Текст книги "Завещание доктора Шребера"

4. Бредообразование и распад Борромеева узла

Бред отличается своей логичностью и своей тотальностью. Бред учреждает целостный порядок. Впрочем, порядок этот никак не устанавливается, раз за разом претерпевает он распад. Тотализация реальности не завершается. Мандала бреда собирается и разбирается одновременно.

И дело не совсем в реальности. Лакан утверждает, что безумный не верит в реальность своей галлюцинации. Более того, статус реальности здесь вообще ни при чем. Важна не реальность, а уверенность; и Лакан вводит понятие бредовой уверенности. Параноик знает, что реальность явлений принадлежит иному порядку, порядку явлений сверхъестественных, тому Мировому порядку, что не от мира сего. Параноик знает, что реальность явлений

недостоверна, и даже, до известной степени, готов согласиться, что они не реальны. Но, в отличие от нормального субъекта, который чувствует себя в реальности, как в своей тарелке, он испытывает уверенность, что то, о чем идет речь, начиная от галлюцинации и кончая интерпретацией, непосредственно его касается[99]99
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. С. 101. И еще по поводу так называемого нормального субъекта: «Уверенность для нормального субъекта, понятное дело, совсем не типична» (там же, с. 100).


[Закрыть].

Шребер верит в то, что его тело превратится в женское. Эта уверенность в галлюцинации превращает пришедшую ему в голову мысль, мысль-желание в то, что имеет непосредственное отношение к реальному. Но также речь идет и об интерпретации, о бредовой конструкции.

Психиатры постоянно говорят о бреде и галлюцинациях, но для Даниэля Пауля – это реальность, и вера в эту реальность, уверенность в ней непоколебимы. Эксперты-медики утверждают, что он верит в свои переживания и что эта уверенность является адекватным мотивом для его действий. Шребер в свою очередь соглашается с тем, что вера его непоколебима, но отрицает то, что вера эта объясняет его поступки. Вслед за Иисусом Христом повторяет он в этой связи: «Царство моё не от мира сего». Иначе говоря, то, что психиатры называют бредом и галлюцинациями, к этому миру и к поведению в нем физического тела не имеет никакого отношения, по меньшей мере, не имеет прямого отношения. Истины Шребера имеют отношение к Мировому порядку, Богу и божественным чудесам.

Какая эта конструкция, воображаемая или символическая? Лакан одновременно разводит символическое и воображаемое в стороны, но в то же время отношения регистров диалектические и окончательно их противопоставить невозможно. Образ, как говорит Лакан, не только в животном царстве, но и у людей играет капитальную роль, «но роль эта полностью усвоена, переработана и заново одушевлена символическим. Образ всегда оказывается в той или иной степени включен в символический порядок»[100]100
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. С. 16.


[Закрыть]. Воображаемое, чтобы проявиться, должно быть символизировано, и оно всегда уже символизируется.

Бредовая система реконструирует отношения между мирами, между противоположно заряженными представлениями, между внешним и внутренним. Все постепенно становится на «свои» места. Фрейд признает за паранойяльной конструкцией функцию реконструкции субъекта и придает паранойе статус психической работы. Он сам считает свою психоаналитическую конструкцию самым смелым ударом по психиатрии. Бред Шребера представляет не распад личности, а, напротив, её реконструкцию. С одной стороны, у Шребера «развилась искусная бредовая система… с другой стороны, его личность реконструировалась»[101]101
  Фрейд З. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoids). С. 143.


[Закрыть]. Искусный бред реконструирует личность. Личность – синтез, личность – бредовая синтетическая конструкция.

Бред – интеллектуален. Воображаемое прошито символическим. Доктор Вебер в своем судебном заключении от 9 декабря 1899 года пишет о паранойяльном состоянии Шребера, что «наряду с более-менее фиксированной последовательно разработанной бредовой системой имеет место полное сохранение умственных способностей, ориентации, формальной логики»[102]102
  Weber G. Gerichtsärztliches Gutachten // Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 278.


