Текст книги "Завещание доктора Шребера"

Глава 2
Шреберу не стать отцом

1. Нервы сдают, чудеса начинаются

В 1878 году Даниэль Пауль женится на Сабине Бер. Осенью 1884 года председателя земельного суда Хемница доктора юридических наук Даниэля Пауля Шребера выдвигают кандидатом в рейхстаг от консервативной партии. Он – кандидат от Национал-либеральной партии, находящейся в оппозиции к политике, проводимой канцлером Бисмарком. 28 октября 1884 года состоялись выборы в рейхстаг, и судья Шребер в своем округе – Хемниц, Саксония – потерпел сокрушительное поражение. Местная газета вышла с заголовком «Кто вообще знает доктора Шребера?». Итак, Даниэль Пауль проигрывает на выборах, и газета объясняет этот провал тем, что его никто не знает. Разве тот, кого никто не знает, существует? Даниэль Пауль Шребер погружается в меланхолию. Его нет.

Итак, власть призывает Даниэля Пауля к повышению по службе, и в ответ на призыв случается первый нервный срыв. Шребер оказывается в психиатрической больнице Замок Зонненштайн, где проводит полгода; в декабре его переводят в Лейпцигскую психиатрическую клинику при университете, которой руководит доктор медицинских наук, профессор Пауль Эмиль Флексиг. Доктор Флексиг ставит диагноз: ипохондрия. Шребер боится, что вот-вот умрет от сердечного приступа. Он чувствует, что исчезает, стремительно теряет вес, утрачивает тело, лишается сна. Флексиг избавляет его от бессонницы.

Шребер выздоравливает. 1 июня 1885 года его выписывают из клиники. 1 января 1886 года он принимает назначение на пост судьи Лейпцигского суда. За этим следуют восемь лет спокойной жизни, которую омрачает только то, по словам Шребера, что у них с Сабиной нет детей. У Даниэля Пауля нет наследников. В семье ему не стать отцом.

Второй нервный срыв происходит спустя восемь лет, когда Шребера выдвигают на пост президента Сената апелляционного суда Саксонии в Дрездене. И на сей раз кризис связан с нервным перенапряжением от повышения. О новом назначении его лично информирует в июне 1893 года министр юстиции Германии доктор юридических наук Генрих-Рудольф Шуриг. Власть вновь призывает Шребера, Шребер вновь срывается.

1 октября 1893 года судья Шребер приступает к исполнению своих обязанностей на новом месте, в Дрездене, и кризис разражается вновь: «Так уж получилось, что за несколько недель я душевно надорвался»[85]85
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 27.


[Закрыть]. Он слишком много на себя взял и не выдержал навалившейся ответственности. Успех невыносим. Шребер не может делать успешную карьеру, поскольку невыносимой, непосильной оказывается символическая отцовская ноша. Даже сам этот титул президента Сената, Senatspräsident, своим призывом отцовского достоинства уже вызывает напряжение и обусловливает мотивы второго кризиса.

Шребер не может вынести груза ответственности. Он сам отмечает: и первый, и второй срыв – результат нервного перенапряжения. Движение по социальной лестнице головокружительно, и Лакан указывает на патогенную стремительность карьерного роста: Шребер вступает в должность преждевременно, «в возрасте, для которого такая быстрая карьера несколько необычна»[86]86
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 43.


[Закрыть]. В связи с уже следующим назначением Даниэль Пауль со вздохом будет говорить, что каждый из пяти судей, оказавшихся у него в подчинении, на двадцать лет его старше. Как же он может быть им отцом?! Как младшему стать отцом старшим?!

Ему вновь не уснуть. Как только он засыпает, из стен раздается угрожающее потрескивание. Поначалу ему кажется, что это – мыши, но вскоре появляется более точное, сверхъестественное объяснение: шумы – это проявление «божественного чуда», göttliche Wunder, акт обращенной лично к нему коммуникации. Шумы говорят: не спать! Голоса называют «божественные чудеса» «помехами». Божественные чудеса – это еще и технические помехи, неполадки на линии связи, Störungen. Божественные чудеса ведут к душевным расстройствам, Störungen. Теперь не помогает ни бромид натрия, ни морфин, ни хлоралгидрат. Срабатывает чудо помехи. К расстройствам сна добавляется расстройство нервов; что-то неладное творится с нервной системой.

