Текст книги "Железный начдив Азин. Между красными и белыми"

Разногласия между военными и местным Совдепом сыграли на руку ижевским мятежникам, которые после эвакуации из города красных отрядов навели в Сарапуле порядок по-своему, расстреливая всех подряд – оставшихся большевиков, максималистов, анархистов и даже случайных граждан. Был расстрелян и председатель Совдепа тов. Краснопёров.

Тем временем командование «группы войск» переехало в Елабугу, а 2‐я армия практически распалась. Сарапульские отряды эвакуировались в Вятские Поляны, оставшись, по сути, без командования, ибо командарм Блохин убыл в Вятку «за дальнейшими распоряжениями». Что было дальше, нам известно: растерявшегося и практически деморализованного Блохина едва не расстрелял командующий Вятским укрепрайоном тов. Медведев, и лишь по чистой случайности бедолаге удалось избежать смерти «за дезертирство». Временно на 2-ю армию пришлось поставить неопытного большевика Максимова, который, по крайней мере, отличался хладнокровием.

На начало сентября 1918 года 2‐я армия Восточного фронта представляла собой несколько разрозненных отрядов общим количеством в 12 тысяч человек, 5 тысяч из которых дрались на казанском фронте, остальные оказались разбросаны на огромной территории в пятьсот вёрст[77]77
  Там же. С. 63.


[Закрыть]. Отрезанная от Перми и Ижевска, без резервов, надёжного тыла и грамотного командования, находящаяся, по сути, в неприятельском кольце, 2‐я армия числилась лишь в сводках. Фактически же она была разгромлена…

Глава II

 
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса…
 

П. Коган

Правду переварить легче, если резать её тонко-тонко…

Б. Крутиер

Настало время вернуться к обстановке вокруг Казани.

В начале августа 1918 года в самом городе на Волге и вокруг него для красных всё складывалось не в их пользу. Казалось, дни Советской власти сочтены.

Именно здесь большевики лишались не только крупного и стратегически важного центра, но и самого ценного – финансовой подпитки, российского золотого запаса.

Напомню, перед Первой мировой войной золотой запас Российской империи считался вторым в мире и составлял более 1,6 млрд. золотых рублей! (С учётом вековой инфляции, сегодня это исчислялось бы десятками миллиардов долларов.) С началом военных действий российские запасы золотым дождем потекли за рубеж. Только за Брест-Литовский мир большевики пообещали кайзеру Вильгельму 250 тонн российского золота, успев отправить лишь около 120 млн. золотых рублей, которые после поражения Германии присвоили французы и положили в Банк де Франс на временное (получилось, что на вечное) хранение.

В ходе войны, еще в 1915 году, в соответствии с секретной директивой из Петрограда, золотой запас был перевезен подальше от театра военных действий – в тихую Казань. В апреле 1918-го Совнарком дал указание руководству ВЧК организовать эвакуацию ценностей из городов, находившихся в непосредственной близости от районов боевых действий. Ну и, естественно, обеспечить их сохранность.

Пунктами назначения эшелонов с золотом должны были стать Москва, Казань и Нижний Новгород. Так, в Казань по железной дороге доставили банковские золотые монеты и слитки из Воронежа, Курска, Пензы, Сызрани, Тамбова и некоторых других мест. В июне пассажирским пароходом из Самары туда же привезли 1917 мешков с золотой монетой (около 60 миллионов рублей) и кредитными билетами на 30 миллионов; чуть позже – 300 пудов серебра из Козловского отделения Народного банка.

Таким образом, к лету 1918 года общее количество скопившихся в хранилищах Казани ценностей (вместе с дореволюционными запасами) оказалось: золота на сумму 600 млн. рублей, серебра – на 200 млн. рублей. В Нижнем Новгороде золота было поменьше – на 440 миллионов.

Ситуация оставалась стабильной до 25 мая 1918 года, когда в Самаре восстал Чехословацкий корпус. В тот же день созданный там так называемый Комуч (Комитет членов Учредительного собрания), объявив себя верховной властью, стал формировать вооружённые силы, которые временно возглавил никому доселе не известный 35-летний подполковник Владимир Оскарович Каппель. [78]78
  Комитет членов Учредительного собрания был довольно серьёзным правительством. Достаточно сказать, что в его состав входили весьма известные российские политики. К примеру, помимо его председателя, В. Вольского, там активно работал будущий советский дипломат и посол в Лондоне И. Майский.


