Текст книги "Завещание доктора Шребера"

3. Негативное облачение и ритурнели

Шребер верит в основной язык. Помимо оксюморонов, неологизмов и эвфемизмов, язык этот проявляется еще и в ритурнелях. Ритурнели – чисто механическое воспроизводство символического порядка, своего рода птичий язык, речь попугая. Шребер просто повторяет слова и фразы, превращая их в так называемые мысли-ничего-не-мыслящие, ничего-не-смыслящие-мысли. Он просто повторяет слова, не думая о том, с чем еще, с каким еще смыслом они могут быть связаны. В отношениях с языком пролегает граница между неврозом и психозом. Шребер захвачен языком как таковым: «если невротик в языке обитает, habite le language, то психотик, напротив, служит ему обиталищем est habité, им одержим»[431]431
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 332.


[Закрыть], невротик живет в языке, язык живет в психотике. Особенность отношения психотического субъекта к языку заключается в том, что он игнорирует тот язык, на котором говорит, то есть отказывается от него, указывая на его негативную, отчуждающую функцию, отчуждение это свидетельствует о том, что его дискурс носит нарциссический характер. Нарциссический дискурс разворачивается по воображаемой оси между собственным я и его двойниками, в них он и отчуждается. Из зоны негативности отчуждение открывает преследование. Язык, слова, мысли преследуют.

Высказывания Шребера предстают для Фрейда в «негативном облачении». Такова типичная форма высказывания параноика? Возвращающееся вытесненное наделяет представление знаком «минус»? Да, но причем здесь паранойя Шребера? Содержание проекции оказывается в негативном облачении, но при этом вытесненное не может содержать «минус». Негативное облачение – это уже символическое облачение. Негативность его состоит не в знаке отрицания, а в том, что одно высказывание скрывает – и в этом смысле отрицает – другое высказывание. Не только Фрейд стремится снять негативное облачение, но на этот жест указывает ему Шребер, который самой идеей основного языка как языка нервов нацелен на преодоление негативности, присущей символическому как таковому.

Фрейд приводит в пример негативного облачения и снятия такового «говорящих птиц». Шребер уверен, эти птицы, эти чудесные твари – творения чудес. Птиц натравили враги. Их тела состоят из останков мертвых человеческих душ. Тела образуются из душ, конкретное возникает из абстрактного, ex nihilo? Не совсем так, ведь душа – это еще и нерв. Тела птиц, повторим, сотворены из останков человеческих душ. Таково одно из чудес.

Число «чудом сотворенных птиц» несметно. Таковы проделки порождения, производимые божественными лучами. По происхождению чудо-птицы принадлежат либо верхнему Богу, либо нижнему. По образу это обычные птицы. В зависимости от сезона – дятлы, чайки, воробьи. Называют они себя «маленькими друзьями». Единственное, что отличает «маленьких друзей» Шребера от птиц, созданных природой, это способность к ритурнелям. Птицы Шребера говорят. Шребер – не Франциск Ассизский, и речь не идет о его способности понимать птичий язык. Речь о навязчивости птиц, представляющихся «маленькими друзьями». Шребер различает их голоса по тону нервных вибраций. Кем бы ни были «маленькие друзья», они еще и мертвые души. Идентичность мертвых душ определяется тембром голоса. Нервы Шребера натянуты как струны. Голоса мертвых душ, голоса птице-душ вибрируют на нервной партитуре.

Вопросу вибрации нервов Шребер отводит небольшое примечание, в котором пишет о следовании вибраций человеческих нервов определенному регулярному тону, Tonfall, и тут же добавляет, что лучше всего это описать словом «размер», Versmaβ, подразумевая размер музыкальный и размер стихотворный. Поясняя это слово, прекрасно разбирающийся в музыке Даниэль Пауль, удивительно это или нет, но ссылается не на музыкальные источники, а на Крепелина и его понятие «тиканья каротидного пульса». Слова из четырех или, возможно, шести слогов легко соответствуют регулярному размеру. По этой причине фразы, заученные наизусть, используются в материале для записи, Aufschreibematerial, который служит для дальнейшего извлечения его из нервов Шребера. В основе размера – пульс сонной артерии. Впрочем, Даниэль Пауль все же задается вопросом, соотносится ли пульс Крепелина с музыкальным ритмом. Еще бы голоса птиц не были связаны с музыкой.

