Текст книги "Железный начдив Азин. Между красными и белыми"

Впрочем, это выяснится позже, в мирной жизни, а тогда, в вихре Гражданской войны, задумываться о таких «мелочах» не было времени, ибо всем казалось, что цель оправдывает средства. А потому не брезговали ни каторжанами, ни отпетыми уголовниками.

К чему это я? Да к тому, что одним из таких людей оказался и первый командующий 2‐й советской армией Восточного фронта некто тов. Яковлев.

Начну с того, что Яковлев – это псевдоним; как и имя – Василий Васильевич; он же «Стоянович», «Николай» и «Финн». Всё это – партийные клички (если хотите – уголовные погоняла) одного и того же человека – Константина Алексеевича Мячина (1886–1938), большевика-ленинца, члена РСДРП с 1905 года.

И всё бы ничего, если б этот Яковлев-Мячин являлся идейным большевистским вдохновителем, этаким массовиком-затейником, посылавшим соратников строить баррикады, или, скажем, писавшим жаркие воззвания к рабочим. Если бы! Этот самый Яковлев во времена оные, без всякого преувеличения, был бандитом и налётчиком. А ещё – безжалостным убийцей. Ибо в дореволюционный период запомнился соратникам по партии, прежде всего, как организатор так называемых «эксов», которыми, как известно, грешили небезызвестные Камо (Симон Тер-Петросян), Никитич (Леонид Красин) и, конечно, ранний Коба-Джугашвили. Однако, если последние предпочитали Кавказ и близлежащие регионы, то тов. Яковлев со своими головорезами орудовал, в основном, на Южном Урале – в Миассе и Челябинске.

К 1908 году Яковлеву уже доверяют кассу боевиков; тогда же он участвует в ограблении почты Миасского завода. В тот раз в результате дерзкой операции налётчикам попали в руки два ценных пакета на 26 и 14 тыс. рублей. С весны 1909 года боевик уже в руководстве «Уральской боевой организации РСДРП», где занимается подготовкой и осуществлением крупных ограблений. Так, в августе того же года произошло громкое ограбление на станции Миасс: при участии 17 боевиков после кровавой перестрелки с полицией четверо человек были убиты, десять – тяжело ранены. На сей раз добычей налётчиков стали крупная денежная сумма и золотые слитки.

Позже «донор революции» Яковлев припишет себе участие в двадцати экспроприациях и «партизанских действиях». Однако о количестве убитых им кассиров, инкассаторов и охранников «экспроприатор» застенчиво умолчит: действительно, какое это имело значение, если цель оправдывает средства!

Покуролесив по России, аки тать с разбойничьего тракта, и пролив человеческой кровушки немерено, когда запахло жареным (после введения премьером П. Столыпиным в отношении подобных типов военно-полевых судов), Яковлев вместе с деньгами быстренько бежал за границу. Германия, Швеция, Бельгия… С шальными деньгами и бесшабашной головушкой этому типу было везде хорошо. И так – до Февральской революции.

Далее следы этого нувориша со товарищи обнаруживаются в Уфе и на Урале, где ими выполнялась роль неких «социальных дрожжей» для новой, «Великой Октябрьской», революции. После Октябрьского переворота 1917 года его сначала назначают комиссаром телеграфных и телефонных станций, затем – членом ВЧК (до января 1918-го занимал должность заместителя председателя ВЧК). И это неспроста: Яковлев – старый партийный товарищ Якова Свердлова, и этим всё сказано. Свои назначают своих.

Именно Яковлеву глава ВЦИК поручает ответственное задание – доставить крупную партию оружия с Сестрорецкого завода в Петроград. И преданный соратник блестяще справляется с этим делом. Весной 1918-го Яковлев доставит из Уфы железнодорожный состав из сорока вагонов с хлебом для голодающего Петрограда, получив взамен оружие и деньги для борьбы с атаманом Дутовым.

Дальше – больше. В апреле 1918 года по поручению всё того же Свердлова и Ленина Яковлеву поручается очередное сверхсекретное задание: вывести Царскую семью из Тобольска, где та пребывала в ссылке. Приехав в Тобольск с вооружённым отрядом и с мандатом, подписанным Лениным и Свердловым, Яковлев перевозит часть семьи бывшего императора в Тюмень (бывший цесаревич Алексей в это время заболел, поэтому решено было вывезти лишь Государя с Государыней, великую княжну Марию, князя В. Долгорукова и доктора Е. Боткина). Остальные члены Царской семьи оставались в Тобольске с больным наследником (они будут перевезены в Екатеринбург позднее).

