Текст книги "Человек безумный. На грани сознания"

Сюда относятся не только «двигательные стереотипии», «как качание на стуле, барабанное движение, верчение большого пальца, однообразно повторяемые на клочке бумаги рисунки», но и «двигательные неистовства» шизофреников, столь характерные также для первобытных людей. При этом «негативизм истерического субъекта на профана производит также впечатление чего-то «детского», и действительно в главном он аналогичен детскому поведению, – пишет Кречмер. – …Дети в определенном возрасте часто из-за мелочей впадают в состояние волевого противодействия. Они вдруг начинают сильнейшим образом сопротивляться, пуская в ход все свои мускулы и весь голосовой аппарат, своенравно отказываются от исполнения какой-либо просьбы и подобным образом ведут себя с большим упрямством еще долгое время после того, как причина исчезла и реакция тем самым стала бессмысленной. Это мы называем негативизмом. (Пиаже более точно называл это эгоцентризмом, ибо негативизм является только одной из сторон эгоцентризма. – В.Т.) Доброжелательное мотивированное уговаривание при этом большей частью не действует. Реакция или исчезает с течением времени сама собой, или же внезапно и без всякого мотивированного перехода оборачивается в противоположное направление воли. Мы показываем ребенку, который только что топал ногами и кричал, прекрасное кушанье: в один момент он забывает все и, смеясь, подходит к нам. Резкий свист, внезапная пощечина заставляют его моментально замолчать. Отсутствие реакции на мотивы и отзывчивость на элементарные сильные чувственные раздражения характерны…» (там же. С. 194).

Отсутствие реакции на мотивированные доводы, которая характерна для нормальных взрослых, суть то, что объединяет психику шизофреников, первобытных людей и детей в определенном возрасте в одно и то же явление.

Эндогенный исток человеческого мышления

Кречмер дает однозначное медицинское заключение:

«Нет ни одного из главных механизмов, имеющих отношение к образам или аффектам (как мы описали их у первобытного человека), которых мы не могли бы найти у шизофреников… Шизофреник может расколоть себя на две личности: одну часть своих переживаний он припишет действительному И. Губеру, другую – своей новой личности, которая родилась в Шарентоне и зовется Мидхат-пашой. Можно наблюдать также и персонификацию отдельных частей тела, как у первобытного человека. Проецирование частей собственной личности в окружающий мир и включение в самого себя составных частей внешнего мира – все это происходит как в сновидении, но только при дневном сознании» (там же. С. 167, 168).

«Мы находим среди душевных процессов возникновения образов у взрослого культурного человека за преобладающими в настоящее время психологическими механизмами другие функциональные типы, которые хотя и рассеяны по очень разнообразным областям наблюдения, однако всегда встречаются у нас с однородными основными чертами, прежде всего в сновидении, при гипнозе, в истерическом сумеречном состоянии и в шизофренических расстройствах мышления. Так как эти функциональные типы представляют собой блестящие аналогии более ранних ступеней развития душевной жизни человеческого рода, то мы можем с большей вероятностью считать их сохранившимися низшими ступенями филогенетического развития…» (там же. С. 141).

Если шизофреническое расстройство мышления является рекапитуляцией низшей ступени филогенетического развития, то далее логично было перейти к филогенезу психики, что Кречмер и делает, шокируя новизной. Дело в том, что шизофрения – это не только не самая простая форма мышления, а скорее самая сложная. Следовательно, в истоке логического мышления нет обычно утверждаемой учеными простоты рефлексов и восприятий.

«С эволюционной точки зрения абстрактное мышление не может быть целиком выведено из наглядных образов внешнего мира. Мы уже говорили о собственных тенденциях нашего душевного организма, которые не могут быть сведены к чувственным впечатлениям внешнего мира… Надо думать, что в нас уже первоначально заложены и собственные душевные тенденции не наглядного рода к более высоким логическим операциям» (там же. С. 179).

Вспомним, что утверждают Пиаже и Инельдер, обследовавшие около трех тысяч детей на предмет формирования первичных логических функций (сериации и классификации). Первичные логические операции у детей изначально «включены в более сложные структуры». Они необъяснимы усложнением простых перцепций. Получается, что онтогенез по Пиаже подтверждает филогенез по Кречмеру.

