Текст книги "Окруженец"

Я легонько потрепал Ивана по плечу. Он моментально открыл глаза, уставился на меня и одним рывком уселся на пятую точку. Я насмешливо смотрел на него, а он молчал, опустив взгляд в землю. Так мы сидели довольно долго, и я не выдержал. Жалко мне его стало, вижу, как мучается парень:

– Да ладно, Вань! Успокойся, все нормально.

– Где же нормально, Вить! Мне даже стыдно смотреть тебе в глаза. Надо же так облажаться. Даже не пойму, как это случилось, раз и все!

– Ничего, капитан. Все обошлось на этот раз, но в будущем постарайся держать себя в руках. Иначе этот следующий раз может оказаться последним в нашей с тобой жизни.

Я нахмурился, а потом неожиданно рассмеялся. Капитан тоже не выдержал и улыбнулся:

– Так точно, товарищ лейтенант! Будет исполнено!

Напряжение между нами сошло на нет, и это очень хорошо. Потому что в нашем положении любая размолвка может оказаться роковой для обоих, и вести себя нужно честно и открыто в любой ситуации.

– Давай, Ваня, еще пожуем немного, да двинем вперед. Уйдем подольше, а завтра будем отдыхать, тебе это нужно сейчас больше всего. Да и мне тоже.

Так мы и сделали. А потом собрались и пошли дальше. Сначала, после отдыха, идти было довольно легко, и мы быстро перебирались от одного островка к другому. Но, все равно, ближе к вечеру усталость стала брать свое. И я решил не доводить дело до крайности и остановиться на первом же островке. Что мы, благополучно, и сделали. Выбравшись на сухое место, мы развели костер, попили кипяченой болотной водицы и плотно поужинали. Нужно было отдыхать, и капитан предложил:

– Вить, ты ложись спать, а я буду сидеть, а то днем как-то нехорошо получилось!

– Да нет, Ваня. Спать будем оба! Сейчас сюда никто не сунется, ночь на дворе. Так что, об этом нечего беспокоиться, все будет нормально, и отдохнем прилично.

Капитан возражать не стал, и мы завалились дрыхнуть. Но я долго не мог уснуть, этот день оказался тяжелей предыдущих. Но потом напряжение и усталость одолели меня, и я заснул.

42

Меня разбудил капитан, который громко ломал сухие сучья для костра. Выглядел он уже гораздо лучше, чем вчера. Даже плечи у него казались шире, расправились, что ли? Вчера он был каким-то сгорбленным, даже можно сказать, скомканным, а сегодня совсем другое дело. Я продолжал незаметно наблюдать за ним, как он хлопотал по «хозяйству» – раскочегарил костер, принес воды, открыл банку с тушенкой. В общем, все путем!

А потом началось нечто неожиданное, Ванька встал в боксерскую стойку и стал отрабатывать удары по воздуху. Так называемый «бой с тенью». Я немного разбирался в этом, хотя в училище мы занимались совсем другим видом, боевым самбо. А капитан делал все четко и грамотно, поэтому я решил, что боксер он классный. Ну, что же, проверим! Я внезапно вскочил и встал перед Ванькой в стойку. Он сначала немного опешил от неожиданности, но тут же выставил защиту. Я подмигнул и поманил его пальцем, капитан сделал выпад и нацелил мне левой в голову. Но я легко блокировал его руку, простейшей подсечкой уложил на землю и там зафиксировал, не давая ему возможности даже шевельнуться. Да, слабоват он еще против меня, ни реакции у него, ни сил. Но это на данный момент, а что будет дальше – неизвестно. Я помог ему подняться, отряхнул от хвои и пожал руку:

– Доброе утро, капитан!

И широко улыбнулся, а Ванька тоже не остался в долгу:

– Конечно, доброе, лейтенант! Самое доброе за последние три недели.

– Почему именно три недели?

– Потому что я их в плену просидел.

Он скрежетнул зубами и сплюнул на землю.

– Ладно, капитан, успокойся! Давай поедим, а потом расскажешь про себя. Лады?

Ванька неожиданно улыбнулся:

– Есть, лейтенант!