После того как на лошадях добрались от Тобольска до Тюмени, оттуда на поезде поехали к Омску, где Яковлев по прямому проводу связался с Москвой. Свердлов распорядился отвезти Государя в «столицу Урала» Екатеринбург. Прибыв в Екатеринбург, Яковлев передал Августейших пленников председателю областного совета тов. Белобородову и военному комиссару тов. Голощёкину. Что было потом – хорошо известно: заточение в Доме особого назначения (доме Ипатьева) и дикая расправа над всеми узниками в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.

Теперь ближе к нашим событиям.

После выполнения очередного важного задания Свердлова Яковлев, разругавшись с руководителями Уралоблсовета, не стал возвращаться в Тобольск за оставшимися ссыльными, а напрямик отбыл в Москву. 8 июня 1918 года состоялся приказ Н. Подвойского о назначении Яковлева «главнокомандующим Урало-Оренбургским фронтом» (против войск оренбургского атамана А. Дутова); ему поручается общее руководство обороной ст. Кинель близ Самары. Но! Разобидевшиеся на Яковлева большевики-уральцы выступили резко против его назначения, и вступление в командование так и не состоялось.

Однако тов. Свердлов не привык отступать. Когда после восстания чехословаков 22 июня 1918 года на базе уфимских формирований создаётся 2‐я советская армия, декретом РВС Восточного фронта № 3 командующим назначается не кто иной, как тов. Яковлев.

Многое бы дал Яков Михайлович, чтобы вернуть всё обратно: через считанные дни его протеже… просто исчезнет! Он вынырнет из небытия в октябре 1918 года, когда, явившись в Комуч, предложит свои услуги «учредиловцам». Вчерашним врагам несостоявшийся командарм заявит, что полностью разочаровался в Советской власти и напишет обращение к красноармейцам с призывом переходить на сторону Комуча.

С приходом к власти Колчака вчерашнего большевика, конечно, арестуют и доставят в Челябинск. После того как Яковлева неожиданно освободят под подписку, он, вспомнив былое, тут же смоется за границу (на сей раз – в Харбин).

А потом в ноябрьском номере омской газеты «Правительственный вестник» за 1919 год появится некая «Исповедь большевика» – своеобразный оправдательный опус беглого «комиссара Яковлева».

Кто читал эту «Исповедь» – знает: она ни о чём. Яковлев-Мячин – заблудшая овца, этакий никчемный бормотолог. А всё потому, что этот человек неискренен. Данный тип, чьи руки по локоть в крови невинных людей, и словом не обмолвился ни о своих безумных «эксах», ни о личном участии в судьбе Царской семьи. Его место определилось ещё тогда, в июне 1918 года, и оно – у расстрельной стены.

Но расстреляют Яковлева-Мячина не сразу. В марте 1928 года он отправит покаянные письма И. Сталину и председателю ОГПУ В. Менжинскому. Ему разрешат вернуться. Потом будет десятилетний срок на Соловках и работа на строительстве Беломорско-Балтийского канала. А к стене поставят в 1938‐м. Тогда многие получат своё – кто-то заслуженно, кто-то – понапрасну.

* * *

М. Пьяный Бор

2 июля 1918 г.

2 час. 23 мин.

Без боя Уфы не сдавайте. Помните, когда нужно маневрировать к левому флангу Тухачевского.

Главнокомандующий Муравьев[50]50
  Директивы фронтов. Т. I. С. 393.


[Закрыть].

Совсем иной жизненный путь прошёл другой беглый командарм-2 Фёдор Евдокимович Махин (1882–1945). Он родился в Иркутске в старообрядческой семье ветерана туркестанских походов и Крымской войны, кавалера полного банта знака отличия Военного ордена урядника Оренбургского казачьего войска Евдокима Васильевича Махина.

После окончания в 1904 году Оренбургского казачьего юнкерского училища по первому разряду был выпущен в чине хорунжего и направлен на службу в 6‐й Оренбургский казачий полк. В 1908‐м получил чин сотника и поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. По окончании Академии по первому разряду был причислен к Генеральному штабу. В Первую мировую войну Ф. Махин служил в штабах 8‐й и 6‐й армий и 47-го армейского корпуса. В и[51]51
  Николаевская академия Генерального штаба – высшее военное учебное заведение Российской империи. Официальное название при создании – Императорская военная академия. С 1855 года носила название Николаевская академия Генерального штаба (в память императора Николая I); с 1909 года – Императорская Николаевская военная академия.


[Закрыть]юле 1917 года Фёдор Евдокимович был назначен на должность начальника штаба 3‐й стрелковой дивизии.

Историк А. Ганин пишет, что Махин, уважительно относясь к отцу, даже став штаб-офицером, никогда не курил в его присутствии[52]52
  Ганин А. В. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть]. Так проявлялось семейное взаимоуважение.