Такова механика основного языка. Чтобы произвести те или иные слова, лучи должны вызвать в нервах определенную вибрацию. Причем и эта система телекоммуникации не обходится без обмана, а точнее, как говорит Шребер, без фальсификации, без подлога. Так

некто обманным путем производит во мне фразу «Если бы только это проклятое вмешательство прекратилось!», которая повторяется бесчисленное число раз в день посредством производства вибраций в моих нервах, которые соответствуют этим словам[432]432
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 104.


[Закрыть].

Машина влияния работает. Голоса передаются еще и по тем линиям нейропередач, которые протянуты в голову Шребера. Эти линии – нити, волокна, которые порой начинают совершать круговые движения, опустошающие голову, будто дрель, вычищая все внутри. Проклятое вмешательство не прекращается.

Вернемся к птицам. Птицы не столько говорят, сколько, как попугаи бездумно повторяют одни и те же слова, механически воспроизводят одни и те же фразы. Сами не понимают, что говорят. Они подбирают слова по созвучию, не обращая внимания на их смысл. Шизо-птицы транслируют текст, без какого-либо понимания озвучивая бессознательные трели-ритурнели. Птичий бред обнажает, подчеркивает Лакан, функцию означающего как такового. Шребер пребывает в поисках в означающем порядке фонетических координат, координации. Разумеется, Даниэля Пауля находят созвучия. Омофоны, то есть созвучные слова, слова, связанные акустическим принципом, занимают в основном языке особое место. Можно сказать, Даниэль Пауль Шребер следует принципу Сантьяго/Картаго. Здесь же и Ариман с Аккерманом. На основном языке «различия между звуками достигаются в глоссолалии, и эхолалии пробуждают себя и мир. Значение не известно, но устанавливается в самом акте произнесения: значение этих омофонных дизъюнкций – объяснения состояния Шребера и призыв к дальнейшим попыткам выздоровления»[433]433
  Weiss A. S. The Other as Muse. P. 82.


[Закрыть].

Между тем Фрейд, снимая «негативное облачение» с птиц, обнаруживает молоденьких девушек. Идиоматика языка говорит: у девушек «птичьи мозги», они твердят одно и то же, не понимая смысла говоримого. Когда они раздражаются, их сравнивают с гусынями. Шребер подтверждает слова Фрейда, наделяя птиц женскими именами: многим птичьим душам, «дабы отличать их друг от друга, я в шутку дал имена девушек, ведь их лучше всего сравнивать с молоденькими девушками, столь же любопытными, столь же склонными к сладострастию»[434]434
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 156–157.


[Закрыть]. По именам, голосам и характеру – девушки. По виду – пташки. По природе – мертвые души. Их голоса облечены властью. И в случае с птичками Даниэль Пауль – объект приложения власти, объект применения машины влияния.

Фрейд снимает «негативное облачение», и снятие это непосредственно связано с психоаналитической техникой. При этом «желание найти всему объяснение» не должно влиять на понимание. Фрейд предостерегает психоаналитиков от желания следовать каузальности, она – прерогатива паранойи. Чтобы установить пределы достоверности толкования необходимо, во-первых, детально изучить анализируемый текст; во-вторых, увидеть множество различных толкований. Место детерминизма каузальности занимает сверхдетерминизм.

4. Прерванные сообщения

Голоса говорят непрерывно. Никаких пауз. В течение почти семи лет голоса ни на секунду не оставляли Шребера, разве что во сне. Единственный способ, как с ними можно справиться – заглушить: говорить вслух с другими, говорить вслух с собой, играть на пианино. Кстати, Шребер уверен, что все люди слышат голоса, но в паузах, между речами. Другие слышат переменные голоса, intermittirende Stimmen. В голове Даниэля Пауля действуют постоянные голоса; в его голове включены голоса постоянного напряжения.