[Закрыть]

«По прибытии моем в Самару, – вспоминал Василий Болдырев, – один из виднейших вождей Народной армии, полковник Каппель, от имени измученной непрерывными походами и боями армии, почти ультимативно, заявил мне о необходимости немедленного общего и политического объединения. Об этом же заявляли и представители чехо-словаков»[79]79
  Болдырев В. Г. Директория. Колчак. Интервенты: воспоминания. Новониколаевск: Сибкрайиздат,1925. С. 31.


[Закрыть].

Государственным флагом Комуч провозгласил красный, а в армии – Георгиевский оранжево-чёрный. Уже 14 июня 1918 года вышел приказ правительства Комуча за № 19 о снабжении своих сподвижников кумачовыми знамёнами с надписью: «Вся власть народу – власть Учредительному собранию». Объявив себя преемником Временного правительства, Комитет членов Учредительного собрания начал создавать Народную армию для продолжения войны – и с большевиками, и с немцами. Одним словом, со всеми и сразу.

С Каппелем Комучу повезло: такие офицеры уже сами по себе были на вес золота. В любом деле Владимир Оскарович не останавливался на полпути – даже в любви. Впервые он полюбил в двадцать семь, когда на одном из балов в Дворянском собрании города Перми увидел молоденькую выпускницу гимназии Ольгу Строльман. После того как Ольга ответила ему взаимностью, лихой улан тут же сделал девушке предложение. Однако совсем другого мнения придерживались родители Ольги, в глазах которых скромный поручик не соответствовал той партии, на которую они рассчитывали (отец избранницы Владимира занимал важный пост в горной промышленности края). Всё закончилось почти по Островскому: влюблённый офицер выкрал зазнобу из родительского дома, после чего они тайно обвенчались в сельской церквушке.

Отношение к зятю резко поменялось, когда Каппель поступил в Николаевскую академию Генштаба. А потому молодые уехали в Санкт-Петербург, теперь уже с благословения отца и матери Ольги. В столице супруги проживут вплоть до событий семнадцатого года.

В годы Мировой войны выпускник Императорской Николаевской военной академии Каппель показал себя молодцом, дослужившись до штаб-офицера при главнокомандующем Юго-Западного фронта. Дважды был ранен. К началу Гражданской войны Каппели и жившие с ними Строльманы, в надежде переждать смутное время в провинции, перебрались в более тихую Пермь. К тому времени у Владимира Оскаровича и Ольги Сергеевны уже росли дети – дочь Татьяна и малолетний сын Кирилл.

А вот и самое удивительное. Оказывается, подполковник Каппель вступил в Гражданскую войну… красноармейцем! Да-да, прочитав эти строки, вы не ошиблись: Каппель, действительно, был офицером Красной армии, в которую вступил весной 1918-го всё в той же Перми. Время было смутное и непонятное. Офицера направили к новому месту службы – в Самару, где в то время, пожалуй, было неспокойней всего. В конце мая восстал Чехословацкий корпус, власть перешла к эсэровскому Комитету членов Учредительного собрания (Комучу). Для борьбы с большевиками новое правительство немедленно приступила к созданию Народной армии. Возглавить её первые отряды и вызвался энергичный подполковник Каппель.

Когда возникла угроза захвата Казани, в Москве не на шутку всполошились. 20 июня в Казань прибывает новый командующий Восточным (Волжским) фронтом Михаил Муравьев – опытный военный (подполковник царской армии), некоторое время до этого возглавлявший войска Петроградского военного округа. Штаб Муравьёва разместился в шикарных «номерах Щетинкина» (ныне гостиница «Казань»). В кратчайшие сроки из разрозненных красных частей в составе фронта были созданы 1‐я, 2‐я, 3‐я и 4‐я армии.