Служить бы и дальше офицеру чинно и справно, если б однажды судьба не схлестнула его с социалистами-революционерами (эсерами); причём эти объятия оказались настолько тесными, что Махин на раз-два возглавил штаб военной организации эсеровской партии. Считается, что именно по приказу ЦК ПСР (партии социал-революционеров) он поступил на службу в Красную армию, возглавив аж оперативное отделение штаба военного руководителя Московского района[53]53
  РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 122. Л. 357.


[Закрыть]. После этого Махина ждал новый ответственный пост: 18 июня 1918 года председатель Высшей военной инспекции Н. Подвойский подписывает приказ о назначении его врио начальника Уфимской советской дивизии и одновременно – военруком Уфимского губернского комиссариата по военным делам и начальником временного полевого штаба при комиссариате[54]54
  Ганин А. В. Указ. соч. С. 77.


[Закрыть].

Из телеграммы Махина командовавшему войсками в районе Уфа – Самара В. Блохину от 18 июня: «Согласно приказания наркомвоенмор товарища Подвойского я сего числа принял командование войсками против чехословаков по линиям Уфа – Самара и Уфа – Челябинск. Военрук Махин»[55]55
  Там же. // РГВА. Ф. 106. Оп. 1. Д. 8. Л. 146.


[Закрыть].

А это из приказа № 146 от 17 июня 1918 года председателя Высшей военной инспекции Н. Подвойского: «…Во главе всех сил, действующих на самаро-челябинском направлении, мною оставляется временный полевой штаб, учрежденный моим приказом от 13 июня № 138 при Уфимском губернском комиссариат по военным делам, во главе с прибывшим вчера ночью, по моему вызову из Москвы, товарищем Генерального штаба Махиным, обладающим великим боевым опытом, запасом совершеннейших знаний, и другими опытными военачальниками с прочно установленной боевой репутацией. Товарищ Махин – военный руководитель Уфимского губернского комиссариата – ни один день не оставался в стороне, когда правительство призывало к созданию вооружённых сил Российской Федеративной Советской Республики…»[56]56
  Там же. С. 77–78.


[Закрыть]

Таким образом, военруку Махину было поручено руководство боевыми операциями против чехословаков на миасском и кинельском направлениях.

События развивались стремительно, и уже через девять дней, 26 июня, декретом РВС Восточного фронта № 8 новым командующим 2‐й советской армией (предыдущий командующий, тов. Яковлев, как мы знаем, бежал) назначается Фёдор Махин. [57]57
  Военрук Махин был назначен временно исполняющим должность командующего 2-й армией. (РГВА. Ф. 106. Оп. 1. Д. 2. Л. 9, 19.)


[Закрыть]

Секретарь Уфимского губкома РКП(б) Г. Котов писал: «Центр, очевидно, придавал Уфе в то время большое значение, и этот фронт бросать не намеревался. Поэтому в Уфу из центра со всеми надлежащими мандатами и прислан был эсер Махин. Как внешний его вид, так и манера держать себя не вызывали у нас никакого подозрения. Наоборот, на заседании расширенного губсовнаркома, где Махин делал доклад о том, с какими целями и задачами он послан к нам центром, он произвел на всех положительное впечатление…»[58]58
  Там же. С. 82–83. // Котов Г. Н. Партийная и советская работа в Уфе в 1918 году. С. 308.


[Закрыть]

Вообще, история назначения на должность командарма-2 долгое время была покрыта мраком, пока не стала известна подоплека в этом деле некоего прапорщика Н. Мартьянова, в прошлом товарища прокурора Тифлисской судебной палаты, тоже из эсеров, служившего в штабе советского Восточного фронта.

Один из членов ПСР, некто И. Дашевский, на процессе эсеров в 1922 году упомянул о Мартьянове следующее: «Одновременно с Махиным было решено послать другого нашего давнишнего военного работника, еще по Петрограду, по фамилии Мартьянов, бывшего в небольшом чине, кажется в чине прапорщика или подпоручика, имевшего знакомство с Махиным, работавшего по установлению связи и информации. Кажется, он был назначен к Махину именно на должность начальника связи штаба. В частности, мы имели определённое предположение, что именно Мартьянов, известный нам с этой именно стороны как чрезвычайно расторопный, распорядительный и пронырливый работник, сумеет легче и быстрее всего организовать связи Махина с нашими товарищами как по ту, так и по эту сторону фронта… Махин получил назначение, вместе с Мартьяновым отправился на фронт и спустя некоторое время в районе Уфы перешел на сторону Самарского комитета Учредительного Собрания. Вместе с ним перешел и Мартьянов»[59]59
  ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 26. Л. 409.


