно-диверсионная № 9903 под командованием майора Артура Карловича Спрогиса. Создавал ее московский комсомол. Если называть лично, то руководил этим Александр Шелепин, секретарь МК ВЛКСМ по военной работе. Для Клавдии Александровны он остался Сашей.

Задача – работа на переднем крае в тылу врага. Кто-то из обстрелянных уже фронтовиков, увидев этих мальчиков и девочек со школьной, студенческой скамьи, назвал их смертниками.

– Вы понимали, какая опасность вас ждет?

– Конечно.

– А пришли добровольно?

– Мы все были комсомольцы-добровольцы.

Зое только что исполнилось 18. Она перешла в десятый класс. Клава Милорадова и Вера Волошина немного постарше, уже студентки.

– А был у нас Витя Ромахин, радист, так тому едва 15 стукнуло. Из кружка радиолюбителей Московского дворца пионеров, что на улице Стопани. И знаете, какой изумительный радист оказался!

Я всегда удивляюсь, скольких своих товарищей из той суровой подмосковной осени и зимы она помнит по именам. Хотя быть с ними тогда ей довелось не очень долго. Уже к весне 1942-го Клавдия Милорадова получает новое ответственное задание, и в ночь с 14 на 15 мая в составе группы разведчиков она выбрасывается с парашютом в глубоком немецком тылу – близ Выдрицы.

– Это Минская область, – поясняет она.

И вспоминает, какой самый драгоценный подарок доставила в тот раз белорусским партизанам. Свежий номер «Правды»! Целую пачку только что отпечатанных газет (она помнит: за воскресенье, 15 мая 1942 года!) самолет специально ждал.

Специально «Правда» выпустила брошюрой и знаменитые очерки своего военкора Петра Лидова «Таня» и «Кто была Таня». О подвиге Зои Космодемьянской.

– Эти книжечки я не только раздавала, но и сама рассказывала о Зое все, что могла рассказать.

Клава несколько недель жила бок о бок с ней. Вместе учились искусству разведчика. Вместе в минуты отдыха пели «Каховку» и «Орленка». Вместе ходили на первые боевые задания во вражеский тыл. И на то последнее, роковое для Зои задание провожала ее Клава Милорадова.

Могла ли она знать, что вскоре придется ей стоять перед свежевырытой могилой на краю деревни Петрищево и распознавать в изуродованном фашистами трупе девушки свою красавицу подругу…

Но мало этого! Могла ли представить еще более чудовищное – что полвека спустя ей и другим оставшимся в живых ветеранам части 9903 придется доказывать, что Зоя есть Зоя? В черную пору самой разнузданной клеветы на героическую нашу историю, после августовского переворота 1991-го, они пришли к нам в «Правду». Газета ельцинистами была закрыта, еще не вполне ясна была завтрашняя ее судьба. Но – ветераны пришли именно в «Правду»!

– Мы тогда и свои партийные взносы передавали для «Правды», – замечает она. – Для «Правды», «Гласности» и «Советской России». Наш парторг сказала: «Партия разгромлена, но раз мы как парторганизация существуем, значит, и партия жива!»

– Вы остаетесь коммунистом?

– Конечно!

Я часто думаю: будь помоложе комсомольцы и коммунисты Великой Отечественной к «перестроечным» 80-м годам, да и будь их в живых побольше, – не допустили бы того, что учинено теперь с нашей Родиной.

…Недавно мы встретились с Клавдией Александровной у нее дома, когда она вышла из больницы после тяжелой операции. Война ее здоровье все-таки сильно подорвала. Приходилось и речку Нару в декабре переходить по горло в ледяной воде (за доставленные тогда сведения ее благодарили от лица самого Жукова и вручили первую боевую награду – орден Красной Звезды). Приходилось неделями ничего не есть или, как было в Белорусссии, вырываясь из немецкой блокады, семнадцать дней питаться одной лишь травой.

– Это был май, так что травка зеленая, сочная, – шутит она.