Мы позавтракали, и капитан первым начал свой рассказ:

– Это был мой первый и последний бой. Я служил в отдельной танковой бригаде, командиром роты. Бригада наша состояла из легких танков Т-28, лишь у комбрига был в подчинении взвод «тридцатьчетверок», три штуки. В общем, происходило что-то непонятное и страшное.

– А что случилось-то?

– После начала войны нами никто не интересовался. Мы так и стояли на своем месте, без всякого движения. Такое было ощущение, что про нас попросту забыли. Паники-то у нас не было никакой, но беспокойство присутствовало. Во всяком случае, у меня. Телефонной связи не было, посылали нарочных в дивизию, но все без толку. Диверсанты фашистские сработали хорошо. А у нас по одному боекомплекту на танк, и по одной заправке горючего. Командир послал в дивизию даже танк из моей роты, но все оставалось по-прежнему, бригада была без связи. Мы, как бы, выпали из жизни, нас даже не бомбили почему-то, хотя бомбардировщики регулярно летали над нашими головами. Но вот, в один из дней, примчался наш разведчик на мотоцикле и сообщил, что на нас движется большое количество немецких танков. Его товарищи сожгли один из них, но сами погибли под гусеницами. И, действительно, вдалеке уже слышался гул многочисленных моторов. Все сало ясно, война докатилась и до нас. И нам, а не кому-нибудь другому, нужно останавливать врага, во что бы то ни стало. Поэтому командир построил экипажи и приказал готовиться к бою. Все понимали, что бой этот будет неравным, наши легкие танки особой опасности для вражеских средних танков Т-3 и Т-4 не представляли. Нашими пушчонками их лобовую броню не взять, но если бить в бок, то можно с ними справиться, тем более, что и скорость больше, и маневренность лучше, чем у немцев. Так что, пройти через нас, как на параде, у них не получится. Комбриг у нас опытный был, еще на Халхин-Голе мял японцев танками. Поэтому он выстроил танки бригады таким образом, что все «тридцатьчетверки» оказались на одном фланге, на левом. А остальные машины разбил на два эшелона. Моя рота оказалась во втором. Вскоре вдали показались немецкие танки, это было завораживающее зрелище, они шли ровными рядами, действительно, как на параде. Но страх у меня, почему-то, отсутствовал, был только легкий мандраж и желание вступить в бой.

Капитан внезапно замолчал и стал неподвижно смотреть на затухающий костер. Я не стал торопить его, времени у нас было предостаточно. А капитан вновь переживал начало своего первого в жизни боя. Молчал он долго, минут десять, а потом продолжил хриплым голосом:

– Немцев надо было подпустить, как можно ближе, потому что на дальней дистанции наши снаряды не причинили бы им вообще никакого вреда. Но вот время пришло, взлетела красная ракета, и первый эшелон наших танков ринулся на врага. А мы вместе с «тридцатьчетверками» оставались на месте до приказа комбрига.

Вдруг капитан закрыл лицо ладонями и начал раскачиваться, как маятник:

– Господи, они горели, как свечки!

Он снова замолчал, продолжая раскачиваться, а я не знал, что мне делать и молча смотрел на него. Я хорошо понимал капитана Борисенко, на его глазах погибали товарищи, а он ничем не мог им помочь. Приказ есть приказ, и ему приходилось оставаться на месте. Через некоторое время Иван успокоился и продолжил:

– Да, они горели, еще даже не встретившись с врагом лицом к лицу. Но погибли не все. Нескольким машинам все же удалось вклиниться в немецкий строй. Вот здесь началось что-то невообразимое. Я увидел, как два наших горящих танка пошли на таран, а остальные стали крутиться среди немцев, поджигая их танки. Немцы были неуклюжи и неповоротливы, боялись поразить своих, а наши плясали между ними, исполняя танец смерти!

