Текст книги "Руби"

Открыв сумку, я показала ему портрет мамы. Несколько секунд он глядел на картину не отрываясь.

– Здесь она выглядит как богиня природы, – задумчиво произнес он. – Знаешь, мои воспоминания о той поре расплывчаты и туманны, как сон. Слова и образы всплывают на поверхности сознания, как пузырьки, и лопаются, когда я пытаюсь припомнить детали. – Он помолчал, вперившись взглядом в изображение. – Вы с Жизелью обе похожи на нее. Я сознаю, что не заслужил такого счастья – постоянно иметь рядом два живых напоминания о Габриелле. И я благодарен судьбе, что она оказалась ко мне так милосердна и послала тебя сюда.

– Меня послала бабушка Кэтрин, – уточнила я. – Уж если кого и благодарить за мой приезд, это ее, а не судьбу.

– Я постараюсь проводить с тобой как можно больше времени, – пообещал отец. – Покажу тебе Новый Орлеан и расскажу о нашей семье.

– А чем вы занимаетесь? – Внезапно я сообразила, что почти ничего о нем не знаю.

Вопрос этот показался отцу очень забавным – возможно, потому, что я не удержалась и в очередной раз обвела потрясенным взглядом роскошно обставленную комнату.

– Сейчас я делаю деньги на инвестициях в недвижимость. Нам принадлежит множество многоквартирных домов и офисных центров, и мы разрабатываем ряд проектов. В центре города у меня есть офис. А вообще Дюма – старинная и уважаемая семья, которая ведет свой род еще от первых французских колонистов. Мой отец воссоздал наше генеалогическое древо – как-нибудь я обязательно тебе его покажу. Он проследил нашу родословную вплоть до девушек с сундуками, или Fines à la Casette.

– А кто они такие?

– Французские девушки из хороших семей сред него класса, которых отбирали с великим тщанием и отправляли сюда, чтобы они стали женами французских колонистов. Каждой было позволено захватить с собой лишь небольшой сундук с одеждой. Так что они прибыли сюда налегке, совсем как ты. – Отец с улыбкой указал на мою сумку. – Впрочем, надо признать, в летописи семьи Дюма встречаются не только славные страницы. Среди наших предков имелись владельцы игорных домов и даже содержатели борделей. В истории семьи Дафны подобных эпизодов тоже хватает, хотя она и отказывается это признавать.

Отец потер руки и поднялся с дивана.

– У нас с тобой будет достаточно времени для разговоров. А сейчас ты, без сомнения, страшно устала. Прими ванну и ложись спать. Утром для тебя начнется новая жизнь, и, надеюсь, эта жизнь принесет тебе немало радостей. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива в своем новом доме, в своей новой семье. Можно мне тебя поцеловать? – неожиданно спросил он.

– Конечно, – сказала я и закрыла глаза.

Отец прикоснулся губами к моей щеке.

Первый поцелуй отца… как часто я рисовала в воображении, как он подходит к моей кровати и целует меня на ночь, мой таинственный отец, постоянный герой моих картин, переставший наконец существовать лишь на бумаге. Я представляла, как он прикасается губами к моей щеке, гладит меня по голове, прогоняя все страхи, все тревоги, которые притаились в темных закоулках моей души…

Взглянув на него, я увидела, что глаза его полны слез. Он смотрел на меня с такой печалью, с таким сожалением. Мне даже показалось, он постарел за эти несколько мгновений.

– Ты не представляешь, как я счастлив, что обрел тебя. – В глазах его внезапно вспыхнули радостные огоньки, от недавней печали не осталось и следа. – Уверен, ты – совершенно особенная девушка. Сам не знаю, чем я заслужил такой подарок судьбы!

Отец взял меня за руку и провел через несколько комнат к винтовой лестнице. Когда мы поднялись на площадку второго этажа, одна дверь распахнулась и перед нами предстала Жизель, за спиной у которой маячил Бо Эндрюс.

– Куда это ты ее ведешь? – дрожащим голосом спросила она.

– Жизель, успокойся, – ответил отец. – Сейчас я тебе все объясню.

– Ты хочешь поселить ее в комнате рядом с моей?

– Да.