Я порадовался, узнав, что правнучку Клавдии Александровны назвали Настей: прекрасное русское имя! А она вдруг сказала, что была против. Почему? В Орше и Бобруйске пришлось ей жить и работать по немецкому аусвайсу (то есть паспорту) под именем Анастасии Антиповны Пунченко. Воспоминания о тех днях далеко не радостные…

Она, как и ее товарищи, очень тяжело переживает трагедию родной страны. Месяц назад, получив письмо от юных космодемьянцев из Черкесска, позвонила и попросила напечатать это письмо в «Правде». И свой ответ – с горячим призывом объединиться всем здравым людям, чтобы добиться мира на Кавказе. А когда я вспомнил о предстоящем ее 80-летии, в свою очередь напомнила: это же почти в день рождения комсомола.

Дорогая Клавдия Александровна! Есть у нас огромное чувство вины, что не сумели сберечь мы трудную и славную вашу Победу. Но, поверьте, будем делать все, чтобы Победу вернуть. Для вас и для будущих поколений.

Виктор Кожемяко

Глава седьмая. Открытие героини и предательство ее

Целая плеяда героев, воспитанных Советской Родиной, прошла перед вами. Нет сомнений, что каждый из них заслуживает славы. Минуло время, и о многих появились очерки, рассказы, повести, а некоторые из тех, кто остался в живых, сами написали свои воспоминания.

Но Зоя Космодемьянская была среди самых первых героев той войны, получивших необыкновенно широкую известность, что называется, по горячим следам. И этим все мы обязаны двум журналистам газеты «Правда» – Петру Александровичу Лидову и Сергею Николаевичу Струнникову. Именно поэтому я решил, что о них тоже надо рассказать в книге, посвященной памяти Зои.

А еще в этой главе надо непременно обратиться к тем обстоятельствам трагедии в Петрищеве, про которые Лидов не знал, когда писал «Таню» и «Кто была Таня», а позднее, узнав, не успел написать. Они, обстоятельства эти, много лет спустя во время наступления на советский строй и Советский Союз стали поводом для усилившихся спекуляций с целью принижения и очернения не только подвига Зои, но и в целом нашей Великой Победы. Значит, следует еще раз в них разобраться и дать им соответствующую оценку сегодня.

Кто первым рассказал о ней стране и миру

27 января 1942 года в «Правде» был напечатан очерк «Таня» – о героической гибели в подмосковной деревне Петрищево девушки-партизанки, назвавшей себя Татьяной. Не жившим в то время трудно даже представить, с какой потрясающей силой прозвучал тогда этот газетный материал. Утверждаю как свидетель: за все последующие годы немногие из журналистских выступлений могли сравниться с ним по воздействию на читателей.

А меньше чем через месяц, 18 февраля, в «Правде» появился очерк «Кто была Таня». Вся страна и весь мир узнали ее настоящее имя – Зоя Космодемьянская, школьница из Москвы.

Под обоими очерками была одна подпись: П. Лидов.

Он, автор газетных работ, ставших в полном смысле слова историческими, заслуживает, чтобы о нем знали и помнили – как и о бессмертной его героине. Вот почему в 2002 году, к 60-летию тех незабываемых публикаций, я написал и впервые опубликовал в его и моей родной газете этот очерк.

В отделе кадров «Правды» хранится личное дело Петра Александровича Лидова. А когда я готовил свой материал, еще была жива его вдова Галина Яковлевна, тоже много лет проработавшая в «Правде»; ей шел 93-й год, но память сохранилась хорошая. Есть дочери – Светлана и Наталья. Остались его письма, дневники, записные книжки. Товарищи по работе и войне успели опубликовать ряд воспоминаний о пережитом вместе с ним. Так что мой рассказ строго документальный.

* * *

Годом рождения его значится 1906-й, местом рождения – Харьков. Но родителей своих он не знал. В автобиографии пишет: «Воспитывался первое время в приюте в Харькове и в колонии для подкидышей в с. Липцы Харьковской губернии.

Из колонии был взят на воспитание и усыновлен профессором химии Харьковского технологического института А. П. Лидовым».

Вот каким образом он получил фамилию и отчество.