Насколько это противоречит тому, что не перестают повторять на всех языках ученые «трупы»: будто мышление появилось мало-помалу, благодаря внешнему (экзогенному) фактору (рефлекторное поведение, коллективная охота, образы внешнего мира и т. д.)! Далее оно якобы шаг за шагом развивалось, благодаря постепенному усложнению рефлексов.

Кречмер совершил настоящую революцию, первым в мире предложив идею эндогенного происхождения логического мышления не из животной простоты, а из более сложной формы – из шизофренического мышления с его запутанными кататимическими образами.

Принято считать, что альтернатив «помализму» с его экзогенным истоком мышления просто не существует, кроме креацианизма. Но креацианизм – это религия, это введение фактора чуда божьего, тоже экзогенного. Сторонники обезьяньего помализма присвоили монополию на научную концепцию, будто других не существует, хотя доказать ее не могут уже более ста лет, и никогда не смогут.

Становление высших функций в филогенезе может быть отражением процесса преодоления через кризис, связанный с отказом от животных рефлексов, что для тех «ещё животных», какими были пресапиенсы, являлось почти самоубийственным риском. Она может быть, напротив, описанием бескризисного продвижения по прямой от малого ума к большому, где вроде бы как наблюдается развитие «мало-помалу», т. к. шимпанзе, безусловно, умнее рыб и сравнимы по развитию функций мозга с трёхлетними детьми.

Как известно, до сих пор, спустя столетие после выхода книг Леви-Брюля, Пиаже, Кречмера, большинство палеопсихологов и антропологов придерживаются степуляционной модели, оставляя за скобками вопрос: почему «трёхлетний» интеллект шимпанзе и детей дает по ходу обучения столь разные результаты? Почему дети усваивают логику, а обезьяны нет? Почему дети вписываются в ходе усвоения социальных функций в разнообразные социумы, а у шимпанзе может быть только один вид социума – тот, который определяется инстинктами? Почему на базе детского интеллекта, который в трехлетнем возрасте не превосходит «интеллект» шимпанзе, возможно формирование научных понятий, а шимпанзе… Ни одна обезьяна до глубокой старости не усвоила ни одного научного понятия, невзирая на поистине титанические усилия обучателей.

Существует альтернативная научная теория, и давно. Великими умами обоснована, опирается на огромный экспериментальный материал и на огромную практику, в том числе медицинскую. Проблема была в том, что до появления инверсионной теории антропогенеза в 2005 г. никто не мог объяснить сам эндогенный исток как таковой: что сделала эволюция, что в мир пришла партиципация, она же шизофрения?

Вот настоящая проблема, вот тема для молодых умов, а не давно скомпрометированные попытки доказать, будто обезьяны способны к «особенно сложной интеллектуальной деятельности», потому что умеют находить банан под банкой определенного цвета, когда пищедобывательное поведение выдается за сверхприродный интеллект.

Какую ни открой книгу по антропологии, эволюционной психологии, происхождению языка, непременно наткнешься на обнадеживающую фразу «у шимпанзе интеллект трехлетнего ребенка» с намеком на то, что, мол, будет наука развиваться дальше и выявит у шимпанзе интеллект 4-летнего ребенка, 5-летнего, 20-летнего и т. д., пока обезьяна в шляпе не явится в Пенсионный фонд с профессорским дипломом в кармане. Но он у вас уже сто лет с лихом, этот «трехлетний интеллект». Если машина застряла, умные люди, чтобы выехать на твердую почву, ищут другие пути, а не продолжают буксовать на одном месте веками.

Авторы, имя им легион, пишущие сакраментальные фразы про «трехлетний интеллект», сами напоминают шизофреников, застрявших в дедушкином сне. Большинство антропологов именно таковы. Забавно, что их собственное творчество не приводит этих авторов к развитию у них самих 4-летнего интеллекта. Вопреки очевидным фактам, они пишут как аутисты, замкнувшиеся на собственных фантазиях и непроницаемые для опыта.

