Электронная библиотека » Виктор Мануйлов » » онлайн чтение - страница 20


  • Текст добавлен: 21 ноября 2018, 20:20


Автор книги: Виктор Мануйлов


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава 21

В прошлом году жизнь нашей школы круто перевернулась. И все началось с того, что в Адлер переехали на жительство из самой Москвы два человека, поменяв свои московские коммуналки на адлерские халупы. Оба до этого пели в Краснознаменном хоре товарища Александрова, надорвали свои легкие, и выбрали Адлер по совету московских докторов. Один, Сергей Александрович, невысокий крепыш с седым бобриком волос, стал у нас в школе преподавателем физкультуры, другой, Геннадий Валерьянович, высокий, худой, всегда застегнутый на все пуговицы и при бабочке, стал преподавать историю в младших классах. И сразу же они стали отбирать всех желающих в хор и в ансамбль народных инструментов. И нежелающих – тоже.

Они вдвоем приходили в каждый класс, вызывали каждого по списку, выясняли голос и слух. При этом вели себя так, будто мы все до единого только и ждали, когда они приедут в Адлер и объявят о своем решении. Эта удивительная уверенность действовала на нас пуще всяких уговоров и агитаций. Мы почти сразу же втянулись в предложенную ими игру, с энтузиазмом выводили до-ре-ми-фа-соль-ля-си-ии, сперва все вместе, затем каждый в отдельности. Я был определен в хор. Впрочем, в оркестр брали в основном малолеток да тех, кто уже умел на чем-нибудь играть. Или имел какой-нибудь музыкальный инструмент. И вот оказалось, что у меня такой голос и слух, что я вполне могу быть солистом.

Голос у меня, действительно, звонкий, громкий, но не такой чтобы уж очень красивый. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба, на бесптичье и воробей сойдет за соловья. Впрочем, тогда эти умные мысли мне в голову не приходили, и я с увлечением отдался пению. Тем более что и до этого как-то так получалось, что я всегда что-нибудь пел на всяких торжественных собраниях по тому или иному случаю. Как и кто заметил мои способности, не помню, но кто-то же заметил и выдвинул меня в певческие активисты. Моей любимой песней была «Баллада о камне». Вернее сказать, она была любимой тех или того, кто выбирал для меня репертуар. По радио эту балладу исполняет бас, а тут не тенор даже, а еще тоньше. Но мне эта баллада нравилась.

И вот году в сорок восьмом, на День Победы, в городском кинотеатре состоялся вечер. Собралось почти все взрослое население Адлера. Были речи, затем концерт художественной самодеятельности, и в свой черед я пел эту балладу:

 
Холодные волны вздымает лавиной
Угрюмое Черное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.
И грозный холодный бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли,
Ушли далеко корабли…
 

– пел я в сопровождении баяна, стоя на маленьком помосте перед белым экраном в Алькиных штанах, и многие женщины, и даже мужчины, плакали. Особенно после слов:

 
Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела вода штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою
И тихо сказал, умирая:
– Когда покидал я родимый утес,
С собою кусочек гранита унес,
Затем чтоб вдали от Крымской земли
О ней мы забыть не могли…
 

Никто не учил меня петь. Я просто подражал голосам, льющимся из репродуктора. Пел дома самозабвенно, живо представляя все то, о чем говорилось в песнях, которые мне нравились. Пел романсы, русские народные песни, арии.

 
Любви все возрасты покорны,
Ее порывы благотворны
И юноше в рассвете лет,
Едва увидевшему свет,
И закаленному средой
Бойцу с седою головой…
 

– выводил я, бывало, не задумываясь над тем, слышат меня или нет соседи и что при этом думают.

В хоре нам довелось узнать, что есть первые, вторые и всякие другие голоса, что есть тенора, баритоны и басы, а еще женские всякие-разные сопрано, что петь надо, правильно используя дыхание, не обязательно громко, но обязательно с чувством и смыслом.

Эх, еще бы научиться на чем-нибудь играть – хоть на гармошке, хоть на гитаре! – но… не судьба.

Мы репетировали раза по три в неделю, иногда в воскресенье, и за два-три месяца подготовили программу из полутора десятков песен. Первое выступление хора произошло в нашей же школе перед остальными учениками, учителями и родителями. Народу в актовый (он же спортивный) зал набилось столько, что… ну, про яблоко вы знаете… И многие еще стояли в коридоре у раскрытых настежь дверей. И когда раздвинулся занавес, изумленным зрителям предстал хор человек в сто и ансамбль народных инструментов человек в двадцать.