– Но это невозможно! Невозможно! – взвизгнула она и, отступив в свою комнату, с шумом захлопнула дверь.

Бо Эндрюс, оставшийся на площадке, судя по всему, был до крайности смущен ее выходкой.

– Пожалуй, мне лучше уйти, – пробормотал он.

– Думаю, да, – кивнул отец.

Бо двинулся вниз по лестнице. Жизель приоткрыла дверь и заорала в щелку:

– Бо Эндрюс, не смей уходить без меня!

– Но… – Бо растерянно оглянулся на моего отца. – Думаю, вам сейчас надо обсудить свои семейные проблемы и…

– Семейные проблемы могут подождать до утра! А сегодня Марди-Гра, – заявила Жизель, снова распахнув дверь. – Я весь год ждала этого бала. Все мои друзья будут там.

– Мсье? – Бо вопросительно посмотрел на отца.

Тот кивнул:

– Хорошо, поезжайте на бал. Наш разговор можно отложить до утра.

Откинув назад разметавшиеся по плечам волосы, Жизель вышла из комнаты, обожгла меня злобным взглядом и присоединилась к Бо. Ему явно было не по себе, однако он позволил Жизели взять себя под руку. Спускаясь по лестнице, она нарочито громко топала.

– Она так давно мечтала об этом бале, – извиняющимся тоном произнес отец.

Я молча кивнула, давая понять, что нисколько не обижаюсь.

Но отец чувствовал потребность оправдаться:

– Если бы я оставил ее дома силой, вышло бы только хуже. Она и слушать бы ничего не стала. Жизель привыкла, что все ее желания исполняются, и даже Дафна не всегда решается ей перечить. Она слишком долго была единственным ребенком в семье, и, спору нет, мы ее немного избаловали. Но я уверен, она будет счастлива узнать, что у нее появилась сестра. Сестра, которую я постараюсь избаловать не меньше, чем Жизель, – пообещал он, открывая дверь в предназначенную мне комнату.

Едва переступив порог, я поняла, что обещание начинает исполняться. Посреди комнаты возвышалась огромная кровать под балдахином из перламутрового шелка с вышитой каймой. Подушки выглядели невероятно мягкими и пышными, шелковое покрывало украшал цветочный рисунок, который повторялся на обоях. В изголовье кровати висела картина: очаровательная молодая девушка, сидя на скамейке в саду, кормит попугая, а лохматый черно-белый щенок играет подолом ее юбки. По обеим сторонам кровати стояли ночные столики, на каждом – лампа в форме колокольчика. Помимо огромного платяного шкафа и комода, тут был туалетный столик с огромным зеркалом в раме из резной слоновой кости, с узором из раскрашенных вручную красных и желтых роз. В углу висела старинная французская клетка для птиц.

– У меня будет своя ванная комната? – спросила я, увидев справа еще одну дверь.

– Конечно. Хотя вы с Жизелью и двойняшки, пользоваться одной ванной не пристало.

Заглянув внутрь, я увидела огромную ванну, расписанную цветами и птицами, умывальник и комод с медными ручками.

– А вот эта дверь, – отец указал налево, – ведет в комнату Жизели. Надеюсь, вскоре вы обе будете беспрестанно бегать туда-сюда.

– Я тоже на это надеюсь.

Я подошла к окну, из которого открывался вид на бассейн и теннисный корт. Окно было открыто, и из сада доносился запах бамбука, гардений и камелий.

– Тебе здесь нравится?

– Нравится? Да я просто в восторге! Никогда в жизни я не видела такой прекрасной комнаты!

Он рассмеялся, польщенный моим восторгом:

– Да, для того чтобы оценить эту красоту, нужно взглянуть на нее свежим взглядом. Вскоре ты к ней привыкнешь и будешь воспринимать как должное.

– Вряд ли, – усомнилась я.

– Вот увидишь. Тем более у тебя будут такие наставницы, как Дафна и Жизель. Ночная рубашка на кровати, тапочки на коврике. – Отец распахнул шкаф. На плечиках висел розовый шелковый халат. – А, халат тоже есть. В ванной ты найдешь все необходимое – зубную щетку, пасту, мыло. Если тебе еще что-нибудь понадобится, спрашивай, не стесняйся. Теперь это и твой дом, не забывай.