Была усилена охрана хранилищ с золотым запасом. Когда на приём к Муравьёву явился управляющий Казанским отделением Народного банка РСФСР Пётр Марьин, главнокомандующий его заверил:

– Пока здесь нахожусь я, беспокоиться не следует…

* * *

Но, как оказалось, именно потому, что командующим фронтом был Муравьёв, и следовало беспокоиться: в первой половине июля, как гром среди ясного неба, появляется Правительственное сообщение об измене М.А. Муравьёва:

«11 июля 1918 г.

ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ!

Бывший главнокомандующий против чехословаков левый эсер Муравьев подкуплен англо-французскими империалистами.

Муравьев сбежал из штаба Революционного военного совета в Симбирск и отдал по всем войскам приказ повернуть против немцев, которые будто бы взяли Оршу и наступают на нас. Приказ Муравьева имеет своей предательской целью открыть Петроград и Москву и всю Советскую Россию для наступления чехословаков и белогвардейцев. Измена Муравьева своевременно раскрыта Революционным военным советом, и все войска, действующие против чехословаков, верны Советской власти.

Сим объявляется по войскам, по Советам и всем гражданам Советской республики:

1. Немцы нигде на нас не наступают, на немецком фронте все спокойно.

2. Всякие призывы к наступлению на немецком фронте являются провокацией и должны караться расстрелом на месте.

3. Бывший главнокомандующий на Чехословацком фронте левый эсер Муравьев объявляется изменником и врагом народа. Всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте.

4. Все приказы по войскам, действующим против чехословаков, будут впредь до нового распоряжения подписываться Мехоношиным и Благонравовым.

Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин)

Народный комиссар по военным делам Л. Троцкий»[80]80
  Директивы фронтов. Т. I. С. 395.


[Закрыть].

Казалось, красные предусмотрели всё – и охрану золота, и укрепление войск. Беда пришла оттуда, откуда её совсем не ждали. В конце июня в Казани стало неспокойно: зашевелились эсеры, заволновались рабочие. Вскоре пришло сообщение, что 23-го на станции Займище убит председатель Казанской губернской ЧК Гирш Олькеницкий. А потом случилось самое страшное: бежал командующий фронтом М. Муравьёв. Как выяснилось, в ночь на 10 июля группа эсеров во главе всё с тем же Муравьёвым на яхте «Межень» убыла в направлении славного града Симбирска. И всё бы ничего, если б высокий военачальник не умыкнул в придачу к яхте… фронтовую кассу со всеми деньгами – жалованьем для своих же войск.

«Измена левого эсера Муравьева, – отмечал В.И. Ленин, – стоила жизни десяткам тысяч рабочих и крестьян в войне с белогвардейцами…»

Оказавшись в Симбирске, Муравьёв первым делом арестовывает командующего 1‐й красной армией Михаила Тухачевского, а затем… объявляет войну Германии. Но уже на следующий день Тухачевского освободят, а Муравьёва при попытке ареста на заседании местного Совета застрелят.

Вот что по поводу Муравьёва пишет известный историк А. Ганин:

«…Череда назначений М.А. Муравьевым летом 1918 г. на ответственные посты будущих перебежчиков (Махина, Харченко, Яковлева) однозначно трактовалась как назначения ставленников и сообщников – таких же будущих предателей, но при этом его же приказы о снятии Харченко и Яковлева с тех же постов оставались без какого-либо комментария…

На самом деле реальность была совершенно иной и намного сложнее советских историографических схем. В частности, новейшие документальные публикации показывают, что Муравьев официально не состоял в партии левых эсеров, хотя в своих целях и представлялся членом партии, чем вводил многих в заблуждение. Когда стало известно о выступлении Муравьева, левые эсеры отмежевались от каких-либо связей с его действиями, а сам Муравьев отмежевался от связи с восстанием левых эсеров в Москве. Более того… деятельность Муравьева на Восточном фронте до его выступления против советской власти носила созидательный для укрепления Красной армии характер»[81]81
  Ганин А. В. Указ. соч. С. 19–20.


[Закрыть].

Однако клубок вокруг Казани затягивался всё туже. 16 июля туда прибывает новый командующий Восточным фронтом Иоаким Вацетис, возглавлявший до этого Латышскую стрелковую дивизию. Тем же днём председателем Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте назначается небезызвестный Мартин Лацис, членом Реввоенсовета фронта – Фёдор Раскольников.

