Текст книги "Человек безумный. На грани сознания"

Наш внутренний калейдоскоп

Как можно представить себе мозг в целом как работающую структуру? Мы уже знаем, что он представляет собой анатомически. Во-первых, дуально-иерархическую структуру, начиная от устройства нейрона, кончая уровнем полушарий. Во-вторых, многослойно-иерархическую вертикальную складчатую структуру. Но как упрощенно представить его как функционирующую структуру? В виде «машины Тьюринга» мозг не представим, хотя Деннет предлагает вернуться к этому образу. Тогда, быть может, это кольцевая структура? Вспомним теорию функциональной системы П. К. Анохина, которая в целом верна, если исключить «опережающее отражение».

Нас интересует главное: смыслопродуцирующая функция мозга. «Одной из наиболее мощных кольцевых структур являются билатеральные зоны коры больших полушарий, замкнутые в кольцо через мозолистое тело» (Радченко, 1998. С. 201). Когда домысливаешь подобную информацию, имея в виду «зеркальность», о которой говорилось выше, на ум приходит сравнение с калейдоскопом, который представляет собой зеркально-кольцевую структуру.

Основным принципом работы калейдоскопа является инвариантность, основанная на симметрии. Это очень важно и, главное, адекватно Макрокосму, все законы которого сводимы к глобальной симметрии. Симметрия проявляется не в геометрии (хотя и в ней тоже, что подтверждает фрактальная геометрия, парадоксальная наука, геометрия негеометрических фигур), а в инвариантности относительно любых переворачиваний. На этом стоит мир. В калейдоскопе хаос приобретает организованность, благодаря системе зеркал. Не имеет ли организованность идеального в мозге человека подобный материальный источник?

Предположим, что сущие в нас, составляющие наше сознание гомункулусы, «зеркалят» друг другу, друг в друга, друг за друга, составляя замысловатые фракталы. Если эти «зеркала» не кривые (т. е. если человек не является сумасшедшим), картина получается достаточно регулярной (в калейдоскопе вообще не бывает нерегулярных картин), соответствующей законам симметрии. Часто она получается оригинальной. Такой «внутренний образ» может быть эксплицирован в оригинальную научную идею или художественное произведение. Благодаря тому, что наш мозг прошел этап настройки (как в филогенезе, так и в онтогенезе), творчество мыслеобразов программно обеспечено, что делает возможным необходимую повторяемость, устойчивость, возможность репродукции и возврата.

Все процессы происходят в калейдоскопе когерентно. Разрушение старого образа представляет собой одновременно созидание нового. Сам образ складывается благодаря мгновенному отражению, повторению без передачи импульса. Зеркал не два, не три – множество, наше внутреннее зеркало глубокое, отсюда сложность мыслеобразов, их неоднозначность.

Разрушение, одновременно являющееся созиданием, – это решение системной проблемы всей психолингвистики. Дело в том, что, продуцируя многочисленные «схемы порождения речи мозгом», психолингвисты никак не могут решить основной вопрос: что происходит в процессе порождения речи – разложение некоего первичного целостного образа на составляющие или, наоборот, синтез, когда значения собираются по крупицам? Все эти схемы делятся на два вида именно по данному критерию, отрицая друг друга в самой основе. Ситуация напоминает консилиум докторов над Буратино. Пациент скорее жив, чем мертв. Пациент скорее мертв, чем жив.

На самом деле нет ни того, ни другого, есть одновременный анализ-синтез, процессуальная когерентность, не разделенная во времени. Собственно, последнее «подозревают» многие, но никак не могут представить себе, как это может быть. Принцип работы калейдоскопа отвечает этому требованию. Калейдоскоп парадоксален «в-себе». Это игрушка со смыслом.

Известно, какое огромное значение имели в первобытном обществе многочасовые, однообразные, трансовые ритуалы. Не являлись ли они способом настройки нашего калейдоскопа? Благодаря трансовым ритуалам формировались фреймовые составляющие калейдоскопических переменных, некие психические субстантивы, которые лежат в основе работы сознания. Это то, на что вышла Н. П. Бехтерева, говоря «о сходных групповых последовательностях разрядов» в разных зонах мозга, которые «являются своего рода объединяющим, системообразующим фактором» (Бехтерева, 2010. С. 189).

