Текст книги "Завещание доктора Шребера"

5. Завещание Шребера

В Открытом письме Флексигу Шребер призывает доктора поддержать его, чтобы его история обрела «всеобщее доверие и была бы немедленно рассмотрена в качестве серьезной научной проблемы, которую следует изучать всеми возможными способами»[51]51
  Schreber D. P. Offener Brief an Herrn Geh. Rath Prof. Dr. Flechsig // D. P. Schreber. Denkwurdigkeiten eines Nervenkranken. Berlin: Kulturverlag Kadmos, 2003. S. ix.


[Закрыть]. Шребер завещает свою исповедь двум властным дискурсам – научному и религиозному: «компетентное изучение моего тела и превратностей моей судьбы еще при жизни могло бы принести пользу науке и способствовать постижению религиозных истин»[52]52
  Ibid. S. v.


[Закрыть]. Шребер надеется, что его «Мемуары» послужат науке и религии еще при жизни. Он рассчитывает на то, что его книгу будут изучать теологи и философы. Так и будет. И не только теологи и философы будут изучать наследие Шребера, но и лингвисты, медиатеоретики, юристы, германисты, психиатры и психоаналитики. Уже в xxi веке Шребер оказывается героем театральных постановок, радиопьес, фильмов, романов и научных исследований.

Шребер готов предоставить всевозможным экспертам в качестве свидетельства своих переживаний не только свою книгу, но и свое тело. Он готов предоставить его для исследования в любой момент, он ведь видит, что органицистский, патологоанатомический взгляд доктора Флексига далек от понимания. Более того, судья Шребер предлагает воспользоваться для изучения его тела рентгеновскими лучами, притом что они были открыты всего лишь несколько лет назад[53]53
  Вильгельм Конрад Рёнтген, экспериментируя с катодными лучами, совершил свое открытие в ноябре 1895 года и в конце декабря сделал первое о нем сообщение в Физическом институте Вюрцбургского университета. Шребер предлагает использовать рентгеновские лучи 23 июля 1901 года. Он надеется, что таким образом будут выявлены нервы сладострастия, существование которых наука отрицает, также как отрицает она совершенно разное распределение наслаждения по женскому и мужскому телам.


[Закрыть]. Лучи позволяют увидеть невидимое, и кому как не Даниэлю Паулю быть знакомым с всепроницающими лучами. Лучи должны обнародовать внутреннее устройство тела, ведь «господа эксперты знакомы лишь, я бы сказал, с патологической оболочкой, которая скрывает мою подлинную духовную жизнь»[54]54
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 297.


[Закрыть]. Истина Шребера доступна лучам, божественным и рентгеновским, сверхъестественным и научным.

Поскольку истины, открывшиеся Шреберу, невозможно передать на обыденном языке, поскольку истины эти превосходят способы выражения, доступные человеческому языку, то автор «Мемуаров» не рассчитывает на то, что будет понят целиком и полностью. Не всё будет понято. Истина в его письме не-вся. Шребер осознает, что он – «всего лишь человек и, стало быть, ограничен рамками человеческого понимания»[55]55
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 1.


[Закрыть]. Понимание происходящего, конечно же, необходимо, но оно не может исчерпать переживания и оно остается пониманием человека.

Да, Даниэль Пауль Шребер – всего лишь человек, но человек он не совсем обычный. Он – тот, кто находится на постоянной связи с Богом, Verkehr mit Gott. Непоколебимой истиной называет Шребер то, что «Бог ежедневно и ежечасно заново обнаруживает себя в речах голосов и в чудесах»[56]56
  Ibid. S. 257.


[Закрыть]. Причем то, что Бог вновь обнаруживается, проявляется, offenbart, в откровении, следует понимать не в обычном смысле слова, подразумевающем, что Бог является по своей доброй воле, нет, «знание о Его существовании и Его могуществе открывается мне независимо от Его воли и не в связи с какой-то преследуемой Им целью, а через чудеса, которые Он приводит в действие, и через голоса, которыми Он говорит со мной»[57]57
  Ibid. S. 257–258.