– Спасибо, – только и могла сказать я.

– Что ж, устраивайся и отдыхай. Вполне вероятно, утром ты проснешься раньше нас. Смело спускайся на кухню, Нина приготовит тебе завтрак.

Я кивнула. Отец пожелал мне спокойной ночи и вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, я несколько минут стояла без движения, глядя по сторонам. Неужели я действительно здесь? Неужели мне удалось преодолеть пространство и время и проникнуть в другой мир, где у меня будут отец, мать и даже сестра – если, конечно, она соизволит меня признать?

Я отправилась в ванную, где обнаружила мыло, испускавшее нежный аромат гардении, и флакон с пеной для ванны. Наполнив ванну горячей водой, я долго нежилась, с наслаждением ощущая, как ароматные пузырьки ласкают мою кожу. Потом надела изящную ночную рубашку Жизели, прыгнула на кровать и растянулась на шелковых простынях.

Я чувствовала себя самой настоящей Золушкой, оказавшейся в королевском дворце.

Но, как и положено Золушке, я была охвачена тревогой и с замиранием сердца прислушивалась к тиканью часов. Вот-вот они пробьют двенадцать, и тогда волшебной сказке конец.

Неужели мое счастье лопнет как мыльный пузырь и карета превратится в тыкву?

Или же часы будут тикать и тикать, убеждая меня в том, что я имею право остаться в этой сказке навсегда?

– Видишь, бабушка, я выполнила обещание, – прошептала я, перед тем как уснуть. – Надеюсь, теперь тебе спокойнее на небесах.

12. Аристократическое гостеприимство

Разбудил меня щебет голубых соек и пересмешников. Но не сразу я сумела вспомнить, где нахожусь. Поездка в Новый Орлеан и события, которые за ней последовали, казались невероятными, как сон. В окна моей комнаты проникали солнечные лучи, но, судя по всему, ночью прошел дождь: листья были влажными, ветерок дышал свежестью, а бесчисленные цветы благоухали с особой силой.

Я медленно села в постели, любуясь своей комнатой при свете дня. Утром она показалась мне еще более восхитительной. Вся обстановка – мебель, лампы, безделушки, даже шкатулка на туалетном столике – была антикварной, но при этом выглядела новехонькой. Создавалось впечатление, что комнату совсем недавно отделали и обставили, готовясь к моему приезду. Или, может, я, подобно сказочной принцессе, проспала много лет, а вещи вокруг оставались новыми, ибо ход времени для них остановился.

Я встала и подошла к окну. Небо походило на лоскутное одеяло, составленное из квадратов яркой лазури и ажурной белизны облаков. В саду суетились какие-то люди – поливали клумбы, подстригали зеленые изгороди, косили траву на лужайках. Кто-то подметал теннисный корт, усыпанный опавшими листьями и маленькими веточками – последствиями ночного дождя. Кто-то вылавливал мокрые дубовые листья из бассейна.

Замечательный день для того, чтобы начать новую жизнь, решила я. Сердце мое наполнилось радостью. Умывшись и причесавшись, я достала из сумки серую юбку и белую блузку и надела их. Затем разложила все свое нехитрое имущество по ящикам ночного столика и комода, сунула ноги в мокасины и спустилась вниз.

В доме стояла тишина. Двери всех спален были плотно закрыты. Но не успела я отыскать дорогу в кухню, как входная дверь громко хлопнула и в дом ворвалась Жизель. То, что она может кого-нибудь разбудить, судя по всему, ничуть ее не заботило.

Она бросила на столик в холле плащ и шляпку с разноцветными перьями и направилась к лестнице. Ощутив на себе мой взгляд, Жизель повернулась и увидела меня.

– Ты только что вернулась с бала? – удивленно спросила я.

– О, я о тебе совсем забыла! – заявила она и глупо захихикала.

На ногах она держалась не слишком твердо: похоже, на балу пила не только лимонад.

– Я чудно провела время! – сообщила Жизель. – И у Бо хватило ума не говорить о неприятном. Я имею в виду твое появление.

– Бал продолжался до утра?