Капитан снова надолго замолчал, но вел себя достаточно спокойно, а потом стал рассказывать дальше:

– Но вот пришла и наша очередь, по приказу комбрига мы рванули вперед. Замысел командира удался на славу. «Тридцатьчетверки» на своем фланге разметали немцев буквально, как котят, и зашли к ним в тыл. Мы же двинулись в лобовую. У меня был отличный механик-водитель, он виртуозно владел танком. Поэтому мне и удалось подбить немца. Между нашими машинами связи не было, поэтому я плохо представлял себе, что творится на поле боя. Хотя, какая там связь! Там был только грохот, скрежет, лязг и еще какие-то непонятные звуки, что даже в шлеме было невыносимо больно ушам. Но все же мне удалось заметить кое-что через триплекс. Горел один Т-34, а вокруг него чадили пять или шесть немцев. На другом от меня фланге бой тоже еще продолжался. И вот в это время налетели пикировщики, и началась бомбежка. Немцы, видимо, отвели свои уцелевшие танки и вызвали авиацию. Наверное, крепко мы их потрепали, что даже со своими хвалеными танками они не смогли с нами справиться.

Капитан снова помолчал и добавил:

– С одной бригадой легких танков.

Потом продолжил:

– Взрывом бомбы у нас разбило гусеницу, и осколком был убит механик-водитель. Я, все-таки, сумел вытащить контуженого наводчика из танка и положить на землю. Потом осмотрелся, но ничего не увидел, только гарь, дым, и вой самолетов и бомб. Я попытался оттащить наводчика подольше от танка, но раздался взрыв, и наступила темнота. Очнулся уже в каком-то сарае, среди таких же, как и я. Нас было там человек тридцать, много раненых.

Потом тихо добавил:

– Подожди немного. Не могу больше.

Он поднялся и куда-то ушел. Да, досталось капитану, побывал всего в одном бою, но зато в каком! Вся «моя» война не идет ни в какое сравнение с этим танковым побоищем! Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

Капитан вернулся примерно через полчаса и принес в снятой гимнастерке грибы. Выглядел он уже лучше, наверное, горестные воспоминания немного отступили от него. Возможно, что и так, но вытравить это из памяти не удастся никогда. Эти воспоминания будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, особенно по ночам. Но сейчас капитан выглядел довольно бодрыми даже весело произнес:

– Вот – обед насобирал!

Я старался поддержать его и тоже, бодренько так, сказал:

– Молодец, товарищ капитан! Благодарю за службу!

– Рад стараться, товарищ лейтенант!

И мы принялись за дело, вычистили грибы и поставили вариться, тем более время подошло, как раз, к обеду. А капитан, тем временем, продолжил свой рассказ:

– Продержали нас там, около недели, а потом перевели в другое место. Это был просто открытый участок, огороженный колючей проволокой. По углам стояли вышки с пулеметчиками. В общем, мрак какой-то, кормили отбросами, воду давали один раз в два дня, изводили, как могли. Временами людей забирали, приводили других. А ранеными никто не смотрел, они умирали там же, и, бывало, лежали по несколько дней.

– Ну и сволота!

Капитан горько усмехнулся:

– Да уж! Там я и встретил своего однополчанина, младшего сержанта Тимофеева Юрку. Он был писарем в штабе бригады. Когда появились немецкие танки, то комбриг приказал отходить всему комендантскому взводу. У них в распоряжении было две полуторки. А командиром остался начальник штаба, комбриг и комиссар ушли на «тридцатьчетверках». И, когда танки пошли умирать, то все, кто мог, заняли оборону. Отделения разведки и саперов, повара, связисты, писаря, санитары. Вот этот младший сержант и рассказал мне, что самой картины боя они не видели, на его месте висело огромное черное облако, были видны только вспышки выстрелов. Но и после налета пикировщиков бой еще продолжался, но сместился левее, в сторону лесного массива. А потом все заглохло.

– А сами как же?

– Часа через два на них пошли танки с пехотой. Что против них моли сделать солдаты с винтовками? Но они не оставили позиций и вступили в бой. Он продолжался недолго, но Юрка успел заметить три горящих танка. А потом был ранен в голову и потерял сознание.

Капитан снова замолчал, и было видно, как тяжелы ему эти воспоминания:

– А через два дня младший сержант Тимофеев Юрий умер от ран. Я подтащил его тело к воротам лагеря и отдал немцам. Возле ворот стояло несколько наших женщин, они о чем-то долго упрашивали немецкого офицера. Тот сначала не соглашался, но потом разрешил забрать тело сержанта. Хоть его похоронят по-человечески.