[Закрыть]. Даниэль Пауль Шребер полагает, что лучшим свидетельством его связи, тео-теле-коммуникации с Богом была бы фотографическая запись, но, увы, её не сделать:

Если бы было возможно сделать фотографическое изображение разыгрывающихся в моей голове процессов, сияющих движений приходящих с горизонта лучей, иногда очень медленных, иногда – когда они движутся с гигантского расстояния – невероятно быстрых, тогда у наблюдателя определенно рассеялись бы все сомнения на счет моей связи с Богом[58]58
  Ibid. S. 256.


[Закрыть].

Увы, фотография происходящих в голове процессов невозможна, даже если она уже пятьдесят лет как применяется в психиатрии. Медиум этот годится, увы, для регистрации внешних признаков, но никак не для свидетельства внутренних переживаний: для каталога поз, которые составляет Жан Мартен Шарко в парижском Сальпетриере, или для каталога преступных лиц, которым занимается Чезаре Ломброзо в психиатрической больнице в Турине. Фотографическая запись остается мечтой Даниэля Пауля. Не стала бы свидетельством и томография мозга. Система записи нервно-лучевой телекоммуникации этими техническими средствами не регистрируется. Увы, никак не запечатлеть поступающие по линиям лучевых передач сигналы, ни сверхскоростные, ни медленные.

Вопрос теле-, расстояния, дистанции, приближения и отдаления Бога, притяжения и отталкивания принципиален для Шребера. Иначе говоря, паранойяльный психоз предполагает в первую очередь именно реорганизацию пространства. Понятия близкий и далекий в этом пространстве никак не фиксируются, и потому особое значение играет телекоммуникация, связь на расстоянии, связь с удаленным. Связь с Богом, с Флексигом и другими действующими лицами системы Шребера – связь удаления-приближения.

Когда Бог отдаляется, Шребер страдает. Когда Бог приближается, Шребер страдает. Божественные чудеса опасны, сколь бы далеким ни было то расстояние, с которого они производятся. Машина влияния воздействует на мысли, на нервы, на тело с любой дистанции. Бог где-то далеко-далеко, и он прямо здесь. Из глубин души Даниэля Пауля Шребера вот-вот вырвется фраза Мейстера Экхарта: «Я молю Бога, чтобы он сделал меня свободным от Бога».

Судья Шребер не бредит. Он прекрасно понимает, что слово «бред» – психиатрическое наименование для его переживаний, для его откровений. И даже если книга Даниэля Пауля Шребера называется «Мемуары нервнобольного», он настаивает на том, что делится с человечеством не фантазиями, не безумными переживаниями больного, сумасшедшего, а плодами многолетних размышлений. Он уверен, что его книга должна не только принести пользу науке и способствовать постижению религиозных истин, но и внести вклад в отношения между двумя властными дискурсами, которым принадлежит субъект Шребер, судья Шребер, пациент Шребер, – юридическому и психиатрическому.

Даниэль Пауль пишет свою книгу в психиатрическом заточении, причем не только потому, что он находится в клинике Зонненштайн, но и потому, что Дрезденский суд наделил его статусом недееспособного. Недееспособный и есть психический больной, ведь «первым критерием безумия оказывается неспособность к труду»[59]59
  Фуко М. (1970). Безумие и общество // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Т. 1. М.: Праксис. C. 16.


[Закрыть]. Вопрос права, закона связывает два дискурса судьи Шребера, юридический и психиатрический, но также и – еще шире – научный и религиозный. Шребер понимает исключительность своего случая. Он завещает человечеству свое знание, в первую очередь знание тех религиозных истин, которые открылись ему куда в большей мере, чем ученым «за столетия научных исследований, проведенных с помощью всех возможных интеллектуальных ухищрений»[60]60
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 46.


[Закрыть]. В этой связи можно отметить тот парадокс, что Шребер занимается самоописанием, детально излагает картину своего так называемого безумия, а Лакан при этом называет его текст объективированным свидетельством. Вот эта, достаточно парадоксальная фраза:

В продолжительном рассказе Шребера о том, как пришел он к решению мучащей его проблемы, нет и следа личного опыта, в который сам субъект оказался бы вовлечен, – перед нами свидетельство, можно сказать, всецело объективированное[61]61
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 104.