Интересно, что рядом с продолговатым мозолистым телом между двумя полушариями расположена продолговатая ретикулярная формация. Ее клетки являются фильтром, отсеивающим повторяющиеся сигналы. Их, должно быть, великое множество, большинство. Все инстинкты, все рефлексы представляют собой работу повторяющихся сигналов. Блокируя их, ретикулярная формация оставляет небольшое число тех, которые реализуются в мозолистом теле при накладывании друг на друга, в голограммы, порождающие смысл. Таким образом, работа 2-й сигнальной системы обеспечивается торможением.

У концепции калейдоскопа имеется солидная философская база. По Гегелю процесс Абсолютного духа представляет собой созидание нового не вслед за разрушением старого, а в тот же самый момент. В конце XX в. Ж. Деррида предложил очень удачный термин: деконструкция. Деконструкция включает в себя два противоположных метода: деструкцию и одновременно конструкцию. На самом деле, знаменитая «деконструкция», столь модная в современных философских кругах, – это просто перевод гегелевского диалектического метода на современный лексикон. Если гегелевский метод адекватен развитию объекта познания, Универсума, то «деконструкцию» Дерриды вполне можно считать хорошей психолингвистической теорией. Деконструкция – это именно то, что происходит в мозге в момент порождения смысла. Мозг работает в том же режиме, что и Космос, он адекватен ему и только благодаря этому может служить инструментом познания Универсума.

Н. П. Бехтерева предлагала «тем, кто не работает непосредственно в данной области», представить работу мозга «как динамичную световую рекламу», когда «из набора однотипных источников слагаются ежемоментно меняющиеся, иногда очень сложные световые узоры» (Бехтерева, 2010. С. 179). Это смелое сравнение очень похоже на калейдоскоп.

У излагаемой здесь концепции имеется одно слабое место. Это связано с практикой комиссуротомий и случаев, когда одно полушарие удаляли хирургически. В таком случае люди должны были утрачивать способность порождать смысл, а это происходило не всегда.

Иногда комиссуротомии давали странные эффекты. Например, известен случай раздвоения личности, когда человек мог одной рукой прижимать к себе жену, а другой энергично отталкивать. Случаи раздвоения – прекрасное доказательство того, что человеческое сознание представляет собой спайку из двух отдельных Я.

Однако в целом относительно теории гомункулусов практика иссечений мозолистого тела у взрослых людей не показательна. Дело в том, что мозолистое тело – не единственная комиссура мозга, а только лишь основная. Когда «левый» и «правый» гомункулусы уже состоялись как тождество и друг без друга не могут, они найдут контакты вне мозолистого тела – разумеется, не без потерь. В большинстве случаев после комиссуротомии человек не выбывает из общества, но, что непреложно, теряет креативность. Поэтому эти операции и запретили.

Более показательными могли бы быть последствия комиссуротомий у детей, грудных младенцев. Может ли в таком случае сформироваться личность хотя бы на таком уровне, как у людей, переживших комиссуротомию взрослыми? Мне не пришлось долго рыться в горах литературы, разыскивая эту информацию. Я позвонил Н. П. Бехтеревой и задал этот вопрос. «Комиссуротомий детям не делали, – с ходу удовлетворила мое любопытство Наталья Петровна (она всегда отвечала очень быстро и очень конкретно, я удивлялся памяти и скорости реакций). – Во всяком случае, мне неизвестно ни одной». Это было 2 февраля 2008 г., думаю, что с тех пор ситуация не изменилась. Если академику Бехтеревой неизвестно что-то из практики операций на мозге, значит, этого не было. Данный критерий для нас закрыт, причем, похоже, навсегда.