[Закрыть].

Бывший член боевой организации эсеров, а потом – и ЦК партии эсеров, – Михаил Веденяпин-Штегеман писал: «Выполнение задачи, поставленной военной секцией Ц. К. партии, при указанных условиях могло быть возложено только на лицо с[о] специальным военным образованием и военным опытом. Таковым и являлся в партии Генерального штаба подполковник Махин. Он должен был принять на себя обязанность начальника штаба большевистских войск, действовавших в Уфимском районе, составить свой штаб из партийных эсеровских работников и сделать всё для скорейшей и безболезненной ликвидации и борьбы за овладение этим районом»[60]60
  Ганин А. В. Указ. соч. С. 75.


[Закрыть].

Впрочем, Махин наломал дров ещё до своего назначения командармом. Например, на заседании военного совета в Уфе 24 июня он возражал против создания Горного штаба для ведения партизанских действий и диверсионной работы на железной дороге против наступавших чехословаков. Несмотря на то что совет всё-таки решил создать такой штаб, Махину якобы в последний момент удалось сорвать этот план. Как отмечал тот же Веденяпин, «подобная порча железной дороги надолго бы прекратила сообщение России с Сибирью и поставила бы железнодорожных служащих Самаро-Златоустовской дороги в безвыходное положение…»[61]61
  Там же.


[Закрыть]

Г.Н. Котов: «Случалось мне, как секретарю парткома, бывать в штабе военрука Махина за информацией для комитета и для печати, он беседовал со мной всегда очень внимательно и серьезно, но жизнь в штабе шла, по-видимому, беспорядочно… Так продолжалось с неделю. Ознакомившись с делами на месте, Махин выехал на автомобиле на фронт – и не вернулся. Очевидно, ему было достаточно и недели, чтобы «наладить» нашу военную оборону. Он втерся к нам с заранее обдуманным намерением как провокатор, с целью предательства…»[62]62
  Там же. С. 78. // Котов Г. Н. Партийная и советская работа в Уфе в 1918 году. С. 309.


[Закрыть]

Факт перехода линии фронта командармом-2 Махиным именно на автомобиле подтверждает и полковник Станислав Чечек. По его версии, советский командарм со своим адъютантом выехал на автомобиле навстречу Чечеку и при встрече с ним заявил: [63]63
  Некоторые исследователи считают, что Махин убыл к противнику на поезде


[Закрыть]«Я начальник штаба красных войск в Уфе. Зная о вашем приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город беспрепятственно. Дальнейшее мое личное пребывание в городе – невозможно. Возвратиться туда мне нельзя… Идите на эту крепость смело, не раздумывайте, достаточно одной части, чтобы забрать город»[64]64
  Там же. С. 86. // Чечек С. От Пензы до Урала (доклад, сделанный в Обществе участников волжского движения). // Воля России (Прага). 1918. № 8–9. С. 264.


[Закрыть].

Следует заметить, перебежчика Махина на той стороне никто особо не ждал. Хотя, судя по воспоминаниям некоторых эсеров, последние возлагали на члена своей партии большие надежды, надеясь, что бывший красный командарм возглавит как минимум Народную армию Комуча. Как бы не так!

Вот что по этому поводу вспоминал управделами Комуча Я. Дворжец:

«Однажды мне доложили, что чешские офицеры привели арестованного. Я приказал его принять, а офицеров отпустить, но получил ответ, что офицерам приказано сдать арестованного лично из рук в руки мне. Я приказал ввести их в кабинет и был удивлен видом и фигурой арестованного. Очень полный, высокий с крупным мясистым лицом, выплывающим за воротник косоворотки – в куцем потертом пиджаке, странных брюках весьма неопределенного цвета и рыжих сапогах. На мой вопрос о том, кто он, арестованный просил меня [сказать] несколько слов наедине, и я попросил его на балкон.

Выйдя туда, арестованный вытащил свое удостоверение личности, которое меня ввергло в величайшее удивление – перед[о] мною стоял команд[ующий] Уфим[ским] фронтом товарищ Махин, как о том свидетельствовало удостоверение, подписанное самим Подвойским. На мой крайне недоуменный взгляд и вопрос, который был в нем, тов. Махин сообщил, что он с.-р. член воен[ной] комис[сии] ЦК партии, командирован на службу к б[ольшеви]кам партией со специальным заданием занять видное место, как подполковник ген[ерального] штаба и действовать согласно директивам партии. Командуя фронтом, он в нужный момент спутал все карты, скрыл следы своих распоряжений для невозможности разобраться в директивах, данных им одним [для] запутывания другого и скрылся, перебрался через фронт в распоряжение К[омитета членов] Уч[редительного собрания]. Конечно, я поспешил сообщить тов. Вольскому и др. о прибытии тов. Махина, а прибывший вскоре тов. Веденяпин (как член ЦК), быв[ший] в командировке, подтвердил все сказанное тов. Махиным и опубликовал в печати.