Ф. Бэкон в свое время обозначил живущие в сознании «четыре призрака», мешающие научному познанию. Первый – это «призрак рода»: познанию мешает собственная природа человека. Этот призрак в данном случае «работает» вовсю. Ученый думает: вот я такой весь нормальный, как можно думать, что мои предки были шизофрениками? Ему легче думать, будто обезьяны поумнели мало-помалу, чем предполагать инверсию психики, сломавшую адаптивные рефлексы нормальных животных и породившую антиадаптивную расщепленную психику.

Его почти не заботит, что первый вариант невозможен, много раз исследован и дал отрицательный результат. Он буксует, но не хочет видеть дорогу с выездом. Он не хочет видеть, что второй вариант дает результаты. Психоаналитическое лечение шизофреников и аутистов в группах, особенно с использованием сказок, часто позволяет внедрить в их психику установочные файлы логического мышления, социализировать их. Люди излечиваются, или хотя бы болезнь отступает на время, к больным приходит самосознание и желание общаться, и логика. От сумасшествия есть путь к нормальному мышлению человека, от обезьяньих рефлексов – нет.

Второй призрак – «призрак площади»: боязнь выйти за рамки общего дискурса, попасть в число маргиналов и отщепенцев. Отсюда отсутствие научной честности и теоретической совести.

«Императив теоретической совести, необходимость преодоления благопристойной пошлости выражается в разных формах практически всеми глубокими мыслителями середины XX в., – пишет философ К. С. Пигров. – Так М. Хайдеггер выписывает из Э. Крика в свои «Черные тетради»: «Неизбывная опасность благопристойной пошлости в духовном»… «Благопристойная пошлость» и «общепонятность мелкотравчатой суеты» внутренне связаны с «человеческой комедией»… «Бездарность и пошлость – это, по сути, одно и то же, но главное, пожалуй, состоит во внутренней связи пошлости и лицемерия. Дело не в том, что автор не может сказать чего-то нового. Дело в том, что, говоря банальности, он лицемерно выдает их за некоторую мудрость. Мол, не только «так можно», но «так и нужно», – «так все делают» (Пигров, 2018. С. 146, 147).

Когда я читаю труды антропологов-симиалистов, взявшихся рассуждать о духовном, о сознании, о языке, у меня остается именно такое впечатление: благопристойная пошлость в духовном и патологическое отсутствие теоретической честности.

Глава V
Четвертый краеугольный камень:
гипнотическое состояние

Бехтерев и его окрестности

Выше говорилось о новом направлении исследований В. М. Бехтерева в поисках истока сознания после «Объективной психологии», когда он сделал вывод о невозможности добраться до истока через рефлексологию. Он был первым, кто четко сформулировал новую «дорожную карту» – исследовать то, что человеческое Я не контролирует: психопатологии, сны, гипнотические состояния. Идя вслед за Сеченовым не по простому, лженаучному пути, по которому пошли примитивные рефлексологи и бихевиористы, он поставил задачу создания новой науки, которая в перспективе могла соединить рефлексологию и психологию, благодаря изучению неконтролируемых состояний психики. При этом он мыслил, что в будущем, когда появятся новые технические возможности, можно будет изучать психику также и в состоянии, когда ее контролирует человеческое Я. Сейчас такая возможность есть, благодаря ПЭТ, МРТ, ЭЭГ. Но во времена Бехтерева ее не было, поэтому он был прав, когда написал, что в объективной психологии нет места процессам сознания, что это дело будущего.

Наука, которую он называл «психорефлексология», сейчас существует, называется «психофизиология» и является базисом всех когнитивных наук. Основоположником ее является великий русский ученый Владимир Михайлович Бехтерев. Павлов был все-таки в большей степени физиологом. Шеррингтон и Кречмер были психофизиологами, но они отстают от Бехтерева на целое поколение. В самом начале XX в. задачу создания психофизиологии озвучивал только Бехтерев.

