Текст книги "Фомка-разбойник (cборник)"

Глава III Роковой поворот

Целые сутки пробродив по лесу, Одинец опять пришел к болоту.

Не переставая сыпал дождь. Рассвело. Запаха человека не было слышно на берегу. Одинец переправился на остров. Следов и тут не было. Зверь смело пошел к лежке.

Когда через короткое время он снова вышел на берег острова, он был страшен. Копыта, ступая, судорожно рвали землю.

Одинец видел растерзанное тело птицы и почуял кровь. Он обезумел.

…В этот день в лесу произошло необычайное происшествие, всполошившее всех окрестных крестьян.

Пастух той деревни, где жил у Ларивона охотник, по обыкновению выгнал в то утро стадо на лесной луг. В стаде был породистый бык – свирепое животное, много хлопот доставлявшее пастуху. Бык этот ни с того ни с сего приходил в ярость и бросался на людей.

Он решительно не признавал над собой ничьей власти, и даже пастуху не раз случалось спасаться от него за деревьями.

Стадо разбрелось по лугу, а пастух спрятался от дождя под деревом.

Услышав шум у себя за спиной в лесу, он подумал, что одна из его коров пробирается чащей. Он даже не обернулся и был поражен, когда из лесу около него вышел громадный лось.

Пастух клялся потом, что зверь шел через лес, ни на кого не обращая внимания.

Коровы тревожно замычали. Бык, который в это время находился на другом конце луга, обернулся, увидел лося и первый кинулся ему навстречу.

Пастух слишком хорошо знал силу племенного животного, чтобы усомниться в исходе битвы. Прямые и острые, как два кинжала, рога быка были направлены прямо в грудь высокого противника.

Лось, однако, и не подумал увернуться от страшного удара. Он тоже наклонил голову и смело – на полном ходу – встретил нападающего.

Бойцы сшиблись на средине луга. Пастух уверял потом, что от удара быка из рогов лося выскочил целый сноп искр. Но как бы там ни было, свирепый бык мгновенно слетел с копыт.

Удар Одинца был страшен. Ударил не он, – ударили с размаху все тридцать пудов его огромного тела. Толстая кость бычьего черепа треснула, как арбуз. Бык рухнул; каменные копыта Одинца неистово забарабанили по распростертому телу, рассекая кожу и мясо, дробя кости.

И через минуту на том месте, где пало красивое и гордое животное, осталось от него только ужасное кровавое месиво.

Тогда Одинец запрокинул рога на спину и ушел в лес, ни разу не оглянувшись на обезумевшее от страха стадо. Коровы разбежались по всему лесу. Пастух и не пробовал их собрать: прямо побежал в деревню и поднял всех на ноги.

На летучий деревенский сход пришел и студент-охотник. Крестьяне были необычайно возбуждены, громко кричали все зараз, не давая никому сказать толком.

Охотник был удивлен, главным образом, тем, что ни у одного из спорщиков не нашлось ни одного доброго слова в защиту недавнего их любимца – могучего лесного великана. Спор шел только о том, как верней и скорей с ним покончить.

Сам охотник не чувствовал большой жалости к быку. Наоборот: он в этот раз был решительно на стороне смелого дикого зверя. Он втайне был восхищен лосем, так быстро расправившимся с тучным быком.

Впрочем, это чувство восхищения не помешало охотнику решить принять участие в облаве на Одинца, которая была решена тут же на сходе.

Крестьяне поднялись всей деревней. У кого были ружья, – пошли в стрелки; все остальные – кричанами, загонщиками.

Расчет был на то, что лось не успел уйти далеко от места схватки с быком: надо было немедленно захватить его в кольцо и не пустить в казенный лес, где крестьяне не имели права охотиться.

___________________________________

Одинец действительно недалеко ушел от места битвы.

Он рано услышал гомон заглушенных человеческих голосов – раньше, чем загонщики успели обойти лес, а стрелки стать в цепь.

Старый зверь разом почуял беду, но с минутку простоял неподвижно, словно раздумывая, в какую сторону ему бежать.