В семье профессора и его жены-врача, у которых недавно умер свой ребенок, его очень любили. Однако в 1919-м приемный отец умирает, и мальчику приходится идти на работы по найму – на спичечную фабрику, на телефонную станцию Технологического института, а с 1920 года он – курьер в Харьковском губкоме партии. Здесь вступил в комсомол, и здесь же произошло еще одно, не менее важное для дальнейшей его жизни событие.

Об этом событии в официальных автобиографиях он не упоминает, но жене своей рассказывал не раз: в 1920-м Петя Лидов написал и напечатал первую свою газетную заметку. В Харьков прилетел самолет, который он увидел впервые в жизни, и нахлынувшее чувство восторга четырнадцатилетний подросток излил на бумаге.

Это стало знаком призвания. Были затем учеба в школе, комсомольская работа, служба в Красной Армии (все так типично для его поколения!), однако газета притягивала больше всего. И вот в мае 1925-го на I губернском съезде рабселькоров он был рекомендован – выдвинут, как тогда говорили, – на работу в партийном отделе газеты «Харьковский пролетарий».

Когда пишешь о журналисте, заранее зная, чем из опубликованного он в первую очередь для нас интересен, мысленно как-то само собой сопоставляешь его жизнь и поступки, его внутренний мир с жизнью, поступками и внутренним миром той, которую он восславил.

Самое большое мое открытие и, не скрою, величайшая радость – что автор в данном случае достоин своей героини. Он по возрасту мог быть ее старшим братом, но главное, оказывается, он брат ее по духу.

Что роднит? Чувство долга. Горячая вера в идеалы, во имя которых идет борьба. Любовь к Родине и готовность отдать за нее свою жизнь. Да вообще, я бы сказал, та нравственная цельность и красота, что свойственны Зое, открываются и в нем, Петре Лидове, чем больше этого человека узнаешь.

А вся предвоенная его жизнь кажется подготовкой к главным, военным трудам, как вся короткая жизнь Зои по сути была подготовкой к ее подвигу.

Если говорить о стороне личной, то и знакомство с рабфаковкой Галей Олейник на дне рождения ее подруги в конце 1930-го, а затем женитьба на ней неотделимы от основной жизненной линии. Когда будущая жена первый раз его увидела, то назвала мысленно – солдат: был он в форме и по-солдатски подтянут, потому что служил в красноармейских газетах. А Галя с десяти лет – круглая сирота: отец погиб в Гражданскую, мать умерла, и все шестеро малых, из которых она была старшая, попадают в детский дом.

Впереди же назревала еще одна война. Великая и грозная, где будет решаться судьба Родины.

– Он мне часто на ушко говорил: будет война, – вспоминает Галина Яковлевна Лидова.

Переехав в 1932-м в Москву, оба работают на оборонном заводе. Она – контролером ОТК, он – в редакции многотиражной газеты. Затем становится редактором знаменитой «Мартеновки» на «Серпе и молоте», откуда летом 1937-го Московский комитет партии направляет его в «Правду».

О сформировавшемся к тому времени внутреннем стержне коммуниста Петра Лидова больше многословных характеристик может сказать один эпизод, зафиксированный в его личном деле. Работая на заводе № 24, он выступает в защиту человека, исключенного по чистке из партии. Судя по всему, выступает он один, за что местная парторганизация объявляет ему выговор.

Подробностей в деле нет, однако Лидов, видимо, не смирился, убежденный в своей правоте. И через полгода человек этот, по фамилии Михайлов, был в партии восстановлен, а выговор с Лидова снят.

Война застает всю их семью в Минске. Тремя месяцами раньше Петр Александрович утвержден собственным корреспондентом «Правды» по Белорусской ССР, а 7 июня, после окончания занятий в школе, к нему приезжает жена вместе с обеими дочками. Старшая, Светлана, окончила второй класс. Младшей, Наташе, два года. Поселились пока в гостинице.

Почему канун рокового 22 июня запомнился многим особенно радостным и безмятежным? Петр и Галина выбрались наконец в театр. Смотрели «В степях Украины», и спектакль им очень понравился. Долго потом гуляли по ночному Минску.

Утром разбудил резкий междугородный звонок. Редакция. Лидов разговаривает односложно: да, нет. Положив трубку, спрашивает жену:

– Где моя военная форма?