Несмотря на солидное подкрепление казанскому гарнизону, основная масса войск до города не дошла. Более 11.000 штыков при двух десятках орудий и шести бронепоездах (у красных имелись даже аэропланы!) – вся эта сила оказалась блокированной в соседнем с Казанью Свияжске.

* * *

Иоаким Вацетис, Мартин Лацис… Да ещё наш главный герой – Вольдемар Азин. Не многовато ли латышей? В любом случае, без подробного рассказа о «латышских стрелках» в нашем случае не обойтись.

Победоносное шествие знаменитых «латышских стрелков» в России началось в начале 1918 года, когда самые преданные когда-то части царской армии после призыва большевиков отстоять Петроград от наступающих немцев в полном составе перешли на сторону агитаторов. И они не ошиблись.

Вообще, особые отряды латышских стрелков были созданы ещё в 1915 году по просьбе местных земств, стремившихся защитить себя от напиравших из Восточной Пруссии немцев. Так были сформированы первые батальоны добровольцев.

До революции латышские части входили в состав 12‐й армии Северного фронта. В связи с тем, что две трети латышских солдат составляли рабочие и крестьяне-батраки, большевики проводили среди них большую агитационную работу. В марте 1917 года в Риге был создан так называемый Временный комитет латышской большевистской организации и латышских стрелковых полков, сыгравший огромную роль в том, что после Октябрьского переворота латышские части стали для большевиков самыми надежными (именно они охраняли Смольный и Кремль, в котором после переезда в Москву разместится ленинский Совнарком).

Установившаяся было в декабре 1917-го в Латвии Советская власть через пару месяцев приказала долго жить: в феврале восемнадцатого край оказался полностью оккупирован немцами. Часть латышских стрелков остаётся в Латвии, став «белолатышами», но многие возвращаться домой отказались. Приказом Народного комиссара по военным делам № 263 от 13 апреля 1918 года латышские полки будут объединены в Латышскую стрелковую дивизию – первую из советских дивизий в составе девяти стрелковых полков, кавалерийского полка, дивизионов лёгкой и тяжёлой артиллерии, авиационного и броневого отрядов. Мощь! Возглавить дивизию поставят бывшего царского полковника И.И. Вацетиса (помощник – Ян Берзин; комиссары – К. Петерсон и К. Дозитис), который с декабря 1917 года являлся начальником оперативного отдела Революционного полевого штаба при Ставке, занимаясь там организацией вооруженных сил Советской власти.

Огромной когорте наёмников (около 80 000 человек!) служить у большевиков явно приглянулось: они регулярно получали приличное жалованье (остальные войска жили впроголодь), а их командиры назначались исключительно из своих же. Платили, к слову, на самом деле неплохо: 10 рубликов в день, причём потом эта сумма была увеличена до 15. Плюс своеобразная «надбавка» за счёт доли погибших, которую делили товарищи. Да, порой эта доля беззастенчиво прикарманивалась командирами, тем не менее свои полтора десятка целковых у служивых никто не отнимал. Ничего удивительного, что желающих служить на сытой службе нашлось немало, и вскоре из добровольцев был сформирован целый «Корпус латышских стрелков».

Кроме того, 250 «стрелков» вообще стали своего рода личной гвардией Ильича. После переезда в Москву 1‐й латышский коммунистический отряд (бывшая сводная рота в Смольном), состоявший исключительно из добровольцев, увеличился до 537 человек и стал именоваться 9‐м латышским стрелковым полком[82]82
  Черушев Н. С. Вацетис – Главком Республики. М.: Вече, 2015. С. 103.


[Закрыть].

Когда за сдачу Казани (и половины золотого запаса бывшей империи) Троцкий применил в войсках децимацию, латышей не тронули – те преспокойно отдыхали под Арзамасом.

В 1918 году латышские стрелки «прославились» при подавлении левоэсеровского мятежа в Москве и правоэсеровского в Ярославле, антисоветских выступлений в Муроме, Рыбинске, Калуге, Саратове, Новгороде и др.

Взять тот же эсеровский мятеж в июле 1918 года. Он не был случаен, скорее – закономерен. Как и всякий русский бунт, начался мятеж жестоко и кроваво – с расстрела комиссаров во Владимире, Ярославле, Рыбинске, Казани и Муроме. О причинах восстания левых эсеров исписаны тома, хотя об истинной причине ни один из советских историков не обмолвился.