От них просто так не отделаться. Судья Шребер не может прервать коммуникацию, поскольку в действие приведена «система неотговорки», das System des Nichtausredens. И вновь мы имеем дело с неологизмом. Выражение nicht ausreden lassen значит не позволять высказываться. Голоса не позволяют себе договорить предложение до конца. Следствием включения системы неотговорки оказываются прерванные сообщения. Сообщение не проходит полностью. Оно начинает поступать и вдруг останавливается: Сейчас я… Вы должны, собственно… В общем, бессмыслица какая-то. Понятное дело, чтобы у незаконченных фраз образовался смысл, нужно их завершить, довести до точки. И также понятно, что заканчивать предложение – удел Шребера. До точки он должен дойти сам.

Прерванные сообщения – одна из принципиальных особенностей системы коммуникации Даниэля Пауля Шребера. В хх семинаре Жак Лакан, объясняя работу языка, прибегает к метафоре цепочки, которая рассыпается, если убрать из нее одно кольцо; и он тотчас вспоминает о Шребере с его прерванными сообщениями:

Вспомните обрывки галлюцинаторных фраз, которые слышатся в одиночестве Шреберу: Nun will ich mich… сейчас я… Или: Sie sollen nämlich… вы должны, собственно… В этих прерванных фразах, названных мною сообщениями о коде, messages de code, нечто существенное остается невысказанным. Здесь налицо стремление к фразе, неважно какой именно, где единственное недостающее звено рассыпало бы остальные, изымало их из Одного. Лучшего способа объяснить, как работает язык математически, мы предложить не можем[435]435
  Лакан Ж. (1972–1973) Ещё. Семинары. Книга 20. М.: Гнозис/Логос, 2011. С. 152.


[Закрыть].

Итак, прерванные сообщения, по Лакану, это сообщения о коде, сообщения самого кода. Лакан приводит три примера из «Мемуаров» Шребера: 1) Nun will ich mich… (отныне я…); 2) Sie sollen nämlich… (Вы должны, собственно…); Das will ich mir… (Мне следует…). В шестнадцатой главе Даниэль Пауль приводит перечень из шести таких примеров:

1. «Отныне я,»

2. «Вы должны, собственно,»

3. «Мне следует,»

4. «Должно быть, он,»

5. «Это, конечно, было,»

6. «Не хватает сейчас,»

Шребер призван эти фразы завершить. Он много чего должен. Таковы правила игры, навязанной голосами. Шребер восстанавливает фразы, наделяя их надлежащим смыслом:

1. Отныне я смирюсь с тем, что я тупой;

2. Вы должны, собственно представиться богоотступником, сладострастным распутником и т. д.;

3. Мне следует сперва это обдумать;

4. Должно быть он-то все же совсем измотался, жареная свинина;

5. Это, конечно же, было слишком с точки зрения душ;

6. Не хватает сейчас только главной мысли, а именно той, что у нас, у лучей, нет мыслей[436]436
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 159.


[Закрыть].

Отдельный пассаж Шребер отводит фразе «Должно быть он-то все же совсем измотался, жареная свинина». Эта фраза принадлежит языку нервов, и постепенно она стала навязчиво повторяющей частью речевого материала, Sprechmaterial. Выражение «жареная свинина» Шребер относит на свой счет. Речь – о нем, это он есть «жареная свинина». И дело далеко не только в том, что он есть то, что он ест. Значение фразы, как ее переводит Даниэль Пауль, таково: «мои силы сопротивления атакам лучей, направленным на разрушение моего разума, должно быть, в конце концов, истощились»[437]437
  Ibid. S. 159.


[Закрыть]. Шреберу приходит в противостоянии лучам конец, он – «жареная свинина».

Ставки незаконченных предложений предельно высоки. Именно эта форма коммуникации, как ни странно, связана с политикой Бога в отношении Шребера, политикой, нацеленной на предотвращение распада его тела. Почему тело распадается, почему оно превращается в шизофреническое тело, распавшееся на части, corps morcelé? Потому что на него воздействует сила божественного притяжения. Воображаемая диалектика в действии: Бог предохраняет тело Шребера от того распада, причиной которого служит его же притяжение. Притяжение разваливает тело вместо того, чтобы его сообщить, синтезировать. Притяжение неразрывно сопряжено с отторжением. Сила божественного тяготения приносит сообщения и их прерывает. На линии технические неполадки.