Шреберы консультируются с неким доктором Ё., тот предлагает взять Даниэлю Паулю больничный на несколько дней и отправиться к доктору Флексигу, что они и делают. Тем временем Шребер продолжает принимать морфин и хлоралгидрат. Бесполезно. Сон не приходит. Утром одного из дней, предупредив заранее профессора Флексига о своем визите телеграммой, Даниэль Пауль и Сабина приезжают из Дрездена в Лейпциг. С вокзала на такси они прибывают прямо в клинику. Во время долгого разговора с господином профессором, который, по словам Шребера, отличался необычайным красноречием, рассказывал о новых достижениях психиатрии, о новых снотворных препаратах, у вновь прибывшего пациента появляется луч надежды на излечение. Шреберы благодарят Флексига за увлекательный рассказ и отправляются в аптеку за лекарствами. Увы, сон не приходит. Вместо него – возбуждение и нарастающая тревога. Напряжение избыточно, чрезмерно, непереносимо.

9 ноября 1893 года, за день до годовщины смерти отца Шребер пытается покончить с собой. Жена успевает вытащить его из петли, скрученной из полотенца. Появляется мания преследования, повышается чувствительность к свету и звуку, усиливаются зрительные и слуховые галлюцинации, не дают покоя мысли о том, что он уже умер. Болезнь принимает, как говорит Даниэль Пауль, угрожающий характер. Госпитализация неизбежна. Утром 21 ноября 1893 года Шребер приезжает в сопровождении Флексига в Лейпцигскую университетскую клинику.

2. Первое ключевое событие: преобразование Сабины

Шребер остается в постели в течение нескольких дней. Состояние его ухудшается. Он не может ничем себя занять и полностью погружается в бесконечный мрак неразличимых дней и ночей. Все мысли вращаются вокруг одного – смерти. Задним числом он поймет, что таков был план профессора Флексига – довести его нервную депрессию, Nervendepression, до предела, до возможной нижней точки, до точки надира. По крайней мере, это объясняет одно из событий тех дней. Однажды ночью, на четвертый или пятый день пребывания в клинике, пришли два санитара, извлекли Даниэля Пауля из постели и отвели его в камеру для буйнопомешанных. Там начался горячечный бред. Шребер не понимал ни того, за что его отправили в эту камеру, ни того, чего ради. Он пытается сделать петлю из лежавшей на железной кровати простыни и покончить с собой. Это – единственная мысль: человеку, лишенному сна, человеку, которому не помогают никакие медицинские препараты, не остается ничего, ничего, кроме одного – покончить со своей жизнью. Впрочем, судья Шребер также осознает, что самоубийство на территории больницы вне закона. Если больница ничем не может ему помочь, значит надо покончить с собой за ее пределами[87]87
  Впрочем, впоследствии директор клиники Зонненштайн доктор Вебер напишет, что Шребер не раз пытался утопиться в ванной и не раз требовал дать ему цианистый калий.


[Закрыть].

Утром Шребер переживает удивление. К нему приходит помощник доктора Флексига, доктор Тойшер, и сообщает, что лечение еще не доведено до конца и будет продолжено. Шребера возвращают в его палату. Нервы его на пределе. Он съедает свой завтрак и тут же его извергает. Организм ничего не принимает. Все ли органы на месте? Нервное напряжение не снижается, несмотря ни на что.

Перед Рождеством жена навещает его каждый день, часть дня он проводит в доме своей матери. Ни еда, ни несколько сигар в день не помогают. Перенапряжение нервной системы приводит к ее провисанию, к тому, что она приходит в состояние крайней расслабленности, слабости, Erschlaffung, почти как во сне, im Schlaf. Нервная система пребывает в состоянии распада, Nervenzerrüttung. Избыточное напряжение ведет к резкому спаду натяжения: избыток являет недостаток. Так или иначе, а желание жить сломлено. Но это еще не конец.