А фабула такова. В начале июля прибалтийские народы празднуют дошедший из глубины веков языческий праздник Ивана Купала. Латыш может без зазрения совести проспать какой-нибудь Новый год, но на Ивана Купала погуляет всласть. Потому-то накануне мятежа (напомню, он начался 6 июля 1918 года) ленинская гвардия, латышские стрелки, широко отметившие свой стародавний праздник, хорошенько, что называется, набрались, а если попросту… перепились. Этим и воспользовались контрреволюционеры.

Мятеж латыши всё-таки подавили, а в благодарность за преданность бывшему выпускнику Николаевской академии Генерального штаба, начинавшему командиром 5-го Земгальского латышского полка, Иоакиму Вацетису Троцкий доверил командовать Чехословацким (Восточным) фронтом (сменил на этой должности члена Высшего военного совета Константина Мехоношина). Те же латыши участвовали в разгроме Кронштадтского мятежа зимой 1921 года и подавлении крестьянского восстания Антонова на Тамбовщине. Именно тогда в народе получила хождение нехорошая присказка: «Не ищи палача – ищи латыша».

В подтверждение сказанному приведу интересный случай, описанный неким Н. Сутуженко, побывавшего осенью 1919 года в Бутырской тюрьме. С ним в камере сидел бывший кадровый полковник латышского полка некто Бредис. Человек серьёзный, служивший до этого у красных и арестованный якобы по подозрению в шпионаже.

В то время заключённым по утрам ещё выдавали газеты. Из газет же узники знакомились со списками расстрелянных накануне. Как правило, один из заключённых брал свежую газету и начинал зачитывать очередной скорбный список, в котором многие из слушателей узнавали знакомые фамилии. В один из дней настал черёд читать газету тому самому Бредису. Удобно устроившись на нарах, он принялся зачитывать список смертников. И вдруг в камере повисла зловещая тишина: латыш во всеуслышание зачитал… свою собственную фамилию. Было ясно, что случилось какое-то недоразумение, и несчастный Бредис пока жив если и не молитвами, то явно благодаря чьей-то чиновничьей ошибке. Несколько дней, будучи сам не свой, он бродил по камере из угла в угол, со страхом прислушиваясь к каждому шороху за металлической дверью – всё ждал: вот-вот придут.

Пришли. Когда бедняга вскоре вернулся за забытыми вещами (на расстрел вызывали «со всеми вещами»), то весело шепнул сокамерникам: «За мной пришли мои стрелки, может, мне удастся избегнуть расстрела».

Не удалось. Расстреляли[83]83
  Красный террор в Москве: свидетельства очевидцев (под редакцией С. В. Волкова). М.: Айрис-Пресс, 2010. С. 141.


[Закрыть].

Неслучайно, что многие из «стрелков», помимо Вацетиса, сделали неплохую карьеру в армии и ЧК: легендарный командарм-3, член Реввоенсовета Западного, Южного, Юго-Западного и Туркестанского фронтов Рейнгольд Берзин (Берзиньш); глава разведуправления РККА Ян Берзинь; организатор ВЧК Яков Петерс; наш герой Вольдемар Азин (начдив-28); братья Роберт и Генрих Эйхе; комкор Роберт Эйдеман; начальник ВВС Красной Армии Яков Алкснис и пр. Из известных сотрудниц, служивших в ЧК, можно назвать Герту Штальберг, Виккерс и некоторых других. Статистика свидетельствует, что в 1919 году более половины (55 %) личного состава центрального аппарата ВЧК составляли именно латыши.

После того как в 1921 году дивизия латышских стрелков была расформирована, многие из них вернулись в родную Латгалию. Но далеко не все, за что, впрочем, и поплатились: говоря словами М. Веллера, «Сталин их извёл».