В прерванных сообщениях Бог языка встречается с Богом наслаждения. Когда Шребер грамматически завершает предложение, лучи проникают в его тело и усиливают сладострастие души. Бог таким образом наслаждается через Даниэля Пауля. Он наслаждается грамматическим телом судьи. Доставлять наслаждение Богу – долг Шребера.

Лакан говорит, что эти приказания воздействуют на субъект подобно индукции. Они требуют продолжения. В этом отношении прерванные сообщения – приказы. Прерванные сообщения принадлежат основному языку не только в смысле частоты нервных колебаний, которые они производят, и не только в смысле идиоматики, но и в том, что это сообщения о коде. Они действуют как код, как шибболет, и если семантическая составляющая в них и есть, то она отступает на второй план. Об этом свидетельствует то, что для Шребера не представляет труда завершить фразу. То, что его раздражает, так это навязчивое повторение. Его заставляют повторять одно и то же, будто принимают за идиота. Его испытывают на прочность. Прерванные сообщения проверяют, действительно ли Даниэль Пауль Шребер это Даниэль Пауль Шребер. Прерванные сообщения – контроль идентичности. Лакан отмечает,

что фраза прерывается в том месте, где заканчивается группа слов, которые можно назвать терминами-индексаторами – слов, чья функция в означающем позволяет определить их, в доказанном выше смысле, как шифтеры, т. е. те термины кода, которые указывают позицию субъекта внутри его собственного сообщения. <…>. Разве преобладание функции означающего в этих двух разрядах явлений не поразительно? И разве не толкает оно нас на поиски того, что лежит в основе образуемой ими ассоциации: кода, образованного сообщениями о самом коде, и сообщения, сводящегося к тому, что в самом коде указывает на сообщение?[438]438
  Лакан Ж. О вопросе, предваряющем…. С. 96. В vi семинаре Лакан, говоря о купировании фраз Шребера, отмечает: «Фразы прерываются перед значимыми словами, оставляя после обрыва призыв к значению» (Lacan J. (1958–1959) Le séminaire. Livre vi. Le desir et son interpretation. P.: Éditions de la Martinière, 2013. P. 459).


[Закрыть]

Фраза обрывается на полуслове: «ты есть тот, кто…». Лакан завершает за Шребера: «…преследует меня повсюду». Где бы я ни оказался, там всегда уже ты. Ты есть тот, кто всегда уже занимает место, из которого я говорю, а точнее из которого я говорится. Ты преследуешь меня из моего места во всей агрессивности нарциссического порыва. У меня из-за тебя нет своего места, собственного места, место моему собственному я. Где место моему шифтеру?! Шребер возмущен: «Лучи, похоже, совершенно не понимают того, что человек, который существует, должен где-то быть, irgendwo sein müsse»[439]439
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 117.


[Закрыть]. Существовать, значит, прежде всего занимать место. Но лучам это невдомек. Сами-то они места не занимают.

Не доходя до конца, фраза возвращается к началу. Она прерывается в самом начале. Фрагмент закольцован: «ты есть тот, кто меня…», «ты есть тот, кто меня…», «ты есть тот, кто меня…». Нервы начинают выражать какую-то мысль, а Шребер должен ее подхватить. Нервы шалят. Нервы сдают. Система незавершенных фраз приведена в действие. Иначе Шребер называет ее «системой неотговорки, das System des Nichtausredens», от нее не отговориться, с ней не договориться. Но договорить необходимо: «ты есть тот, кто меня…».

Так работает, так заедает речь-машина, такова уж «природа нервов, что брошенные в нее бессвязные слова, или начатые фразы, автоматически ищут завершения, удовлетворительным для человеческой души образом»[440]440
  Ibid. S. 158.