В «Объективной психологии» Бехтерев ввел понятие «сочетанные рефлексы», как такие сочетания рефлексов, которые возникают в качестве реакции на стрессовый фактор и могут долго не проявляться, пока вновь не сработает какой-либо стрессовый фактор. Однако подспудно, неосознаваемо, сочетанные рефлексы, коренящиеся в глубинах психики, влияют на поведение человека, которое часто кажется необъяснимым, немотивированным обстоятельствами. Ничего не напоминает? Да, это знаменитые «комплексы» Фрейда, который просто перевел выражение Бехтерева на язык, понятный западному человеку. «Комплекс» – это буквально «сочетанность».

После того как Бехтерева отравили, вначале, как положено, его вознесли с целью замаскировать убийство. Его институту было присвоено властями имя Бехтерева. Однако потом начались преследования его учеников и родных. Был репрессирован его сын-врач, и его вообще ни к чему не причастная супруга, – родители Натальи Петровны Бехтеревой. В этой обстановке Бехтерева начали обвинять во всех грехах, включая те, с которыми он сам боролся, прежде всего в вульгарной рефлексологии. До сих пор многочисленные «выготсковеды» пишут, будто Выготский «боролся с рефлексологией Бехтерева».

Не мог он бороться с рефлексологией Бехтерева, потому что не было никакой рефлексологии у Бехтерева в идеологическом смысле. Была наука психорефлексология, она же современная психофизиология. Но как можно бороться с наукой?

Есть естествознание, и есть эмпиризм. Естествознание – это наука, подкрепляющая знания опытом, а эмпиризм – идеология, утверждающая, будто знание может быть только опытным. Есть биология как наука, и есть биологизм как идеология. Биологизм означает отрицание небиологических факторов в эволюции человека, включая сознание. Есть антропология как наука, и есть симиализм как идеология, которая присвоила себе право называться научной антропологией. С наукой бороться глупо. С идеологией, выдающей себя за науку, бороться необходимо.

Русская наука в лице И. М. Сеченова, И. П. Павлова, В. М. Бехтерева открыла рефлексы как явление и внесла самый внушительный вклад в их изучение. Однако на базе извращения науки появилась рефлексология как идеология. Это не что иное, как убежденность в том, что сознание человека возникло мало-помалу по мере постепенного усложнения животных рефлексов. В. М. Бехтерев данную ограниченную идеологию никогда не разделял. Наоборот, он был первым, кто четко обозначил пределы компетенции рефлексологии и пошел дальше. В таком случае с чем боролся Выготский? С рефлексологией как наукой, изучающей рефлексы без всякой идеологии? Глупо бороться с наукой. Например, я борюсь не с антропологией как наукой, а с симиализмом, который претендует на монопольное положение в антропологии, являясь на самом деле идеологией. Я борюсь с идеологией, оккупировавшей науку.

Кстати сказать, Выготский как раз являлся самым кондовым рефлексологом в смысле носителя этой ограниченной идеологии, хотя рефлексов не изучал и в этом деле был настоящим профаном.

По-разному повели себя люди из школы Бехтерева. Иные пострадали за Учителя, иные нет. Например, Б. Г. Ананьев. Не буду брать на себя грех осуждения, меня там не стояло. Но вот что говорится в Википедии: «Ананьев является последователем В. М. Бехтерева; тем не менее его отношение к Бехтереву было довольно сложным: в период 1930–1950 гг., когда официальная психология не принимала рефлексологию Бехтерева, Ананьев дистанцировался от рефлексологии, неоднократно подчеркивал, что не является учеником Бехтерева, и даже использовал термин «бехтеревщина» (https://ru.wikipedia.org/wiki/, статья «Ананьев»). Даже учеником, мол, не является. А начинал академик Ананьев как аспирант бехтеревского института.

Жаль, что выражение «ананьевщина» невозможно приклеить ни к одному научному концепту, потому что нет такого явления. Есть «благопристойная пошлость» и «общепонятность мелкотравчатой суеты», внутренне связанные с «человеческой комедией». Он пытался создать комплексную науку о человеке и человечестве, с психологией в центре. Еще в 80-е годы, читая его итоговую книгу «Человек как предмет познания», я удивлялся, как не скучно было автору наносить пером на бумагу эту серую, как мышь, благопристойность. Ровно ничего нет в этой книге о человеке.