Он сдернул с головы пилотку и стал вертеть ее в руках, о чем-то думая. Потом через силу произнес:

– Это его пилотка, Юркина.

Он тяжко вздохнул и продолжил:

– Так вот и проходил день за днем. Знакомых я больше не встречал, честно сказать, не очень-то этого и хотелось. Просто стыдно было за свое положение. А вчера утром подъехал грузовик, отобрали нас, первых попавшихся, и повезли неизвестно куда. Я даже не был с ними знаком, да и не к чему это было. Мы думали, что нас везли убивать, но, благодаря тебе, все оказалось по-другому. Но только для меня одного. Вот и все, остальное ты знаешь.

Тем временем грибы наши сварились, а для чая мы насобирали листья черники. В общем, пообедали хорошо. Потом Ванька предложил мне поведать о себе:

– Давай теперь ты, Вить! Твоя очередь, а то замучил я тебя своими баснями.

Я согласно кивнул головой и стал рассказывать свою историю. Местами капитан то удивленно таращил глаза, то недоверчиво качал головой. В общем, и мое повествование заняло довольно много времени.

Потом мы отдохнули по очереди. На этот раз Ванька не подвел, откараулил свою вахту надежно. А затем был вечер, ужин и глубокий, здоровый сон.

43

Утром я проснулся первым. Запалил костер и поставил воду кипятиться. Вскоре проснулся и капитан, мы немного размяли затекшие мышцы, потом попили чаю и стали собираться в дорогу. Судя по карте, по болоту нам нужно пройти еще километров двадцать. Но нас это нисколько не смущало, чувствовали мы себя довольно прилично. В общем, были готовы к труду и обороне. А также к бегу на длинные дистанции. И вот снова мы начали переходы от островка к островку, это было нам на руку. Потому что можно отдохнуть на сухом месте и вытянуть уставшие ноги. Шли мы не очень быстро, почти не разговаривали, каждый думал о своем. Болото стало меняться, появилось больше воды, но идти еще можно без опаски. К вечеру мы выбрались на сухое место и, после скромного ужина, у нас состоялся такой разговор. Капитан спросил:

– Вить, как ты думаешь, воюют наши еще?

Я внимательно посмотрел на него:

– Что это у тебя за мысли такие появились, капитан, а? Куда они денутся? Конечно, воюют!

– Да ты не думай ничего такого. Просто странно все это. Бегом, что ли, наши бегут? Ведь не слышно ничего, все глухо!

Я улыбнулся:

– Хочешь сказать, глухо, как в танке?

Капитан недовольно нахмурился, а я примирительно сказал:

– Ладно, не обижайся, Ваня! Ты духом-то не падай. Скоро мы все услышим – и пушки, и пулеметы, и танки. И мат наш родной, трехэтажный, когда попрут их отсюда!

Я чувствовал, что на душе у капитана очень тяжело, и настроение ему надо поднимать любой ценой:

– Слушай, Вань, ты боксом давно занимаешься?

– Да в школе еще начинал, уже лет десять, наверное. А почему ты спрашиваешь?

Я хитро подмигнул ему:

– А были случаи, когда в начале боя тебя били, но потом ты выигрывал этот бой?

– Конечно, были! И не раз!

– Вот ты и представь себе, что сейчас такой же самый случай. Вначале очень плохо, проигрываем вчистую, но в третьем раунде немец будет нокаутирован безвозвратно. Усек?

Он кивнул:

– Ну, ты даешь, Витька! Расписал все, как по нотам, и снова жить захотелось!

– А ты что думал? С таким настроением, которое у тебя было, надо только заворачиваться в простыню и идти своим ходом на кладбище.

Здесь капитан уже не выдержал и засмеялся:

– Здорово, да у тебя дар какой-то, Витька!

– Конечно, конечно. Можно еще и монгольское иго вспомнить, и Наполеона того же. Все лезли – и поляки, и немцы, и шведы. В общем, шелупонь всякая, а что в итоге получилось? Вот именно! Все, спим.