Она состроила кислую гримасу, словно мой вопрос рассердил ее своей неуместностью:

– Разумеется! Балы на Марди-Гра всегда продолжаются до утра. Это всем известно. Не думай, что сможешь рассказать родителям что-то, чего они не знают, и доставить мне неприятности, – процедила она.

– Я не собираюсь ябедничать и не хочу неприятностей для тебя. Просто удивилась, что бал продолжался так долго.

– Ты разве никогда не ходила на танцы и не развлекалась? – презрительно осведомилась она. – В вашей глуши не знают, что это такое?

– Почему? – пожала плечами я. – У нас часто устраивают танцевальные вечера. В нашей бухте все любят танцевать файс-додо, правда не ночи напролет.

– Файс-додо? Звучит очень забавно, – ухмыльнулась она и поднялась по лестнице на несколько ступенек. – Так и видишь деревенских парней и девок, которые дружно топают ногами под аккордеон.

– Это очень веселые вечера, – вступилась я за родную бухту. – На них всегда подают множество вкусных вещей. А на твоем балу было весело?

– Весело? – насмешливо переспросила Жизель. – Весело бывает только на школьной вечеринке или на чаепитии в саду. А на балу в ночь Марди-Гра было потрясающе! Там были все, – заявила она, поднявшись еще на пару ступенек. – И все буквально лопались от зависти, глядя на нас с Бо. Нас признали самой красивой креольской парой. Все мои подружки умоляли меня разрешить протанцевать с Бо хотя бы один танец. И уж конечно, всем хотелось знать, где я купила такое шикарное платье. Но я сохранила свой секрет!

– Красивое, – признала я.

– Не надейся только, что я разрешу тебе носить свои платья! – бросила она, надменно наморщив нос. – Ты свалилась на нас как снег на голову. И я до сих пор не понимаю, кто ты такая и что тебе надо.

– Твой отец… наш отец все тебе объяснит.

Жизель метнула в меня очередной презрительный взгляд и откинула волосы назад.

– Не думаю, что кто-нибудь сможет объяснить мне твое присутствие в нашем доме, – процедила она. – Так или иначе, сейчас я не намерена слушать никаких объяснений. Я страшно устала и хочу спать. И твоя персона не настолько меня интересует, чтобы уделять ей слишком много внимания. – Она окинула меня взглядом с головы до пят. – Откуда ты только берешь такие кошмарные вещи? Неужели у тебя нет другой одежды, кроме самодельной?

– Есть, – ответила я, стараясь ничем не выдать своей обиды. – Но я привезла с собой не все.

– И на том спасибо. – Жизель зевнула во весь рот. – Страшно хочется спать. Времени на сон у меня не так много, сегодня к чаю придет Бо. Мы с ним вдоволь поболтаем про нынешний бал, перемоем всем косточки. Если ты останешься здесь до вечера, сиди, слушай и мотай на ус.

– Конечно, я останусь. Теперь это и мой дом.

– Пожалуйста, и так голова болит, а ты намерена меня доконать! – И Жизель со страдальческим выражением потерла пальцами виски. – С меня хватит. Мы, молодые креолки, должны беречь себя. Ведь мы – самые нежные и хрупкие создания на свете. Мы подобны изысканным цветам, которые нужно холить и лелеять. Так говорит Бо.

При этих словах губы Жизели тронула улыбка, но погасла, стоило ей взглянуть на меня.

– Ты что, еще не накрасила губы? – спросила она с подчеркнутым недоумением.

– Я никогда не крашу губы, – призналась я. – У меня и помады нет.

– И Бо еще смеет утверждать, что мы близнецы! – возопила Жизель.

Я почувствовала, что терпению моему приходит конец.

– Мы действительно близнецы! – заявила я.

– Лишь в твоих мечтах, – отрезала Жизель, взбежала по лестнице и исчезла за дверями своей комнаты.

Я подошла к столу, полюбовалась ее плащом и затейливым головным убором. Почему она бросила здесь эти роскошные вещи? Кто их уберет?

Словно услышав мои мысли, в холле появилась горничная – миловидная негритянка с огромными карими глазами. Девушка показалась мне совсем юной, едва ли намного старше меня самой.