[Закрыть].

Что говорит Лакан? А то, что в случае Шребера нет бессознательного субъекта, нет субъекта бессознательного. Свидетельство, конечно же, не объективно в научном смысле слова, не объективно, но объективировано. Даниэль Пауль Шребер – не столько расщепленный невротический субъект, сколько десубъективированный объект своих собственных переживаний.

Свидетельство предполагает внешнюю по отношению к происходящему позицию, и письмо Шребера позволяет ему её занять. В то же время именно эта внешняя позиция выписывает внутренние переживания. Письмо – синтом Мёбиуса.

Письмо Шребера обращено в будущее, и оно несет в себе требование признания. Книга делает переживания если и не объективным, то объективированным свидетельством подлинности переживаний. Другое дело, «что признание в символическом плане подменяется признанием в плане воображаемом, именно это и приводит зачастую довольно быстро к возникновению более или менее устойчивого, а то и вовсе постоянного, бреда»[62]62
  Там же. C. 25.


[Закрыть], бредовой системы. Улики воображаемого признания – титулы, звания, наследие. Всем этим Шребер по-настоящему одержим. Именно этими воображаемыми элементами стремится его психика найти место в распадающейся символической матрице, восстановить связь времен.

6. Истины Даниэля Пауля Шребера

Даниэль Пауль Шребер родился 25 июля 1842 года в Лейпциге. 10 ноября 1861 года в возрасте 53 лет умер его отец, Даниэль Готтлоб Мориц Шребер, человек, известный не только в Германии, но и по всей Европе, и о нем мы еще, конечно, поговорим. В семье Даниэля Готтлоба Морица Шребера было пятеро детей – два мальчика и три девочки. Старший брат Даниэля Пауля, Густав, вскоре после назначения в 1877 на пост судьи районного суда в Баутцене в возрасте 38 лет застрелился. Придет время и 9 ноября 1893 года Даниэль Пауль тоже попытается покончить с собой. Попытка завершится неудачей – жена успеет вытащить его из петли в годовщину смерти отца. Смерть как будто связывает между собой мужские фигуры.

Даниэль Пауль Шребер – доктор юридических наук, но он – не только знаток законов, юриспруденции; он разбирается в медицине, биологии, психиатрии; он знает греческий, обстоятельно рассуждает о науке, религии, культуре. С юных лет Даниэль Пауль был склонен к религиозным откровениям, но не к «нашей позитивной религии». Не в меньшей степени его интересовали естественные науки, теория эволюции и философия. До болезни он читал и перечитывал «Естественную историю миротворения» Эрнста Геккеля, «Первобытную историю человечества» Отто Каспари, «Эволюцию вселенной» Карла Дю-Преля, «Астрономию» Иоганна фон Медлера, «Начало и конец» Каруса Штерне, философские статьи Эдуарда фон Гартмана. Да, читал это все Шребер до того, как попал в клинику, но ему хорошо известно, что «знания и способности не потерять ни при каких обстоятельствах»[63]63
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 133. Вольфганг Хаген, глядя на круг чтения Даниэля Пауля Шребера, говорит, что тот был прекрасно знаком с «эпистемологическим напряжением натурфилософии девятнадцатого века. Это напряжение, конкретно говоря, с которым должны справиться как с феноменом электричества» (Hagen W. Warum sagen Sie’s nicht (laut)? S. 356). В случае Шребера более чем уместно говорить о схождении электрического напряжения, напряжения нервного и напряжения эпистемологического.


[Закрыть]. Не потерять ему и страсть к познанию[64]64
  Эрик Сантнер отмечает «поразительное сходство между анализом Фуко воли к знанию и риторикой бреда Шребера… язык Фуко иногда совершенно шреберианский» (Santner E. My own Private Germany. Daniel Paul Schreber’s Secret History of Modernity. P. 173). Напомним, что «Воля к знанию» (1976) – первый том «Истории сексуальности» Мишеля Фуко.