Люди, разбившись на кучки, подходили спереди и сзади. Бежать можно было только вправо или влево. Справа был лес, и в конце его – Одинец знал – море. Слева были болото и остров – испытанное убежище.

Но там, в его сокровенном убежище, побывал человек. Он больше не доверял этому месту.

Одинец повернул вправо.

Глава IV Лось пошел

– Пошел! Пошел! – закричали по цепи.

Загонщики, сойдясь широким полукругом, двинулись к морю. Руководил облавой знакомый охотнику бородач. Он поставил стрелков в цепь. По его расчету, еще до моря, встретив препятствия, лось должен будет повернуть вспять. Тогда его встретят пули.

Короткий осенний день подходил к концу. Надо было спешить загнать зверя.

…Одинец уверенно шел вперед. Последний раз он был в этих местах несколько лет назад, но дорогу помнил хорошо.

И вот перед ним выросло препятствие: высокое прясло загородило ему путь.

Прежде тут прясла не было. Крестьяне обнесли им лес только этим летом. Городили высоко: чтобы скотина не могла перескочить жердей и уйти к морю.

Прясло высотой доходило Одинцу до головы. Препятствие казалось неодолимым.

Но когда лось пошел, что может его остановить?

Одинец не остановился и не повернул назад.

Ровной иноходью подошел он к пряслу и вдруг как на крыльях поднялся в воздух, пронесся на сажень от земли, не задев жердей ни одним копытом.

Пока загонщики подходили к пряслу и перелезали через него, Одинец все шел и шел вперед.

Через несколько времени новое препятствие встретилось ему на пути. Густой сосновый молодняк стал перед ним непроницаемой стеной.

Деревца росли так тесно, что разве зайчонок сумел бы протиснуться между их стволами.

Огибать заросль значило потерять время.

Одинец пошел напролом.

Как снаряд из тяжелого орудия, врезалась его широкая грудь в густую заросль сосенок.

Крепкие деревца падали вправо и влево, образуя широкую брешь. Они не в силах были остановить стремительный ход тяжелого зверя.

Прорезав чащу, Одинец очутился перед третьим препятствием: дорогу ему пересекало каменное шоссе с глубокими канавами по обеим сторонам. По шоссе тарахтели телеги. В телегах сидели люди.

И тут Одинец не остановился.

Не замедляя хода, он подошел к первой канаве и одним широким прыжком перемахнул на шоссе – перед самыми мордами лошадей.

Испуганные внезапным появлением громадного зверя, лошаденки шарахнулись в сторону. Дремавшие в телегах люди затпрукали и схватились за вожжи. Две телеги скатились под откос в канаву. Одна лошадь понесла назад по шоссе.

Не обращая внимания на грохот и крики, Одинец так же плавно махнул через другую канаву – и исчез в лесу.

Много времени спустя, когда загонщики дошли до шоссе, проезжие крестьяне еще обсуждали на месте неожиданное приключение. Телеги они уже вытащили из канавы.

Загонщики узнали от них, что лось у них на глазах скрылся в лес по ту сторону шоссе. Тогда бородач скомандовал цепи остановиться.

Лес, куда скрылся Одинец, был невелик: верста в длину, верста в ширину. За ним было море – широкий Финский залив.

Бородач послал людей в обе стороны окружить лес. Дал строгий наказ: не заходить внутрь, не шуметь и не разговаривать, чтобы не спугнуть зверя.

Становилось уже темно.

План у бородача был такой: взять Одинца в кольцо, дождаться рассвета, а там загнать зверя в море и прикончить.

Через полчаса, разложив костры по опушкам, загонщики спокойно стали располагаться на ночлег. Они хорошо знали, что Одинцу теперь от них не уйти.

Охотник был с ними. Он понял, что последнему лесному великану этого края пришел конец. Смертельный час его пробил.

Охотник думал только об одном: как бы сделать так, чтобы ему первому досталось выстрелить по загнанному зверю.

Рога старого лося должны достаться ему.

Глава V Последняя ночь

Сырая осенняя ночь заглушает звуки. Но чуткие уши Одинца слышали все, что делается у него за спиной.