Отчаянный смельчак, рубака и первый советский Главком Иоаким Вацетис, сумевший тогда, в 1918‐м, из полупартизанского сброда создать красные регулярные части, – когда его в 1938‐м вели к расстрельной стене, не дрогнув, прохрипел разбитым ртом: «Да здравствует Сталин!» [84]84
  После Гражданской войны Вацетиса незаслуженно затрут, назначив преподавателем Академии Генштаба РККА. Напомню, Иоаким Иоакимович Вацетис с июля по август 1918 г. командовал Восточным фронтом, а с 4 сентября 1918 г. по 8 июля 1919-го (без малого – год) был Главнокомандующим всеми Вооружёнными силами Республики.


[Закрыть]Он плакал, совсем не ведая, что незадолго до этого так же кричали и Тухачевский, и Якир, и другие боевые товарища – братья по несчастью…

Рейнгольд Берзин – тот самый «латышский стрелок», под командованием которого после Октября была обескровлена Ставка Верховного главнокомандующего в Могилёве; тот самый, что возглавлял 3-ю армию РККА, Высшую военную инспекцию Сибири и Северо-Урало-Сибирским фронт; тот самый, по сигналу которого из Перми, как вспоминали чекисты, были расстреляны Романовы. В 1937‐м он будет арестован на тихой должности Наркомата земледелия, а в марте 1938-го – расстрелян прямо в здании Военной коллегии Верховного суда СССР (в доме № 23 по Никольской улице столицы).

Ещё раньше, в 1937‐м, расстреляют комкора Эйдемана.

Яков Алкснис и Ян Берзинь разделят судьбу Вацетиса тогда же, в июле 1938 года. Организатору ГУЛАГа Яну Петерсу побывать в роли зэка в бывшем его ведомстве не позволят, расстреляв сразу же после вынесения приговора. В 1940‐м расправятся и с братьями Эйхе…

Это была плата Советской власти самым преданным её исполнителям…

* * *

Ну и два слова о Чехословацком корпусе.

Хотя сразу оговорюсь: о чехословаках «два слова» тоже не получится. Потому как на бескрайних просторах России чехи и словаки появились не только в ходе Первой мировой войны в качестве австро-венгерских военнопленных. К началу Первой мировой войны в Российской империи проживало от 65 до 100 тысяч чехов и 2 тысячи словаков[85]85
  Чешско-Словацкий (Чехословацкий) корпус 1914–1920. Документы и материалы. Т. 1. Чешско-Словацкие воинские формирования в России 1914–1917 гг. М.: Новалис, 2013. С. 7.


[Закрыть]. Правда, имелся один нюанс: если колонисты первой волны (с 60-х годов XIX в.) имели российское гражданство, то более поздние иммигранты (начала XX в.) оставались австрийским подданными[86]86
  Там же.


[Закрыть].

Теперь догадайтесь, что почувствовали чехи и словаки, проживавшие в России, с началом войны, когда в Австро-Венгрии началась всеобщая мобилизация? Правильно: смятение и страх. Смятение – из-за полной неопределённости положения; страх – от безысходности. Эти люди не желали воевать за интересы Габсбургов против страны, заменившей им родину.

Именно тогда возникла идея создать чешские воинские подразделения в составе Русской Императорской армии. После того как переговоры чешских общественных деятелей с военным министром В. Сухомлиновым и начальником Штаба Верховного главнокомандующего Н. Янушкевичем закончились на положительной ноте, в Киевском военном округе началось формирование так называемой Чешской дружины. В Киев потянулись московские и петроградские добровольцы. К концу сентября 1914 года было сформировано уже четыре роты чехов, одетых в российскую военную форму и хорошо вооружённых.

Комплектовалась дружина из российских подданных, не подлежавших призыву в действующую армию, а также из граждан других государств, обратившихся в Военное министерство с прошением о принятии подданства Российской империи. Понятно, что чешские добровольные формирования изначально не являлись регулярными частями российской армии и имели особый статус. Все военнослужащие давали присягу на верность Империи и её Государю, поэтому полностью соблюдали российский воинский Устав. Несмотря на то что командным языком у добровольцев являлся чешский, не менее трети от командного состава должны были составлять действующие офицеры российской армии. 23 сентября 1914 года Чешскую дружину возглавил общевойсковой подполковник Иосиф Созентович[87]87
  Там же. С. 10.


[Закрыть].

28 сентября (11 октября) 1914 года, в день св. Вацлава, покровителя чехов, на Софийской площади Киева состоялось торжественное принятие присяги Чешской дружиной.