[Закрыть]. Логика, в частности, предписывает причинно-следственные связи, а при паранойе каузальность – не просто важна, но важна принципиально. Более того, по словам Канетти, «каузальность становится самоцелью»[103]103
  Канетти Э. Масса и власть. С. 552.


[Закрыть], да и Фрейд подчеркивает, что для человека лучше хоть какая-нибудь причина, пусть и бредовая, но объясняющая положение дел, чем никакой. Синтетическая функция собственного я не выживает без учреждения причинно-следственных связей. Связь между причиной и следствием должна быть налажена, точнее связь между явлениями должна быть установлена так, чтобы они заняли места причин и следствий: А, потому что Б. Распределение причин и следствий позволяет сказать: «теперь всё понятно». Понимание напрямую связано с каузальностью.

В конце концов, когда Шребер установит связь с Богом, можно будет вслед за Фрейдом сказать, что он решил проблему, разрешил дилемму, антагонизм между собой и навязавшимися ему представлениями. Так, представление, «позволившее ему со своим психозом более или менее справиться, заключалось в том, что он является женским партнером Бога»[104]104
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. С. 104.


[Закрыть]. Бред ему в помощь: он должен стать женщиной, потому что этого требует от него Бог. Причина феминизации не в нем, а в другом. Причина – в требовании Бога. Причина желания Шребера, объект-причина его желания стать женщиной – в желании Бога.

Однако бред неустойчив. Вторжения реального сопровождаются распадом борромеева узла. Символическое и воображаемое разъединяются, третье кольцо, кольцо реального их больше не скрепляет. Порядки оказываются в нарушенном порядке, в бес-порядке. Символическое у Шребера становится реальным (что свидетельствует о шизофрении), а господство над ними устанавливает воображаемое (паранойя). При этом не стоит забывать и о том, что воображаемое – не однородный порядок; одни воображаемые элементы могут структурироваться в связи с фигурой фаллической матери, с материнским прообразом; другие всегда уже перфорированы эдипальным законом.

Судья Шребер детально записывает свой бред. Речь, язык – его инструменты. Язык и речь, по Лакану, задействуют все три измерения – символическое, реальное и воображаемое, «символическое, представленное означающим, воображаемое, представленное значением, и реальное, которое и есть сам дискурс, реально разворачивающийся в диахроническом измерении»[105]105
  Там же. С. 87.


[Закрыть]. Дискурс по ту сторону, он не регулируется Именами-Отца.

5. Бредовая метафора вместо имени отца, призрак которого дает советы

В тот момент, когда отцовская функция востребована, она не обнаруживается, ибо не вписана в символическую вселенную, не образует точки крепления. Функция отца отброшена, и в месте отброшенного зияет дыра. Ее-то и заделывает бредовая метафора.

То ли имя отца отсутствует, то ли бредовая метафора производит в месте отца эффект его сверхприсутствия. То ли отец действующее лицо, то ли нет. Шребер упоминает отца мимоходом. В конце vii главы он говорит даже не об отце, а о том, что душа отца, подобно душе некоего Юлиуса Эмиля Хаасе, способна давать ему медицинские советы. Юлиус Эмиль Хаасе прямо указывает на бабушку Даниэля Пауля по материнской линии, Юлиану Эмилию Хаасе, которая была женой выдающегося профессора медицины. Даниэль Пауль в бреду меняет имя и тем самым пол своей бабушки с женского на мужской. Не только Даниэль Пауль меняет свой пол, но и его бабушка. Точнее обе бабушки. Бабушка по отцовской линии, Фредерика Гроссе, также превращается в мужчину. Она – не Фредерика, а Фридрих Гроссе. Светила меняют пол. А в роду Шребера сплошь и рядом медицинские светила. Душа отца-светила дает советы. Связь с душой отца никуда не пропадает, она сохраняется и после смерти. Отец и сын на связи. Отец – не мертв, его призрак является, чтобы дать жизненные советы сыну. В конце концов, Даниэль Пауль знаком с трудами своего отца, которые его самого, конечно же, переживают. Отец – немертвый, нежить.