Казалось бы, что получив в свое распоряжение опытного офицера генштаб[иста], с.-р., выполнившего блестяще задание партии – Ком[итет членов] У[чредительного] С[обрания] поспешит заменить им малоизвестного, определенно антипатичного и находившегося под контр. – рев. подозрением Галкина, но, увы, уже здесь Ком. У.С. побоялся пойти на этот шаг под давлением провозглашенного всякой правой печатью лозунга – армия вне политики…

Махину был дан мандат на право присутствования в штабе Н[ародной] армии в качестве связи с Ком. У.С., но и этот шаг вызвал решительный протест и вопль со стороны Галкина и «демократического» штаба и Ком. У.С. вынужден был согласиться на назначение Махина команд[ующим] Вольским фронтом, которое предложил Штаб в желании избавиться от «контроля» эсеровского Генштаба… Махин продолжал оставаться в немилости»[65]65
  Там же. С. 93–95. // ГА РФ. Ф. Р-127. Оп. 1. Д. 3. Л. 25–27.


[Закрыть].

Тем не менее уже в последних числах июля Ф. Махин получил благодарственную телеграмму от Комуча и лично от Станислава Чечека за победу над красными, одержанную накануне на хвалынском направлении. В дальнейшем его операции на правобережье Волги были достаточно успешными (против него действовали боевые отряды В. И. Чапаева). Летом 1918 года войска Махина на Вольско-Хвалынском фронте освободили от противника (красных) юго-западную часть Самарской и северную часть Саратовской губерний. В бою под Ливянкой 8 августа 1918 года бывший красный командарм, находясь на передовой, был ранен ружейной пулей в лицо (пуля угодила в правую верхнюю челюстную кость, войдя возле носа и выйдя в районе уха). Несмотря на серьёзное ранение, Махин до конца оставался в строю и продолжал руководить боем.

30 сентября 1918 года в бою под д. Васильевкой он будет повторно тяжело ранен; «за проявленное мужество и самоотвержение в боях против большевиков» отважного эсера произведут в полковники. 6 сентября Махин вторично взял Вольск, ворвавшись в город на плечах противника. Была наголову разбита Вольская советская дивизия (в результате операции погибли начдив и начальник штаба; было пленено почти 400 человек).

«Считаю его одним из доблестнейших офицеров, пользующихся полным доверием и уважением в войсках»[66]66
  ГА РФ. Ф. Р-10055. Оп. 2. Д. 7. Л. 12 (об).


[Закрыть], – так отзывался о Ф. Махине Главком Народной армии Комуча В. Болдырев.

После сдачи белыми Самары (7 октября 1918 г.) Махин будет назначен командующим Поволжским фронтом; с 9 октября – возглавит Бузулукский участок фронта (позднее – Бузулукская группа Юго-Западной армии).[67]67
  С 1919 года Фёдор Махин – в эмиграции (прибыл в Европу через Владивосток). В 1923 году переехал из Парижа в Белград. В 1939 году вступил в коммунистическую партию Югославии. Был одним из организаторов партизанского движения; работал в отделе радио и пропаганды Народно-освободительной армии, став генерал-лейтенантом НОА Югославии. В 1944 году посетил СССР. По окончании войны был назначен начальником военных архивов Югославии. Умер в июне 1945 года, похоронен в Белграде.


[Закрыть]

Такой вот «красный командарм-2».

* * *

Известно, что приказ о назначении Махина командармом подписывал командующий большевистским Восточным фронтом левый эсер М. Муравьёв. Исходя из этого, некоторые исследователи ошибочно считают, что комфронта был одним из участников эсеровского заговора, однако это, конечно же, не так.

Левые эсеры к тому времени полностью разошлись с остальными эсерами. Сразу после февральских событий 1917 года левое крыло партии эсеров, объединившееся вокруг газеты «Земля и воля», стало проводить антивоенную политику, осудив войну как империалистическую и требуя немедленно выйти из неё; кроме того, левая оппозиция требовала прекратить сотрудничество партии эсеров с Временным правительством и немедленно передать землю крестьянам. Они же приняли участие в Октябрьском вооружённом перевороте и поддержали партию большевиков.

Так что Михаил Муравьёв не имел никакого отношения ни к заговору ЦК ПСР, ни к самому Махину. Подтверждением этому видим в самих событиях, случившихся в течение тех нескольких дней.