Она сразу все поняла…

* * *

Лидов во время войны, военный корреспондент «Правды» Петр Лидов, – тема настолько большая, что требует целой книги. Я смогу привести тут лишь некоторые штрихи.

Прежде всего надо сказать о его журналистской мобилизованности и активности. Первый свой военный материал он передал в редакцию уже 22 июня. И очень досадовал в дневнике, что появился этот материал на первой странице «Правды» только в номере за 24-е, а не за 23-е. Рвался в Брест, но туда его не пустили.

А потом… «Он вел потом своеобразный дневник на страницах «Правды», – вспоминает его товарищ по редакции Александр Дунаевский. – Дневник битвы за Москву. Вел регулярно, из номера в номер. А когда газета выходила «без Лидова», в редакции раздавались телефонные звонки: «Что с Лидовым?», «Не ранен ли военкор Петр Лидов?»

Ну а в каких условиях ему приходилось действовать и как он действовал, расскажет хотя бы такой эпизод из воспоминаний еще одного правдиста – Оскара Курганова:

«Мне доводилось не раз наблюдать за Лидовым в период его работы под Смоленском в 1941 году. Мы как-то получили телеграмму от редакции: “Написать о летчиках”. Аэродром под Смоленском был в те дни, пожалуй, самым опасным местом на фронте. Лидов все же поехал туда. Машину не пропускали на аэродром, так как только что закончился налет вражеской авиации, а к аэродрому пробивались все новые «юнкерсы». Лидов пошел пешком. Потом он мне говорил, что этот день показался ему необычайно длинным. В момент, когда Лидов беседовал с летчиками, снова началась бомбежка аэродрома. Наши летчики взлетели в воздух на своих “ишаках”, как называли тогда на фронте истребитель И-16. Лидов остался один на аэродроме. Он лег на землю, которая сотрясалась от гула взрывов. После, когда все стихло, он хотел идти к командному пункту, но, должно быть, силы покидали его. Он сел на траву и так сидел минут десять. Потом он встал, взглянул на часы и сказал:

– Надо торопиться в Смоленск – мы не успеем сегодня передать…

Приехав в Смоленск, мы не могли связаться с Москвой – город в эти минуты подвергся налету немецкой авиации. Мы оказались в это время в городском саду, где увидели щель. Там, сидя на корточках, Лидов написал часть нашей корреспонденции о летчиках. Потом, когда взрывы немного стихли, он побежал к телефону…»

Конечно, условия работы у всех военных корреспондентов были не сахарные. «Но всегда, – написал тот же О. Курганов, – выделяется кто-то один – то ли своей смелостью, то ли своей осмотрительностью, то ли умением быстро ориентироваться в обстановке. И тогда этот человек становится неофициальным главой журналистского корпуса. Таким главой был у нас на Западном фронте Лидов».

Не случайно в августе 1941-го именно он летит на месте стрелка-радиста с одним из наших бомбардировщиков дальнего действия, чтобы бомбить фашистские города. И вскоре в «Правде» появляется большая его корреспонденция о дерзком полете в логово врага.

А некоторое время спустя, тоже не случайно, конечно, он летит к партизанам Белоруссии, совершив затем отчаянно смелый поход в захваченный немцами Минск. Можно представить изумление фашистов, прочитавших в «Правде» очерк «В оккупированном Минске» – за подписью Петра Лидова! Сохранилось свидетельство, что один из гитлеровских главарей заявил тогда:

– Не так уж прочно здесь сидим мы, если корреспонденты большевистской «Правды» могут ходить по оккупированному городу, хотя мы думаем, что вырубили большевизм в Белоруссии под корень.

Лидов побывал, кажется, во всех самых трудных и опасных, самых судьбоносных местах войны. Он писал свои очерки, корреспонденции, заметки из Сталинграда и с Курской дуги, с берегов Северского Донца и Днепра, из Чехословацкого корпуса Людвика Свободы, у которого первым из советских журналистов он взял интервью и который позднее скажет о нем: «Петр Лидов был прекрасный и мужественный человек, воодушевленный и страстный журналист. Перо в его руках было острым оружием…»

* * *

Лидов и «Таня», Лидов и Зоя – тоже огромная тема. Тоже на книгу! Выскажу и попробую обосновать здесь только одну мысль, которую считаю принципиально важной.