Выступление хора открывалось песней о Сталине, и я ее запевал, то есть солировал. Можете себе представить.

Алка Воробьева из 9-го «А», которую еще с октябрят, а может, и с детсада, выставляли на трибуну для произнесения благодарности товарищу Сталину за наше счастливое детство, так наловчившаяся в этих благодарностях, что произносила их без запинки даже на целую страницу, теперь объявляла все наши песни. Она выходила к краю сцены и выкрикивала своим сильным грудным голосом:

– Песня о Сталине. Слова… музыка… солист Витя Мануйлов.

И я выходил на сцену, становился рядом с Геннадием Валериановичем, нашим дирижером.

Геннадий Валерианович взмахивал палочкой – вступал оркестр, затем, после нескольких тактов, он поворачивался в мою сторону, даже наклонялся и, глядя на меня поверх очков, делал пару коротких ударов по воздуху, после чего тыкал в мою сторону палочкой… я набирал в легкие побольше воздуху и запевал:

 
От края до края, по горным вершинам,
Где горный орел совершает полет,
О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасные песни слагает народ.
 

А хор подхватывал. И внутри у меня все дрожало и кипело от восторга. И потому, что я запеваю, и потому, что Сталин мудрый, родной и любимый, и потому, наконец, что на меня смотрит столько глаз. И тоже с восторгом. Но не потому, конечно, что я, а потому что песня. И забывались все обиды, вообще все плохое, верилось в одно хорошее и что оно, это хорошее, рядом и теперь уж никуда от нас не денется.

Конец сорок восьмой части

2006–2009 г.г.

Часть сорок девятая

Глава 1

Иногда Сталину кажется, что ему осталось жить совсем немного: неделю, от силы – месяц. Особенно тогда, когда то сердце прихватит, то в голове зазвенит-загудит, точно провода под ветром, то ноги станут какими-то не своими, то забудет что-то и никак не может вспомнить. Может, от чего-то и можно вылечиться даже и в семьдесят два года, хотя… ну не бывает так, чтобы в старости от всех болезней вылечивались: сама старость и есть последняя и самая неизлечимая болезнь, бороться с которой – только тешить себя пустыми надеждами.

Поэтому-то кремлевских врачей он пересажал почти сразу же после того, как стало известно, что они проглядели инфаркт у Жданова, что помимо официальной обязанности проводить приемы больных в своих клиниках и печься о своих пациентах, они – при вполне приличной зарплате и всяких льготах – занимаются левыми заработками, то есть нарушают советские законы и нравственные устои советского общества, а в результате к своим прямым обязанностям относятся спустя рукава. Следовательно, доверять им никак нельзя. Впрочем, и новым он тоже не доверял, потому и печься о его здоровье стало практически некому.

Страха перед смертью Сталин не испытывал, веря, – особенно тогда, когда недуги несколько отступали, – что последняя черта еще далеко, не исключая, однако, что Костлявая может придти за ним когда угодно. Зато его все чаще угнетает чувство незавершенности дела, которому он посвятил всю свою жизнь. И не только незавершенности, потому что дело это и не может завершиться чем-то определенным, как бы оно ни называлось: социализмом или коммунизмом, ибо жизнь вечна и вечно движение, и никакого завершения у движения быть не может, а может и должно быть движение от этапа к этапу, и все вверх и вверх. Но вся штука в том, что он уже не чувствует этого движения. Ему кажется, что дело остановилось на перепутье, несмотря на то, что страна работает и работает вроде бы неплохо.

Но работа – это одно, а ее направленность – совсем другое. Ни у Маркса с Энгельсом, ни у Ленина практически нет ничего о том, как строить свою внешнюю и внутреннюю политику в нынешних условиях. Да и не могли у классиков даже в голове возникнуть какие-то мысли на этот счет, потому что никто из них так далеко не заглядывал.

И вот он, Сталин, умрет… И что тогда? Куда поведут страну окружающие его, Сталина, посредственности, которые останутся у власти, лишившись практического руководства и путеводных указаний? Туда ли, куда надо, или куда-то в сторону? Полный мрак и неизвестность.

Ко всему прочему столько всякой швали развелось вокруг да около, от которой без него не избавятся. Для кого-то и одной жизни не хватит, а ему пяти-шести лет хватило бы переделать самые главные дела, от свершения которых зависят все остальные, потому что следовать в том же направлении станет естественной необходимостью, как движение в узком тоннеле, даже для последних дураков: раздавят идущие следом.