Имени отца в «Мемуарах» буквально нет. Лакан со ссылкой на историческую перспективу говорит: «До Имени-Отца было множество самых разных вещей, но не было отца»[106]106
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 404.


[Закрыть]. Фрейд, по мысли Лакана, потому и написал «Тотем и табу», чтобы показать: до появления термина «отец» в определенном историческом регистре отца не было. Того, кто обладал в пробуждающейся фантазии сыновей всем наслаждением, Фрейд называет праотцом, тем, кому еще только, возможно, предстоит стать означающим, всегда уже мертвым отцом. В доисторические времена, к которым обращается Лакан, неандертальцу, как он говорит, не хватало нескольких принципиально важных означающих, иначе говоря, ему не доставало Имен-Отца. Воображаемый праотец не имеет имени, но его всемогущество, его тотальное наслаждение, задним числом не вызывает сомнений.

Имени-Отца нет. Имени нет. Оно восполняется. Оно приходит извне. Его оглашает Бог: Luder! Падаль, гниль, сволочь – вот имена Шребера, имена распада символического порядка. А ещё? А ещё Miss Шребер, грязная шлюха, сука.

Интерпелляция срабатывает. Падаль откликается. Она реагирует на оклик и входит в бес-порядок Бога. И вот она уже – не падаль, а он, великий реформатор: Luder – Luther[107]107
  Эрик Сантнер подчеркивает, что судья Шребер едва ли мог не знать, что фамилия Мартина Лютера была Luder, и что он поменял ее на Luther в 1517 году. Противники реформации называли его не иначе как Luder. Сантнер в этой связи говорит о «бессознательной идентификации [Шребера] с великим теологическим реформатором» (Santner E. My own Private Germany. Daniel Paul Schreber’s Secret History of Modernity. P. 162).


[Закрыть].

Имя отца отброшено. Фрейд между тем описывает отбрасывание в другом клиническом случае, а именно в случае Человека-Волка… Что отбрасывается? Как говорит Фрейд, план кастрации. В случае Шребера отбрасывается не просто план кастрации, вместе с этим планом Шребер сам превращается в отброс, падаль, шлюху. Остается ответить Богу: «Сам ты шлюха!». Однако дело не ограничивается просто эффектом эха.

Бог призывает Шребера: Luder! И этот призыв воздействует на его нервы, действует ему на нервы, запечатлевает свой след на органах Даниэля Пауля Шребера. Имя, акт именования предписывает ему место. Он ведь жалуется, мол, Бог не понимает, что для существования необходимо иметь место. Место задается именем. Вот он и получает имя, имя вместо имени: Luder! Именование – перформативный акт, оно «осуществляет то, о чем заявляет; и нервы Шребера немедленно этому акту подчиняются»[108]108
  Certeau M. de. The Institution of Rot // Psychosis and Sexual Identity: Toward a Post-Analytic View of the Schreber Case. N. Y.: State University of New York Press, 1988. P. 92.


[Закрыть]. В этом подчинении – одна из линий, прочерчивающих траекторию становления женщиной. В этом подчинении, в этом падении – его моральный долг.