Там слышался говор и смех, люди ломали сучья, резко потрескивали костры. И Одинец знал, что сзади окружило его кольцо огня, спереди – вода.

Он стоял в чаще у самого берега моря. Дальше идти было некуда.

Берег некрутым обрывом сбегал к воде. Легкие волны спокойно плескали в песок; ветра не было. Далеко впереди в темноте то зажигался, то погасал золотой огонек Толбухина маяка. В небе не было огоньков, небо было черное.

Одинец повернул голову, пригнул ею соседнюю рябинку, как стамеской, срезал зубами горькую кору и стал медленно жевать ее.

Он ждал.

Бородач – распорядитель облавы – вспомнил, что у городского охотника хорошее ружье. С таким ружьем надо стоять в середине цепи. Концы станут заходить, – зверь, скорее всего, посередине захочет прорваться.

Бородач пошел по всей линии – искать у костра охотника.

Крестьяне спеши у костров, оставляя одного сторожем – стеречь огонь.

Охотника не было нигде. Вечером его видали. Потом он исчез, никто не знал – куда.

Бородач подумал: «Дрыхнет где-нибудь под кустом!»

Сам примостился у огня, пригрелся.

Думал, засыпая: «До свету десять раз успеешь выспаться».

Сырая осенняя ночь тянулась медленно.

Становилось холодно. Утро обещало быть ясным.

Охотник не спал.

Он в темноте пробрался к самому берегу и залег в кустах.

Думал: «Зашумят, – Одинец сюда подастся. Тут я его и встречу».

Смотрел, как далеко в темном море зажигается и гаснет золотой огонек; это на круглой башне Толбухина маяка вращалась яркая электрическая лампа, мигая кораблям. Слушал мелодичный плеск волн. Вспоминая Одинца, жалел его: не виноват же зверь, что бык на него набросился.

Но про себя думал: «Уж лучше я… Все равно ведь убьют».

___________________________________

Светало.

Люди у костров расталкивали спящих, торопливо доедали принесенную ребятами еще с вечера еду.

Бородач обходил линию, отдавая последние приказания.

Трогаться назначил с восходом, всем сразу по сигналу.

Охотник видел, как блестящий краешек солнца показался из моря.

К берегу побежала золотая узкая дорожка. Так аккуратница-хозяйка стелет-раскатывает по чистому полу веселый половичок.

Охотник видел, как золотая дорожка солнца добежала до берега, заиграла искрами на песке.

Он слышал, как за лесом протрубила труба и раздались голоса загонщиков.

Он заметил, как что-то темное зашевелилось перед ним в чаще, увидел громадную фигуру зверя, внезапно вставшую над обрывом, – и поднял ружье.

Поджав задние ноги и вытянув передние, Одинец скользнул с обрыва – там, где золотая дорожка через все море соединила берег с солнцем.

Лось неторопливо дожевывал горькую ветку рябины. Дожевав, одним могучим движением вскинул голову с тяжелыми рогами, – и гладкая кость широких рогов засияла теплым золотом солнечных лучей.

Вдали стучали, шумели загонщики.

Зверь не обернулся.

– Как красив, ведь до чего красив! – бессвязно бормотал про себя охотник. Он положил ружье на сучок и шарил мушкой по телу зверя, нащупывая убойное место. – Он мой, мой теперь!.. – торжествовал охотник. – И как красив! Прямо хоть статую лепи!..

Вдруг Одинец шумно вздохнул и пошел в воду.

Сердце упало:

– Уйдет!..

Охотник поймал на мушку переднюю лопатку зверя и плавно, по всем правилам стрельбы, нажал гашетку.

Выстрела не было.

Совершенно растерявшись, охотник взглянул на лося.

Лось шел по золотой дорожке, медленно погружался в мелкое у берега море.

Сзади сильно шумели загонщики.

Охотник перевел глаза на ружье.

Предохранитель бескурковки стоял на «S» (безопасно). Одним движением пальца охотник отодвинул предохранитель на «F» (огонь) – и посмотрел на лося.