А события развивались следующим образом. 30 июня Муравьёв прибывает в Уфу. Там, на объединённом заседании губисполкома и горисполкома командующий Восточным фронтом выдвигает идею генерального сражения под Чишмами и последующей обороны Уфы на её подступах. Считалось, что как раз этот план и был сорван Махиным. Однако и это не так. По некоторым данным, командарм покинул Уфу ещё 27 июня, изменив оперативный план штаба и прихватив с собой важные секретные документы[68]68
  Ганин А. В. Указ. соч. С. 84.


[Закрыть].

Об этом же свидетельствует телеграмма Муравьёва от 30 июня, отправленная Троцкому:

«Революционный совет в составе Муравьева и Благонравова находится в Уфе, здесь организуем оборону. Назначенный товарищем Кобозевым военрук Махин, командующий войсками вместо назначенного вами Яковлева, сбежал со всем оперативным штабом. Положение угрожающее… Войскам приказано перейти в наступление… Уфа дорого достанется противнику. Оренбургская группа ожесточённо борется с врагом, которому после трехдневного боя удалось с громадными для него потерями занять Бузулук»[69]69
  РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 467. Л. 124.


[Закрыть].

По свидетельству Г. Котова, на том же заседании Муравьёв представил нового военрука – бывшего командующего 1‐й армией Восточного фронта (19–28 июня 1918 г.) Александра Игнатьевича Харченко. (Будет назначен командующим 2‐й армией 3 июля декретом РВС Восточного фронта за № 10.)

Однако никакие кадровые перемены красных уже не могли спасти город. В ночь с 3 на 4 июля 1918 года Уфа была оставлена. Тут же выяснилось, что неведомо куда пропал новый командарм-2 тов. Харченко. На обстоятельства его исчезновения проливают свет показания, данные белой контрразведке в январе 1919 года военным лётчиком штабс-капитаном П. Петровым, служившим у красных в Уфе.

Вот что он вспоминал: «…Каждый день приходилось ездить в Уфу в штаб Красной армии, где вместо Подвойского, который уехал из Уфы в Казань, остался его заместителем Генерального штаба [под]полковник Махин, который также был подослан из Москвы из центрально-офицерских организаций, и с ним мы друг друга стали понимать без слов. Дня за 3–4 до занятия Уфы чехами [под]полковник Махин должен был скрыться, что он и сделал – поехал осматривать фронт и перешел к чехам»[70]70
  РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 178. Л. 58 (об).


[Закрыть].

Известно, что в день падения Уфы, 4 июля, штабс-капитан Петров сумел перебросить к чехословакам 33‐й корпусной авиаотряд в составе 11 аэропланов, вошедший в состав Народной армии Комуча. По мнению А. Ганина, преемник Махина Харченко «скорее всего, перелетел к противнику вместе с этими летчиками»[71]71
  Ганин А. В. Указ. соч. С. 84.


[Закрыть].

Беспрецедентная измена командармов 2‐й армии привела к падению Уфы и серьёзной дестабилизации на советском Восточном фронте. Уже 6 июля на станции Миньяр (около 100 километров к востоку от Уфы) произошло соединение челябинской (полковник С. Войцеховский) и самаро-златоустовской (полковник С. Чечек) чехословацких групп.

Из сообщения командующего Северо-Урало-Сибирским фронтом Р. Берзина от 11 июля в Наркомат по военным делам: «…С занятием противником Уфы вся железная дорога Самара – Уфа – Челябинск – Омск оказалась в руках противника, вследствие чего он может свободно перебрасывать свои силы вдоль всего фронта и во всякое время… Части 2‐й армии отошли в неизвестном направлении и связь с ними потеряна… Принять какие-либо серьезные меры для обеспечения правого фланга моего фронта от… обхода я не в состоянии, ибо не имею ни сил, ни средств для удлинения фронта»[72]72
  Там же. С. 91–92.


[Закрыть].

Ещё через месяц кинется в бега командующий Восточным фронтом Муравьёв. [73]73
  Муравьёв, Михаил Артемьевич (1880–1918), – офицер Русской Императорской армии, революционер (левый эсер), командир отрядов Красной гвардии и соединений РККА. Окончил Костромскую духовную семинарию. Далее учился в Первом кадетском корпусе (г. С.-Петербург), откуда выпущен подпрапорщиком. В 1901 году, будучи подпоручиком, отличился на учениях, взяв в плен командующего войсками условного противника генерала Куропаткина. Участник Русско-японской войны; был тяжело ранен пулемётной пулей под правый глаз навылет, но выжил и вернулся в строй. В 1914 году, во время Первой мировой войны, командуя ротой, был вторично тяжело ранен осколком снаряда. После Октябрьского переворота 1917 года был назначен командующим войсками Петроградского военного округа; с декабря того же года – начальник штаба Южной группы войск Антонова-Овсеенко. В январе 1918 года после изгнания из Киева войск Центральной Рады Муравьёв отличился массовым террором по отношению ко всем офицерам, юнкерам, гайдамакам, монархистам и «прочим врагам революции» (было убито от двух до пяти тысяч человек, в основном – офицеров). 13 июня 1918 года назначен командующим Восточным фронтом, но уже 10 июля поднял мятеж и, бросив штаб фронта в Казани, убыл с передовой в Симбирск. 11 июля во время заседания исполкома губернского Совета был застрелен чекистами.