Более того, в рамках лакановской теории коммуникации, именование Шребера задает место и Богу: Шребер падает, Бог возвышается. Если есть Шребер, то есть и Бог. Шребер должен подчиниться, он должен быть покорным, но время от времени бунтует. Во всяком случае, их существование на качелях бреда взаимозависимо. Лакан говорит, что отношения Шребера с Богом носят

характер скорее смешения двух существ, чем их единства: жадность, соединенная с отвращением, и сговорчивость, примиряющаяся с принуждением, ничем не напоминают Присутствие и Радость (будем называть вещи своими именами), озаряющие мистические опыт. Поразительное отсутствие в этих отношениях того “Du”, а точнее “Tu” – слова, чья звуковая форма [Thou] служит в некоторых языках исключительно для призывания Бога и обращения к Нему, и которое в речи служит означающим Другого – служит для этого несходства не просто внешним признаком, а основанием[109]109
  Лакан Ж. О вопросе, предваряющем… С. 125.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что в опыте Шребера совсем нет ни Присутствия, ни Радости, озаряющих опыт мистический, но действительно место обращения «Ты» занимает означающее Luder. Покорность [Unterwerfung] оборачивается бунтом, отвержением, отбрасыванием [Verwerfung]. Что именно отвергается Шребером? – Кастрирующий Закон Отца, Имя-Отца, Закон Его Имени: там, где призывается Имя Отца, «там может в Другом отозваться просто-напросто дыра, которая самим отсутствием эффекта метафоры спровоцирует появление такой же дыры вместо фаллического значения»[110]110
  Лакан Ж. О вопросе, предваряющем… С. 111.


[Закрыть]. В месте отброшенного зияет дыра, в которой бесконечно раздается эхо. В основном языке не должно быть пробелов, но в нем, увы, – пробел. Сквозь эту пробоину в символическом сочится реальное. Отбрасывание оставляет пустое место, и в нем вновь и вновь приводится в действие механизм паранойяльной субъективации. Место отброшенной отцовской метафоры занимает «бредовая метафора». Субъект Шребер ничего не желает знать о кастрации даже на уровне вытеснения.

Итак, бредовая метафора занимает место отцовской метафоры. Отец – и действующее лицо, и нет. Парадокс в том, что Фрейд строит теорию вокруг отца, который в тексте «Мемуаров» практически не упоминается. Это отсутствие лишь подчеркивает прорвал, дыру. Попросту говоря, именно потому отец и важен, что Шребер о нем практически ничего не говорит. И сбой в работе отцовской метафоры ведет к метафоре бредовой, буквальной:

Именно отсутствие в этом месте Имени Отца, образуя в означаемом пустоту, и вызывает цепную реакцию перестройки означающего, вызывающую, в свою очередь, лавинообразную катастрофу в сфере воображаемого – катастрофу, которая продолжается до тех пор, пока не будет достигнут уровень, где означаемое и означающее уравновесят друг друга в найденной бредом метафоре[111]111
  Там же. С. 126–127.


[Закрыть].

Обретет ли Шребер равновесие в бредовой метафоре? Разумеется, нет. Означающее так и будет отсылать к другому означающему, в том числе и в стремлении представить субъекта Шребера. Напомним, он – писатель, но не поэт, и им движет метонимическое скольжение от означающего к означающему, от одного к другому, к третьему… без остановки. Шребер не учреждает новый, метафорический порядок символических отношений с миром, и об этом он свидетельствует сам: «Меня ни в коем случае нельзя назвать поэтом, хотя время от времени я и пытался писать стихи по случаю семейных торжеств»[112]112
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. Berlin: Kulturverlag Kadmos, 2003. S. 47. Голландский исследователь наследия Д. П. Шребера Хан Израэлс в 1976 году нашел в Лейпциге у родственников Даниэля Пауля стихотворение, написанное к серебряной свадьбе сестры Анны (1889); стихотворение о лебедях, посвященное племяннику Фрицу Юнгу; поэму, написанную к девяностолетию матери (1905); стихотворение к пятидесятилетию жены (1907).


[Закрыть].