Под утро пошел дождь и, волей-неволей, пришлось просыпаться. Хотя еловые ветви нас пока еще защищали от дождя, но вода уже начала просачиваться, и лежать стало неприятно. Пришлось подниматься и разжигать костер, хотя было еще темно. На рассвете дождь уже шел плотной стеной, идти совсем не хотелось, и мы решили подождать. Часа через полтора ливень внезапно закончился, как будто на небе кран завернули. Тучи разбежались, и выглянуло солнце. Мы вышли на открытое место, подсушились и двинулись в путь.

Но пересечь это болото целиком нам было не суждено. Часа через два идти вперед вообще стало невозможно, после дождя поднялась вода и, с каждым шагом, заливалась за голенища сапог. Да и ног уже было не вытянуть, так можно и босиком остаться. Поэтому пришлось остановиться и вернуться назад, туда, где было суше, и идти легче.

Я достал карту и мы стали советоваться. Оказалось, что ближе всего мы находимся к северному краю болота. Туда и решили двигать, потому что на восток нам все равно не пройти, ни каким макаром.

Шли долго и оказались на месте только под вечер. Но на берег соваться не стали, а остановились примерно в полкилометра, здесь и решили заночевать. Ночь прошла спокойно, и с рассветом мы двинулись дальше, по самому краю болота. А через некоторое время случилось то, что явилось для нас полной неожиданностью. Мы услышали звуки боя! В том, что бой настоящий, мы нисколько не сомневались, временами даже ухала пушка. Капитан сразу же определил:

– Это танковое орудие, Вить! С «тридцатьчетверки»! Но как оно сюда попало?

Я только пожал плечами и перебежками бросился вперед, удобнее перехватывая автомат. Капитан следовал за мной, повторяя все мои движения, как привязанный. За это время мы услышали еще два пушечных выстрела, потом стали слышны только автоматы и винтовки, да редкие взрывы гранат. А еще характерный звук немецкого пулемета.

Наконец, мы подобрались, поближе, бой шел у самого края болота, и нам хороши были видны спины немецких солдат. Я повернулся к капитану и сказал:

– Сделаем так! Сейчас расходимся в разные стороны вдоль линии нападающих немцев, ты вправо, я влево, и начинаем воевать.

Работай спокойно, без суеты и лишней злости. Это ни к чему, погибнуть мы всегда успеем, ясно?

Мы пожали друг другу руки, дали по длинной очереди в спины немцев и разбежались. Я двигался перебежками, от дерева к дереву, и вел огонь по фашистам. Но делал это выборочно, когда был уверен в успехе. Сначала немцы ничего не соображали, наше нападение с тыла было для них полной неожиданностью. Они были уверены в своих силах и вжимали противника в болото. Но, с нашим вступлением в бой, положение сразу изменилось. Немцы не знали сил нападавших, и среди них началась паника. Сначала они медленно стали отступать, а потом и вовсе побежали. Я в первый раз видел бежавшего врага, выдержка изменила мне, и я поливал немцев длиннущими очередями. Обороняющееся почувствовали слабину противника и ринулись вперед, а я прекратил огонь и стал осматриваться. В окружающей обстановке было что-то необычное, и я никак не мог понять, что. Наконец, разобрался – из земли торчала танковая башня с орудийным стволом. Надо же, не ошибся капитан. В это время стрельба уже доносилась издалека и, наконец, стихла вовсе. Я решился выйти из укрытия, но делать это надо очень осторожно, иначе разгоряченные боем люди могли меня и подстрелить ненароком. Поэтому я перекинул автомат через плечо, поднял руки и спокойно вышел. На сразу нацелилось несколько стволов:

– Стоять на месте! Оружие на землю!

Я беспрекословно выполнил приказ и оглядел людей, стоявших передо мной. Среди них выделялись три человека в черных комбинезонах и танкистских шлемах, остальные были одеты, кто во что горазд. Вот ведь судьба у меня какая! Снова попал в плен к партизанам, хотя выручал именно их. Но и партизан тоже можно понять, во время боя появляется какой-то подозрительный тип.

Но тут еще одно событие привлекло внимание партизан. Из-за деревьев вытолкали трех человек с поднятыми руками. Это были два немецких автоматчика и, конечно, капитан Борисенко! Вот дела! Надо как-то объясниться. Но мне не давали даже шевельнуться. В это время пожилой танкист сделал шаг вперед и внимательно всмотрелся в эту троицу. Смотрел долго, а потом с недоверием спросил:

– Ротный? Капитан Борисенко?