…На Серафимовском кладбище бываю часто. Через него пролегает короткий путь к новому Эрмитажу, к самому бюджетному букинистическому магазину и, простите за бытовуху, в баню. Много могил, которым хочется поклониться. Моряки «Курска», почти все советские адмиралы, известные артисты, среди которых Александр Демьяненко. И он – «даже не ученик». Даже оглядываться не хочется. Мир его праху.

Гипноз и сон

Надо сказать, что загадкой гипноза занимался также и Павлов, но со своей спецификой, связанной с животными. Он проверял, насколько общий биологический характер носит данное явление. Дело в том, что в общественном сознании циркулировали слухи о гипнозе животных. Дескать, змеи гипнотизируют свои жертвы, которые застывают и не двигаются под взглядом змеи. Павлов исследовал данный вопрос и выступил с докладом «О так называемом гипнозе животных», в котором объяснил феномен. «Пред огромной силой, при встрече с которой для животного нет спасения ни в борьбе, ни в бегстве, шанс остаться целым – именно в неподвижности…» (Павлов, 1951. Т. 3. Кн. 1. С. 359). Великий физиолог подробно описал мозговой механизм каталептического состояния, наступающего при сильном страхе, который является эффективной адаптацией и более ничем, а никаким не гипнозом.

Вывод Павлова уже после его смерти был подтвержден исследованием перцептивных способностей змей, которым, собственно, приписывались способности к гипнозу. Выяснилось, что змеи не имеют слуха, у них почти отсутствует зрение в нашем понимании, зато гиперразвита способность видеть в инфракрасном спектре. Двигающееся животное выделяет больше тепла, поэтому оно для змеи гораздо более заметно.

Забавно, что это заблуждение продолжает жить. В 2008 г. на встрече с преподавателями и студентами Института психологии в Санкт-Петербурге один из них, кандидат наук, рассказал о поразившем его факте змеиного гипноза, изложенном в недавно прочитанной книге. Во время экспедиции Фосетта в бразильской сельве индеец-проводник вдруг присел, сжался в комок и застыл. Оказалось, что он увидел приближение гигантской анаконды. «Она его загипнотизировала! Он сам приготовил себя в качестве жертвы!» – объяснил современный психолог. Его не смутил даже тот факт, что англичане не поддались гипнозу, просто расстреляли змею.

Итак, первое, что мы должны взять за основу суждений: гипноз есть чисто человеческое и в этом смысле стоит в одном ряду с такими эксклюзивно человеческими явлениями психики, как шизофрения, партиципированное сознание первобытных, детский аутизм и эгоцентризм. Это еще один ментальный эксклюзив человека, на который можно опираться в реконструкции филогенеза мышления. Точно так же мы опирались на эксклюзивные особенности анатомии и физиологии современного человека, когда восстанавливали ретроспективу происхождения человеческой телесности.

Во-вторых, гипноз позволяет исследовать сознание более-менее объективно, потому что Я в гипнотическом состоянии сознания тушуется, не является активной силой, не вмешивается. «Вряд ли можно сомневаться в том, что внушение относится именно к порядку тех воздействий на психическую сферу, которое происходит помимо нашего Я, проникает непосредственно в сферу общего сознания», – пишет Бехтерев (Бехтерев, 2013. С. 20).

Он описывает случаи исцелений, подобные чудесам, творимым Христом. «Осенью 1896 г. мы приняли молодого человека, который страдал… полным параличом нижних конечностей», – пишет Бехтерев. (Обратим внимание, как рано, раньше всех в мире, он занялся научным изучением гипноза.) Бехтерев погрузил парня в гипноз и внушил ему, что он может ходить. Молодой человек вошел в состояние гипнотического сна с закрытыми глазами. Когда его пробудили, он «к удивлению своему убедился, что стоит на ногах и может свободно ходить». «Больной в восторге отправился в свою палату и привел в изумление всех тех, которые за несколько минут перед этим видели его в состоянии полного паралича нижних конечностей, перевозимого лишь на коляске» (там же. С. 37).