Если для Фрейда и Лакана отсутствие имени отца в тексте является симптомом особой значимости, указанием либо на бессознательное бегство от этого имени, либо на невозможность его артикуляции, то для Гваттари и Делеза это отсутствие свидетельствует о том, что бред всегда уже носит исторический, политический, культурный характер:

нам никогда не доводилось сталкиваться с шизофреническим бредом, который в первую очередь не относился бы к расе, расизму, политике… Мы утверждаем, что проблема бреда не связана с семьей, и имеет отношение к отцу и матери только вторичным образом, если вообще их касается[113]113
  Deleuze G., Guattari F. “Capitalism and Schizophrenia” Interview with Vittorio Marchetti and Caroline Laure, Tempi Moderni, no. 12 (1972) // Felix Guattari. Chaosophie. N. Y., 1995. Р. 80.


[Закрыть].

«Мемуары» Шребера подтверждают мысль Гваттари и Делеза: бред «в первую очередь» относится к расе, культуре, политике; в том числе и к политике пола. Исходя из этой мысли, можно предположить, что Шребер-старший не имеет никакого значения; для бредообразования важны Ормузд и Ариман, Бог и Флексиг. А можно, вслед за Фрейдом, посчитать эти фигуры производными от отца. И можно принять Ормузда и Флексига «в первую очередь» за действующие лица семейного романа, в котором отец оказывается вторичной фигурой в их отношении. Отец является задним числом. При этом Ормузд и Флексиг отчасти представляют отца, им являются и не являются. Не только боги небесные и земные, но отец и старший брат – переходные лица. Ни «в первую очередь», ни «в последнюю очередь». Здесь нет хронологической очередности.

Даниэль Пауль Шребер упоминает отца мимоходом. В двенадцатой главе он сообщает, что читал книгу отца «Врачебно-комнатная гимнастика». Впрочем, не стоит забывать о том, что по иронии судьбы третья глава «Мемуаров», в которой речь шла о семье и в которой мог бы явиться отец, оказалась из публикации изъята, если не сказать отброшена.

6. Форклюзия и политика пола

Благодаря анализу текста Даниэля Пауля Шребера Лакан устанавливает два принципиальных понятия для осмысления психотической структуры – отбрасывание и Имя отца. Имя в Именах-Отца постоянно напоминает, что речь идет об означающем. Имя отца не отсутствует, но оно исключено из означающих цепей Шребера; ему закрыт доступ в стабильную символическую вселенную. В символической матрице дыра. В означающих цепях разрыв.

4 июля 1956 года, на самом последнем семинарском занятии, посвященном случаю Шребера, Лакан говорит о невозможном доступе субъекта к означающему. Эту невозможность, фрейдовское отбрасывание [Verwerfung] он предлагает переводить как «форклюзия, forclusion». Означающее имени отца не вписано в символическую сеть, оно утратило свое право в связи с истечением срока. Именно такое значение – отказа в правах – имеет в юриспруденции термин «форклюзия». Юристу Шреберу отказано в правах на Имя-Отца. Судья Шребер утратил право на отцовское означающее в связи с просрочкой.

Разрыв, возникающий в связи с форклюзией Имен-Отца, может свободно заниматься любым смещающимся означающим. Так карьерный рост оборачивается психическим крахом. Символическая власть Имен-Отца оказывается недоступной.

История появления «форклюзии» восходит не только к фрейдовскому Verwerfung, но и к введенному в 1895 году Ипполитом Бернгеймом понятию негативной галлюцинации, которое означало отсутствие восприятия некоего объекта, присутствующего в поле восприятия субъекта. Некий объект в реальности не воспринимается; ему отказано в существовании.