– Как красив! Вот если б она сейчас его видела…

Еще можно было стрелять. Но охотник опустил ружье.

– Беги!

Через минуту все тело зверя погрузилось в воду. Видна была одна голова с позолоченными солнцем рогами.

– Милый, скорей же, скорей! – шептал охотник, бестолково размахивая ружьем.

Вдали на фарватере вереницей бежали серокрылые легкие лайбы. Черной полосой расстелив за собой дым, шел быстрый миноносец.

Загонщики подходили.

Одинец был уже вне выстрела.

Охотник скользнул глазами по берегу.

Нигде на берегу не было видно лодок.

– Ну, слава тебе, последний лесной великан! – громко произнес охотник и рассмеялся счастливым смехом.

Протянув руку, он показал подошедшим крестьянам далеко в море сверкающую точку.

Золотая дорожка солнца быстро свертывалась, убегала от берега, обнажая холодную гладь моря.

Глава VI В городе

Прошла неделя.

Охотник снова превратился в студента, бегал в университет, торопливо ел, спал и развлекался. Быстрая городская жизнь закрутила его в своем безостановочном колесе.

В тот день он вышел из университета поздно и побежал домой по набережной.

Где-то за мостом заходило солнце. На той стороне реки корабельные доки сверкали бесчисленными стеклами.

«Как тут редко замечаешь солнце, – подумал студент. – А там только и глядишь на него».

Там – это в лесу. Студент частенько теперь ловил себя на мысли о лесе.

Он пробежал уже и мост, а солнце отодвинулось куда-то за колонны большого здания.

«Вот так и Одинец, – думал студент. – Плыл, плыл, – а солнце от него все дальше. Захлебнулся – и пошел ко дну».

Впереди над серым камнем набережной резко выделился черный подъемный кран, хищно выгнутая стальная спина.

«…Или с миноносца какого-нибудь его застрелили», – уныло закончил свою мысль студент.

В это время он заметил идущую прямо на него знакомую женскую фигуру.

– Вы? – удивленно спросил он. – Разве вы уже вернулись?

Окинув одним взглядом всю его растерянную фигуру, девушка спокойно сообщила:

– Я была у вас, искала вас.

– Меня? – удивился студент. – Вы же писали, что ненавидите меня!

Не отвечая, она спросила:

– Убили Одинца?

Студент почувствовал облегчение.

– Нет, не удалось, – ответил он быстро.

Но сейчас же поправился:

– Собственно, даже не не удалось, а я даже спас его. То есть не совсем спас, а так… не стал стрелять, хотя совсем уже…

Он совсем запутался в словах и, внезапно разозлившись на свою растерянность, отрезал:

– Одинца крестьяне загнали в море. Я видел, как он поплыл, – и не стал стрелять. Вот и все.

Глаза девушки заблестели.

– Я так и знала! Так и должно было кончиться. Говорите скорей, в какой день он уплыл?

– В четверг на прошлой неделе. А что?

– А то, что Одинец ваш цел и невредим, – с торжеством объявила девушка.

– Его поймали в море? Откуда вы знаете?

– Лучше, гораздо лучше! Вот слушайте: в пятницу на той неделе, – я нарочно запомнила день, – по всему нашему берегу разнесся слух, что накануне вечером рыбаки видели громадного лося, плывущего с моря к берегу. Они было погнались за ним на лодках, но он успел достичь мелкого места и благополучно ушел в лес. Я отыскала этих рыбаков и все проверила.

– Да что вы! – вскрикнул студент. – Вот молодец! А я-то был уверен, что он потонет. Ведь двадцать восемь верст воды! Вот здорово!

– Ага! – торжествовала девушка. – Теперь сами за него рады. А то «убью да убью!»

– А знаете, – улыбаясь, сказал студент. – Если б не вы, так я бы, пожалуй, того… двинул бы его в последний момент.

Ружье у меня на предохранителе оказалось, не выстрелило. Тут я вас вспомнил и одумался.

Девушка, краснея, протянула ему руку.