[Закрыть], которая движет его завещанием, его письмом.

В 1899 году директор клиники Зонненштайн, пациентом которой был Даниэль Пауль, доктор Гвидо Вебер выдает медицинское заключение, согласно которому Шребер судит здраво, выказывает обширные познания, логично излагает свои соображения, живо интересуется политикой, наукой, искусством; проблема лишь в том, что его умом владеют выстроенные в виде завершенной системы, более или менее неизменные «патологические» мысли. Впрочем, и это не является неразрешимой проблемой, поскольку его бредовая система существует как бы изолированно и не мешает ему жить так называемой нормальной жизнью.

Фрейд со всей серьезностью заявляет, что доктор Шребер мог бы стать профессором психиатрии и директором психиатрической больницы. В общем, Даниэль Пауль вполне мог бы занять, например, место профессора Пауля Эмиля Флексига. Шребер чудесным образом знает его язык, он изучал труды Эмиля Крепелина, который, кстати, несколько месяцев 1882 года проработал в Лейпцигской психиатрической больнице под началом Пауля Эмиля Флексига, так почему бы ему не поменяться местами с психиатром?![65]65
  В шестой главе Шребер пишет о том, что он изучал «Учебник психиатрии» Крепелина как раз тогда, когда писал свои «Мемуары». С одними положениями психиатра, кстати, одного из самых яростных сторонников органицизма, Шребер согласен, а с другими – нет. Так, он согласен с тем, что каналы сверхъестественной коммуникации, übernatürliche Verkehr, открываются у человека в состоянии нервного перенапряжения. Однако Шребер считает, что позитивистская «наука допускает ошибку, когда все феномены, которым не достает объективной реальности, называет „обманом чувств“ и бросает в общий чулан для несуществующих вещей» (Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 58–59). Шребер предельно логичен: всё, что не умещается в позитивистские классификации, всё, что не укладывается в таблицы позитивной науки, оказывается отброшенным как обман и несуществующее. К тому же здесь мы сталкиваемся с тем случаем, когда пациент психиатрической больницы анализирует текст психиатра и сверяет его со своими переживаниями. Понятно, Шребер говорит о заблуждениях Крепелина насчет того, что пациенты не способны соотносить свои переживания с ранее приобретенным опытом, что они одержимы ложными представлениями, что они не могут критически оценивать содержания своего сознания с помощью умозаключений и дедукции. К тому же Крепелин, на взгляд Шребера, сам одержим рационалистическими представлениями эпохи просвещения xviii века.


[Закрыть] К тому же Шребер не просто описывает свое состояние в рамках психиатрического дискурса, но по сути дела выписывает вполне психоаналитическую теорию паранойи.

Шребер учит Фрейда. Шребер учит Лакана. Вполне возможно, что «Мемуары нервнобольного» послужили науке и религии, согласно завещанию автора, но уж точно они продолжают и по сей день работать на психоанализ. «Психоаналитические заметки об одном автобиографическом описании случая паранойи» Зигмунда Фрейда стали образцом психоаналитического исследования психозов. Жак Лакан уже в своей докторской диссертации «О параноидальном психозе в его отношении к личности» (1932), а также на семинарах по психозам и в статьях 1950-х годов обращается именно к этой работе Фрейда, называя ее «основой для структурного анализа»[66]66
  Лакан Ж. (1958). О вопросе, предваряющем… С. 93.


[Закрыть]. В «Римской речи» он подчеркивает, что «для дешифровки целой области языка бессознательного в паранойяльном бреде он [Фрейд] воспользовался лишь одним ключом – текстом Шребера»[67]67
  Лакан Ж. (1953). Функция и поле речи и языка в психоанализе / Пер. А. К. Черноглазова. М.: Гнозис, 1995. C. 14. В третьем семинаре Лакан сравнивает работу Фрейда по расшифровке текста Шребера с Шампольоном. Именно лингвистический подход «помог ему чудесным образом распознать в небесных птицах девушек – сенсационная гипотеза, позволившая реконструировать всю цепочку текста, и не только понять означающий материал, но и восстановить сам язык, тот пресловутый базовый язык, о котором говорит нам Шребер» (Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. С. 19). О том, что в своем анализе он опирается исключительно на текст Шребера, пишет и Фрейд: «в данной статье не используются никакие другие сведения, кроме тех, что вытекают из самого текста „Мемуаров“» (Фрейд З. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoids) // Фрейд З. Навязчивость, паранойя и перверсия / Пер. А. М. Боковикова. М.: Фирма стд, 2006. С. 171).