Да, с руководящими кадрами дела обстоят хуже некуда.

Казалось бы, рядом с ним, Сталиным, ближайшие его сподвижники должны набираться знаний и мудрости, а они, свалив всю ответственность за судьбы страны и переустройства мира на товарища Сталина, не только перестали расти в этом смысле, но постепенно утратили даже те задатки, которые имелись у них в начале пути. Удивительная безответственность и леность мысли. Молотов выработался, потерял нюх, более того – попал под влияние жены-сионистки. Маленков, Берия, Каганович думают только о себе. Хрущев несколько отличается от них в лучшую сторону, но и он не способен руководить страной в новых условиях: слишком импульсивен, слишком поверхностен, слишком неустойчив, слишком необразован. У него все с наскока, с налету, что в голову вошло, то и толкает. Завтра войдет другое, прямо противоположное, и толкать будет в противоположную же сторону. Но по-другому Хрущев не умеет. Особенно в тех областях, где он считает себя знатоком: в сельском хозяйстве и строительстве. А дело все в том, что закваска у него нестойкая, в молодости не перебродила, не получила должной крепости, все еще бродит, едва какая-нибудь идея вылупится под влиянием то ли переменчивой атмосферы, то ли неуемного характера.

Не оправдались его, Сталина, надежды и на молодежь: Кузнецова, Вознесенского, Попкова, то есть как раз на ту молодежь, на которую он так рассчитывал. С гнилью оказалась молодая большевистская поросль. Но опаснее даже не это, а желание отделиться от остальных республик Советского Союза, объявить столицей РСФСР Ленинград, освободиться от опеки со стороны товарища Сталина и Цэка партии, действовать по своему разумению, не сообразуясь ни теорией марксизма-ленинизма, ни с обстоятельствами, вызванными войной. Им даже в голову не приходило, что даже попытка к самоизоляции могла разрушить многонациональную страну, о чем так мечтают в Вашингтоне.

Но если бы только эти люди. Вот и евреи закопошились, особенно с созданием государства Израиль, и прибалты никак не утихомирятся, да и другие стали проявлять поползновения к самостоятельности.

Но люди все-таки должны быть. Пусть не гениальные, но и не окончательные бездари. Просто они себя еще не проявили. А не проявили потому, что старая гвардия держит их в черном теле, на задворках политической жизни страны. Как вытащить на свет божий эти кадры, раскрыть их способности, заставить поверить в свои силы и, в то же время, не отдать их на съедение старикам? Есть только один способ: созвать съезд партии, с его помощью перетряхнуть кадры если не сверху донизу, то хотя бы на самом верху, расширить состав ЦК, влить в него свежую кровь.

Еще Ленин настаивал на том, чтобы в ЦК было побольше людей непосредственно от станка и плуга. Правда, нет уверенности, что таким образом можно радикально изменить бюрократическую форму государственного аппарата, что сами представители народа не превратятся со временем в бюрократов. Но если постоянно менять этих представителей на новых, отбирая наиболее способных, наиболее достойных и преданных бессмертным идеям классиков марксизма-ленинизма, то можно со временем добиться положительного результата.

Что ж, пора претворять в жизнь ленинские заветы. Иначе будет поздно. Но подготовку съезда не осуществить без людей опытных. Без того же Маленкова, например, Хрущева и прочих. Эти собаку съели на всяких мероприятиях. Так что пусть готовят, а там он им преподнесет сюрприз…

Сталин отложил в сторону «вечное перо» и задумчиво уставился в темноту, куда не достигал свет настольной лампы. Последние месяцы, переложив практическую работу на плечи своих соратников и даже предоставив «избранным» право подписи от его имени, он усиленно занимался теорией коммунистического строительства на современном историческом этапе. Если он умрет, то у этих бездарей останется хотя бы теоретическое руководство к дальнейшей практической работе. Иначе растеряются, атакуемые со всех сторон любителями «простых решений», уверенными, что все гениальное – просто, не задумываясь над тем, что простота эта кажущаяся, что она прошла через множество стадий очистки, прежде чем явилась их взорам в виде завораживающего всех дураков афоризма.


Приняв решение, Сталин запустил послушный себе гигантский партийный механизм, и тотчас же в газетах и по радио заговорили о предстоящем партийном съезде, о том, что на его долю выпало решить новые исторические задачи. И закрутилось гигантское колесо, будоража партийную массу отчетами партийных организаций о проделанной работе, выборами делегатов, а весь остальной народ – надеждами на лучшее завтра.