– Доброе утро, – сказала я.

– Доброе утро, – откликнулась она. – Это вы – девушка, которая похожа на мадемуазель?

– Да. Меня зовут Руби.

– А меня Венди Уильямс.

Пожирая меня глазами, горничная собрала вещи Жизели и вышла.

Я отправилась в кухню, но, проходя мимо столовой, увидела отца, сидевшего за длинным столом. Он пил кофе и читал отдел деловых новостей в газете. Заметив меня, он расплылся в улыбке:

– Доброе утро, дорогая. Присоединяйся ко мне!

Огромная столовая не уступала размерами танцевальному залу в Хоуме. Над столом висело нечто вроде огромного веера. Прежде в богатых домах слуги во время обеда приводили в движение подобные опахала, создавая легкий ветерок и отгоняя мух. Но теперь даже у каджунов – кто побогаче – эти приспособления уступили место электрическим вентиляторам. Как видно, здесь веер висел исключительно для красоты.

– Садись сюда! – Отец указал на стул слева от себя. – С нынешнего дня здесь будет твое постоянное место. Жизель сидит справа, а Дафна – на другом конце стола.

– Так далеко! – Я окинула взглядом огромный стол красного дерева, отполированный до зеркального блеска.

– Да, далековато. Но Дафне нравится. Или, скажем так, это отвечает правилам хорошего тона. Ты выспалась?

– Да, замечательно. – Я уселась. – Никогда раньше у меня не было такой удобной кровати. Как будто сплю на облаке.

Отец улыбнулся:

– Жизель требует, чтобы я купил ей новый матрас. Жалуется, что ей жестко спать. Но если я куплю ей матрас мягче прежнего, она в нем просто утонет, – сообщил он, и мы оба рассмеялись.

Интересно, он знает, что Жизель едва успела вернуться с бала? Она подняла такой шум, что не расслышать было бы затруднительно.

– Будешь завтракать?

– Да, – ответила я, чувствуя, что у меня бурчит в животе от голода.

Отец позвонил в колокольчик, и из кухни появился Эдгар.

– Ты ведь уже знакома с Эдгаром?

– Да, конечно. Доброе утро, Эдгар.

– Доброе утро, мадемуазель, – поклонился в ответ дворецкий.

– Эдгар, попроси Нину приготовить для мадемуазель Руби блинчики с черникой. Ты любишь блинчики, дорогая?

– Очень.

– Хорошо, сэр. – Эдгар улыбнулся мне и направился на кухню.

– Хочешь апельсинового сока? – Отец протянул руку к графину. – Его только что выжали.

– Хочу, спасибо.

– По-моему, Дафна напрасно думает, что ей придется приложить много усилий, исправляя твои манеры. Бабушка Кэтрин отлично тебя воспитала.

При упоминании о бабушке глаза мои мгновенно обожгли невольные слезы. Я поспешно отвернулась.

– Уверен, ты очень по ней скучаешь.

– Да.

– Когда теряешь любимого человека, никто не может его заменить. Но я надеюсь, что смогу заполнить пустоту, образовавшуюся в твоем сердце.

Мы помолчали.

– Судя по всему, Дафна сегодня будет спать допоздна. – Отец подмигнул мне. – Что до Жизели, она наверняка проваляется в постели весь день. Сегодня после обеда Дафна собиралась повезти тебя по магазинам. Но утро принадлежит нам. Как ты относишься к тому, чтобы прокатиться со мной по городу?

– Это было бы здорово. Спасибо.

После завтрака мы сели в «роллс-ройс» и по длинной аллее двинулись к воротам сада. Никогда в жизни я не каталась в таком роскошном автомобиле и теперь глупо разглядывала деревянные украшения над мягкой кожаной обивкой сидений.

– Ты умеешь водить машину? – осведомился отец.

– Нет. Мне и ездить-то на машине приходилось нечасто. В бухте мы передвигаемся в основном пешком или на лодках-пирогах.

– Да-да, я помню, – подхватил он, и лицо его просияло улыбкой. – Жизель тоже не водит машину. Ей, видите ли, лень учиться. К тому же ей больше нравится, когда ее возят. Но если ты захочешь научиться водить, я с удовольствием буду твоим учителем.