Теперь о случаях, когда удалялось одно из полушарий. Разумеется, наиболее интересны случаи удаления «речевого» полушария. При такой резекции у детей функции речи после некоторой перестройки брало на себя правое полушарие. Мозг находил способы восстановить их функции с помощью других популяций нейронов, благодаря неспециализированности клеток ассоциативных полей мозга. Если клетки конечного мозга были бы узко специализированы (клетки разума, клетки языка, клетки фантазий, которые у некоторых ученых забили клетки разума), подобная перестройка была бы невозможна.

У взрослых подобное восстановление оказалось затруднено. Видимо, сказывается не видовая, а «профессиональная специализация» нейронов. Не знаю, насколько оправдана прямая экстраполяция на популяции людей, но мне следующий пример представляется в какой-то мере объясняющим эту ситуацию. Ребенок в обществе может стать кем угодно, невзирая на расу или профессию родителей. Видовой специализации у людей нет. Однако есть профессиональная, связанная со становлением человека как члена общества, с занятием в нем своей ниши. Биолог не может заменить конструктора, а инженер – врача. Видимо, у взрослых людей сформировались жесткие зависимости, в связи с чем мозг потерял архитектоническую пластичность. Последняя фраза взята из профессионального лексикона нейрофизиологов. Они именно так и объясняют данный феномен («жесткие» и «гибкие» звенья по Н. П. Бехтеревой).

Теоретическая трудность, которая требует честного обсуждения, заключается в следующем: как объяснить возможность всего того, что описано выше в качестве общей картины работы мозга при удаленном полушарии? Принцип отражения, создание голограмм, калейдоскопия – невозможны, когда зеркало одно.

Следует вспомнить такую особенность зеркал, как способность заключать большое в малом. Можно взять большое зеркало и отламывать от него куски. Отражаемый образ от этого не пострадает. Даже в самом маленьком обломке будет содержаться весь объект целиком, а не какая-то его часть. Сотая часть зеркала, взятого изначально, – это тоже полноценное зеркало. В случае, описанном В. В. Хохловой, левое полушарие у ребенка удалили не полностью (Хохлова, 1967). Кусочек «зеркала» остался. Сомневаюсь, что в принципе можно удалить одно полушарие полностью, не задев центральные структуры. В медицинских целях подобные операции не делают. В таком случае человек сохраниться не сможет. А вот при частичном удалении одного из полушарий возможность сохранить личность имеется, особенно у детей, даже если удалено почти все полушарие. Этот факт, безусловно, не опровергает, а подтверждает теорию, изложенную выше.

Именно зеркальный принцип – и только он – объясняет сохранение работоспособности мозга при удалении большей части полушария; способности думать и говорить, несмотря на то что удалены те части, которые в норме отвечают за логику и язык. Левое полушарие является ответственным за логику и язык – и нате вам: его удалили, а ребенок научился думать и говорить без этого. Вот и ищи после этого «клетки разума» и «клетки языка»! Этот казус – самый четкий и убедительный ответ журналистам, пиарящим эксперимент Ризолатти, как открытие «клеток разума». Если в левом полушарии мозга человека нет специализированных клеток разума, то их нигде нет. Оказывается, важны не сами клетки, а общение нейронных популяций, которое сохраняется, если от удаленного полушария остается некая минимальная часть.

Не могу удержаться от небольшого полемического выпада против сторонников «клеточного» подхода к разуму и языку. Представим себе, что некий ученый захотел реконструировать, как в ходе эволюции появилось лошадиное копыто. С чего он начнет? Он прежде всего найдет нормальное лошадиное копыто и возьмет его за образец. Далее ученый примется за поиск аналогов и гомологов в филогенезе лошади. Мог бы ученый идентифицировать копыто у предков лошади, живших миллионы лет назад, если бы он никогда не видел современное копыто и не знал, что это такое?

Ученые периодически сообщают миру о находках «клеток разума» у обезьян. Но где образец, по которым они их идентифицируют? Почему до сих пор не предъявили миру человечьи «клетки разума»? Зато, пожалуйста, у обезьян нашли. А у крокодилов нашли «ген языка». Остается скрестить шимпанзе с крокодилом, чтобы получить «шимпакрока разумного и говорящего». Для генетики, скрещивающей коров с помидорами, это сейчас не проблема. Но к проблеме разума и языка это не имеет никакого отношения.