Глаза у Ваньки радостно заблестели, а рот растянулся до ушей:

– Так точно, товарищ комбриг! Командир второй роты второго батальона, капитан Красной Армии Борисенко Иван Петрович!

Комбриг только руками развел:

– Ты руки-то опусти, капитан!

Он шагнул к Ваньке, и они крепко обнялись. А пленных немцев в это время повели куда-то вглубь болота. Я сначала не поверил своим глазам, они как будто бы парили над поверхностью. Но все оказалось очень просто – в болото уходила сухая грива, метра в два шириной, а вдалеке виднелся поросший лесом остров. Просто с моего места этого сначала не было видно.

А танкисты отстранились друг от друга, и Ванька торопливо сказал:

– Товарищ комбриг, Юрий Иванович! Витьку пускай отпустят.

Тот сразу и не понял:

– Какого Витьку?

Ванька кивнул на меня:

– Да вот лейтенанта, пограничника!

Комбриг махнул рукой, и меня сняли с прицела. Наконец-то, руки совсем уже затекли, но я сразу же отдал честь:

– Лейтенант Герасимов Виктор Владимирович! Заместитель начальника Н-ской заставы!

И сразу же шутливо добавил:

– По тылам противника следую в расположение советских войск, товарищ комбриг!

Танкист тоже представился:

– Командир отдельной танковой бригады Иванов Юрий Иванович!

И тут же пояснил:

– С вверенным мне подразделением вел бой с превосходящими силами противника.

Он кивнул на одинокий танк, но, в отличие от меня, не улыбнулся. Только подошел и крепко пожал мне руку, а потом удивленно покачал головой и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Ну, надо же, пограничник!

Потом снова посерьезнел и поблагодарил:

– Спасибо вам, ребята. Немцы нас совсем уже поприжали, снаряды в танке кончились, да и было всего-то шесть штук. Конечно, к лагерю мы их не пустили бы, но это еще не факт. Вовремя вы немца по спине хряпнули, сразу в бега подался. Благодарю за службу, товарищи командиры!

Он отдал нам честь, мы поступили точно так же, и нас повели в лагерь. Вот так, второй раз за два месяца, я оказался у партизан. Около километра мы шли по суходолу, который местами прерывался, но был застелен гатью, и вскоре выбрались к лагерю. Среди густых елей были устроены землянки, которые с воздуха заметить невозможно. Бревна для строительства, вероятно, возили с «материка» на лошадях, я заметил следы конской телеги.

Комбриг завел нас в командирскую землянку, где находились два человека:

– Вот, товарищи, познакомьтесь. Наши, так сказать, союзники!

Он лично нас представил, а те, в свою очередь, поднялись со своих мест и поздоровались:

– Командир партизанского отряда Назаров Владимир Петрович.

– Комиссар Коростылев Александр Васильевич.

Оба они были средних лет, среднего роста, но у командира была богатая шевелюра, а комиссар почти лысый. Расспрашивать ни о чем не стали, только хорошенько накормили и заставили отдыхать в этой же самой землянке. Мы попытались противиться, но комбриг вдруг неожиданно рявкнул на нас:

– Лежать! Я кому сказал! И чтобы ни шагу из землянки.

Но потом, также неожиданно, улыбнулся:

– А иначе под трибунал пойдете, за неисполнение приказа в военное время. Все ясно? Капитан Борисенко?

– Так точно!

– Лейтенант Герасимов?

– Так точно!

– Ну, вот и хорошо! И давайте без всяких выкрутасов. А поговорим после.

Он еще раз строго посмотрел на нас и вышел из землянки. Я улегся удобнее, закинул руки за голову и сказал:

– Знаешь, Вань. А ведь это уже было со мной. Такое ощущение, что все повторяется. Тогда получилось очень и очень плохо. Начиналось так же хорошо, а закончилось погано.

– Да, я знаю. Ты же рассказывал. Лучше сплюнь, Вить, три раза. Все обойдется, и потопаем дальше. А здесь, сам же видишь, немцам к нам незамеченными не подобраться. Так что, будь спок, лейтенант! И выбрось из головы всякую дурь.