[Закрыть], текстом, который он и обильно цитирует, и анализирует. Фрейд занят психоанализом, переводом. Он «переводит с иностранного языка, более того – восстанавливает этот язык путем монтажа»[68]68
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 20.


[Закрыть]. Означает ли это, что Шребер знает язык, на котором говорит? Нет. Как утверждает Лакан, «психотик не знает языка, на котором говорит»[69]69
  Там же. C. 20.


[Закрыть].

Именно в тексте, в процессе письма, написания «Мемуаров» конституируется истина. Не только Фрейд и Лакан теоретики психоза, но в первую очередь это Даниэль Пауль Шребер. Текст Шребера – захватывающее чтение, на основе которого «можно составить полное описание паранойи, а также дать ценное истолкование механизму психозов»[70]70
  Лакан Ж. Семинары. Книга i. Работы Фрейда по технике психоанализа / Пер. А. Черноглазова. М.: Гнозис/Логос, 1998. C. 215.


[Закрыть]. Фрейд и Лакан призывают: читайте Шребера, читайте «Мемуары нервнобольного»! В этом тексте заключена истина Шребера. И не только его. На этом он сам настаивает в открытом письме Флексигу.

Цель «Мемуаров» – «познание истины в высшей степени важной области – религиозной»[71]71
  Schreber D. P. Offener Brief an Herrn Geh. Rath Prof. Dr. Flechsig. S. vii.


[Закрыть]. Сам Даниэль Пауль Шребер более чем подходит на роль носителя истин. Без ложной скромности он говорит о двух своих качествах – «непоколебимом правдолюбии и необычайно острой наблюдательности»[72]72
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 180.


[Закрыть].

Истиной Шребера Фрейд обосновывает во введении в свой анализ «Мемуаров нервнобольного» законность и необходимость психоаналитического исследования текста паранойи, в котором конституируются тайны бессознательного. Фрейд, по словам Лакана, «не встречал ничего, что так напоминало бы его собственную теорию либидо с ее разгрузками, реакциями сепарации и отдаленными влияниями, как шреберовская теория божественных лучей»[73]73
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 41.


[Закрыть]. Теории Фрейда и Шребера близки, и это – еще один аргумент в пользу легитимности психоанализа текста «Мемуаров».

Лакан в свою очередь подходит к тексту Шребера, отталкиваясь от вопроса о месте и роли бессознательного при паранойяльном психозе. Отправным пунктом становится мысль о том, что бессознательное представлено в психозе, но не функционирует. Нефункционирующее бессознательное не скрывает истину. Оно «налицо, но что-то не клеится»[74]74
  Лакан Ж. Семинары. Книга iii. Психозы. C. 192.


[Закрыть]. Такова черта параноика: он готов денонсировать тайный сговор и обнародовать секретные мысли, если не сказать, секрет самих мыслей. Таков парадокс: слом машины бессознательного ведет к тому, что бессознательное выдает мысли на полную катушку. Шребер бредит, но в бреду его заключена истина: «В самом тексте бреда мы обнаруживаем истину, которая не скрыта, как у невротика, а выступает явно, едва ли не в теоретическом облачении»[75]75
  Там же. С. 41.


[Закрыть]. В случае Шребера речь точно идет о теоретическим облачении. Его истины облачены в теории в духе научного спиритизма, сплетенного из самых разных нитей.