Люди, излеченные Бехтеревым от различных хворей, вызванных болезнями мозга, писали ему, что от одного смотрения на его портрет у них наступает облегчение. Например, прекращается начинающийся припадок. Таких людей было много. Наталья Петровна Бехтерева рассказывала мне, что, когда они с братом, будучи детьми, оказались на улице после ареста родителей, им помог один человек. Этот случайно встреченный в глубокой провинции человек некогда был излечен их дедушкой и работал директором детского дома. И надо же, судьба привела двух голодных сирот именно в этот приют! Вот есть Бог на свете или нет?

Можно представить, как использовали бы факты подобных исцелений шарлатаны, например современные «заряжальщики» своих фотокарточек. Бехтерев объясняет все просто, не приписывая себе никаких сверхспособностей: у парня были припадки, в одном из них его разбил паралич, поэтому было ясно, что проблема в мозге, никакого чуда нет. Случаи, когда его портрет обладал магической силой, Бехтерев публично объяснял самовнушением больных. Он с иронией пишет об аферисте, исцелявшем внушением и вообразившем себя мессией, – американском пасторе Шляттере. После его загадочной смерти в США появилось множество лже-Шляттеров, которые колесили по штатам и делали деньги в качестве мессий.

Как говорят американцы, «если ты умный, то почему бедный?». Но, с другой стороны, как быть, если ты не только умный, но и честный? Бехтерев не разбогател, хотя факты чудесных исцелений исчислялись десятками, потому что он не продавал это как чудо, а подавал со скучными научными объяснениями. Он уважать себя заставил, но, с другой стороны, жаль, что не занял при внушаемой царице того места, которое занял Распутин. История могла пойти другим путем. Но для этого надо было настойчиво пробиваться ко двору, представляя себя чудотворцем, а Владимир Михайлович был чужд искательства и надувательства.

Он приводит потрясающие случаи массового гипноза. В Терновских хуторах (ныне Ростовская область) 25 сектантов похоронили себя живьем. «Ковалев, выполнивший этот обряд погребения над 25 сектантами, в числе которых были его мать, дочь и жена, сам, очевидно, также находился под внушением со стороны монахини-скитницы Виталии, которая отдавала ему свои повеления даже в то время, когда уже находилась в числе шести человек в подземной нише и была забрасываема землей» (там же. С. 56).

Здесь же: парижские конвульсионеры XVIII в., нечувствительные к боли в припадках, бесноватость обитательниц целых женских монастырей – бенедиктинок в 1630 г., урсулинок в 1631 г., когда «монахини впадали в каталептическое состояние, в других они переходили в сомнамбулизм и бред или в состояние полного автоматизма» (там же. С. 67).

В православии Бехтерев отмечает феномен кликушества. Однако он не приводит ни одного случая массового беснования в православных монастырях. Насколько мне известно, это встречалось в основном у католиков и среди адептов различных сект.

Кондрата Малеванного, Иисуса Христа из с. Таращи под Киевом, Бехтерев обследовал лично. Там типичная шизофрения, она же партиципация, судя по описаниям из скорбного листа. «Вдруг его голова начала отделяться от тела и невидимою силой подниматься кверху, тело же оставалось на месте…» Так в голову таращанского мессии вошел Святой Дух. В тело он вошел через неделю: «его тело начало распинаться, руки были как бы прибиты, а самое туловище как бы поднималось в воздухе и слегка покачивалось» (там же. С. 84, 85). Вспомним, как расчастлены представления первобытных партиципантов о собственном теле.

Бехтерев обследовал пророка, когда еще работал в Казани. Вот как интерпретировал данный факт этот талантливый шизофреник: предсказание, сказание, казание, Казань. Мол, предсказывал – и оказался в Казани. Все в тему, все в рифму, звезда в экстазе. Не случайно говорят, что гений – это управляемая шизофрения. Вспомним похожий феномен: гениальное стихотворение «Пустыня» футуриста Маринетти:

Караваны.

Ванны.

Анны.

Ны.

Ы.

Разница в том, что поэт создал художественный образ человека в пустыне, томимого жаждой и грезами, у которого уже не осталось сил, кроме как бессильно ныть. Больной шизофреник образ не создал. Его шизофрения неуправляема.