[Закрыть]. Годами судья Шребер пребывает в кольце повторяющихся «почему, потому», «почему, так как я», «принимая во внимание его», «сейчас нам не хватает». Речь тормозит, внезапно прерывается, обрывается совсем. Там, где должно появиться означающее, нагруженное определенным значением, там оно не появляется, ибо значение его остается неизвестным. Что дальше? Остановка. Речь обрывается, не срывается с уст. Лакан говорит, что все означающие бреда Шребера, типа «душегуба», «сладострастия», «блаженства» и т. д., «вращаются вокруг одного-единственного фундаментального означающего, которое никогда не называется, хотя присутствие его задает и определяет все»[441]441
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 375.


[Закрыть]. И лучи, принуждая нервы трепетать, подтверждают: «Сейчас нам не хватает…». Чего еще не хватает? Вам всё мало? Шребер капитулирует, его сопротивление сходит на нет. Хватит трепать нервы. Он согласен. Он – «жареная свинина».

Незавершенные фразы в его голове должны, по замыслу Бога, предотвратить расформирование тела, роспуск в теле, распад его на части. Бог хочет как лучше. Главное, чтобы тело не стало дробным, не разлетелось на все четыре стороны, не распалось, отпав от падали. Требование завершения фразы поддерживает связь, соединяет части тела.

Лучи начинают. Нервы подхватывают. В действии эго-локация эхо-машины. Между зеркальным отчуждением и отчуждением в психозе имеется разница:

В психозе дело не сводится к идентификации по внешним признакам – тем, что склоняют чашу весов в сторону другого с маленькой буквы. Как только субъект начинает говорить, перед нами уже Другой (А). Иначе не было бы и проблем психоза. Психические больные были бы просто говорящими машинами[442]442
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 58.


[Закрыть].

Даниэль Пауль Шребер переживает два отчуждения – зеркальное в другом и психотическое в языке, в Другом. Машины Другого отправляют телеграммы, но Система письма, Aufschreibesystem не может работать бесперебойно. На линии между собственным я и я говорящего субъекта (в словаре Лакана – между moi и je) неполадки. Между двумя отчуждениями – воображаемым и символическим – помехи. Шребер – не просто говорящая машина, по крайней мере, не он один.

Лучи не могут не говорить. На то они и голоса, чтобы не молчать, «они должны говорить, как только приходят в движение»[443]443
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 95.


[Закрыть]. Говорение невозможно без движения. Нервы вибрируют. Сообщения поступают судье Шреберу прямо в нервы. Лучам не нужен рот, чтобы изрекать, повторять одно и то же. Да и Шреберу тоже. Машине письма уже не нужен ни рот, ни уши. Машина уже работает без органов.

Сама структура связанных с речевой галлюцинацией феноменов говорит о том, что субъект эхом откликается на свой собственный дискурс. Феномены эти становятся, как говорит Шребер, бессмысленны – это всего лишь пустые слова, беспредметные перепевы одного и того же[444]444
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. С. 214–215.


[Закрыть].

Лучи говорят прямо в нервы. Лучи не только пустословят, не только не перестают превозносить свои устрашающие Шребера чудеса, но и заставляют его самого говорить, и не просто говорить, а обязательно вслух. Сколько бы Шребер ни возмущался бессмысленностью вопроса, он навязчиво звучит вновь и вновь: «Почему Вы не скажете это вслух?».

И вот Даниэль Пауль замечает, что уже говорит вслух. Он сидит на кровати или разгуливает по палате, при этом завязывая в узелки, а затем развязывая, четыре угла своего платка, и при этом вспоминает вслух эпизоды из своей жизни и не только из своей, иногда он повторяет имена членов российского правительства или чиновников французских департаментов. Иногда он говорит вслух по-французски. Того требуют голоса, проверяющие его на знание иностранных языков.

Шибболет должен быть озвучен. Шребер достраивает начатое голосами. Голоса и отклик Даниэля Пауля работают как причина и следствие, как эхо отклика на свой собственный дискурс. Элиас Канетти связывает обрывочные предложения с паранойяльным эффектом каузальности:

К начатым предложениям, которые «внедрены» в его нервы, особенно часто принадлежат союзы и обстоятельственные обороты, выражающие именно каузальные отношения: «потому только…», «потому, что я…», «а поэтому…» Их, как и другие, он обязан завершать, это значит, и они выполняют ту же функцию принуждения[445]445
  Канетти Э. Масса и власть. С. 553.