Бессознательная машина мыслей Шребера представляет истину тех дискурсивных нитей, которые структурировали его в качестве субъекта. В частности, Шребер представлен истиной юридического и психиатрического дискурсов. Их истина во властных теоретических потоках, пронизывающих субъекта Шребера, судью и пациента. Бессознательная машина письма прошла испытания судебной медициной. У Шребера закаленная, испытанная душа. Впрочем, все не так просто. Шребер как раз борется с новопреставленными проверенными душами, испытанными душами, “geprüfte Seele”. Душа Шребера способна видеть то, что не дано видеть обычному человеку. Он – духовидец, у него есть духовный глаз, geistigen Auge:

На языке душ, in der Sprache der Seelen, я звался «духовидцем», то есть человеком, который видит духов, общается с духами, отошедшими душами. Так, душа Флексига обычно обращалась ко мне как к «величайшему из духовидцев всех времен»… На самом деле, с тех пор как стоит мир, едва ли был случай, подобный моему, когда человек вошел бы в постоянные отношения не просто с отдельными отошедшими душами, но со всей совокупностью душ и с самим всемогуществом Бога[76]76
  Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. S. 57. Стоит упомянуть роман Фридриха Шиллера о призраках «Духовидец» (Der Geisterseher), который классик немецкой литературы писал с 1787 по 1789 год, публиковал в своем журнале «Талия», но так и не закончил.


[Закрыть].

Шребер на постоянной связи с всемогущим Богом, со всеми душами, со всей совокупностью душ. Чем не телетехнологическая Сингулярность?! Даниэль Пауль видит еще и изнанку обыденной жизни. Ему дана исключительная способность. Перед ним раскрылись истины, приоткрывающие завесу над тайнами жизни и смерти. Всемогущество передалось от Бога Шреберу. Теперь уже он в центре тео-теле-коммуникационной Сингулярности. Истина параной – истина теле-технологии передачи (избытка) власти.

При таком положении истины, нет ничего удивительного и в том, что и психоанализ смещает свой интерес от истины истерии к истине паранойи. Хотя бы потому, скажем еще раз, что параноик не скрывает то, что скрывает невротик. Словами Фрейда:

Психоаналитическое исследование паранойи было бы вообще невозможно, если бы сами пациенты не обладали одной особенностью выдавать – правда, в искаженной форме – именно то, что другие невротики скрывают как тайну[77]77
  Фрейд З. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoids). С. 139. Нас не должно удивлять словосочетание «другие невротики». Фрейд то и дело деконструирует нозологию, зачастую говоря о человеческом существе как о невротике как таковом или производя различение между неврозами переноса и нарциссическими неврозами. Именно эта особенность выдавать тайны и позволяет Фрейду прийти к выводу, что параноики «все равно говорят только то, что им хочется» и «письменный отчет или опубликованная история болезни могут заменить личное знакомство с больным» (там же).


[Закрыть].

У Шребера что на уме, то и на языке, не то, что у других невротиков. Почему так происходит? Истина паранойи заключается в представлении о том, как структурируются представления самого субъекта. Истина – в той диспозиции, которую обретает субъект в том или ином дискурсе. Паранойяльное знание несет в себе истину иллюзорности, сконструированности собственного я, но без этой конструкции не понять тайну его возникновения, рождения я, рождения я совместно с другим и основания социальности. Паранойя несет знание о будущем, и не просто несет, а его осуществляет: «Любая истинная паранойя имеет структуру реализующего себя пророчества»[78]78
  Долар М. О скупости и связанных с ней вещах. спб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021. С. 37.


[Закрыть].

7. Вопрос ребром: кто легитимирует душевное расстройство другого?

Система записи 1900. В начале 1900 года Даниэль Пауль Шребер, находясь, как он сам подчеркивает, «в полной изоляции от внешнего мира», пишет статью, в заглавие которой он выносит принципиальный вопрос «При каких условиях человека можно счесть душевно больным и поместить в психиатрическую больницу против его воли?»