– О, я буду очень рада! Спасибо.

Мы выехали из ворот и оказались на улице, вдоль которой тянулись ажурные решетки оград, обсаженных олеандрами. В глубине садов стояли особняки, такие же роскошные, как наш. Небо было безоблачным, и на улице почти не оставалось тени. Тротуары и выложенные плиткой внутренние дворы сверкали на солнце. В водосточных желобах валялись белые и розовые камелии, принесенные ночным ливнем.

– Некоторые из этих домов построены еще в восемнадцатом веке, – сообщил отец. – Например, вот этот. – Он указал на особняк справа. – Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации, скончался в этом доме в тысяча восемьсот девяносто девятом году. Здесь все дышит историей, – с гордостью сообщил он.

Мы повернули, пропустили оливково-зеленый трамвай и направились в центр города по обсаженной пальмами улице Сен-Чарльз.

– Я очень рад возможности побыть с тобой наедине, – признался отец. – Надеюсь, за эти несколько часов ты познакомишься с городом, а мы с тобой лучше узнаем друг друга. Представляю, как трудно тебе было решиться на этот шаг – уехать из дома и отыскать меня.

Выражение моего лица подтвердило верность его догадки. Отец прочистил горло и продолжал:

– Я не мог говорить о твоей матери при других людях, особенно при Дафне. Думаю, ты догадываешься почему.

Я молча кивнула.

– Конечно, сейчас тебе трудно понять, как я мог поступить с ней… подобным образом. Иногда мне кажется, все это было во сне.

Мне тоже казалось, что все события вчерашнего и сегодняшнего дня, в том числе и наш разговор, происходят во сне. Подобным чудесам не было места в реальности.

– Хочу рассказать тебе о своем младшем брате, Жане, – донесся до меня голос отца, мягкий и задумчивый. – Он был полной моей противоположностью – энергичный, общительный, красивый. В отношениях с девушками – настоящий донжуан. А я, когда дело касалось прекрасного пола, становился застенчивым и робким до глупости, – вздохнул отец и рассеянно улыбнулся. – К тому же Жан был превосходным спортсменом. Он отлично плавал, ходил под парусом. Мог перейти на яхте озеро Пончартрейн, даже если ветер был такой слабый, что едва шевелил ветви деревьев на берегу. Стоит ли говорить, что у отца он был любимчиком, а мать души в нем не чаяла. Но я ни капельки не ревновал, – поспешно добавил отец. – Меня всегда интересовал бизнес, в офисе я чувствовал себя как рыба в воде. Проводить время в обществе сотрудников и деловых партнеров, говорить по телефону, заключать сделки мне нравилось больше, чем болтать с молодыми красотками.

Отец чуть помолчал и продолжил:

– Но так или иначе, надо признать – все обаяние, отпущенное природой для нас двоих, досталось одному Жану. Ему никогда не составляло труда найти друзей или завести знакомство. Он притягивал людей точно магнит. Всем, и мужчинам и женщинам, хотелось погреться в свете его улыбки. Наш дом всегда был полон молодежи. Возвращаясь домой, я никогда не знал, кто будет обедать в нашей столовой, сидеть в нашей гостиной или же загорать на берегу нашего бассейна.

– Жан был намного моложе тебя?

– На четыре года. Когда я окончил колледж, Жан только что поступил. Разумеется, он сразу стал одним из самых популярных студентов. Побеждал во всех спортивных состязаниях и бил своим обаянием наповал. Вскоре его выбрали президентом курса. Сама понимаешь, все свои надежды и упования наш отец связывал именно с ним.

Наш автомобиль меж тем оказался в центре Нового Орлеана и катил по оживленным улицам, запруженным народом и машинами. Но я, поглощенная историей, которую мне рассказывал отец, почти не смотрела по сторонам.

«Роллс-ройс» остановился у светофора.

– Тогда я еще не был женат, – продолжал отец. – Мы с Дафной только начали встречаться. Предполагалось, что Жан со временем женится на дочери одного отцовского партнера по делам. Про такие браки говорят, что они совершаются на небесах. Девушка была на редкость хороша собой, а отец ее чрезвычайно богат. Никто не сомневался, что вскоре их ожидает свадьба, которую устроят с поистине королевским размахом.