С марта 1915 года с согласия Верховного главнокомандующего Русской армией великого князя Николая Николаевича было разрешено вступать в Чешскую дружину лицам из числа пленных и перебежчиков, при условии письменного ручательства представителей чешских национальных организаций. Именно в этой дружине начинали службу будущие руководители мятежа, ставшие в дальнейшем видными политическими и военными деятелями Чехословацкой республики: поручики Ян Сыровы и Станислав Чечек, капитан Радола Гайда и другие.

В результате сдачи в плен и дезертирства чехов и словаков на российской территории скопилось от 200 до 300 тысяч из общего количества австро-венгерских пленных (почти 600 тысяч). Чешские (да и словацкие – тоже) солдаты перебегали в русский плен не только поодиночке, но даже целыми ротами. Известен случай, когда в феврале 1915 года к русским перешёл целый австро-венгерский 28‐й пехотный полк. С развёрнутыми знамёнами, под духовой оркестр – словом, всё как положено. Уместно было бы добавить, что командование части состояло сплошь из офицеров-чехов.

В соответствии с секретным приказом начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала от инфантерии М. Алексеева, 31 декабря 1915 года Чешская дружина была переименована в Чешско-Словацкий стрелковый полк (имени Яна Гуса). А уже 4 апреля 1916 года появляется новый секретный приказ генерала Алексеева об утверждении временного штата Управления Чешско-Словацкой стрелковой бригады в составе трёх полков.

Февральские события 1917 года привели к «бунту настроений». В мае в Россию из Лондона приезжает Т. Масарик, ратовавший за создание «единой и неделимой» Чехословакии. Цели своего приезда он не скрывает: добиться решения на всех уровнях создания чехословацкой армии как основы будущего независимого государства.

Как самостоятельная оперативная единица Чехословацкая бригада впервые была задействована в боевых операциях в период июньского наступления Русской армии в Галиции, сумев отличиться в сражении под Зборовом, когда она прорвала неприятельский фронт. В том бою чехи взяли более 3 тысяч пленных, потеряв при этом почти 200 человек убитыми и до тысячи ранеными.

9 августа 1917 года появляется приказ Верховного главнокомандующего генерала от инфантерии Л. Корнилова № 785, согласно которому Управление Чешско-Словацкой стрелковой бригады подлежало переформированию в Управление 1‐й Чешско-Словацкой стрелковой (1‐й Гуситской) и 2‐й Чешско-Словацкой стрелковой дивизий[88]88
  Там же. С. 25–26.


[Закрыть]. Этот же приказ утверждал формирование пяти Чешско-Словацких стрелковых полков.

Дальше – больше. 26 сентября 1917 года начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал Н. Духонин подписывает приказ № 613, положивший начало формированию Чешско-Словацкого корпуса в составе трёх дивизий. Военнослужащие корпуса должны были сражаться с немцами на Восточном фронте; возглавил его (при согласии Масарика) генерал В. Шокоров. [89]89
  Шокоров (Шохор-Троцкий), Владимир Николаевич (1868–1940), – русский военачальник. Окончил 3-й Московский кадетский корпус, Военное Алексеевское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. С ноября 1914 года – генерал-майор; в Первую мировую войну был начальником штаба 12-й пехотной дивизии. С 15 октября 1917 по август 1918 года – командир Чехословацкого корпуса. После окончания Гражданской войны эмигрировал в Чехословакию, где занимал должность генерала для особых поручений Министерства национальной обороны. Умер в 1940 году, на своей вилле; похоронен в крипте Успенского храма на Ольшанском кладбище в Праге.


[Закрыть]

Осенью 1917 года Чехословацкий корпус находился на формировании в тылу Юго-Западного фронта на территории Волынской и Полтавской губерний. Но вскоре стараниями всё того же Масарика чехов через Архангельск стали перебрасывать во Францию, одну из стран Антанты, где уже был сформирован Чехословацкий легион.

А потом…

Потом случился Октябрьский переворот.