[Закрыть]

От Волги до Тихого океана с большевистской Советской властью было покончено. Правда, ненадолго…

* * *

А куда же подевалась потрёпанная под Уфой 2‐я советская армия?

Армия, которую менее чем за месяц предало три командарма, попросту… рассеялась. С трудом сконцентрировавшись в районе Сарапул – Николо-Берёзовка, «армия» Виктора Блохина, едва унесшая ноги из-под Уфы, была небоеспособной и представляла собой жалкое зрелище. Да и сам Блохин (то ли бывший штабс-капитан, то подполковник Генштаба царской армии), неплохо показавший себя во главе относительно небольшого отряда, был назначен на должность в самый последний момент, за неимением более подходящей кандидатуры.

Армии как таковой не существовало. И командующему оставалось единственное: собирать со всех концов десятки крайне недисциплинированных и деморализованных мелких отрядов и боевых дружин в единое целое и создавать из них заново что-то похожее на военную структуру. Рейд Каппеля к Казани, а также всякого рода восстания усугубляли ситуацию в разы.

Из воспоминаний очевидца о состоянии 2‐й армии в те дни:

«В Сарапуле я был впервые, поэтому с большим любопытством приглядывался ко всему. Однако очень скоро моё внимание поглотило одно явление. Всюду, на всех улицах, на площадях, мы наталкивались на толпы вооружённых людей в военной форме, бойко и шумно торговавших сапогами и заготовками. У большинства на одном плече вниз стволом висела винтовка, на другом – связка новеньких сапог или заготовок. Растащили ли военный склад, раскупили ли по дешёвке, а может, и разграбили запасы мастерских – кто знает. Горожане, напуганные, подавленные, подтверждали и то, и другое, и третье. В толпе с озабоченными и растерянными лицами ходили подтянутые командиры, как видно, из бывших офицеров, разыскивавшие своих подчиненных для посылки в очередной наряд. Одни посмеивались над ними, как над старорежимниками, золотопогонниками, другие, отвернувшись, старались не замечать.

– Не войско, а сброд какой-то! – вырвалось у Лямина, и он зло выругался»[74]74
  Гусев С. И. Гражданская война и Красная Армия. М.: Воениздат, 1958. С. 39.


[Закрыть].

Именно в это время восстал Ижевск.

К чести большевиков, они умели вовремя взять себя в руки. В Сарапуле в кратчайшие сроки исполком Совета сформировал Чрезвычайный революционный комитет, в который вошли председатель ревкома, председатель Совдепа, уездный военком; комендантом города стал прибывший в Сарапул секретарь Казанского губкома Е. Стельмах. Город стал готовиться к обороне.

Штаб 2‐й армии тоже не сидел сложа руки и составил Военно-Революционный комитет по формированию отрядов для отправки их в восставший Ижевск. Из двух тысяч красноармейцев и дружинников решено было создать два отряда. Первый, костяк которого составляли матросы и Уфимский латышский батальон Я. Рейнфельда, прибывший до этого из-под Самары, возглавил небезызвестный В. Антонов-Овсеенко. Вторым отрядом командовал уфимский большевик Александр Чеверёв. В Сарапул он прорвался из-под села Дюртюли, где ему с небольшим отрядом пришлось сдерживать натиск чехословаков. Антонов-Овсеенко выдвинулся на пристань Гольяны на Каме; Чеверёву предстояла не менее ответственная задача: выйдя по Казанской железной дороге на станцию Агрыз, не дать соединиться восставшим ижевцам с белочехами.[75]75
  Антонов-Овсеенко, Владимир Александрович (настоящее фамилия – Овсеенко; 1883–1938); партийные клички – «Штык» и «Никита». Российский революционер, советский политический, государственный и партийный деятель, юрист, публицист. До 1917 года, когда вступил в большевистскую партию, являлся меньшевиком. Будучи секретарём Петроградского военно-революционного комитета и членом «Полевого штаба ВРК», принимал активное участие в Октябрьском перевороте 1917 года в Петрограде. Входил в состав «оперативной тройки» (помимо него – Н. Подвойский и Г. Чудновский), подготовившей захват Зимнего дворца. Во главе Южной группы войск способствовал установлению Советской власти на Украине. В сентябре-октябре 1918 года командовал группой войск по подавлению Ижевско-Воткинского восстания. Потом возглавил Украинскую советскую армию. С июня 1919 года – на хозяйственной работе. Участник подавления Тамбовского восстания. В 1922 году назначен начальником Политуправления РВС Республики (ПУР). С 1924 года – на дипломатической работе. В 1936 году отправлен генеральным консулом СССР в Барселону. После отзыва из Испании был расстрелян в феврале 1938 года на полигоне «Коммунарка».