В феврале 1894 года в жизни Шребера случаются два на первый взгляд незначительных события. Незначительных, но знаменательных.

Событие первое. 15 февраля 1894 года жена Даниэля Пауля, с которой он проводил по нескольку часов ежедневно, отправляется на четыре дня к отцу в Берлин. Шребер понимает, она тоже истощена, ей тоже нужен отдых. От него Сабина уезжает к отцу. Комментируя её отъезд, а также ночь, когда у Шребера случилось множество поллюций, Фрейд, следуя своей логике этиологии паранойи как всплеска гомосексуального либидо, пишет, что

само присутствие жены воздействовало как защита от притягательной силы окружающих мужчин, и если мы согласимся, что у взрослого человека процесс поллюции не может произойти без психического содействия, то к поллюциям, произошедшим в ту ночь, добавим оставшиеся бессознательными гомосексуальные фантазии[88]88
  Фрейд З. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoids). С. 171.


[Закрыть].

Какой бы ориентации ни были фантазии, согласно логике психосексуальности, именно они включают либидо, без них поллюций быть не могло. Другое дело, Даниэль Пауль не пишет, что именно ему привиделось той ночью. Что привело к поллюциям остается загадкой.

Так или иначе, а за четыре дня облик Сабины растаял. Расставание, расстояние привело к угасанию её образа. Даниэль Пауль оставлен, оставлен лежать в палате один. К моменту возвращения Сабины состояние Шребера резко ухудшилось. Он просит её больше не приходить. Сабина не должна видеть его в состоянии расстроенных нервов. Ей лучше не лицезреть происходящих с ним превращений. Впрочем, с ней тоже кое-что происходит. Картина переворачивается: когда спустя какое-то время Даниэль Пауль замечает фигуру жены в окне напротив, то понимает, – ее больше нельзя считать живым существом. Не с ним, а с ней кое-что случилось: она теперь – одна из «наспех сделанных людей», “flüchtig hingemachte Männer“. Она – подобие, безжизненная копия, симуляция. Так срабатывает нарциссический перевертыш нераспознавания: Даниэль Пауль и Сабина – двойники, причем они меняются местами, согласно логике исключения, то есть если один жив, существует, то второй – копия, наспех сделанный, недоделанный человек.

Наступает Первый Страшный суд. В действие приводятся божественные чудеса. Они же – технические помехи.

Особое место во время этого психического коллапса заняла ночь, когда случилось необычное число поллюций, с полдюжины, как пишет Шребер. Атака либидо берет верх над разумом. Эта ночь стала, по словам судьи, ночью «умственного крушения», и с неё берут свое начало первые признаки коммуникации со сверхъестественными силами, eines Verkehrs mit übersinnlichen Kräften. В частности, с профессором Флексигом налаживается нервная связь на расстоянии, наподобие телеграфической. Эта связь устанавливается вместо прямого, непосредственного контакта. Более того, в отличие от телеграфа, нервная связь не нуждается в человеческой речи. Так или иначе, а Шребер не покинут, не оставлен лежать на произвол судьбы.

Одновременно с установлением телекоммуникации, Шребер начинает понимать: Флексиг замыслил против него что-то тайное, плетет какой-то заговор, потому напрямую, глядя глаза в глаза, говорить не желает. Его выдает вот что: тайный советник, профессор, доктор Флексиг не может прямо смотреть судье Шреберу в глаза, он отводит их в сторону. И это на тот момент в жизни Даниэля Пауля – вслед за отъездом Сабины и их с ней либидо-трансформацией – второе принципиальное событие.