Уже 19 декабря 1917 года Чехословацкий национальный совет добился-таки от французского правительства признания всех чехословацких воинских формирований частью французской армии, которую следовало отправить во Францию. Чехословацкий корпус формально должен был пополнить ряды Антанты. И ничего удивительного в том, что возглавит его французский генерал Пьер Жанен, а командиром самой сильной – Сибирской – армии будет назначен чех Радола Гайда.

А далее ситуация зашла в тупик: после заключения сепаратного Брестского мира в марте 1918 года большевики обязались в кратчайшие сроки выпроводить чехов домой, в Австро-Венгрию, где их ждал… военно-полевой суд как над дезертирами. Ничего удивительного, что, мечтая о свободной от австрияков Чехословакии, «братушки» желали уезжать домой только с оружием.

Отказав выпроваживать непрошеных гостей обратно в Европу через Архангельск (из-за опасения, что корпус могли перехватить наступавшие германские части), большевики предложили чехам отправить почти 50-тысячный корпус домой по Транссибирской железной дороге до Владивостока, а оттуда – морским путём до Европы.

В соответствии с подписанным в конце марта 1918 года соглашением между СНК РСФСР и Чехословацким национальным советом, советскими властями гарантировалась беспрепятственная отправка чехословацких подразделений от Пензы к Владивостоку. Правда, при определённых условиях: «братушки» должны были следовать не как военнослужащие, а как «группа свободных граждан». Причём – безоружных граждан.

Эти условия нашли своё отражение в приказе по корпусу № 35 от 27 марта: «В каждом эшелоне оставить для собственной охраны вооружённую роту численностью в 168 человек, включая унтер-офицеров, и один пулемёт, на каждую винтовку 300, на пулемет 1200 зарядов. Все остальные винтовки и пулемёты, все орудия должны быть сданы русскому правительству в руки особой комиссии в Пензе, состоящей из трёх представителей чехословацкого войска и трёх представителей советской власти…»[90]90
  См.: Цветков В. Мятеж // Родина. 2001. № 6. С. 55.


[Закрыть]

Сказано – сделано: на Дальний Восток было решено отправить 63 состава, по 40 вагонов каждый. В тот же день (27 марта) вышел первый эшелон, который месяц спустя благополучно прибыл во Владивосток. Дело наладилось, составы с чехами шатко-валко потянулись на восток.

В результате, к маю 1918 года эшелоны от Пензы до Владивостока растянулись на тысячи километров. Совсем не желая этого, большевики сами для себя создали серьёзную угрозу: главная железная артерия страны оказалась в руках фактических союзников Антанты. Мятеж был предопределён!

Тем более что весь этот «чехословацкий удав» оказался разделён на шесть организованных и, в общем-то, неплохо вооружённых групп: 1) Пензенская (8 тыс. человек, начальник – поручик С. Чечек); 2) Челябинская (более 8 тыс. человек; подполковник С. Войцеховский); 3) Новониколаевская (около 2 тыс. человек; капитан Р. Гайда); 4) Мариинская (около 800 человек; капитан Э. Кадлец); 5) Канско-Нижнеудинская (около 1 тыс. человек; подполковник Б. Ушаков); 6) Владивостокская (около 14 тыс. человек; генерал-лейтенант М. Дитерихс).

Однако произошло неожиданное: с явного попустительства Антанты 5 апреля японский адмирал Като высадил во Владивостоке отряд морской пехоты «для защиты жизни и собственности японских граждан». С противоположной стороны континента оживился германский генштаб, требуя от советского правительства не отправлять на помощь Франции чешские «колониальные войска». Под давлением посла Германии в России 21 апреля нарком иностранных дел Г. Чичерин направил телеграмму Красноярскому Совдепу о приостановлении дальнейшего передвижения чехословацких эшелонов на восток: отныне, писал нарком, все силы должны быть брошены на «скорую эвакуацию немецких пленных из Восточной Сибири в Западную или в Европейскую Россию».

Одним словом, стало не до чехов. А зря.

Потому что всё это было слишком опасно. Теперь представьте: чехословацкие эшелоны стоят, а мимо них встречным путём идут другие – с пленными немцами, австрияками и венграми, то есть с кровными врагами. Которые ещё и издеваются: вы, мол, стоите тут, мёрзнете, а мы-то скоро увидим кто Дунай, а кто – родной фатерлянд, ха-ха…