[Закрыть]

Отряду Антонова удалось не только быстро овладеть Гольянами, но и существенно продвинуться к Ижевску, остановившись близ д. Завьялово, в 18 километрах от города. Постепенно к этому отряду стали присоединяться другие, и вскоре под началом Антонова оказались Мензелинский, Казанский, Ржевский, Оханский отряды и Уфимский батальон общей численностью почти 2,5 тыс. штыков. С таким войском можно было смело идти на Ижевск, если бы, конечно, с юга антоновцев вовремя поддержал отряд Чеверёва.

Однако, узнав, что подмога сильно запаздывает, Антонов решил идти на город самостоятельно, за что и поплатился. Красные не догадывались, что за то время, пока брали и отходили от Гольян, ижевцы провели в городе мобилизацию мужчин от 18 до 45 лет, вооружили их винтовками (а их на Ижевском заводе было в избытке!) и выставили против наступавших. Бой в лесу на окраине Ижевска продолжался до позднего вечера и закончился тем, что повстанцы, взяв инициативу на себя, стали обходить красных с правого фланга. Кончилось тем, что антоновцы бежали сначала до Завьялова, потом – до Гольян. При этом отряд Антонова-Овсеенко, понеся большие людские потери, остался без пулемётов и орудий.

После того как повстанцы перерезали линию снабжения 2‐й армии по Каме и взорвали мост в тылу красных, отрезав Сарапул от Агрыза, ситуация приобрела катастрофический характер.

23 августа командующий 2‐й армией Блохин, выехавший к тому времени в Вятские Поляны, передавал члену РВС 3‐й армии Смилге:

«Несколько слов о положении в Сарапуле. Войска были разделены на две ГРУППЫ: Агрызскую – 2 тыс. штыков при 4 орудиях и Гольянскую такой же численности при 5 орудиях и при соответствующем числе пулеметов. 19-го числа вечером Гольянская группа в 3–4 верстах под Ижевском была наголову разбита, пришла в состояние полной небоеспособности, потеряла половину пулеметов и одно орудие, которое, кажется, удалось спасти. Мною были двинуты последние резервы в Гольяны – 200 латышей и Уфимская инструкторская школа. Возвратившиеся после боя из-под Ижевска части, за исключением Мензелинского батальона, снова двинуты под командой Антонова на Гольяны и дальше [на] Галево.

Мензелинский же батальон, около 700 штыков, отказался идти против Ижевска, потребовал отправления в Мензелинск, куда и был мною отправлен. В Сарапуле остались только мелкие части, матросский отряд, несущий охранную службу по воде, и Сарапульский полк. Заново организуемые из только что мобилизованных, которые сегодня взбунтовались, заявили, что они на внутренний фронт ни в коем случае не пойдут, и требуют отправки на внешний фронт, если они призваны под ружье. Кое-как с ними временно улажено, но использовать их не представляется возможным, ибо это скорее угроза, нежели помощь…»[76]76
  Куликов К. И. В боях за Советскую Удмуртию. Ижевск: Удмуртия, 1982. С. 47–49.


[Закрыть]

Уже на следующий день в Сарапуле произошли вооружённые столкновения армии и городского Совета. Причиной послужил приказ Военсовета 2‐й армии об эвакуации, что в корне не соответствовало позиции сарапульского Совдепа, который, ссылаясь на приказ из Вятки («уход и преждевременная эвакуация будут рассматриваться как измена и предательство»), категорически был против решения военных. Дошло до того, что Чрезвычайный президиум Совета распорядился арестовать начштаба-2 Шанского, комиссара Кайрена, коменданта города и некоторых лиц из советского руководства. Действия сарапульского Совдепа Военсоветом армии были расценены как открытый мятеж. Антонову-Овсеенко и начальнику гарнизона Пылаеву было приказано немедленно арестовать бунтовщиков. В результате боестолкновения погибло несколько человек, а сарапульский революционный Совет был разогнан.