3. Второе ключевое событие: Флексиг отводит глаза

Сразу вслед за сообщением о том, что Флексиг отводит свой взгляд в сторону, Шребер приступает к описанию голосов, внутренних голосов, inneren Stimmen. Голоса выходят на связь, но это не просто голосовая связь, передающая речь, а связь, воздействующая прямо на нервы. Между Шребером и Флексигом действует нервная связь, Nervenanhang[89]89
  Вольфганг Хаген отмечает, что понятие нервная связь впервые появляется в 1853 году у Эндрю Джексона Дэвиса, американского медиума, одного из основоположников спиритуализма. Книги Дэвиса были переведены и опубликованы Освальдом Мутце (издатель «Мемуаров нервнобольного» Д. П. Шребера) (Hagen W. Warum sagen Sie’s nicht (laut)? S. 358). Уместно будет напомнить о том, что Эрнст Капп в своей теории проекции органов считал телеграф – проекцией нервной системы (Kapp E. (1877). Grundlinien einer Philosophie der Technik. Hamburg: Felix Meiner Verlag, 2015. S. 143–144). Телекоммуникация – продолжение нервов, устанавливающая связь между разнесенными в пространстве людьми. Добавим и мысль Маршалла Маклюэна, акцент в которой сделан на электричестве, повсеместное распространение которого переживает Даниэль Пауль Шребер: «С появлением электрической технологии человек расширил, или вынес за пределы себя, живую модель самой центральной нервной системы» (Маклюэн М. (1964). Понимание медиа. М.: Кучково поле, 2011. С. 52).


[Закрыть]. Таково одно из принципиальных понятий дискурса Шребера, ключевой к устройству его Вселенной. Нервная коммуникация – медиум Системы. Голоса и нервы связаны. Нервная связь – реальная основа языка, основного языка, Grundsprache, как называет его судья Шребер. Нервная связь – основа и дополнение, Anhang, и связь эта дополняет, восполняет невозможные отношения, в частности, с доктором Флексигом. Она действует благодаря силе притяжения, и связывает с душами, причем, очевидно, не только с мертвыми, отошедшими, отдалившимися на гигантские расстояния. Телекоммуникация – прямое продолжение нервной связи.

Нервная связь работает как телекоммуникация, и учреждается вместо человеческого общения, требующего соприсутствия, в месте разобщения. Вместе с установлением телесвязи являются и внутренние голоса, непрерывно передающие свои сообщения Шреберу, изматывая ему нервы. Голоса заводят разговор о Мировом порядке, согласно которому

человек, («духовидец»), при определенных обстоятельствах должен претерпеть «размужчинивание» (превращение в женщину), раз уж он установил неразрывный контакт с божественными нервами (лучами)[90]90
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 33. Причины, по которым мы прибегаем к буквальному переводу слова Entmannung, которым пользуется Шребер, поясняя его в скобках превращением в женщину (Verwandlung in ein Weib), неологизмом размужчинивание, мы обсудим позднее, в пятой главе этой книги, но уже сейчас скажем, что стандартный перевод, такой как оскопление, кастрация, в данном случае не годится.


[Закрыть].

Нервная связь с лучами учреждает нервно-лучевую телекоммуникационную систему. Она может открыться, то есть может быть приведена в действие только при определенных обстоятельствах и определенному человеку – духовидцу. Установление нервно-лучевой связи являет собой причину смены пола. Превращение в женщину – условие поддержания связи. Быть на связи с лучами – быть духовидцем. Быть на связи с лучами – быть женщиной.

Впрочем, несмотря на все телекоммуникационные системы, Даниэль Пауль Шребер чувствует себя в клинике Флексига полностью изолированным, отрезанным от внешнего мира. Внутренние голоса отчасти восполняют депривацию средств коммуникации. Шребер в отчаянии, но он продолжает искать выход. Голоса говорят, что нужно сопротивляться грубости санитаров, но Даниэль Пауль может думать только о смерти и повсюду ищет только её. Смерть – тоже выход. Иногда – единственный выход. Он голодает. Его кормят насильно. По нервной связи он требует у доктора Флексига доставить ему яд (на основном языке, то есть на языке нервов – капельки фармакона – «сокояда», Saft-Gift).