Свою теорию основного механизма психозообразования Лакан развивает, помимо работ, посвященных случаю Шребера, в «Ответе на комментарий Жана Ипполита на статью Фрейда “Verneinung”». Размышления свои Лакан основывает не только на соображениях знатока Гегеля, Ипполита, но, разумеется, на Фрейде, на двух его текстах – «Человек-Волк» (1918) и «Отрицание» (1925). Речь идет об отрицании реальности так, будто ее не существует. Это не отрицание [Verneinung] как форма признания [Bejahung] существования (вытесненного) со знаком минус. Отрицать можно то, что вытеснено, то, что бессознательно вписано в символические цепочки означающих. Принципиальная для Лакана формула Фрейда из случая Человека-Волка – вытеснение суть нечто иное, нежели отбрасывание [eine Verdrängung ist etwas anderes als eine Verwerfung]. В беседе с Ипполитом Лакан переводит Verwerfung как изъятие, отрезание, уничтожение [retranchement], но в случае Шребера он находит новый перевод – утрату прав за истечением срока [forclusion]. Означающего нет в бессознательном, оно не вытеснено, оно не возвращается в символическом под видом отрицания, но оно может вернуться в реальном галлюцинации, сновидения, бреда. Форклюзия обозначает процесс, отмеченный дырой, пробелом, нехваткой, процесс, предшествующий какой-либо возможности вытеснения. Там, где должна быть отцовская метафора, там, где должно быть Имя отца, там провал.

Форклюзия пробивает дыру в Другом, дыру в Мировом порядке. Паранойяльный психоз – не только болезнь власти, но, что куда ярче предстает в случае Шребера, – представление кризиса, катастрофы власти: καταστροφή – по-древнегречески ниспровержение, распад.

Не только Шребер, но и столь увлеченный им Фрейд особенно чувствителен к кризису символической власти. Он сам остро переживает проблематику исторической передачи социальной законности и экзистенциальной легитимности. Если Фрейд прав насчет одержимости Шребера именами, титулами и наследием, значит Даниэль Пауль указывает на сбой в передаче тех символических ресурсов, которые могли бы ему обеспечить его собственное существование. Миссия судьи Шребера, таким образом, наладить генеалогическую трансмиссию. Отвержение Имени-Отца ведет к краху символической вселенной, точнее, к круговороту крушения-и-воссоздания. Политика не обходится без пола, без управления полом.

Чудесный избыток власти и силы, насилия и влияния, который Шребер ощущает на себе от знакомства с институциональной властью Флексига, согласно его собственному описанию, имеет характер сексуальной трансгрессии: «Кризис символической власти и ее перенос приводит к сексуализации, или точнее к переживанию в качестве сексуальности, в качестве самой „материи“ сексуальности»[114]114
  Santner E. My own Private Germany. Daniel Paul Schreber’s Secret History of Modernity. Р. 139.


[Закрыть]. Из шестеренок машины влияния избыточной власти сочится наслаждение, оно же смазывает их исправную работу. Политика пола напрямую связана с избыточной чудо-силой, Wundergewalt.

Так или иначе, а чтобы справиться с кризисом рода/пола, Шребер должен стать отцом. Каково оно, быть отцом? Каково оно, бытие отца? Лакан задается этими вопросами на семинарах, посвященных Шреберу.

Какое именно означающее зависает в неопределенности в момент начального кризиса [crise inaugurale]? Это означающее продолжение рода [procréation], причем в своей наиболее проблематичной форме, той самой, о которой, в связи с неврозами навязчивости, писал еще Фрейд, – не в форме быть матерью, а в форме быть отцом»[115]115
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 385.


[Закрыть].

Быть отцом, говорит Лакан, значит быть означающим. Отец немыслим вне означающего. Акт творения производится в измерении символического. Шребер рожает в символическом, не будучи сам в этом измерении укорененным. Да, конечно, Шребер «может прекрасно знать, что совокупление реально связано с продолжением рода, но функция продолжения рода как означающее – это другое дело»[116]116
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 386.


[Закрыть]. Именно этого фундаментального означающего «быть отцом», этого бытия отцом Шреберу и недостает. Чтобы стать отцом, он должен стать женщиной. Если продолжение рода в символическом в форме быть отцом закрыто, значит, нужно переключиться на потустороннюю форму быть матерью. Так и только так сумеет Даниэль Пауль заполучить отцовский нерв. Таковы превратности его частной политики пола.