Мысль эта состоит из двух частей. Во-первых, Лидов не мог не написать то, что он написал. Во-вторых, написать о Зое так он смог потому, что сам был такой.

Известно, где и при каких обстоятельствах Лидов впервые услышал о происшедшем в Петрищеве. Это было в чудом уцелевшей придорожной избе, недалеко от только что освобожденного нашими войсками Можайска, куда он направлялся. Остановившись тут на ночевку, он случайно услышал рассказ старика об отважной юной партизанке, которую повесили немцы.

– Ее вешали, а она речь говорила! – несколько раз повторил старик.

Вот что особенно потрясло Лидова. Какая же это должна быть девушка, что за человек?! И хотя утром следующего дня ему передали редакционное задание – срочно побывать в деревне Пушкино, он, выполнив то, что требовалось, устремился в Петрищево.

Он всем существом своим понял: надо обязательно туда ехать и надо будет обязательно писать!

А как Лидов там работал, как написал… Об этом есть немалая литература, и короткий его газетный очерк разобран, что называется, по косточкам. Мне же хочется сказать не о мастерстве журналиста, которое, несомненно, а о душе человека. Потому что знаю: при любом, пусть даже еще более высоком, мастерстве не родилось бы Слово столь искренней силы, не будь у автора этой чуткой и отзывчивой, чистой и доброй, этой редкостно красивой души!

Чтобы полнее ощутить ее, надо прочитать письма Лидова к жене и дочерям, оказавшимся в далеком Чернолучье под Омском, – письма, проникнутые удивительной нежностью: «Ваш любящий до конца жизни отец».

Надо прочитать лидовские дневники самых страшных военных месяцев. Где, например, среди мыслей о начавшемся немецком наступлении на Вязьму и о положении обреченного города, который они вынуждены покидать, вас пронзит такая запись:

«Думал о судьбе знакомых мне ни в чем не повинных, мирных, хороших людей, о судьбе 12-летней Вали – нашей соседки. Ее отец – на фронте, мать – на девятом месяце. Валя – умница, хорошая, воспитанная девочка. Когда я сказал ей: “Ничего, Валя, выживем”, она ответила: “Выживем, да не все”. Я улыбался ей, но знал, что она-то, наверное, и не выживет. Зная историю Минска, Смоленска и Гомеля, можно было предвидеть и трагедию Вязьмы».

Это он записал 2 октября 41-го. А 6 октября: «Вязьма накануне вечером эвакуирована – учреждениям было предложено покинуть город в 15 минут. (Валя, где ты? Где-нибудь на морозной дороге, среди ночи в поле с беременной матерью бредешь на восток…)».

У него множество неотложных забот, со всех сторон – удары на его голову, но… он помнит о Вале!

Наверное, вспомнил ее и тогда, когда стоял в Петрищеве над разрытой могилой, видя, что повесили немцы… совсем еще девочку. Всего лет на шесть старше той Вали, да и его Светлана не намного моложе…

Когда душа все это вмещает и на все откликается, только тогда может быть написана «Таня». Так, как она написана.

* * *

А начиная работу над вторым очерком – «Кто была Таня» (уже стало известно, что это Зоя Космодемьянская), Лидов записал в дневнике следующее:

«Еще там, в придорожной избе, слушая рассказ старика, хозяйка сказала: “Неужто все это правда, неужто бывают такие?” Да, “такие” были, есть и будут. Я хочу рассказать в этом очерке, откуда берутся “такие”. Я хочу показать, что не порыв чувств, а большая любовь к Родине, к своему народу помогла Зое совершить подвиг».

Он сумел в своем очерке это показать. И сделал еще больше: ценой собственной жизни доказал, что такие у нас есть и будут.

Вместе с другом Сергеем Струнниковым, военным фотокорреспондентом «Правды», сделавшим потрясающий снимок истерзанной «Тани», он погибнет при исполнении служебных обязанностей 22 июня 1944 года. Ровно три года спустя после начала войны и меньше чем за год до нашей Победы.