[Закрыть].

Прерванные сообщения – не просто принуждают к ответу, к завершению фразы, но они повторяются вновь и вновь. Будто Шребер предстал перед судом и отвечает на одни и те же вопросы. В прерванных сообщениях заведен механизм навязчивого повторения. И не только в них.

Буквальным повторением является эхо. Эхо – феномен нарциссического дискурса:

Падаль! – Сам ты падаль!

Труп! – Сам ты труп!

Свиная отбивная! – Сам ты свиная отбивная!

Слово, фраза зеркально возвращаются. В связи с борьбой судьи Шребера с Богом, Фрейд говорит о механизме инфантильного «ответного упрека», «когда в ответ на брошенное обвинение его в том же виде возвращают отправителю»[446]446
  Фрейд З. Психоаналитические заметки… С. 177.


[Закрыть]. Таков воображаемый регистр коммуникации, который проявляет дискурс Даниэля Пауля Шребера. Эхо – эффект зеркального другого. Лакан в этой связи критикует органицистский подход к эху:

Например, перед нами субъект, страдающий мысленным эхом. Допустим вместе с Клерамбо, что это результат отклонения, вызванного хроническим повреждением: одно из двух внутримозговых сообщений – так сказать, телеграмм – задерживается и прибывает по отношению к другому с опозданием, откуда и эффект эхо. Чтобы зарегистрировать это опоздание, необходимо, чтобы существовал привилегированный пункт, с которого субъект мог бы оба сообщения запеленговать и засечь таким образом возможное несовпадение между двумя системами. Любая органическая теория или теория автоматизма, как бы она ни была построена, имеет неизбежным выводом существование такого привилегированного пункта. Короче говоря, она целиком остается на почве психогенетики[447]447
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. С. 50–51.


[Закрыть].

Телеграмма отмечает, что сообщение приходит с расстояния, что в действии телетехника. И техника эта дает сбой – эффект delay, запаздывания. Запаздывание в свою очередь предполагает точку сборки, которая его регистрирует. Сообщение удваивается. Телеграмма приходит дважды в пределах системы регистрации, Aufschreibesytem, Шребера. Ни он, ни Бог не могут оказаться в привилегированном пункте, из которого они могли бы запеленговать технические помехи в системе.

В связи с эффектом эха можно вспомнить о том, что Лакан приводит формулу Аристотеля «человек мыслит своей душой» и преобразует ее в «субъект говорит с собой своим я, le sujet se parle avec son moi»[448]448
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 23.


[Закрыть]. Нарциссический вопрос паранойи – это вопрос кто говорит? Кто из нас говорит или кто из них говорит? Кто отправитель сообщения, информации?

В терминах теории Шеннона, кто – источник информации, производящий сообщение? Здесь важно, что слово «информация» подразумевает не то, что мы говорим, а то, что мы могли бы сказать. Иначе говоря, это вопрос выбора сообщения, выбора того, что он хочет сказать. У Шребера такого выбора нет. Психотический субъект либо «целиком идентифицируется с я, к которому обращается, либо я без остатка обращается в инструмент»[449]449
  Там же. C. 23.


[Закрыть]. Лакан соглашается с Фрейдом,

что сообщение говорящего, к которому надлежит прислушаться, исходит не от субъекта по ту сторону языка, а от речи по ту сторону субъекта. Ибо именно тогда будет слышна та речь, которой домогается от Другого Шребер – речь, которая от Аримана до Ормузда, от злобного бога до бога отсутствующего, проносит то грозное предупреждение, в котором и сформулирован закон означающего: “Aller Unsinn hebt sich auf!”, «Всякая бессмыслица упраздняется!»[450]450
  Лакан Ж. О вопросе, предваряющем… С. 124.