Глава 2

Георгий Максимилианович Маленков, тучный от сидячей работы и невоздержания, тяжело приподнялся с удобного кресла, слегка прогнулся в пояснице и, морщась, потер ее обеими руками. Затем вышел из-за рабочего стола, подошел к окну, чуть сдвинул тяжелую штору.

За окном лежала летняя ночь. Огни фонарей мешались с поздними сумерками, свет в окнах зданий ЦК на Старой Площади едва пробивался сквозь плотные шторы, сонно теснились внизу в узком переулке персональные авто. Ни звука, ни движения.

Однако Георгий Максимилианович знал, что тишина и покой обманчивы, что за окнами зданий, расположенных на Старой Площади, не прекращается работа по подготовке съезда партии. И этой работой руководит он, Маленков. Как ни старался Сталин отодвинуть его на вторые роли, из этого ничего не вышло: все, кто претендовал на место ближайшего сподвижника Хозяина из его нового окружения, не оправдали надежд, и, как говорил классик: «Иных уж нет, а те далече», и Сталин вынужден снова опереться на свою «старую гвардию», которая его никогда не подводила. Теперь только бы самому не споткнуться на какой-нибудь мелочи, пристально следить за тем, чтобы Молотов, Берия, Хрущев, Булганин и другие не создали какую-нибудь свою группировку, направленную против него, Маленкова, знали бы свой шесток и не выходили за рамки. Впрочем, они и сами понимают, что без Маленкова ничего не значат, что он может одним движением пальца загнать их за Можай и даже дальше. Но бдительность терять нельзя.

Сталин сейчас в Пицунде, нежится в море или около, однако Георгий Максимилианович ему не завидует: он уверен, что придет и его время нежиться в море и отдыхать, но для этого надо очень здорово постараться сегодня. Всему свое время. Съезд партии назначен на октябрь, времени еще много, но и работы невпроворот.

Георгий Максимилианович потянулся, велел принести себе крепкого чаю и снова уселся за стол: бумаги, бумаги, бумаги. И во всех надо разбираться доскональнейшим образом, чтобы не подложили свинью. Тут тебе и отчетный доклад ЦК съезду, и документы, которые надо принять, и созыв гостей из-за границы, и где кого разместить, и чем кормить, и кто что должен говорить, и кого выбирать в будущий ЦК, Политбюро и Комиссию партконтроля.

Одновременно необходимо следить за работой промышленности и сельского хозяйства, о чем пишут наши газеты и газеты других стран, и что там говорят о предстоящем съезде, о внутриэкономическом положении в СССР, о взаимоотношениях со странами народной демократии, и как ведут себя США, Европа, тот же Израиль – выдумали его на свою голову, пропади он пропадом!

Своим евреям хвост, правда, прищемили, а надо бы отрубить начисто, но Сталин стал менее решителен и последователен, в нем возобладали осторожность и половинчатость.

А тут еще Югославия, ее вождь, ренегат Тито, которого надо бы тоже прищучить. В Польше снова поднимают головы националисты, мечтающие о Речи Посполитой от моря до моря. В Венгрии неспокойно: бузят досрочно освобожденные из советских лагерей бывшие венгерские солдаты и офицеры, служившие верой и правдой в карательных войсках, отличавшихся особой жестокостью по отношению к мирному населению оккупированных русских областей. А в Китае Мао Дзэдуна заносит то вправо, то влево. В Корее продолжается война, которой не видно ни конца ни краю, а Сталин не проявляет к этому вопросу должной активности. И как себя вести по отношению к компартиям Западной Европы, которые опять сползают к социалдемократизму? Каким образом и в какую сторону направлять брожения в колониях? Или взять движение за мир, которое надо постоянно активизировать не только идейно, но и материально, а казна СССР не резиновая… И много чего еще приходится осмысливать и втискивать в рамки марксизма-ленинизма, а рамки эти и без того трещат под напором и слева и справа…


Вошел секретарь ЦК Суслов, длинный и тощий, как складной метр, уселся в кресло напротив, подождал, когда на него обратят внимание.

Маленков оторвался от бумаг, посмотрел на одного из идеологов партии. Тот встрепенулся, поправил очки, заговорил, клонясь в сторону Маленкова длинным телом:

– Мы думаем, Георгий Максимилианович, что надо бы, так сказать, маршала Жукова включить в число делегатов съезда… – Помолчал, ожидая реакции Маленкова, не дождался, продолжил: – Будут иностранные гости, они не поймут, почему среди делегатов нет Жукова. Ну, посидит, покрасуется, а съезд закончится, пусть возвращается в свой Свердловск.