Заполучить отцовский нерв – заполучить нерв божественный. Размышления о вечности Бога, его творении и непорочном зачатии приводят судью Шребера к мыслям о его собственных телесных переживаниях. Он пишет, что за время пребывания в клинике Флексига у него дважды формировались женские половые органы, даже если и в незаконченном виде. Более того, он чувствовал все признаки развития человеческого эмбриона в своем теле. Фантазм беременности, конечно же, переживается телесно: «божественными чудесами божественные нервы, соответствующие мужскому семени, были заброшены в мое тело, иначе говоря случилось оплодотворение»[117]117
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 3.


[Закрыть]. Случилось чудо – Даниэль Пауль зачал от Бога. Божественные нервы тождественны сперматозоидам. Мысль о творении смещается у Шребера в сторону возникновени наспех сделанных людей. Сотни раз ему доводилось наблюдать, как божественные чудеса создавали человеческие формы, Menschengestalten, на какое-то время, а затем рассеивали их.

Лакановское толкование системы продолжения рода Шребера отчасти пересекается с кляйнианским, предложенным в 1955 году Идой Макальпин и Ричардом Хантером в предисловии к английскому переводу «Мемуаров нервнобольного». Их принципиальная мысль заключается в том, что паранойя Шребера в своей основе имеет регрессию к примитивной стадии развития недифференцированного либидо, реактивировавшего инфантильные фантазмы о рождении [procreation]. Наследники Мелани Кляйн ставят акцент не на фигуре отца, как у Фрейда, а на фигуре матери. Лакан в свою очередь не столько объясняет психоз Шребера этими «материнскими» фантазмами, не столько его обращением к материнскому прообразу, urzeitlichen Mutterbild, сколько невозможностью принятия на себя символической функции отца. Принципиальное значение для Лакана имеют две категории – форклюзия и имя-отца: паранойя Даниэля Пауля Шребера обеспечена форклюзией Имен-Отца. Иначе говоря, «функция первоначального означающего, signifiant primordial, воплощенного отцом в его педагогических теориях, нацеленных на реформацию человеческой природы, была отброшена из символической вселенной сына и возвращается в реальном»[118]118
  Roudinesco E., Plon M. Schreber Daniel Paul// Dictionnaire de la psychanalyse. P.: Fayard, 2006. P. 974.


[Закрыть]; в реальном паранойяльного бес-порядка с его воображаемыми двойниками, расщеплениями, дроблениями, переворачиваниями в ходе галлюцинаторного бредообразования. Никакой онтологической стабильности. Никакой устойчивости на диахронии генеалогического древа.

Нехватка означающего запускает механизм восполнения. Солнце восполняет отца. Восполнение это предполагает череду посредников. Восполнение действует в смещении: – Флексиг – Бог – Мировой порядок – Солнце – Отец – … Восполнение не предполагает отождествления. Флексиг – не отец. Но он дополняет и замещает отца. Бог, даже Бог Отец – не отец, но дополняет и замещает его. Солнце – не отец, но дополняет и замещает его. Таким образом, все «начинается с посредника, и именно это оказывается „непостижимым для разума“»[119]119
  Деррида Ж. (1967). О грамматологии / Пер. Н. С. Автономовой. М.: Ad Marginem, 2000. С. 312.


[Закрыть]. Вот и получается, что повсюду обнаруживается отец, но он не обнаруживается нигде. Он сам – посредник. Он сам – переход. Отец – всегда уже не отец, а восполнение отца, и говорить о его первичности не менее странно, чем говорить о первичности исторических фигур бреда. И Шребер кружит в образующих систему вечных переходах, блуждает среди всегда уже переходных фигур.

У Шребера своя система отношений. У Шребера своя солнечная система. У Шребера своя телекоммуникационная система. Система понимания мира, мироустройства, Мирового порядка.