Во время многочасовых сеансов телесвязи Флексиг уходит от прямого ответа, даст он яд или нет, вместо ответа он спрашивает, действительно ли Шребер примет этот фармакон, если его получит, или нет. При встрече со Шребером во время врачебного обхода Флексиг в облике человека отрицает все, о чем договаривались по нервной связи, якобы он ничего не знает ни про нервные переговоры, ни про разговоры душ, разговоры по душам, ни про сокояд. В общем, с Шребером не считаются, его не считают человеком, живым, достойным человеческого разговора. Здесь вполне может вновь зазвучать жуткий вопрос из газеты: «Кто вообще знает доктора Шребера?». Он вообще существует? Он жив?

Жив кто-то или мертв – известно Другому. Впоследствии, когда место Флексига отчасти займет Бог, Шребер будет вновь и вновь повторять: Бог не понимает живых людей, ибо, согласно Мировому порядку, Он имеет дело только с мертвыми телами. Совсем как Флексиг, специалист по анатомии мозга, имевший регулярно дело с трупами. Вскрытие мозга, по утверждению господина директора психиатрической больницы, – это самый прямой способ проникновения в знание законов корреляции между нервными заболеваниями и аномалиями органа в черепной коробке.

Бог между тем должен быть в курсе планов Флексига. Если так, то логично, что Бог тоже вовлечен в заговор. К тому же Бог и Флексиг близки дискурсивно: Бог – «это только нерв»[91]91
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 6.


[Закрыть]. Причем нерв этот не подразумевает наличие тела. У Бога, как пишет Шребер, как раз нет тела; а нервы Его родственны человеческой душе. Нервы Бога хоть и родственны душам, они не подчиняются человеческим законам пространства и времени, они вечны и бесконечны. Бог сам принадлежит, как уверяет Лакан, регистру реального[92]92
  Боги, утверждает Лакан, «бесспорно принадлежат реальному. Боги – это один из способов откровения реального» (Лакан Ж. (1960/61). Семинары. Книга 8. Перенос. М.: Гнозис/Логос, 2019. С. 52).


[Закрыть]. Его самого не вписать в Систему записи.

Бог заявляет, что Шребер должен вести себя как труп. Это как? Оставаться неподвижным. К тому же, если двигаться по комнате туда-сюда, то падает чувствительность к воздействию лучей. Сигнал передатчика требует неподвижности приемника, иначе нервно-лучевая телекоммуникация нарушается, возникают технические помехи. Даже если ворочаться в постели, то можно потерять контакт с лучами, утратить присутствие испытанных душ. Шребер старается сохранить неподвижность. Его окостенение может, по его ощущениям, длиться месяцами. Даниэль Пауль представляется Богу трупом, так божественный свет может его высветить, различить, распознать. Так и только так Бог способен его признать: судья Шребер – труп под лучами палящего солнца.

Божественными чудесами занимался между тем и отец Даниэля Пауля, ведь он, Даниэль Готтлиб Мориц Шребер, был настоящим светилом. Исходящий от фигуры свет слепит. Самого отца в этом свете не различить. Даниэль Пауль ослеплен. Ни фигуры, ни имени отца в «Мемуарах» сына практически нет. Имя отца – след мертвого отца. Но, похоже, отец Шребера ни жив, ни мертв. Его присутствие – это ослепительное сверхприсутствие. Так же, как и присутствие Бога. Так же, как и присутствие Флексига.

Необходимо учитывать и то, что в вопросах религии «председатель судебной коллегии Шребер был скептиком»[93]93
  Фрейд З. Психоаналитические заметки... С. 152.


[Закрыть], и, на взгляд Фрейда, Даниэль Пауль отчасти сохранил скептицизм в отношении Бога и тогда, когда ему открылась его миссия спасителя человечества. Именно божественные чудеса, откровения стали для него основой веры, но они же явились и причиной того, что на хорошо известном ему языке психиатрии называется паранойяльным бредом. Судья Шребер избран, он пребывает в сиянии божественных лучей, и теперь уже никто не скажет: «Кто вообще знает доктора Шребера?».