Карабаш

Часть перваяГлава I Подкидыш

Избушка, где жила с матерью Тайка, стояла на самом краю города, на крутом яру. Под яром бежала река, а за рекой начиналась степь.

Тайка боялась степи: там было безлюдно, жили дикие звери – волки, корсаки[23]23
  Корсак – степная лисица.


[Закрыть], злые маленькие карбыши[24]24
  К а р б ы ш – хомяк.


[Закрыть].

Раз ночью – снег еще не стаял на дворе – Тайку разбудил странный шум за окном: кто-то сильно, настойчиво скребся в дверь.

«Волк!» – подумала Тайка. Она так испугалась, что не смела даже голос подать – окликнуть мать.

Скрестись перестали. В избе стало тихо-тихо, слышно было, как в дальнем углу тараканы шуршат бумагой.

Вдруг со двора раздался плач – тонкий, жалобный. Страх мигом пропал.

«Ребенок! – сообразила Тайка. – Он замерзнет».

Тайка соскочила с лежанки, кинулась будить мать.

– Мам! Да мам же! Вставай! Ребеночек плачет!

– Какой ночью ребенок! Попритчилось… Спи, доченька, спи, – сквозь сон бормотала мать. Но вдруг быстро приподнялась: надрывный, с визгом детский плач слышался теперь совсем ясно.

– Никак подкинули? Чего стоишь? Свет зажги!

И раньше, чем Тайка нащупала в темноте спички, мать уже накинула на себя шубу и выскочила за дверь.

Несколько минут со двора слышался только недовольный голос матери. Потом дверь открылась. Мать вошла, одной рукой прижимая к груди что-то темное.

– Мальчик? – не утерпела Тайка.

– Мальчик, мальчик! – неожиданно весело отозвалась мать. – Получай! – И сбросила темный клубок на пол.

– Ай! – вскрикнула Тайка: на полу копошилось что-то мохнатое, совсем непохожее на розовое тельце ребенка.

– Ладно, хоть не ребенка подкинули, – довольным голосом говорила мать. – Завтра спровадим.

Тайка разглядела наконец щенка.

– Какой волосатенький! – удивилась она. – И ножек не видно. Откуда он взялся ночью?

– Откуда! – опять вдруг рассердилась мать. – Люди подкинули, – откуда же! Топить совестятся. Развели собак невесть сколько, теперь куда с ними!

Но Тайке щенок понравился. Когда мать успокоилась, Тайка залезла к ней на печь и стала просить оставить подкидыша.

– Он мне вместо братишки будет, – уверяла девочка.

Мать поворчала, потом сдалась.

* * *

Щенок стал жить у Тайки. Это было самое лучшее время в его жизни. Маленькая хозяйка заменяла ему мать и братьев – товарищей детских игр.

Щенок рос быстро; видно было, что будет из него крупный пес. Красотой не отличался: был неповоротлив, лохмат, весь светлосерый с большой, очень темной головой. Зато характера был веселого и незлобивого. Когда больно наступали ему на толстые лапы, визжал, но ни разу не подумал огрызнуться.

У Тайки была большая тряпичная кукла с размалеванным лицом; ночевала она обычно на дворе.

Утром, как только Тайка показывалась в дверях, щенок схватывал куклу за руку, за ногу, за что попало, и приглашал хозяйку поиграть с ним. Игра состояла в том, что он, притворно-сердито ворча и мотая головой, убегал с куклой в зубах, а Тайка должна была ее отнимать у него. Кукле при этом доставалось сильно, но слабый еще щенок не мог разорвать туго сверченных тряпок.

Когда это наскучило, Тайка вздумала обучать щенка разным фокусам. Она клала ему на нос кусочек хлеба и строго приказывала: не смей! И щенок терпеливо сидел, глотая слюнки, пока хозяйка не приказывала ему: бери! Тогда кусочек взлетал в воздух и попадал прямо в раскрытый рот щенка.

Ученик оказался смышленым. Он быстро научился понимать, что от него требуется, и охотно слушался. Ученье было для него игрой, а играть он был готов с утра до ночи.

В короткое время он выучил давать лапу, «служить» и даже делать несколько шагов, поднявшись на задние лапы.