В ответ я задумчиво произнес:

– Хорошо бы, хорошо бы.

Но ощущение предстоящей беды снова не покидало меня. Я старался гнать его прочь, но ничего не получалось. Нужно постараться заснуть, снова нервы разболтались:

– Давай, Ванька, отдохнем до вечера. А там и узнаем, как попал сюда твой комбриг вместе с «тридцатьчетверкой».

– Поскорее бы, а то меня уже жаба задушила! Надо же такому случиться.

– На войне и не такое бывает, Вань. Все, давай спать.

Проснулись мы часа через три, и почти одновременно. Не сговариваясь, вышли на свежий воздух. На улице стоял теплый летний вечер. Поглядывая по сторонам, мы стали неторопливо прогуливаться по лагерю. Здесь все было устроено добротно и с умом. И здесь тоже готовились к войне, как и в отряде Медведя. Странно, как будто знали. Что и сюда фашисты доберутся. Нет, скорее всего, этот лагерь оборудовали уже во время войны.

К нам подошел молодой партизан:

– Товарищи командиры, возьмите свои вещи и идите за мной.

Мы недоуменно посмотрели на него:

– В чем дело, боец?

А он неожиданно очень зло посмотрел на нас и процедил сквозь зубы:

– Места вам освободились в землянке. Много мест, можно даже выбирать.

И с ненавистью сплюнул на землю. Но и меня тут же захватила неожиданная злость, я сгреб его одной рукой за отвороты пиджака, подтянул к себе и зашипел ему на ухо:

– А теперь, сопляк, слушай сюда! Мы не виноваты в гибели твоих товарищей, они погибли в честном бою, лицом к лицу с врагом. Ясно? Я два месяца иду от самой границы, и мой первый бой был страшнее, чем твой! Но иду я не просто так, а давлю этих гадов, где только можно, и даже там, где нельзя! А этот капитан на легком танке шел в лобовую атаку на немецкую броню! Так что злость свою на нас срывать не надо! И не тебе нас судить, понятно?

Я оттолкнул его, развернулся и пошел к командирской землянке. Капитан молча похлопал паренька по плечу и последовал за мной. Уже в землянке, когда собирали вещи, он спросил у меня:

– За что ты его так, лейтенант? Пацан он еще, не понимает ничего!

Я уже немного остыл, поэтому спокойно ответил:

– Вот в том-то и дело, что пацан. Но не ребенок, у него винтовка в руках. И он должен понимать, кому и что говорить. Мы не на посиделках находимся, между прочим! Хотя, конечно, Нужно было все спокойней объяснить.

– Все, верно, напугал только пацана.

– Ничего, злее будет. В бою пригодится.

Так, разговаривая, мы собрали свое барахлишко и вышли из землянки. Пацан ожидал нас на том же самом месте, ковыряя землю носком сапога. Когда мы подошли, он только буркнул, не глядя на нас:

– Пойдемте.

И молча пошел вперед, не оглядываясь. Я быстро догнал его, взял за плечо и остановил:

– Зовут-то тебя как, боец?

– Петькой.

На его губах мелькнула чуть заметная, виноватая улыбка.

– Ты уж извини меня, Петя! Какой-то нехороший разговор у нас получился, нельзя так делать. Ну что, по рукам?

Я протянул ему свою ладонь, а он, немного помявшись, крепко пожал ее:

– Вы меня простите, товарищи командиры. У меня сегодня первый бой был, и погибли два моих друга. Я места себе не нахожу. Как будто во сне.

И он неожиданно захлюпал носом. Я обнял его и легонько похлопал по спине:

– Ничего, ничего, Петька. Идет война, продлится она, судя по всему, очень долго. Еще не раз нам придется хоронить своих друзей. А может, и они нас похоронят. Вот так-то! Держись!

Петька немного успокоился и привел нас к землянке:

– Вот здесь, располагайтесь на свободных местах.

Землянка оказалась довольно большой, человек на десять-двенадцать. Свободные места мы заметили сразу, на них уже лежал свежий еловый лапник. Идти и болтаться без дела не хотелось, поэтому мы остались в землянке и начали неторопливый разговор:

– Где-то комбриг запропал. Что ты думаешь, Вить?