Этот вопрос сводит два дискурса, юридический и психиатрический; и Шребер начинает свою статью со слов об отсутствии точных указаний на сей счет в законодательстве. При этом он понимает, что прямая обязанность государства заключается в том, чтобы оградить нормальных граждан от опасных психических больных. Однако сам он не представляет для общества никакой опасности. Ни для общества, ни для себя. Он обедает за семейным столом директора психиатрической клиники Зонненштайн Гвидо Вебера, совершает прогулки в город, навещает жену в Дрездене, заходит в магазины, бывает в церкви, посещает театры, иногда обедает в ресторанах, ходит на концерты, порой без сопровождения санитаров, и во всех этих ситуациях ни один человек не замечает у него ни малейшего признака безумия. Впервые оказавшись за обеденным столом директора клиники, а случилось это на Пасху 1900 года, Шребер, наконец-то, почувствовал себя на своем месте – среди умных и образованных людей, и у него вновь возник вопрос, что он делает среди безумных и необразованных, пациентов и санитаров. Так, Шребер подчеркивает то, что будет хорошо известно через шестьдесят лет антипсихиатрам и антиантипсихиатрам в лице Феликса Гваттари и Жана Ури: прежде чем лечить больных, нужно лечить больницу; если что-то и может исцелить параноиков и шизофреников, так коллектив.

Паранойя тем и отличается, пишет в своем экспертном заключении доктор Гвидо Вебер, что она может оставаться скрытой от глаз людей. Окружающие могут даже не догадываться о том, что делается в голове человека. Да, машина влияния параноика, его бред преследования и величия могут всю жизнь оставаться незаметными, притом что его бредовая система «в действительности является фундаментом всей его духовной жизни»[79]79
  Weber G. Gutachten des Geh. Rath Dr. Weber vom 5 April 1902 // Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. Berlin: Kulturverlag Kadmos, 2003. S. 315.


[Закрыть]. Фундамент остается в тени. Параноик, как отмечает Гвидо Вебер, вполне может считаться нормальным гражданином, он может очень даже хорошо выполнять свои профессиональные обязанности и способен добиться больших успехов в науке. У параноика может быть все в полном порядке с логикой. Доктор Вебер приводит в пример одного своего пациента, который сказал: «Если то, что я воспринимаю, ошибочно, тогда я должен сомневаться во всем, что вы мне говорите, в том числе сомневаться в том, что я вас вижу»[80]80
  Ibid. S. 316.


[Закрыть]. Бред Шребера не затрагивает ни его интеллектуальных способностей, ни его возможностей работать судьей.

Доктор Вебер в самом начале своего написанного для суда экспертного заключения характеризует свои отношения с доктором Шребером как дружеские. С осени 1901 года Даниэлю Паулю позволено выходить в город, правда, в сопровождении санитара, однако с 1902 года он получает полную свободу передвижения без сопровождения. Он ежедневно навещает сестру и мать в городке Велен, нередко свою жену в Дрездене, совершает экскурсии по окрестным городам на пароходе и поезде, однажды отправляется один на целую неделю в Лейпциг.

Статью «При каких условиях человека можно счесть душевно больным и поместить в психиатрическую больницу против его воли?» Даниэль Пауль Шребер отправил в юридический журнал, издатели которого публиковать её отказались, сославшись на нехватку места. Судья Шребер понимает, что всё это – лишь отговорки. Он также понимает, что если что-то и может свидетельствовать о его так называемом безумии, так это сцены, в которых он стоит перед зеркалом полуобнаженным в женских украшениях и внимательно себя разглядывает. Однако это случается исключительно тогда, когда он остается один. Эти сцены можно увидеть только в замочную скважину.

Судья Шребер ведет борьбу за свое завещание, за письмо, отправляемое будущему человечеству. Он одержим публикацией «Мемуаров». Изо всех сил борется он за снятие с него установленной решением Дрезденского районного суда от 13 марта 1900 года опеки, и дело не только в том, что он не маленький ребенок, которому она требуется. Главная причина кампании Шребера другая: если опеки не будет, он сможет опубликовать «Мемуары».