Физика и биология в борьбе за мозг

После того как в мозге пресапиенсов появились ассоциативные поля, произошел качественный скачок, причем апгрейд пережил весь мозг. Эта добавка, сделавшая возможным сознание, изменила его целиком. Он начал работать как тотальность. У животных наблюдается четкий локализационизм: те или иные участки мозга реагируют на те или иные стимулы, следует реакция и т. д. При этом наблюдается высокий уровень специализации нейронов. То же самое предполагалось и с человеческим мозгом лет сто назад. Но все оказалось сложнее. Области, реагирующие на внешние раздражители, в самом деле работают как у животных (например, вы прикоснулись к горячему и рефлекторно отдернули руку), а вот ассоциативная кора устроена по-другому, и она способна вовлекать в решение задач весь мозг.

О многом «сказали» сами нейроны, уровень специализации которых в ассоциативной коре оказался низким, клетки оказались универсальными, способными решать множество разных задач. Оказалось, что в мозге человека существуют т. н. «гибкие звенья», функционирующие по принципу ансамблевой организации, когда нейроны как бы собираются для выполнения конкретных задач (Бехтерева, 2010. С. 81–88). Своего рода «бригадный подряд». Есть и «жесткие звенья» в неокортексе. В древней коре и в лимбе есть специализированные системы, которые достались от животных, но доказывать, будто это сходство является доказательством того, что мозг человека не отличается от мозга животных, означает не видеть главного.

Опровергает локализационизм явление, называемое «феномен синхронных переводчиков»: когда работает синхронный переводчик высшей квалификации, т. е. переводящий не слова, одно за другим, а сразу смыслы, – в дело вовлечен весь мозг, а не только неокортекс и т. н. «зоны речи». Это выявлено инструментально: мозг синхронного переводчика весь буквально «горит» на мониторе. При этом наблюдается эффект раздвоения личности, как будто говорит кто-то другой, а сознание просто контролирует ситуацию (личное сообщение одного синхронного переводчика). В гипнозе мозг также являет себя как тотальность, когда символические представления, порождаемые ассоциативной корой, переплетаются с погружением в «исходное биологическое состояние, уходящее корнями в животный мир, состояние, в котором коммуникация осуществляется на чисто аффективном уровне, еще не связанном с образным содержанием» (Шерток, см. ниже). Ассоциативная кора вовлекает в процесс палеокортекс и нейролимб, высшее переплетается с низшим. Кроме того, в гипнозе также наблюдается раздвоение психики. Ни один биолог еще не доказал, что раздвоение психики, а потом ее возвращение в цельное состояние возможно у животных. Это ли не отличие?

В 80-е годы XX в., когда начали применяться электронные способы изучения мозга, нейрофизиологи оказались перед серией невероятных явлений, на которые еще долго не будет ответов. «Какова роль «тесных соединений нейронов», прямой электротонической передачи, электрических синапсов с отсутствием в них синаптической задержки и принципиальной возможностью двусторонней передачи?» – спрашивает Н. П. Бехтерева (Бехтерева, 2010. С. 170). Особенно интересно последнее: двусторонняя передача и отсутствие синаптической задержки, необъяснимые никаким сведением к более простым явлениям. Задержка должна наблюдаться при любой передаче импульса, иначе это некое вневременное и внепространственное событие, аналоги которому наблюдаются в физике бесконечности, например квантовая нелокальность. «Занимаясь физиологией психической деятельности человека со всеми ее особенностями быстродействия, не зависящего от пространства, невольно начинаешь думать о том, нет ли в мозгу механизма, аналогичного понятию когерентной работы… именно об этом, по-видимому, думает и Эдди, упоминая в статьях о мозге о «туннельном эффекте»… Или невольно за этими словами видится больше, чем в них содержится?» – пишет Бехтерева далее (там же. С. 175). Эти вопросы Бехтерева впервые озвучила в 1988 г. в книге «Здоровый и больной мозг человека», и они до сих пор актуальны.