– А как относился к этому Жан?

– Жан? Он боготворил нашего отца и готов был выполнить все его желания. Свою грядущую женитьбу он воспринимал как неизбежность. О, будь ты с ним знакома, он бы тебе понравился. Он никогда не унывал, неизменно верил в лучшее и считал, что на свете нет неразрешимых проблем и непреодолимых трудностей.

– А… что с ним случилось? – осмелилась спросить я, с замиранием сердца ожидая ответа.

– Его яхта потерпела крушение на озере Пончартрейн. Я не был большим любителем прогулок под парусом, но в тот раз он уговорил меня составить ему компанию. Он считал меня слишком серьезным и занудным и постоянно пытался оторвать от дел и заставить хоть немного развлечься. Обычно я отмахивался от всех его попыток. Но в тот раз он сказал, что мы слишком отдалились друг от друга, что братья должны хотя бы изредка проводить время вместе. Этот довод оказался решающим. Увы, мы оба немало выпили. Внезапно поднялся сильный ветер. Я хотел немедленно повернуть к берегу, но Жан смеялся над моей трусостью и твердил, что мы должны бросить вызов стихиям. В результате яхта перевернулась. Жан плавал куда лучше, чем я, и без труда доплыл бы до берега, но мачта ударила его по затылку.

– Какой ужас! – выдохнула я.

– Когда я вытащил его на берег, он был без сознания. Выяснилось, что он впал в кому. Отец, не считаясь с расходами, приглашал лучших докторов, но медицина оказалась бессильна.

– Какой ужас! – только и могла повторить я.

– Я думал, родители никогда не оправятся после этого удара. Особенно я переживал за отца. Но маму несчастье поразило еще сильнее. Она слабела и угасала с каждым днем. Примерно через год после трагедии у нее случился сердечный приступ. Она выжила, но здоровье так и не вернулось к ней.

Автомобиль наш двигался по улицам делового квартала. Совершив несколько поворотов, отец заехал на стоянку, но не стал выключать мотор. Глядя в пространство перед собой, он предавался воспоминаниям:

– Однажды отец вошел в наш офис и плотно закрыл за собой дверь. Несчастье с братом и болезнь матери подкосили его, он на глазах превратился в старика. Еще совсем недавно он был статным и сильным мужчиной, а теперь ходил сгорбившись и опустив голову. Щеки его ввалились, глаза потухли, и бизнес почти не вызывал у него интереса. «Пьер, – сказал он, – судя по всему, твоя мать вскоре покинет этот мир. Скажу откровенно, я тоже чувствую, что дни мои сочтены. Если бы ты женился и обзавелся семьей, это стало бы для нас обоих большим утешением на закате жизни». Мы с Дафной так или иначе собирались пожениться, – продолжал свой рассказ отец. – Но после этого разговора я решил ускорить события. Сразу после свадьбы я заявил, что нам нужно как можно скорее произвести на свет ребенка. Дафна отнеслась к этому с пониманием. Но месяц проходил за месяцем, а ей никак не удавалось забеременеть. Естественно, мы начали тревожиться. Дафна обратилась к лучшим специалистам, и они вынесли приговор: она не может иметь детей. Причина в каких-то там гормонах, которые ее организм не вырабатывал в достаточном количестве. Точный диагноз я уже не помню. Известие это как громом поразило моего отца, который жил только мечтой о внуках. Вскоре после этого умерла мать.

– Какой ужас, – в очередной раз простонала я.

– Отец впал в глубочайшую депрессию. Он окончательно забросил дела, перестал следить за собой и проводил целые дни, сидя в кресле и глядя в пространство. Дафна ухаживала за ним. Они прекрасно ладили, но я знал – она чувствует себя виноватой. Впрочем, сама она это отрицала и отрицает до сих пор. Я испробовал все способы, пытаясь вывести отца из депрессии. Наконец мне удалось заинтересовать его охотой. Мы отправились в бухту, чтобы пострелять уток и гусей. Там мы и познакомились с твоим дедушкой Джеком, который взялся быть нашим проводником. А потом встретил Габриеллу.