Решением Верховного суда Саксонии от 14 июля 1902 года опека была снята. Основание: Даниэль Пауль Шребер вполне может вести свои дела, в том числе и финансовые, сам. Для судебных инстанций это самое главное. Они приходят к выводу, что безумие затрагивает одну единственную область его души – религию. О том, что Шребер не просто способен вести юридические дела, а ведет их с блеском, свидетельствует то, как он защищал себя после того, как ему была назначена опека. Верховный суд восхищен, как судья Шребер разобрался с медицинским заключением и словами прокурора. Ни один юрист не смог бы справиться с этим делом лучше. Судья Шребер – лучший в мире адвокат судьи Шребера. Знаком Шребер, о чем сообщает Верховный суд, и с издательскими делами, так как однажды он удивительным образом сумел спасти книгу своего отца «Врачебно-комнатная гимнастика» после того, как ее издатель обанкротился.

Шребер выиграл дело. Опека снята. Им восхищается Верховный суд. Им восхищается доктор Гвидо Вебер. Через несколько лет им будет восхищаться Зигмунд Фрейд: «Проницательность и безупречность логики, несмотря на признание его параноиком, привели все же к победе»[81]81
  Фрейд З. Психоаналитические заметки об одном автобиографически описанном случае паранойи (dementia paranoids). С. 144–145.


[Закрыть].

Итак, мечта судьи Даниэля Пауля Шребера осуществилась. Через год после снятия опеки «Мемуары нервнобольного» вышли в свет, несмотря на то что и Верховный суд Дрездена, и дружески настроенный в отношении Шребера директор клиники Зонненштайн, доктор Гвидо Вебер, особым пунктом отметили категорическую недопустимость публикации. Доктор Вебер признает в своем экспертном заключении, что «Мемуары» Шребера – очень интересное представление сложной бредовой системы, но считает, что публикация, по меньшей мере в том виде, в каком её задумал автор, без сокращений просто недопустима, поскольку нанесет в первую очередь непоправимый ущерб самому Даниэлю Паулю.

Книга Даниэля Пауля Шребера «Мемуары нервнобольного» вышла в свет в Лейпцигском издательстве Освальда Мутце. Издательство это специализировалось на спиритуалистической литературе, оно – «самый привилегированный, самый ангажированный пункт и оплот так называемого научного спиритизма в Германии»[82]82
  Hagen W. Warum sagen Sie’s nicht (laut)? S. 356. Спиритизм этот получил название «научного», «потому что он тематизировал эпистемологическое напряжение» (ibid., S. 357).


[Закрыть]. По мысли Вольфганга Хагена, Даниэль Пауль Шребер возвращает издательству тот самый дух «научного спиритизма», который он в этом издательстве почерпнул, читая изданные в нем книги. Дух Шребера – дух «научного спиритизма». Дискурс судьи Шребера сочетает религиозные откровения и научные теории. Он предписывает то, что будет очевидно через сто лет: сциентизму отнюдь не чужд оккультизм, и эпоха технонауки будет эпохой обскурантизма, предельно рациональный рационализм будет повсеместно источать призраки нового научного спиритизма, технонаучного спиритизма с убитой душой.

Даниэль Пауль Шребер настаивает на своем желании опубликовать «Мемуары», он настаивает на истине своего желания, невзирая ни на что. Это признают и члены Верховного суда в своем решении по делу Шребера:

то, что он настаивает на публикации, не доказывает нехватку у него способности предвидеть последствия своих действий, а служит примером силы его веры в истину откровений, которые были дарованы ему Богом[83]83
  Urtheil des Koniglichen Oberlandesgerichts Dresden vom 14. July 1902 // Schreber D. P. Denkwürdigkeiten eines Nervenkranken. Berlin: Kulturverlag Kadmos, 2003. S. 342.


[Закрыть].

Даниэль Пауль изо всех сил отстаивает свое желание. Фридрих Киттлер подчеркивает, что «Шребер героически продолжал писать свои мемуары даже тогда, когда Бог-невролог постарался уничтожить все его мысли; даже тогда, когда эксперименты или „чудеса“ Флексига „вытянули“ из его головы „все“ нервы»[84]84
  Kittler F. Flechsig, Schreber, Freud... P. 68.


[Закрыть], он продолжал настаивать на своем, на своих откровениях, на своей истине, на истине своего письма, перед которым бессильны даже божественные чудеса. Шребер отправил свое письмо, отправил по назначению. Вопрос в том, получили мы его или нет.