Бред преследования и бред величия организуют то видение мира, которое в психиатрии называется паранойей, и судья Шребер – парадигматический случай паранойи. Фрейд пишет в своем анализе текста Шребера, что «в общем и целом не так уж важно, как называют картины болезни», и в то же время, что ему представляется важным «оставить паранойю как самостоятельный клинический тип, даже если ее картина зачастую осложняется шизофреническими чертами»[94]94
  Фрейд З. Психоаналитические заметки... С. 197.


[Закрыть]. С одной стороны, нозология не важна, с другой – понятие паранойи необходимо.

Итак, Флексиг отводит глаза. Итак, второе событие февраля 1894 года. Шребер спрашивает Флексига о шансах на исцеление, доктор обнадеживает, но пациент чувствует подвох. Флексиг темнит, он явно вынашивает на его счет свои планы. Шребер это определенно видит: «Флексиг больше не может смотреть мне прямо в глаза»[95]95
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 32.


[Закрыть]. Тайный советник не может. Что это значит? Шребер понимает: конечно, он что-то скрывает. Процесс кристаллизации заговора, бреда запущен.

Поначалу желание Шребера заключалось в том, чтобы с помощью Флексига, наконец, уснуть; затем, чтобы Флексиг его выслушал и ответил на вопросы. Октав Маннони в этой связи говорит: «если Шребер хотел похвастать новым продвижением по службе, то Флексиг был идеальным человеком, к которому можно было прийти, поскольку неврология также добилась выдающихся успехов, по крайней мере в глазах Флексига»[96]96
  Mannoni O. Writing and Madness: Schreber als Schreiber // Psychosis and Sexual Identity: Toward a Post-Analytic View of the Schreber Case. N. Y.: State University of New York Press, 1988. P. 54. Между тем сегодня неврология тоже добилась выдающихся успехов, и уже в глазах миллионов.


[Закрыть]. Думаю, что об этом они могли поговорить во время первых встреч. Едва ли это было желанием уже госпитализированного во второй раз Шребера. Шреберу не столько о своих достижениях нужно поговорить, сколько о том положении, в котором он оказался. С помощью Флексига он хочет понять одно, а именно: что с ним происходит и сколько ему еще находиться в изоляции от внешнего мира. Господин директор психиатрической клиники оказывается недостижимым идеальным человеком, с которым не очень-то поговоришь, да и Шребер сам отдает себе отчет в том, что нельзя «ждать от руководителя большой психиатрической больницы с сотнями пациентов заботы о состоянии души одного отдельного пациента»[97]97
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 26. Фуко со ссылкой на психиатра из Бисетра Лёре говорит, «что в обычной больнице главный врач посвящает каждому больному в среднем 37 минут в год, а в некоторых лечебницах… в лучшем случае 18 минут» (Фуко М. (1973–1974) Психиатрическая власть. спб.: Наука, 2004. С. 210).


[Закрыть].

Итак, Флексиг отводит глаза. Он плетет сети заговора. На этом фоне у Шребера начинает формироваться бредовая система. Бред – симптом паранойи. Директор психиатрической больницы Зонненштайн, доктор Гвидо Вебер, подчеркивает, что паранойя отличается в первую очередь образованием более-менее устойчивой бредовой системы, и в данном случае Шребер призван искупить грехи мира и вернуть ему утраченное состояние блаженства. В своем экспертном заключении для суда доктор Вебер подчеркивает сингулярность каждого пациента («каждый отдельный случай абсолютно непохож на другой»[98]98
  Weber G. Gutachten des Geh. Rath Dr. Weber vom 5 April 1902 // Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 313.


[Закрыть]), особенно отмечает исключительность случая Шребера. К тому же многие люди верят в чудеса, многие общаются с Богом, но ведь их не считают психически больными. Гвидо Вебер понимает, едва ли кому-то придет в голову поместить всех верующих в психиатрическую больницу. Почему же Шребер страдает за свою веру? Где граница между верой в потусторонний мир и бредом? А мы зададимся вопросом, что такое бред с точки зрения психоанализа.