За Тайку он готов был в драку с кем угодно – с большим псом и с человеком.

А когда вечерами девочка сиживала с ним за плетнем на яру, ей казалось, что он понимает все далекие звуки и всегда настороже.

Маленький пес шевелил ушами и носом, прислушивался и принюхивался ко всякому запаху и шуму, доносившемуся из вечереющей степи. При этом он то колотил по земле хвостом с довольным видом, то принимался глухо ворчать. И с ним рядом Тайка уже не боялась безлюдной степи, где бродят дикие звери.

В середине лета случилось большое несчастье: пала у Тайкиной матери корова – единственная их кормилица и поилица.

Матери пришлось теперь стирать на людей. Но сил у нее было мало: она была больна, очень больна.

Заработка ее не хватало на еду.

Скоро щенок повадился с голодухи лазать по чужим дворам. Чутье у него было хорошее. Он легко отыскивал потайные местечки кур – и таскал у них яйца.

Однажды соседи поймали его на этом и пригрозили Тайкиной матери подать на нее в суд. Мать побоялась штрафа и ночью унесла сонного щенка в город, ничего не сказав дочери.

Утром, узнав об этом, Тайка так горько плакала, что мать и сама была бы рада вернуть щенка. Но она не могла вспомнить, на какой двор его подкинула, и, сколько ни искала, вернулась из города ни с чем.

Пустым и скучным показался родной двор Тайке после потери друга. Каждый вечер выходила она за плетень, громко звала своего щенка. Из города доносился до нее разноголосый собачий лай, булькало в небе отрывистое щенячье тявканье. И долго она прислушивалась к незнакомым голосам, пока наконец мать, бранясь и кашляя, не загоняла ее домой.

Глава II В стае

Первые горячие детские привязанности не забываются всю жизнь. И щенок не мог забыть Тайку, как и она его не могла забыть.

Во дворе, куда подкинула его Тайкина мать, были свои собаки. Он был не нужен хозяевам, и в ту же ночь они перекинули его своим соседям. Соседям их он тоже оказался не нужен – и так началось его долгое путешествие по городу, со двора на двор, из улицы в улицу.

Родись он на год, на два раньше, с ним этого не случилось бы: собаки тогда были в цене, и соседи выпрашивали себе друг у друга щенков. Лет пять тому назад в тех местах случился большой голод. Люди перебили всю скотину, переловили всех голубей. В то время волки из степи делали набеги на город. Они стаями переходили реку по льду, взбирались на яр, врывались в улицы. Собачий лай не предупреждал об их появлении: собак тогда не было в городе. Вслед за голубями настал их черед: всех их съели голодающие. И осмелевшие волки набрасывались на людей у их домов.

Потом, когда голод кончился и город снова обзавелся скотом и запасами, каждый хозяин поскорей стремился завести себе сторожевого пса. И теперь, хоть собак снова стало много и волки ушли далеко в степь, жители все еще не уничтожали щенков: жалели. Помнили еще, как плохо пришлось им без овчарок. Совестились топить, но и кормить всех щенят никому расчета не было. Стали подкидывать соседям: авось да и возьмет кто на выкорм?

Голодных, а часто и битых щенков перекидывали со двора на двор, пока они не гибли с голоду или под колесами телег, или счастливо не попадали на базар. На городском базаре их никто не трогал. Там они жили отбросами съестных лавочек и были даже полезны: без них пришлось бы тратиться на вывоз гниющих костей, кусков мяса и рыбы.

Тайкиному щенку посчастливилось: в конце концов какая-то сердобольная старушка посадила его в корзинку, отнесла на базар и там выпустила.

* * *

Базар оглушил щенка. Посреди широкой площади в два ряда стояли деревянные построечки – лавки. Между ними густо двигался, гудел народ. Торговцы крикливо зазывали покупателей. Рядом, в железных рядах, оглушительно грохотали молотками по жести. На пыльной площади скакали верхами бородатые казаки, темнолицые казахи.