– Ты, пожалуй, прав, Михаил Андреевич. Имей Жукова в виду, но окончательное решение примем позже. Что еще?

– Рокоссовский.

– Разберемся и с ним. Конечно, все маршалы должны быть представлены на съезде… кроме тех, кто запятнал себя… сам знаешь…

Суслов кивнул узкой головой, поднялся, пошел к двери.

– Но об этом пока никому, – догнали его в дверях слова Маленкова.

– Да, конечно… разумеется…


«Жуков, Жуков, Жуков… – Маленков побарабанил пальцами по столу. – Жукова так и так надо возвращать в Москву и вводить в круг людей, которые будут решать, как быть после… после… Всегда надо смотреть на несколько шагов вперед», – додумал мысль Георгий Максимилианович, имея в виду то время, когда не станет Сталина, но даже мысленно боясь называть вещи своими именами.

И вписал имя опального маршала в настольный календарь, чтобы между делом напомнить о нем Хозяину, когда тот вернется с юга.

* * *

Бодрствовал в этот вечер и Никита Сергеевич Хрущев: ему Сталин поручил сделать на съезде партии доклад об изменениях в уставе партии, о ее переименовании в Коммунистическую партию Советского Союза, отказавшись от упоминания о большевизме, как об одном из течений социал-демократии на заре ее возникновения в России. Ну и, разумеется, имея в виду конечную цель в виде, так сказать, коммунизма, которую партия перед собой ставит…

Все-таки у Сталина гениальная башка – ничего не скажешь. Все он способен предусмотреть, предвидеть, обосновать – комар носа не подточит. Никита Сергеевич так не умеет. Опять же, марксистская философия, политэкономия и что там еще – для Никиты Сергеевича темный лес. Сталин это знает. Но он знает и другое: у Хрущева практическая жилка сильнее прочих, а в уставе партии как раз и надо отразить накопленный опыт социалистического строительства, великой войны и великого восстановления из руин. Поэтому Сталин лишь накидал Никите Сергеевичу несколько тезисов, а дальше пускай, мол, сам выкручивается. Сталину, видать, даже интересно, как это у него, у Хрущева, получится. Следовательно, надо, чтобы получилось хорошо.

Первый из тезисов – повышение требовательности к членам партии. Надо признать, что такая постановка вопроса очень верна и своевременна: членство в партии стало чем-то вроде трамплина к дальнейшей карьере. Дошло до того, что в народе партбилет стали называть «хлебной карточкой». И многие пошли в партию именно за ней. Поэтому и болтаются такие обладатели партбилета, как то дерьмо в проруби: ни богу свечка, ни черту кочерга. Таких надо гнать из партии в три шеи. Но для этого в уставе эти требования необходимо правильно обосновать и сформулировать. Правда, по этой части у Никиты Сергеевича не шибко-то получается. Зато его помощники, слава богу, люди грамотные, калачи тертые, иные умудрились закончить по два-три института, что угодно обоснуют и сформулируют, даже смогут черное превратить в белое и в другой, какой угодно цвет.

Далее Сталин полагает, что надо внести изменения в структуру руководящих органов и закрепить это в уставе, то есть в том смысле, чтобы все руководители имели высшее образование, разбирались во всяких теориях и знали, какое общественное явление под какой теоретический параграф подвести. По задумке Сталина Политбюро устраняется, Оргбюро тоже, а вместо них ЦК, а над ним Президиум со значительно расширенным составом.

Все это, конечно, правильно и необходимо, но очень опасно для Никиты Сергеевича Хрущева, закончившего четыре класса и несколько коридоров. Так ведь в пору его молодости ученость не только не нужна была, но и вредна: ученый человек вызывал подозрение народных масс, за ученость могли запросто поставить к стенке. Четыре действия арифметики, несколько цитат из Маркса-Ленина и тяжелый маузер с полной обоймой патронов – этого вполне хватало для мировой революции и разрушения основ на том уровне, где двигались эти темные массы в поисках своего места. Другое дело – вожди. На то у них и голова, чтобы руководить руками и ногами.

Да-а, было время, было…

Так, что тут еще Сталин нацарапал? Ага, вот: «Среди руководящих работников множество вельмож и бюрократов, которые считают, что низовые работники не имеют права и не должны сообщать в вышестоящие органы о недостатках в работе…» И далее о землячестве, приятельских отношениях, родстве, которые стали нормой в партийных организациях, особенно в национальных республиках, как бы все еще пребывающих в средневековье, о критике и самокритике.