Я слушала затаив дыхание.

– Ты не представляешь, какой унылой была тогда моя жизнь, – продолжал отец, бросив на меня беглый взгляд. – Я лишился сначала горячо любимого брата, потом матери. Моя жена не могла иметь детей, отец проводил дни в полусонном оцепенении. И тут вдруг она… Никогда не забуду это мгновение… Я разгружал машину у пристани, повернулся и увидел Габриеллу, идущую по берегу канала. Волосы ее, точно такие же рыжие, как у тебя, развевались на ветру, на губах играла ангельская улыбка. Сердце мое замерло на мгновение, а потом забилось с удвоенной силой, кровь хлынула к щекам. Я почувствовал, что заливаюсь багровым румянцем. Рисовая птичка опустилась ей на плечо. Габриелла вытянула руку, и пичуга принялась переступать по ней, как по ветке дерева, а потом взмыла в небо. Смех Габриеллы, детский, серебристый смех, до сих пор звучит у меня в ушах. «Кто это?» – спросил я у твоего дедушки. «Всего лишь моя дочь», – ответил он. Я поверить не мог, что эта богиня, эта нимфа, появившаяся из гущи лесов, – его дочь, обычная девушка-каджунка. Никогда в жизни не испытывал я подобного смятения. Бороться с охватившей меня страстью было невозможно. Я пользовался любым поводом побыть рядом с ней, смотреть на нее, слышать ее голос. И вскоре… она тоже стала ждать встреч со мной с нетерпением.

Отец погрузился в молчание. Я ждала, когда он заговорит вновь.

– Разумеется, отец видел, что со мной творится. Но не чинил мне препятствий – напротив, стал заядлым охотником и каждую неделю стремился в бухту, тем самым потворствуя моим встречам с Габриеллой. Я не догадывался, по какой причине он поощряет наши отношения. Это стало ясно лишь в тот день, когда я сообщил ему, что Габриелла беременна. Узнав, что у нее будет от меня ребенок, отец откровенно обрадовался.

– И, не спросив тебя, договорился обо всем с дедушкой Джеком, – подсказала я.

– Да, это было против моего желания. Я рассчитывал навещать Габриеллу и ребенка, помогать им. Габриелла была на это согласна. Но мой отец твердо держался за свой замысел. Он носился со своим планом как одержимый, и отговорить его было невозможно. Дошло до того, что он рассказал обо всем Дафне.

Отец смолк и несколько раз судорожно сглотнул.

– А ты? Что тогда сделал ты?

– Что мне оставалось? Отрицать что-либо было бессмысленно. Я признался Дафне во всем.

– Она… очень расстроилась?

– Еще бы! Но Дафна – женщина с характером, с огромной выдержкой, – улыбнулся он. – Она сказала, что мой отец просил ее имитировать беременность, а потом воспитать ребенка как своего собственного. И что она согласилась. Он кое-что обещал ей взамен. Но это совершенно не важно. Оставалось уговорить Габриеллу. Ее чувства и желания заботили их меньше всего. Я сказал Дафне, что Габриелла не хочет расставаться с малышом и может воспротивиться сделке, заключенной за ее спиной.

– Бабушка Кэтрин рассказывала мне, как переживала мама, узнав об этой сделке, – вставила я. – Но я так и не поняла, почему она уступила дедушке Джеку и согласилась отдать Жизель.

– На нее давил не только дедушка Джек, – вздохнул отец. – Думаю, решающую роль тут сыграла Дафна. – Он резко повернулся и взглянул на меня. – Судя по твоему удивленному лицу, ты ничего об этом не знаешь.

– Нет, – призналась я.

– Возможно, твоя бабушка Кэтрин тоже ничего не знала об их разговоре. Так или иначе, Дафна вмешалась, и сопротивление Габриеллы было сломлено. Конец истории тебе известен, – произнес он и поспешно спросил: – Хочешь прогуляться по Французскому кварталу? Мы как раз на Бурбон-стрит.

– Давай прогуляемся, – согласилась я.

Мы вышли из машины и, взявшись за руки, направились по улице. День только начинался, однако из баров, ресторанов и клубов, которых здесь было великое множество, неслась музыка.