Ссылаясь на И. А. Сикорского, изучавшего адептов нового Иисуса, Бехтерев отметил детскость их умов. У 80 % из них были галлюцинации (там же. С. 95, 97).

Бехтерев считает гипноз особым видом сна, что не исключает «сближение гипноза, особенно глубоких его степеней, с неврозом». Состоянием, являющимся одновременно естественным сном и неврозом, является сомнамбулизм (снохождение). Связь с гипнотическим состоянием прослеживается здесь явно. «Больные, бывшие в припадке естественного сомнамбулизма, обыкновенно, придя в себя, не припоминают ни одного из своих действий, но если их привести затем в гипнотическое состояние, то они в состоянии решительно все воспроизвести из того, что с ними было в течение сомнамбулического состояния» (там же. С. 138).

Способность гипноза делать явным то, что обыкновенно является скрытым от наблюдения, делает гипноз орудием для изучения неконтролируемых состояний психики. Люди часто не помнят сновидения, но в состоянии гипноза могут вспомнить все. Благодаря гипнозу они могут вспомнить то, что делали или видели когда-то и забыли. У. Коллинз использовал это для построения сюжета романа «Лунный камень».

Если человеку, погруженному в гипноз, сказать, выводя из сеанса, «помнить все», – он будет помнить все. С обычным сном такие результаты невозможны.

Это говорит о том, что гипноз – это не просто вид сна, это некое особое состояние, в котором происходят другие физиологические процессы. «…Пульс в гипнозе, по исследованиям, проводившимся у нас, является несколько учащенным (д-р Лазурский), что представляет собой отличие от обыкновенного сна» (там же. С. 145).

Известно, что в обычном сне пульс замедляется. Это отличие впервые в мире было замечено в клинике Бехтерева. Он приводит следующие особенности гипнотического состояния:

«1) изменение в глубоком гипнозе тембра голоса, который обыкновенно становится более глухим…

(человек в гипнотическом состоянии говорит голосом как бы другого человека, что напоминает поведение шизофреника, который, вживаясь в другое Я, тоже меняет голос; эта особенность часто используется в фильмах ужасов для нагнетания страха. – В.Т.)

2) понижение чувствительности, объективно проверяемое по реакции зрачка;

(у шизофреников тоже наблюдается понижение чувствительности; известен случай с террористом Камо, который симулировал шизофрению: его кололи иглами в Европе, пытаясь выявить симуляцию; данный тест в прошлом часто использовался психиатрами. – В.Т.)

3) повышение сухожильных рефлексов и понижение кожных рефлексов;

(реакция на удар молоточком по коленке повышенная, а на укол иголкой пониженная. – В.Т.)

4) ослабление и некоторое ускорение пульсовой волны…» (там же. С. 159).

«…Благодаря подавлению личности, – пишет Бехтерев, – может быть возбуждаема в гипнозе такого рода ассоциативная игра, которая в бодрственном состоянии возбуждает внутренний отпор со стороны личности и подавляется, тогда как в гипнозе она получает свое развитие. Известно, что с усыпленным можно побывать и на Северном полюсе, и на Луне, и где угодно» (там же. С. 169).

Т. о. Бехтерев впервые в мире выделил гипнотическое состояние как особое состояние психики, отличное как от бодрствования, так и от обычного сна.

После краткого анализа «краеугольных камней» нашей теории филогенеза психики мы можем сформулировать основные отличия человеческой психики от психики животных.

У животных, включая обезьян, могут быть только два эндогенных состояния психики: бодрствование и сон.

У взрослого человека могут быть четыре эндогенных состояния психики: бодрствование, сон, гипнотическое состояние, шизофрения (расчастленная, диссоциированная форма психики).

Пояснение к последнему. Шизофрения в форме партиципированного сознания является нормой у первобытных носителей пралогического мышления, которое является еще даже доассоциативным.

Детское сознание в норме в определенном возрасте близко к шизофреническому, т. к. это диссоциированная психика.

Шизофрения как болезнь является рекапитуляцией первобытной психики с точки зрения филогенеза, или задержкой в развитии с точки зрения онтогенеза. Шизофреник может носить в себе все четыре формы: в дни рецессии он нормальный человек, в дни обострения он – больной.