[Закрыть]

Всякая бессмыслица упраздняется, а точнее – в диалектическом смысле снимается, и мысли никуда не пропадают. Как раз опустошение разума и привело к тому, что мысли стали навязываться. Свято место пусто не бывает. Шребер уделяет навязчивым мыслям, Denkzwang, особое внимание. Суть навязчивого мышления, как он пишет в пятой главе, заключается в том, что человек вынужден думать безостановочно. Его кто-то принуждает? Да, лучи:

Имеющееся у человека естественное право предоставлять нервам своего ума, Verstandesnerven, необходимый отдых, позволяя им время от времени ни о чем не думать, Nichtsdenken, было с самого начала отвергнуто контактировавшими со мной лучами, verkehrende Strahlen, которым постоянно хотелось знать, о чем я думаю[451]451
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 35.


[Закрыть].

С естественного права на отдых, с права ни о чем не думать судья Шребер начинает и шестнадцатую главу своих «Мемуаров». Лучам до права, о котором заявляет судья, дела нет. Их дело – контактировать, на то они и коммуникационные лучи, verkehrende Strahlen. Они совершают «чрезмерное нарушение исконного человеческого права»[452]452
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 162.


[Закрыть]. Для судьи Шребера это не просто нарушение, Verletzung, самого элементарного закона, естественного права, но избыточное нарушение, maßlose Verletzung, излишнее нарушение, ведущее к образованию раны, травмы, Verletzung. Лучи проявляют избыточную власть, они беспрестанно заставляют нервы Даниэля Пауля вибрировать в соответствии с человеческими словами, и Шреберу вновь приходится говорить, что слова эти пришли не изнутри, не из его головы, а извне. Лучи не дают ни о чем не думать и тем самым подрывают основы человеческого существования.

Лучам невдомек, что можно ни о чем не думать; и если Шребер отказывается им отвечать, то они фальсифицируют его мысли. Лучи задают вопрос и сами за Шребера отвечают. Она разработали систему фальсификации мыслей, Gedankenfälschungen. Мышление Шребера сфабриковано, и не только оно; вместе с ним «сфальсифицированной самыми разными способами оказалась душевная индивидуальность»[453]453
  Ibid. S. 70.


[Закрыть]. Отошедшие души иезуитов настойчиво пытаются встроить в голову Даниэля Пауля «определяющий нерв», предназначение которого – изменить осознание индивидуальности. Определяющий нерв определяет идентичность.

Внутренние мембраны мозга, о которых Шреберу сообщили голоса, были в его черепе заменены лучами на другие. С какой целью? С целью уничтожения памяти о собственном я. Замена мембран – замена идентичности. Судья Шребер трансформируется, ему ничего не остается, как подчиниться, занять интерпассивную позицию в системе нервно-лучевой телекоммуникации. Лучи заставляют его нервы исполнять движения, соответствующие использованию слов. Язык нервов перформативен.

Мысли навязчиво ходят по кругу; и Шреберу не передохнуть, не подумать ни о чем. Процесс ни-о-чем-не-думания, Nichtsdenken, тотчас прерывается и случается следующее. Либо раздается вопль одного из многочисленных сумасшедших, либо Ариман приводит в действие мышцы, отвечающие за дыхание, и Шребер издает рычащие звуки, либо усиливается ветер, либо раздаются крики о помощи – зовут «нервы Бога, отделившиеся от общей массы»[454]454
  Ibid. S. 150.


[Закрыть]. Отдалившиеся от Бога нервы, нервы, Его покинувшие, призывают Шребера на помощь. Разве может он предаваться немыслию, ни о чем не думать, даже если эти крики о помощи не слышны никому, кроме Даниэля Пауля Шребера?! Недумание остается мечтой, думой. Впрочем, когда одна и та же фраза повторяется бесконечно, она превращается в не-мыслие-никакой-мысли. Так происходит с фразой «Мы хотим уничтожить Ваш разум», которую Ормузд повторял настолько часто и столь навязчиво, что она превратилась в своего рода «не-мыслие-никакой-мысли», “Nichtdenkungsgedankens”.

Лакан, перечитывая это место «Мемуаров», говорит о том, что где-то «в скрытой зоне перцептивного поля» возникают явления, которые происходят, как представляется субъекту, исключительно ради него, например «явление – в парке, в реальном – ряда следующих друг за другом далеко, насколько видно глазу, чудотворных – то есть именно заново, чудом сотворенных созданий, всегда, как тонко подметила г-жа Макальпин, принадлежащих крылатым видам, т. е. птицам или насекомым»[455]455
  Лакан Ж. О вопросе, предваряющем… С. 113.