Никита Сергеевич сокрушенно вздохнул и от великого недоумения и досады ожесточенно принялся скрести свою голову, почти начисто лишенную растительности: все это уже было, было, было… Именно из-за этого и устроил Сталин в тридцатые годы Большую чистку. И вот миновало полтора десятка лет, и все та же зараза вновь разъедает изнутри и партию, и советское общество, и эту… как ее? – элиту… Эх-хе-хе-хе-хе! Грехи наши тяжкие…

И что же в итоге получается? А получается то, что Сталин взял курс на омоложение руководящих кадров и повышение их грамотности. Вот что получается. Видать, урок с Кузнецовым и прочими ленинградцами не пошел ему впрок. Ну, предположим, молодежь и все такое прочее. А куда же в таком разе деваться тому же Никите Хрущеву? Некуда. Одна надежда, что все это, как обычно, останется на бумаге, а в жизни если изменения кого-то и коснутся, только не самого Хрущева. Потому что молодость и ученость – это хорошо, а опыт и знание жизни ученостью не заменишь. Потому, наконец, что руководить вообще и дурак сумеет, а конкретно – мозги нужны, и не малые. Впрочем, не исключено, что к тому времени, как говорил Ходжа Насреддин, кто-то раньше отдаст богу душу: либо шах, либо ишак. Но, все равно, свое место под солнцем защищать необходимо. А как защищать? Держаться друг за дружку. Иначе молодые сожрут стариков и не поперхнутся…

Никита Сергеевич снял трубку, набрал номер кабинета Маленкова.

– Не спишь, Георгий?

– Какой там сон, Никита! Тружусь. Все на ушах стоят: работы невпроворот.

– У меня то же самое. Сижу, ломаю голову над новым уставом партии. Задал мне Хозяин задачку…

– Ничего, не самая трудная. К тому же у тебя одна задачка, а у меня сто. И даже больше.

– Так это, как говорится, большому кораблю большое плаванье. Где мне до тебя, – польстил Хрущев Маленкову.

– Да я не жалуюсь, так только – к слову. Главное – не подвести Хозяина. Сам знаешь, какая ответственность.

– Еще бы…

– Ну, тогда будь здоров. Не до разговоров.

– Да я просто так: усталость снимаю. С тобой, Георгий, поговоришь минутку – и сразу как-то спокойнее становится, уверенность появляется.

– А-а, ну-ну… У нас одна дорога, одна судьба.

– Это ты верно сказал. Очень даже правильно.

И Никита Сергеевич, положив трубку, некоторое время смотрел на нее в глубокой задумчивости.

* * *

Лаврентия Павловича Берию занимали в это время другие заботы: как выкрутиться из положения, в которое он попал в связи с так называемым «мингрельским делом». Началось это дело с того, что из Грузии пришел донос на Лаврентия Павловича, будто он подтасовал свою биографию, что на самом деле он никакой не грузин, а самый чистокровный еврей, и не революционер, а как раз наоборот, потому что до девятнадцатого года, находясь в Азербайджане, служил у тамошних националистов и контрреволюционеров, что, будучи на руководящих постах в Грузии, развел кумовство, что поддерживает мингрелов, то есть грузинских евреев, которые вознамерились захватить власть в Грузии, а затем, проникая во все поры государственного и партийного организма, овладеть властью во всем СССР.

Все это, конечно, враки, и идут они от грузинских националистов и антисемитов, воспользовавшихся ситуацией, возникшей вокруг московских евреев, чтобы таким образом избавиться от соперников. Но если Сталин решит, что Берия действительно виноват во всех приписываемых ему делах, то головы ему не сносить: это будет дело похлеще ленинградского. Сложность для Берии в этом вопросе заключалась еще и в том, что он не имел былой власти и хотя оставался членом Политбюро, круг его деятельности ограничивался атомной промышленностью. Оставалась надежда на своих друзей: Маленкова, Булганина, Хрущева и прочую мелочь.

Правда, дело о мингрельской антипартийной группе формально будто бы закончено вынесением соответствующих решений и положено под сукно, однако Лаврентий Павлович постоянно чувствует над собой его зловещую тень, хорошо помня реплику, брошенную Сталиным: «Ищите Большого Мингрела». Не исключено, что кто-то все еще ищет.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации