Текст книги "Человек безумный. На грани сознания"

Натуралистические концепции начала сознания

Если бы бихевиористы и вульгарные рефлексологи смогли обосновать, работая целый век, внятный исток сознания, выводя его из поведения и рефлексов обезьян, наверное, такие умные люди, как нобелевский лауреат нейробиолог Д. Экклз, теоретики науки К. Поппер, Р. Суинберн, философ и психолог Д. Чалмерс, не стали бы убежденными дуалистами. Это реально мыслящие крупные ученые, далеко не теологи. Поппер где-то даже является позитивистом. Убожество построений обезьянщиков просто не дает иной возможности умным людям. Им приходится прибегать к теории двух субстанций.

Многие ученые обратились к вере. В наши дни верящих в Бога ученых, включая физиков и психологов, гораздо больше, чем их было в начале XX в., когда подавляющее большинство ученых являлись материалистами и атеистами. Это убедительный показатель провального итога работы по выведению сознания из рефлексов обезьян на базе «усложняющегося поведения», всех этих «биоинтеллектуалов» с «трехлетним интеллектом».

Несмотря на то что они продолжают активно публиковаться и очень агрессивно ведут себя в Интернете, настоящие ученые практически перестали их слушать, равно как все разумные люди. К концу XX в. сформировалась общенаучная атмосфера, в которой бихевиористическо-рефлексологические иллюзии воспринимаются как вчерашний день и смертельная скука. Даже появились уже теории, критикующие дуализм, как господствующее среди ученых мнение. Это само по себе интересно, т. к. монопольно научной все еще считается обезьянья теория происхождения человека, включая его сознание. Налицо две когнитивные реальности: «благопристойный» обезьяний помализм и общее мнение подавляющего большинства ученых, что это безнадежная дурь, в связи с чем они массово перешли на другие парадигмы.

Изыскиваются другие пути, где обезьянья тема отсутствует совершенно. Отсутствует даже биологическая составляющая как таковая, только Человек и Вселенная.

Например, Б. Рассел предложил концепцию «нейтрального монизма» в противовес дуализму коллег. Она крайне проста. Материалисты уверяют, что первична материя. Идеалисты уверяют, что первично сознание. Монизм – это всегда «или-или». Рассел снимает это противопоставление. Первичный элемент Вселенной, его универсалия, – нейтральна. Свет имеет волновую природу и корпускулярную. Они представляют собой не диспозицию, а суперпозицию (Рассел не употреблял данные термины, это я от себя, чтобы проще объяснить). Суперпозиция означает, что мы можем изучать свет либо как поток фотонов, либо как бестелесную волну и никогда вместе. Сейчас мы знаем, что принцип суперпозиции является всеобъемлющим.

Субстанция одна. Она просто проявляет себя по-разному: как сознание и как материя.

Подобные концепции сознания получили название «натуралистических». Их нельзя воспринимать в контексте понятия «натурализм», означающем крайнюю форму вещизма, обнаженный вещизм. Это концепции, идущие от дихотомии Человек и Природа, причем Природа здесь не в смысле биоты, а в самом широком смысле: Универсум.

Известную концепцию предложил в 1991 г. Д. Деннет в своей не переведенной до сих пор книге «Объясненное сознание» (Dennet, 1991).

Деннет сообщает, что его размышления о сознании начались с прочтения «Размышлений» Декарта. Он отвергает первичную ситуацию, когда Я знает только то, что есть Я, называя ее «мозг в чане» и «аутофеноменология» (Dennet, 1991. Р. 3). Это парафраз уже известных нам терминов «интроспекция» и «аутография». Подобных терминов можно придумать много. Например, «интрография» и «аутоспекция». Многие ученые видят цель своих занятий в придумках новых терминов, чтобы их связали с их именами. Это не способствует развитию научного мышления, а засоряет его.

Разделение на самосознающий субъект и пассивный объект напоминает театр. Этот «декартов театр» есть сущая выдумка, считает Деннет.

Он идет по пути Брентано, по которому шел и Гуссерль со своей феноменологией. Он использует понятие «интенция», как включенность предметов внешнего мира в сознание, потому что мышление всегда «о чем-то». Но Деннет живет в эпоху компьютеров и активно использует реалии новой эпохи. Он возвращает сравнение человека с машиной в духе Ламетри, но на качественно новой базе. Вместо аутофеноменологии он предлагает гетерофеноменологию по типу работы компьютера, когда сравнение кластеров информации идет независимо от Я, которого у компа нет, как бы внешним образом, и все-таки находится ответ.

Обычно Деннета критикуют за бездуховность его модели сознания, в которой мультифункциональный анализ признается достаточным для исчерпывающего понимания сознания, не случайно его книга называется «Объясненное сознание» или, как иронизируют его критики, «Сознание, уничтоженное объяснением». Но критика редукционизма, воплощенного в деннетовской модели сознания, возвращающей к «человеку-машине» Ламетри, недостаточна, потому что не касается сути. Редуктивный функционализм в деннетовской модели сам по себе является следствием, логически вытекающим из решения первичного вопроса, что есть Я. Аутофеноменологии, т. е. самоанализу сознания, в деннетовской модели места нет. Но ведь полностью отрицать манифестацию «я себя сознаю, поэтому знаю, что существую в качестве того-то и того-то», невозможно.

Деннет не может сказать о себе «я не осознаю самого себя, поэтому существую как автор книги «Объясненное сознание», которое я объяснил, несмотря на то что не осознаю сам себя». До подобных абсурдных манифестаций не дошел даже постмодернизм, призывавший в лице Делёза и Гваттари манифестировать шизофрению.

По сути дела, мы имеем возврат к началу XX в., когда остро критиковался интроспекционизм и ставилась проблема «объективного метода». В. М. Бехтерев предложил тогда единственно разумный выход: рефлексология отдельно, а с целью выхода на исток сознания надо изучать неконтролируемые состояния психики. Деннетовский вариант – это «объективный метод» изучения нормального сознания извне. Эта нелепая идея и есть гетерофеноменология. Нелепая, потому что интроспекционисты тоже хотели бы так же, но у них ничего не вышло. Невозможно уйти от Я, будучи в уме. Его можно только расщепить, а это уже шизофрения.

Деннет, представитель направления, прямо противоположного постмодернизму с его фиксацией на внутренней жизни субъекта, по сути дела, предлагает то же самое: манифестацию шизофрении. И всё ради того, чтобы уйти от первичной декартовой манифестации Я как сознающего себя субъекта. Возможно, данная интерпретация выглядит необычно, Деннет вряд ли согласился бы с ней, но ничего необычного на самом деле нет: противоположности всегда сходятся. «Простые» решения по поводу сознания всегда уводят в дантов сумрачный лес. Примером является эзотерика, которую можно определить как набор вариантов простых решений проблемы сознания. В конце концов, эта простота оборачивается ситуацией «я очутился в сумрачном лесу».

Предложенная Деннетом гетерофеноменология есть методика обнаружения себя не интроспекцией, а экстроспекцией (выражение из критического высказывания Чалмерса о Деннете), не аутографией, а гетерографией. Это когда субъект мысленно выносит свое Я за пределы себя и оценивает свои психические функции как выделения, анализируя феномены как бы извне самого себя. Эта якобы внешняя, а на самом деле внутренняя деятельность является клиническим синдромом шизофрении. На деле этот «вынос духа» есть расщепление Я, сопровождающееся вербализацией своих действий, которая в таком случае неизбежна, хотя бы как внутренняя речь, и это тоже симптом шизофрении. Получается, что как ход от аутофеноменологии, свойственный постмодернизму, так и ход от гетерофеноменологии, свойственный механицистским теориям сознания, приводит к ситуации расщепления, к шизофрении. Упрямство этой онтологической тенденции возрождает «поршневский вопрос»: не была ли шизофрения первичной формой сознания в действительности, в филогенезе человеческой психики?

Направление, в котором работает Деннет, называется «редуктивный функционализм». Его сторонники, которых в современной западной психологии великое множество (достаточно назвать имена Армстронга, Льюиса, Райла, Дретске, Розенталя, Смарта, Уайта, Уилкиса), считают, что сознание объяснимо многофакторным анализом его проявлений. Проявления, в свою очередь, объяснимы бихевиоризмом, рефлексологией и – новая добавка – принципом работы компьютера. Именно эта добавка возродила бихевиоризм в конце XX в.

Многофакторный анализ, чрезмерно модный в современной психологии, не может заменить познание личности как целого. Дело в том, что целое всегда больше совокупности всех его частей, вместе взятых. Больше на новое качество, которое дает взаимодействие. Это доказал Гегель и хорошо продемонстрировал Деррида известной цитатой «это вам не кусок пирога», относящейся именно к психике. Психический «пирог» неизмеримо больше совокупности его кусков.

Критикующий Деннета за редуктивный функционализм Д. Чалмерс пишет, что, по сути, особой разницы между редуктивным функционализмом и элиминативизмом, уверяющим, что «никто не сознателен», нет. «Оба эти взгляда не принимают сознание всерьез» (Чалмерс, 2013. С. 152, 156).

Чалмерс признает наличие «трудной проблемы» сознания. Свою задачу он видит в том, чтобы объяснить conscious experience. На данном понятии, ставшем в последнее время основным в суждениях о сознании на Западе, необходимо остановиться особо. На русский язык оно обычно переводится «сознательный опыт», но данный перевод не вписывается в контексты, учитывая значение слова «опыт», как приобретаемого качества. Буквальный перевод означает не только «сознательный опыт», но и «сознательное переживание», и «сознательное впечатление», и «включённость сознания», и «сознательное ощущение». В значении «ощущение» слово experience, например, использует Д. Сёрл (Сёрл, 2002. С. 5).

Из всех вариантов «сознательный опыт» – самый неудачный, ибо у Чалмерса речь идет не о приобретаемом качестве. По сути дела, это кантовский ноумен. Сonscious experience – это нечто, внутренне присущее сознанию и потому-то загадочное, составляющее «трудную проблему сознания». Это то, что позволяет дуалистам, подобным Чалмерсу, объявлять сознание субстанцией. Найдется ли сколько-нибудь разумный человек, который объявит субстанцией опыт?

Остается сожалеть по поводу многочисленных российских авторов, использующих выражение «сознательный опыт». (См., например: Черниговская, 2008. С. 401.) Все приобретаемое, включая сознательный опыт, достаточно легко объяснить. Для этого существуют множество работающих методик: от бихевиоризма, чьи заслуги в объяснении приобретаемых качеств невозможно отрицать, до социально-психологической теории интериоризации, когнитивистики и даже теории маркетинга.

Е. И. Николаева предложила переводить conscious experience как «осознанное переживание» (Николаева, 2013. С. 4). Направленность мышления от пережитого, вкладываемого в понятие опыт, к переживаемому, к «в-себе-бытию» правильна. Но мы должны уйти от понятия «опыт» совершенно, ибо это самое неадекватное, что русские переводчики могли предложить. Идя от этимологии слова experience, предлагаю перевод «сознательная сверхперцепция». Это то, что доопытно возникает сверх рефлексов.

Это то, что появляется у первобытных людей и у детей, когда они выходят из стадии сенсомоторного интеллекта, который базируется на перцепции. Это тот «внутренний движок» психического, о котором пишет Бородай. Откуда он берется? Вот настоящая загадка, а не «сознательный опыт», в котором никакой загадки нет.

«Физика, химия, нейронаука и когнитивная наука могут идти своим привычным путем, – пишет Чалмерс, – в своих областях физические науки в полной мере успешны. Они замечательно объясняют физические феномены; они лишь не могут объяснить conscious experience» (Чалмерс, 2013. С. 160). Ясно, что речь идет не о приобретаемом качестве, не об опыте, потому что приобретаемые качества нейронаука и когнитивные науки объясняют. «На самом деле речь идет об очевидных вещах – о том, что наше сверхчувствие позволяет нам знать о наличии у нас сознания» (там же. С. 188; выделенное слово мое, в переводе стоит «опыт». – В.Т.).

Решение «трудной проблемы сознания» Чалмерс начинает с того же, что и Рассел: сравнением с физикой, используя понятие «супервентность». На базе этого понятия начинается расхождение с Расселом, монизм которого подвергается критике неоднократно.

Супервентность – многозначное понятие, употребляемое разными исследователями по-своему, от причинности до тождества (одно происходит от другого, одно гомологично другому, одно тождественно другому). Чалмерс определяет супервентность как «зависимость между двумя множествами свойств» (там же. С. 36).

Он уделяет много страниц сравнению квантовых феноменов и феноменов сознания (т. н. «квалиа»), это наиболее интересная часть книги, и приходит к выводу, что естественно сознание супервентно физическому миру. В мире квантовой физики обнаружены явления, похожие на те, которые происходят в сознании.

Но есть еще логическая супервентность, под которой понимается подчиненность общим законам. Почти все логически супервентно физическому, которое Чалмерс трактует очень широко. Например, он пишет: «Фиксируя все физические факты о мире – включая факты о распределении всех частиц в пространстве и времени, – мы в результате фиксируем также макроскопическую форму всех объектов в мире… Если в этом мире есть живой кенгуру, то в любом мире, физически тождественном с данным миром, будет существовать физически идентичный кенгуру» (там же. С. 39).

Одно только сознание является исключением. «Далеко не очевидно, что сознание логически супервентно на физических свойствах. И, по крайней мере, многие считают логически возможным, что существо, физически тождественное сознательному существу, могло бы быть вовсе лишено conscious experience, или что оно могло бы иметь иной conscious experience» (там же. С. 41).

В данной цитате пошлый «сознательный опыт» заменен мной на авторский conscious experience. Далее я буду поступать так же.

Представим себе другой мир, в котором все атомы расположены точно так же, как в нашем. Там не только будет точно такой же кенгуру, но и точно такой же физически человек. Но нет никакой уверенности, что у него будет точно такое же сознание.

Доказательству тезиса о логической несупервентности сознания физическим свойствам Чалмерс посвящает большую часть книги.

Отсюда следует дуализм: сознание изначально имеет иную природу, чем все, что подчиняется физическим законам. То, на что возлагали большие надежды – когнитивные и аналитические науки, – неэвристичны, считает он. Они – о другом. Они – о познании.

«Сознание таинственно; познание нет. Сознание есть онтологическая новация; познание – бесплатное онтологическое приложение. Познание можно объяснить функционально; сознание сопротивляется такому объяснению. Познание подчиняется только физическим законам; сознание отчасти подчинено независимым психофизическим законам» (там же. С. 162).

Далее следует цепочка многословных, но неубедительных доказательств дуализма. Большинство аргументов основано на принципе представимости. Чалмерс на десятках страниц обосновывает свое право использовать представимость в качестве доказательства; мне приходилось мало встречать более пустых текстов. «Философы нередко с подозрением относятся к аргументам, отводящим ключевую роль представимости, замечая, что представимости недостаточно для возможности, – пишет он. – Это тонкий вопрос, но в данном случае эти тонкости не имеют такого уж большого значения. Когда речь идет об объяснении, представимость, очевидно, играет ключевую роль» (там же. С. 105).

Доказательность подменяется представимостью, – вот в чем тонкость уловки Чалмерса. Для представимости достаточно создать образ, чтобы впечатлило. Мы с некоторым удивлением узнаём, что методика подмены доказательств созданием впечатляющего образа, например окровавленной девочки или утонувшего мальчика, столь успешно работающая на поле политических манипуляций, применяется и в современной западной науке. Это типичная постмодернистская «постправда», основанная на образе, а не на логике. Причем на образе вымышленном.

Чалмерс создает впечатляющий образ – зомби. Это человек без conscious experience, но при этом обладающий всеми когнитивными функциями и феноменами: он чувствует, учится, работает, слушает музыку, восхищается прекрасным, как обычный человек. Отсутствие самосознания никак не мешает зомби. Чалмерс считает, что такой человек представим, следовательно, он потенциально реален. Само его существование якобы доказывает дуализм, ибо раздельное существование conscious experience и когнитивных качеств оказывается возможным. Но, по сути, это аргумент от субъективного идеализма: Чалмерс извлек зомби интроспекцией из себя самого и даже дал ему имя. («Быть может, Деннет – зомби» – С. 179. Ирония, безусловно, оправдана. – В.Т.).

Другой человек, например автор этих строк, не может повторить этот фокус. Мной такой зомби непредставим. Вообще не понимаю, зачем его представлять. Достаточно пойти в сумасшедший дом, где содержатся несчастные, у которых в положенный срок (обычно на четвертом году жизни) не возникло самосознание. Они оказались необучаемы, неспособны овладеть языком, контакты с окружающей средой у них, как у животных, на рефлекторном уровне. Шизофреники имеют перед ними преимущество, потому что шизофрения – это не отсутствие самосознания, это его подмена другим или даже несколькими другими. Шизофреники обучаемы и даже могут на продолжительное время «приходить в себя». Люди, у которых самосознание совершенно отсутствует, – это самые тяжелые из идиотов, они ни к чему не способны, кроме отправления естественных потребностей. Все виды деятельности у них обычно заменяет какое-нибудь движение, например перекатывание головы на подушке, раскачивание и т. д.

Это атавистические движения, выхваченные из раннего детства. У детей, к которым пришло самосознание, они пропадают, а у идиотов приобретают характер исступления (Баллон, 1967. С. 98). В книге А. Валлона «Психическое развитие ребенка» говорится (не в первый раз, о том же писали и Фрейд, и Пиаже) о пограничном значении этого события, прихода Я, которое невозможно переоценить при всех минусах для воспитателей, ибо ребенок с момента пробуждения самосознания на некоторое время становится эгоцентриком.

Пробуждение Я вызывает 5 великих событий:

1) исчезает слияние с окружающей средой; до этого дитя человеческое ментально мало отличалось от животного детеныша, существуя слитно со средой и усваивая навыки рефлекторно; интересно, что совершенно нормальные дети до трёх лет могут отставать в развитии от обезьянок;

2) исчезает детский аутизм, ребенок перестает общаться сам с собой;

3) ребенок начинает различать свои мечты и реальность;

4) либидо становится наиболее активно, закладываются комплексы, которые в будущем определят личность (там же. С. 180–182);

5) происходит когнитивный взрыв, ребенок становится не дрессируем, а обучаем; он становится творцом языка, а не просто запоминателем слов.

Если не проснется самосознание, этой революции в психике ребенка не произойдет, ментально он останется животным. Не когнитивный фактор, не знания делают взгляд осмысленным. Профессор, утративший самосознание, будет озираться бессмысленно а у 4-летнего ребенка, к которому пришло самосознание и который еще почти ничего не знает, уже осмысленный взгляд.

Зомби, не имеющий самосознания, не будет ходить в театр, любить музыку, писать рефераты, восхищаться прекрасным.

Для зомби у Чалмерса есть еще один аргумент, кроме представимости: «Тот, кто считает зомбийный мир… невозможным, должен ответить на ключевой вопрос, – пишет он, – почему Бог не мог бы создать зомбийный мир? Естественно предположить, что при создании мира Бог в силах сделать все, что является логически возможным» (Чалмерс, 2013. С. 129). Это не самоирония. Апелляции к Богу неоднократно встречаются в изложении этой «натуралистической» концепции, и мне не удалось заметить иронии или скепсиса в отношении креацианизма.

Непонятно одно: зачем ограничивать Бога логической возможностью? Бог может сделать даже то, что абсурдно. Но, что позволено Богу, не позволено Чалмерсу, который доказывает, опираясь на абсурд, то, что в доказательствах не нуждается. Очевидно, что сознание имеет иную природу, чем физические явления. Здесь возникает интересный вопрос: зачем вообще понадобилось ломиться в давно открытую дверь? Ведь Чалмерс, по сути дела, доказывает, что сознание и материя суть не одно и то же. Думаю, что это отнюдь не праздный вопрос. Новое обращение к старому вопросу, который Ленин назвал «основным вопросом философии», понадобилось в связи с открытием в квантовом мире явлений, которые раньше ассоциировались исключительно с сознанием: нелокальности, вневременного быстродействия, суперпозиций. Надо отдать Чалмерсу должное: он, в отличие от того же Деннета, думает о самом главном. Думает тяжело, впадает в абсурд, но это заслуживает уважения, в конце концов, философы и поэты оцениваются не по достижениям, а по значимости своих поражений.

Дуализм Декарта прост. Это психофизический дуализм: материя, атрибутом которой является протяженность, и сознание, которое вне протяженности. Чалмерс прав: декартов дуализм умер, сраженный не альтернативной философией, а физикой, которая выяснила, что протяженность для материи неатрибутивна. В физическом мире есть то, что не имеет размера и этим подобно сознанию. Отсюда вопрос: не является ли сознание отчасти физическим? Является, отвечает Чалмерс тезисом о естественной супервентности сознания на физических свойствах. Но физическим законам оно не подчиняется; подчинялось бы, было бы предсказуемо, а оно непредсказуемо. Следовательно, должны существовать во Вселенной параллельные физическим психофизические законы. Если мы их раскроем, мы поймем эту новацию, эту тайну, которая не есть тайна мозга, это тайна Вселенной. «Психофизические законы – это фундаментальные законы природы, не являющиеся физическими» (там же. С. 120). Чалмерс считает себя основателем нового, некартезианского дуализма, который называет натуралистическим.

Возникает вопрос: как можно еще трактовать противоречие между естественной супервентностью сознания всему остальному миру и его логической несупервентностью? Здесь возможен ответ в духе Делёза: смысл есть нонсенс, а нонсенс вообще не подчиняется никаким законам, он алогичен, глупо требовать от него логической супервентности чему бы там ни было (Делез, 1998). Но тогда встает вопрос не о психофизических законах, а о том, что в истоке сознания лежит безумие.

Другое возможное решение: дать этой натурфилософии более последовательную материалистическую интерпретацию, поставив психофизические законы не параллельно физическим, а вслед за ними (эпифеноменализм). Все-таки сознание базируется в теле человека, порождается мозгом, а другого сознания еще никто не выявил доказательно, следовательно, не приходится лить воду на пустую мельницу. Мы просто должны признать, что сознание – это что-то новое в сравнении с порождающей его материей, но это не означает, что материя совсем не при деле.

Новация потому и новация, что отличается от своей почвы принципиально. Растение вырастает из почвы, но это абсолютная новация, способная к автотрофному питанию, к чему почва неспособна. Если вдуматься, то яркая краснота свеклы не менее удивительна, чем яркая самобытность сознания; я с детства не перестаю удивляться свекле, с тех пор как в детсадовском возрасте бегал со свеклой и пытал взрослых, почему она такая красная, ведь в земле красной краски нет. Теперь понимаю, что тогда случайно «открыл» эмерджент – новацию, не содержащуюся в исходных феноменах.

Д. Чалмерс категорически отрицает материализм, используя при этом опять-таки не доказательство, а образ. На этот раз это некая Мэри, которая выросла в черно-белой комнате и знает все физические факты о процессах в мозге при восприятии цвета. Но вот она выходит из комнаты и видит красный цвет. Она узнаёт нечто новое, – каково это, видеть красное. «Аргумент заключается выводом, что физические факты не исчерпывают все факты и что материализм ложен», – пишет Чалмерс со ссылкой на Джексона, который и придумал данный аргумент (там же. С. 131).