– Да куда он денется! Вот соберутся все в кучу, тогда и нас позовут. Это мы с тобой беззаботные пассажиры, а у людей делов по горло.

– Согласен, но хотелось бы все быстрее разузнать.

– Успеешь! Меня вот другое беспокоит, и беспокоит очень сильно.

– А что такое? По-моему, все хорошо! Очень удачно у них лагерь расположен.

– Удачно-то удачно. Но немцы его уже засекли и теперь не отстанут, пока не уничтожат со всем гарнизоном. Ведь, по сути, это огромная ловушка. И партизаны сами себя в нее загнали, как в мышеловку. Немцам достаточно сбить заслон на большой земле, запереть выход и хана, полная блокада.

Капитан задумался и согласился:

– А ведь все правильно, лейтенант! Немцы тоже не пальцем деланные, накроют бомбардировщиками, и поминай, как звали. За один раз можно весь отряд уничтожить вчистую.

– В том-то все и дело, Ваня! Уже завтра с утра немцы все это могут начать проворачивать. Поэтому надо доложить командованию отряда о наших соображениях. Тут все предельно ясно, и они должны это понимать.

– Оно все так. Но ты же сам рассказывал, что в прошлый раз Медведь тебя не послушал. И что из всего этого получилось.

– Да, но тогда у меня было лишь предчувствие беды, а здесь все, как на ладони. Кончай ночевать, пошли к начальству!

В это время в землянку забежал Петька и доложил, что все уже собрались и ждут нас с нетерпением. Когда мы зашли в командирскую землянку, то я снова почувствовал знакомое ощущение. Разговоры, ужин с выпивкой и прочее, но меня беспокоило лишь одно. Примут ли мои рассуждения всерьез, или отмахнутся, как Медведь. Мы доложились по всей форме, и нас пригласили за стол. Там уже стояли наполовину наполненные кружки и нехитрая закуска. Помимо командования отряда и комбрига там находились два танкиста, лейтенант и сержант.

Мы чокнулись, выпили и хотели уже высказывать свои опасения, но тут все в свои руки взял комбриг:

– Давай, Борисенко! Рассказывай, как у тебя все получилось?

Ванька начал говорить, а танкисты лишь согласно кивали головами. Когда он закончил свой рассказ, то комбриг перевел взгляд на меня:

– Твоя очередь, пограничник.

Мой рассказ длился довольно долго и частенько прерывался тостами. Ванька уже ерзал от нетерпения. Наконец, слово взял комбриг:

– Мои «тридцатьчетверки» сбили фланг немцев и вышли им в тыл. Они этого никак не ожидали, вот тут-то мы их и покрошили, очень даже прилично. И видели, как геройски дрались с немцами легкие танки. Но немцы быстро очухались, все же они опытные вояки, и у нас начался встречный бой. Наши танки быстрей и маневренней, поэтому сначала удача была на нашей стороне. К тому же, у немцев моторы бензиновые, так что горели они очень хорошо, как костры пионерские. А потом им удалось подбить комиссарский танк, что случилось с экипажем, не знаю. Чуть позже налетела авиация. Но к этому времени мы начали уводить бой в сторону лесного массива. Немцы тоже стали отходить на исходные, чтобы не попасть под свои же бомбы. Но два их танка увязались за нами.

Тут он усмехнулся:

– Пришлось их сжечь. Нам почти удалось вклиниться в лес, но другой нашей «тридцатьчетверке» все же досталось от шальной бомбы. Потому что летчики нас не видели, бомбили, как попало, вот наших и зацепило. Но уйти в лес мы успели. Из двух экипажей в живых у нас осталось пять человек. Особенно пострадал второй танк, у него был разбит пулемет и заклинило башню. Так что, решили уходить на одном танке, собрали вместе все боеприпасы и солярку. Снарядов оказалось в наличии только шесть штук, да и горючего не вволю. Мы подумали, что можно разжиться им у подбитых танков, поэтому ночью два человека отправились на поле боя. Мы их прождали почти до утра, но они так и не вернулись.