Щенок шмыгнул с перепугу под какой-то опрокинутый ящик и просидел под ним до тех пор, пока не кончилось торговое время и народ не схлынул с площади. С темнотой базар совсем опустел, купцы заперли свои лавочки и ушли домой; остались только собаки.

Тогда Тайкин щенок вылез из-под своего ящика. Множество разнообразных запахов ударило ему в нос. Холодный запах железа смешивался с запахами недавно бывших здесь людей, от запаха свежевыделанных кож шерсть становилась на щенке дыбом, от запаха мяса и рыбы глаза разгорались и щемило в животе.

Но напрасно щенок перебегал от лавки к лавке: нигде не попадалось ему ни кусочка съедобного. Он опоздал: по всем углам и закоулкам собаки грызли остатки своей дневной добычи или дремали, свернувшись калачиком на земле. Когда он приближался, они вскакивали, но разобрав, что это щенок, только провожали его сердитым рычаньем.

За углом одной лавочки он напал на рыбину, кое-как зарытую в земле. Он принялся было ее откапывать лапами, но откуда-то выскочила шавка и с пронзительным лаем накинулась на него.

Он был больше ее ростом и, вероятно, сильней, однако сейчас же бросил добычу и не стал драться: почувствовал, что эта рыбина принадлежит злой шавке.

Потом он увидел большую собаку с коротко обстриженной шерстью. Она бежала к нему через площадь, из города.

Он испугался было, но стриженая подошла к нему и дружелюбно лизнула в нос. Они пошли вместе. Вид у нее был настороженный, вороватый. Щенок понял, что и она здесь чужая, как и он.

Неожиданно сзади на них набросились два тощих пса. Но стриженая оказалась не из трусливых и дала им быстрый отпор.

На шум драки сбежалось еще несколько собак. Все они дружно напали на стриженую и загнали ее в угол. На щенка они не обращали внимания, хоть он и пытался помочь своей храброй подруге.

Вдруг он услышал странный звук: железо лязгало о железо. Лязг быстро приближался.

Стриженая неожиданно сделала отчаянный прыжок, пронеслась над головами нападающих и стрелой помчалась через площадь.

Едва успела она скрыться, из-за угла показался кудлатый черный пес, такой громадный, каких щенок еще не видал. Вся морда пса заросла густыми жесткими клочьями шерсти, глаза были еле видны, а на шее блестело что-то железное, что ржаво лязгало при каждом его шаге.

Часть собак кинулась преследовать стриженую, а громадный черный пес прямо подошел к щенку. У щенка ноги отнялись от страха; он припал к земле и ждал, что кудлатое чудовище сейчас разорвет его. Но черный пес только рассеянно обнюхал его – и равнодушно перешагнул. Лязг железа стал удаляться, и, когда щенок поднялся, он снова был один.

Голод гнал его от лавки к лавке. Но до самого утра только и удалось ему пожевать сырую картофельную кожуру да сгрызть кусок вывалянного в грязи хлеба.

Две собаки из тех, что нападали на стриженую, видели, как он подобрал кусок, но не тронули его. Сам того не подозревая, он стал в эту ночь равноправным членом базарной стаи.

* * *

Немного дней потребовалось щенку, чтобы привыкнуть к дневной толчее и сутолоке. Надо было только каждую минуту быть начеку, чтобы не попасть под ноги людям или лошадям.

Немного времени понадобилось ему, и чтобы понять законы стаи. У стаи беспризорных базарных псов всего-то и было три крепких закона.

Первый закон был: подчиняйся вожаку. Все собаки без сопротивления отдавали ему лучшие куски съестного, по первому его зову шли в драку с другими псами и не трогали тех из чужих, кого оставлял в покое вожак.

Вожаком стаи и был тот громадный черный пес, который так напугал стриженую. Торговцы и кучками сновавшие по базару мальчишки хорошо знали его историю. За его разбойный нрав они ему дали кличку Бандит.

Прежде у Бандита был хозяин. Он посадил пса на цепь еще щенком и часто спьяну ни за что ни про что жестоко бил его. Бандит смолоду стал злобен и пользовался каждым удобным случаем, чтобы на ком попало выместить незаслуженно достававшиеся ему побои. За четыре года жизни у хозяина он растерзал немало забегавших во двор собак и кошек. И вот раз, когда пьяный хозяин вздумал в шутку потрепать его по спине, Бандит разом отхватил ему три пальца на правой руке.

Выздоровев, хозяин решил жестоко отомстить псу. Он облил конуру керосином и поджег. Он не рассчитал только звериной силы пса.

Охваченный огнем, Бандит так рванул цепь, что железные звенья лопнули. Пес навзничь опрокинул хозяина и умчался на улицу.

Беглец поселился на базаре и благодаря своей силе и необычайной удаче в драках сразу стал ее вожаком. Хозяин не пытался его вернуть и скоро умер.

Короткий обрывок цепи так и остался у Бандита на шее. Бандит был угрюм и злобен, жил грабежом – отнимал добычу не только у чужих, но и у собак своей стаи. Он никогда не давал пощады тем, кто осмеливался вступать с ним в драку. Это хорошо знали прибегавшие из города собаки – и пускались наутек, едва издали заслышав лязг его цепи. Среди них были псы и посильней Бандита, но и они всегда оказывались побежденными.

Первый закон стаи – подчиняйся вожаку – ни разу не подумал нарушить ни один из базарных псов.

За соблюдением второго закона смотрели все собаки стаи вместе и каждая в отдельности. Второй закон стаи был: кто первый схватил кусок и утащил его к себе, тот его и съест, – конечно, если не отберет вожак.

Каждый базарный пес сам себе выбирал жилище, где ему нравилось. Одни устраивались под пустыми ящиками, другие в узких закоулках между лавочками, третьи, когда уходили люди, располагались на прилавках. Некоторые копали себе настоящие норы, а были и такие, что каждую ночь спали на новом месте.

С утра, однако, все кучками собирались у съестных лавок и ждали подачек. Как только с прилавка летел кусок, все сразу бросались на него и кусок доставался тому, кто посильней или половчей других. Тайкин щенок был сметлив и ловок, поэтому и бывал всегда сыт. Схватив кусок, он отбегал в сторону – и тут уж никто не отнимет у него добычи.

А третий закон стаи был: помогай своим против чужих.

Городские псы, не принадлежавшие к стае, часто появлялись на базаре: приходили с хозяевами-покупателями, или делали набеги на площадь, как стриженая. Базарная стая была велика, и ей только-только хватало отбросов. Базарные псы сражались с городскими, чтобы самим не помереть с голоду.

Не прошло и месяца, как щенок снова увидал знакомую стриженую собаку. В сумраке летней ночи она воровато пробиралась задами лавочек, как пробирались они вместе при первой встрече. Но в этот раз он сам первый на нее тявкнул: ведь теперь она была для него чужая собака, враг. И на его лай сейчас же со всех сторон сбежались тощие базарные псы и пришел Бандит – прогонять непрошеную гостью.

Бандит был первым бойцом в стае. Он брал себе лучшие куски, но и защищал свою стаю от набегов бродячих и дворовых собак.

Тайкиному щенку ладно жилось в стае. Собак своей стаи, – если не считать безжалостного Бандита, – он не боялся. Он быстро вырастал, и многим слабым псам уже мог дать хороший отпор. Псы посильней, бывало, трепали его в драке. Но он отлично понимал, что делают это они больше для острастки. Достаточно бывало ему выкинуть сигнал – сдаюсь! – то есть опрокинуться на спину и поднять кверху все четыре лапы, – чтобы самый сердитый пес, постояв над ним минутку, мирно от него отошел.

Другое дело – люди: они не признавали над собой никаких законов и не знали жалости. Чем больше сталкивался с ними щенок, тем непонятней они для него становились. То какой-нибудь прохожий ни с того ни с сего больно пнет его ногой, то мальчишки начнут швырять камнями.

Ни разу не встретил он Тайки, и образ ласковой маленькой хозяйки мало-помалу стал стираться в его памяти.

Он больше не доверял людям, стал бояться и ненавидеть их.