Аргумент живуч, благодаря абстрактности, хотя образ должен был бы сделать его понятным любому. Представим себе не абстрактно красный цвет, который увидела Мэри, а конкретно красный объект, например свеклу. Да, красный цвет не содержится ни в почве, ни в семенах, это абсолютная новация, но любой химик или биолог объяснит ее, используя исключительно материалистические аргументы. Для этого ему не понадобится дуализм свеклы и грядки. Вообще это вопрос не онтологии, а эпистемологии: мы имеем дело с примитивными представлениями о материализме; Чалмерс критикует вульгарный материализм, наивно думая, будто другого не бывает.

Второй аргумент заключается в том, что «материализм не может объяснить появление нового в этом мире» (там же. С. 136). Но, как показал предыдущий пример, даже вульгарный материализм, даже не прибегая к диалектическим методам, объясняет все новации, кроме сознания.

Но есть материализм, который объясняет и это и с которым Чалмерс, судя по его текстам, совершенно не знаком, что не удивительно. Это диалектический материализм, о котором в англо-американском научном сообществе большинство не знают даже по названию. Диалектику там знают только как античное искусство спора, не имеют представления о законах диалектики, открытых Гегелем.

Конкретный пример, характеризующий незнание диалектики даже ведущими западными учеными. Создатель синтетической теории эволюции Э. Майр был очень удивлен, когда узнал, что К. М. Завадский назвал его труды «чистым диалектическим материализмом», а потом, будучи заинтригован, «тщательно исследовав литературу по диалектическому материализму», «столкнулся с длинным списком принципиальных положений», подтверждающих правоту К. Завадского, причем не только относительно его, Э. Майра, идей, а относительно всей теории эволюции (Майр, 2004. С. 73–74). Подобно Журдену, узнавшему в почтенном возрасте, что говорит прозой, Майр на седьмом десятке лет узнал, что пишет как диалектический материалист. Именно поэтому его «синтетическая теория эволюции» верна. Между прочим, она вышла из идей С. Четверикова, Н. Тимофеева-Ресовского и И. Шмальгаузена. Эти русские ученые являлись не наивными, а осознанными диалектиками.

На наивизме западных ученых во многом сказывается влияние Б. Рассела, едва ли не главного корифея англо-американской философии, который, высказавшись о Гегеле в своей «Истории западной философии» пренебрежительно, не потрудился дать сколько-нибудь компетентную критику. Самое удивительное, что из всех философий расселовский «нейтральный монизм» ближе всего именно к гегелевской философии Абсолютного духа. Если б Рассел это отметил, он стал бы ученым, нашедшим верификацию гегелевской философии в физике XX в., а не основоположником «новой» философии. Подозреваю, что причина пренебрежительного отзыва Рассела о Гегеле – нежелание быть вторичным.

Между тем, кроме законов диалектики, до сих пор нет доктрин, объясняющих, как в мир приходит новое. Кроме, разумеется, Промысла Божьего. Чалмерс точен «до наоборот», уверяя, будто материализм не способен объяснить новации.

На самом деле, кроме диалектического материализма, нет ни одной доктрины, объясняющей новации, не прибегая ни к Богу, ни к Абсолютному Духу. Разумеется, эти объяснения схематичны и предельно абстрактны, но других пока нет. Диамат – как демократия: плохо, но лучшего никто не придумал. (Если кому-то пришла на ум синергетика, то это «второе издание» диалектического материализма.)

Если принять во внимание эти законы – единства и борьбы противоположностей, перехода количественных изменений в качественные, отрицания отрицания, – то получается, что Чалмерс не прав, предлагая дуализм, как единственный выход. Этот материализм никогда не уверял, будто у материи есть такой атрибут, как протяженность, но только движение, а это современной физикой не опровергнуто. Он всегда утверждал логическую несупервентность (говоря словами Чалмерса) материи и сознания. Более того: весь зиждется на этом противоречии. В нем есть весьма эвристичная идея отражения (Ленин), которая не только вписывается в современную картину мира, но и, похоже, при правильном развитии способна объяснить странные явления, например, когда в мозге наблюдается вневременное быстродействие или когда две элементарные частицы копируют движения друг друга на большом расстоянии без передачи импульса. Это принцип зеркальности, работающий в Космосе, в микромире и в человеческом мозге.