Большее увидели квантовые физики уже в нашем веке. «В нелокальных эффектах события, происходящие в различных точках А и В, оказываются каким-то таинственным образом связанными друг с другом… События оказываются связанными таким образом, что характер связи исключает возможность передачи сигнала из точки А в точку В… Этот эффект является чисто квантовым, и в классической механике мы не можем даже представить себе его аналог», – говорится в коллективной монографии выдающихся английских и американских ученых, посвященной работе мозга (Хокинг, Пенроуз и др. С. 71–72). И далее: «Нелокальные эффекты квантовой механики нельзя понять, рассматривая события в качестве совершенно независимых, поскольку они требуют учета каких-то глобальных связей. Мне кажется, что сознание тоже представляет собой нечто глобальное, и любой физический процесс, ответственный за сознание, должен носить существенно обобщенный характер. Квантовая когерентность, очевидно, удовлетворяет всем требованиям» (там же. С. 132). Конкретно данный раздел коллективной монографии написан профессором Оксфорда физиком Р. Пенроузом. В 2013 г. он читал в Петербурге лекцию с говорящим названием Why New Physics is needed to Understand the Conscious Mind («Почему для понимания сознания необходима новая физика»). Он говорил о гомологии человеческого мозга и Вселенной (это и есть «обобщенный характер»). Это самая большая загадка, стоящая теперь перед человечеством: как объяснить, что подобие странным квантовым явлениям Вселенной нашлось только в одном месте – в мозге человека разумного?

Мы видели много книг о механике мозга. У нас на памяти крах психолингвистики, в рамках которой авторитеты со всех континентов добрых полвека придумывали нейронные схемы порождения речи и, соответственно, мысли. Очень убедительные схемы рисовали, тысячи диссертаций защитили, сотни книг издали, и многие из них воспринимались как сенсации и окончательные решения загадки работы мозга. Оказалось, что ребенок согласно этим схемам должен учить язык сто лет без перерывов на сон. Ни одной «живой» психоаналитической теории не осталось, все оказались мёртворождёнными. (Или я не прав и есть другие мнения? Хотелось бы познакомиться с такой теорией.) После появления «сознательного сверхчувствия» в мозге началось биологически необъяснимое, новое взаимодействие, похожее на квантовое. У животных этого нет, там все объяснимо импульсивной работой нейронных сетей по типу «машины Тьюринга».

Исследования о том, как импульсы ползут от нейрона к нейрону, перебираются через синапсы, выявление зон, ответственных за отдельные операции, дают о мозге человека примерно такую же информацию, какую они дают о мозгах животных, следовательно, ничего не дают для понимания тайны человеческого мозга.

Эта экспериментальная база и является основой всех биологизаторских концепций, привлекающих для доказательства нейрофизиологию. Но тайну появления самосознания таким образом раскрыть невозможно, а ведь проблема психогенеза Homo sapiens целиком сводится к проблеме появления самосознания. В сущности, это главная проблема антропогенеза вообще. Все остальное, включая морфогенез, – это довольно легко объяснимая периферия проблемы. Этой периферийной фактологией и манипулируют авторы биологизаторских концепций, анимируя в XXI в. то, что было в принципе понятно еще в XIX. Например, книга А. Маркова «Обезьяны, нейроны и душа» очень познавательна, если не хочешь узнать о ее предмете самого интересного, а хочешь лишний раз услышать, что «у животных в той или иной форме обнаружены многие – чуть ли не все – аспекты мышления и поведения, которые традиционно считались «чисто человеческими» (Марков, 2011. С. 17). Вот именно: у тех или иных животных в той или иной форме. Только животным несть числа, а человек один во многообразии, поэтому данные уподобления не являются доказательством, будто «непреодолимой пропасти между человеком и другими животными в сфере психологии нет…» (там же. С. 17). Наоборот: чем больше подобных сравнений, тем очевидней пропасть. Авторы биологизаторских концепций опровергают себя сами.