[Закрыть]. К птицам мы вскоре вновь обратимся, а пока задержимся на вопросе о навязчивом мышлении.

В навязчивом мышлении Шребер, как ни странно, находит кое-что положительное, а именно: оно заставляет о многом подумать, вынуждает думать глубже. Навязчивое мышление вбрасывает в нервы Шребера бессвязные обрывки фраз, требующие связи, конъюнкции, установления каузальных или каких-либо еще отношений. Вопрос о причинности оказывается повсеместным, а навязчивое мышление в первую очередь – мышлением каузальным. Сами прерванные сообщения зачастую не несут в себе ничего, кроме указания на причинно-следственные отношения: «Но почему?», «И почему?», «Почему-потому», «Почему!». Шребер просто вынужден отслеживать причинно-следственные отношения, das Kausalitätsverhältnis, каждого события, каждого чувства и каждого представления. Именно навязчивое мышление ведет его к более фундаментальным мыслям, к проникновению в самую суть природных и социальных явлений.

Вот маленький пример навязчивого каузального мышления, который приводит Даниэль Пауль: он встречает человека, фамилия которого – Шнайдер; и тотчас возникает вопрос почему?, почему он – Шнайдер, а не кто-то другой? И этот вопрос, почему?, занимает нервы автоматически, они безостановочно вибрируют, и простой ответ, например, что фамилия этого господина – Шнайдер, потому что фамилия его отца – Шнайдер, нервы никак не устраивает. Не все так просто с Именами Отца.

Какова же причина самой причины? И вообще, в чем причина навязчивого мышления? Ответ судьи Шребера на этот вопрос переносится в неожиданную плоскость: «рисование», Zeichnen. Причина – в нём. В отличие от людей науки, Даниэлю Паулю известно, что человек сохраняет воспоминания в картинках. Почему он решил, что он – чуть ли не единственный, кому известны различные регистры мышления? Потому что понял он это благодаря лучам, потому что его внутренняя нервная система освещена лучами, и это освещение позволяет отчетливо видеть картины воспоминаний, Erinnerungsbildern, произвольно возникающие репродукции прошлого, willkürlichen Reproduktion. Шребер ссылается на свои записи в записных книжках, а именно на «Маленькие исследования» от 29 октября 1898 года. Начинается эта запись с определения:

Рисование – это сознательное использование человеческого воображения с целью производства в голове картин, главным образом картин воспоминаний, которые затем просматриваются лучами[456]456
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 169.


[Закрыть].

Проекционная техника, своеобразный кинематограф Даниэля Пауля Шребера рисует прошлое – места, путешествия, людей, но не только прошлое; особо эффективной формой рисования может послужить работа с погодными условиями. Шребер может вызвать дождь, не как колдун, разумеется, а «нарисованный», представленный силами воображения дождь, дождь внутреннего кинематографа, который созерцается зрителями-лучами. Или, например, он может «изобразить» молнию. Взгляд воображаемого Другого насыщается нервными изображениями, высвеченными лучами чудо-проекционной техники.

«Рисование» – понятие основного языка. На человеческом языке, как поясняет Шребер, это «представление каких-либо объектов на поверхности»[457]457
  Ibid. S. 170.


[Закрыть], причем проекция – черно-белая. Теоретически Шребер мог бы сказать, как в кино, но он лишь подчеркивает, что проецируемое представление не имеет ничего общего с живописью. «Рисование» может быть либо воспроизведением уже существующего или уже виденного, либо созданием того, чего во внешнем мире нет, и в этом процессе уже задействованы силы воображения, фантазия. «Рисование» помогает Шреберу быть одновременно в разных местах. Например, он может играть на пианино и в то же время нарисоваться в зеркале в женских нарядах в соседней комнате. Два Шребера одновременно пребывают в двух пространствах: один смотрится в зеркало под музыку второго. Ночью, разумеется, Шребер рисует у себя грудь и женские половые органы, причем впечатление о женском теле получает не только он/она, но и лучи. На эту проекционную технику обращает внимание и Фрейд: