Текст книги "Путевые записки эстет-энтомолога"

10

С первыми проблесками молочно-белой зари я проснулся, экипировался и выбрался из палатки. В предутренней мгле на фиолетовом небосклоне сияли редкие звёзды, а озеро выглядело куском застывшего, ноздреватого льда, сильно подтаявшего у устья Рио-Бланко. По склону глинистого холма, клубясь, в низину спускалось щупальце плотного формальдегидного тумана, и казалось, что лежащая на том берегу великанша поводит головой.

– О! – удивился егерь, завидев меня. Он возился у раскладного столика, вскрывая консервные банки. – Вы – первый из туристов, кого мне не пришлось будить. Идите завтракать.

– Доброе утро, – сказал я.

– Да, доброе, – немного подумав, согласился Бори Чилтерн, и я понял, что земных приветствий он не знал. И к лучшему. До чёртиков надоели местные искусствоведы с их выспренними руладами во славу всего земного.

Пододвинув поближе к столику шезлонг, я сел.

– Кофе? – предложил егерь.

Я кивнул, и он налил в одноразовый стаканчик горячей оранжевой бурды. Ничего общего ни по вкусу, ни по запаху с кофе она не имела. О содержимом консервных банок я не стал спрашивать, чтобы не отбить аппетит. Вкусно, сытно… и ладно.

Чилтерн покончил с завтраком быстро, но остался сидеть на раскладном стуле, поджидая меня. Увидев, что я отложил вилку, и взялся за стаканчик с раймондским кофе, он встал.

– Пора.

Допив так называемый кофе, я тоже поднялся из-за стола. Критическим взглядом окинув мою амуницию, егерь остался доволен, но для проформы чуть туже подтянул ремешок на респираторной маске.

– Порядок. Прихватите плащ-накидку и спускайтесь к озеру.

Когда я подошёл к берегу, егерь возился у простенького плота, представлявшего собой треугольник из трёх антигравитационных понтонов, собранных торец к торцу и для прочности скреплённых арматурными штырями, образующих над плотом пирамидальный каркас. На одном из понтонов было укреплено сиденье, перед ним на консоли торчало некое подобие рыболовной удочки, но вместо лесы с кончика «удочки» в проём между понтонами свешивалась золотая цепочка.

– Садитесь, – сказал егерь, указывая на сиденье. – Мне нужно отрегулировать горизонтальное положение плота по вашей массе.

Я уселся, и егерь занялся настройками гравиполя.

– Так, всё нормально, – наконец сказал он. – Теперь слушайте инструктаж. Я настроил гравиполе так, что плот зависнет над зеркалом озера строго горизонтально на расстоянии пяти сантиметров. Вам предстоит провести на плоту три-четыре часа. Всё это время вы должны сидеть очень тихо, делая как можно меньше движений, чтобы не раскачивать плот. В противном случае, если борт плота коснётся поверхности воды в момент свершения таинства Великого Ухтары, я не то, что ваших костей не соберу, но и горсти неощутимой пыли. Где накидка?

– Здесь.

Я потянулся за накидкой, которую оставил на понтоне, плот качнулся и правым углом царапнул по берегу.

– Вот-вот, – назидательно изрёк Бори Чилтерн. – Надеюсь, вы поняли, что над озером таких движений делать не следует.

Он набросил на меня накидку, застегнул, поправил капюшон.

– Это защитит вас от спонтанного разряда статического электричества, возникающего над озером во время таинства деяния Великого Ухтары, – объяснил егерь. – Сейчас сядьте поудобнее, расправьте накидку изнутри, чтобы чувствовать себя свободно. Повторюсь, над озером этого делать не следует.

Я последовал совету, создавая под накидкой побольше свободного пространства. Что-что, а оно мне было необходимо. Очень.

– Так… – протянул егерь, критическим взглядом оглядывая меня, когда я закончил вертеться под накидкой. – Теперь следующее. На правом подлокотнике находится переключатель. Видите?

– Вижу.

– Когда я отбуксирую плот и подам команду, вы щёлкните им. Это гравитационный якорь, он застабилизирует плот и будет удерживать от дрейфа гравилучом с буйка, установленного возле палатки. Понятно?

– Да.

– И последнее. – Егерь извлёк из кармана коробочку с морской звездой, подтянул на «удочке» цепочку повыше, вынул звезду, аккуратно нацепил на крючок и снова опустил её в коробочку. – Держите. – Он передал коробочку. – Когда прибудем на место, и вы заякоритесь, извлечёте звезду из коробочки и медленно опустите под воду не более чем на один сантиметр. После этого останется только одно – в момент свершения таинства резко подсечь наживку, и вы станете обладателем уникального во Вселенной украшения. Вопросы есть?

– Есть. – Я внимательно рассматривал устройство «удочки».

– Задавайте.

– Я смотрю, здесь установлен автоматический подсекатель…

Бори Чилтерн снисходительно улыбнулся.

– Это на тот случай, если вы прозеваете нужный момент, – дипломатично пояснил он. На самом деле подсекатель на «удочке» не позволял мне сделать подсечку как «до», так и «после». Только «вместе» с ним. – Ещё вопросы будут?

– Да. Вы говорите, я пробуду на озере три-четыре часа, и всё это время должен сидеть тише воды, ниже травы? Так?

– «Тише воды, ниже травы…» – пробормотал егерь. – Хм… Оригинально. Только по-нашему правильнее будет: тише травы, ниже воды… – Он тряхнул головой. – Да. По всем внешним признакам не менее трёх часов, но и не более четырёх.

«А ведь он прав! – изумился я. – Тише шевелящейся травы, ниже уровня двумерной воды…» Но не стал на этом заострять внимание. Следовало играть роль этакого туриста-пентюха, и я спросил:

– А если за это время меня от безделья сморит сон и я бултыхнусь в озеро?

На сей раз егерь откровенно расхохотался.

– Не переживайте, не сморит. Зря, что ли, кофе вас поил? К тому же на сиденье есть страховочный пояс, можете пристегнуться. Всё?

– Всё.

– Тогда поехали.

Егерь залез в катер, поднял его над землёй и, подцепив плот тросом за арматуру, понёс над двумерной водой метрах в десяти от поверхности. Точно по центру озера катер завис и начал медленно-медленно опускать плот. Если операция доставки плота на место заняла минуты две, то его установка – минут пятнадцать. Наконец стравливаемый трос провис, и я почувствовал, как плот легонько закачался на антигравитационной подушке.

– Якоритесь! – крикнул сверху егерь.

Я послушно нажал на кнопку и почувствовал, как плот стабилизировался. Егерь отстегнул буксировочный трос, втянул его на борт и отвёл катер в сторону.

– Теперь опускайте наживку!

Эту операцию я проделал медленно и неторопливо, как учил Бори Чилтерн.

– Нормально! – крикнул из катера егерь. – Сидите смирно, и всё будет в порядке. Счастливо!

Катер умчался, и я остался один на один с Великим Ухтары и заданием Мальконенна, срок выполнения которого наступил.

Первым делом я придал жёсткость накидке, превратив её в твёрдый каркас, чтобы с берега не было заметно манипуляций под накидкой. Задачу ухода с плота, облегчало ещё и то, что я сидел спиной к восточному берегу, поэтому моего исчезновения из-под накидки никто заметить не мог. Однако, закончив с накидкой, я минут пять, раздираемый сомнениями, сидел в полной неподвижности, тупо уставившись на золотую цепочку, уходящую под поверхность «неощутимой пыли». На деньги, вырученные от продажи раймондской безделушки, я мог организовать сотню таких путешествий, как на Сивиллу. Так стоило ли рисковать, выполняя договор с Мальконенном? Чашу весов не в мою пользу склонил единственный, но очень весомый аргумент – я по-прежнему не знал ИСТИННОЙ ДЛЯ МЕНЯ ЦЕНЫ раймондского артефакта, поэтому решил идти до конца.

И тут меня запоздало осенило. Если бы перед отъездом в заповедник «Территория туманов» я в довесок к артефакту попросил пару яиц занзуры, Броуди бы с превеликим удовольствием их подарил. И вовсе не потому, что их цена на рынке экзотических животных смехотворна по сравнению с ценой артефакта. Причину щедрости Броуди я до сих пор понять не мог, но в результате не нужно было бы сейчас нырять в озеро, пускаясь в губительную для здоровья авантюру. К сожалению, все мы умны задним умом, и сейчас просить было поздно: почему-то я был уверен, что своим отъездом на озеро я уже заплатил НЕВЕДОМУЮ ЦЕНУ, и теперь оставалось только нырять.

Медленно и очень аккуратно, как во время тренировок дома на антигравитационном тренажёре, стащил с себя комбинезон и остался в тончайшем гидрокостюме, изготовленном специально для пребывания в агрессивных средах – в воде Рио-Бланко содержалось около двух процентов формалина. Надел перчатки, респираторную маску заменил фильтрующим воздух загубником, а на голову, до самого рта, натянул прозрачную, облегающую маску. Рот я закрою маской перед самым погружением, когда начнут дышать имплантированные жабры. Затем вынул из кармашка гидрокостюма гравикомпенсатор и прикрепил его к сиденью. Когда буду погружаться в озеро, его миникомпьютер, настроенный на показания биочипов, плавно компенсирует отсутствие моей массы на плоту.

Всё было готово к погружению, оставалось только нырять. Оглядевшись напоследок по сторонам, я заметил, что на поверхности озера кое-где начали появляться блестящие пятна воды. Они медленно разрастались, и это очень напоминало таяние льда в пруду. Только процесс на озере Чако протекал гораздо быстрее. Не следовало полагаться на заверения егеря, что в моём распоряжении три-четыре часа. Максимум два, учитывая затраченное время на раздевание и предстоящее по возвращению одевание.

На всякий случай с помощью обыкновенного зеркальца я посмотрел, что делалось на берегу за моей спиной. Егерь возился у раскладного столика, убирая посуду после завтрака, туристов нигде не было видно. Вероятно, ещё спали. Оставалось надеяться, что никто не наблюдает за плотом в оптику: всё-таки в пятисантиметровом просвете между плотом и зеркалом озера можно было заметить моё погружение. Но я бы рисковал в любом случае.

Конечная цель моего подводного путешествия находилась от меня где-то в километре. Лысый глинистый холм имел пологие склоны, но берег возле него, подмытый водой, был довольно крут. И хотя бесшумно выбраться из воды и взобраться на берег не составляло особого труда, проделать обратный путь и погрузиться в воду без всплеска представлялось вряд ли возможным. А чем чревата волна на озере, я знал. К счастью, слева холм огибала небольшая затока с пологими берегами, которая решала проблему бесшумного входа в воду. Именно в эту затоку и лежал мой путь.

«Пора», – решил я, расправил пористый спинной плавник гидрокостюма, через который должны были дышать жабры, надел ласты и стал медленно сползать в воду, держась за поручень. Погрузившись в воду по плечи, натянул маску под подбородок, приклеил её край к воротнику гидрокостюма и первый раз вдохнул жабрами. Режущая боль, обещанная марсианским хирургом, ножом прошлась по спине, но мгновенно прошла, а затем грудь охватил холод. «Для теплокровного гуманоида с вживлёнными жабрами пребывание в воде ограничено двумя часами, – предупреждал марсианский хирург. – Иначе переохлаждение грозит остановкой сердца». Следовало прислушаться к его наставлениям, так как спустя два часа в озере Чако меня ждала ещё одна смерть. От деяния Великого Ухтары. А дважды умереть – это уже слишком.

Вдохнув жабрами второй раз, я отпустил поручень и плавно ушёл под воду. И здесь чуть не запаниковал. Не знаю почему, но я считал, что под водой будет хорошо видно, здесь же царила кромешная мгла. Абсолютно не учёл, что если двумерная вода на поверхности выглядит непрозрачной, то и в объёме будет то же самое! Как же теперь ориентироваться?! Столь глупая ошибка может дорогого стоить.

Закрыв глаза, я громадным усилием воли подавил панику и сконцентрировался. В общем, ничего страшного не произошло – что при свете, что без света, к лысому холму из рыже-охристой глины меня должны были вести биочипы. Свет помог бы с ориентацией в пространстве: где верх, где низ, каково расстояние до поверхности, – но не более. С этой задачей биочипы также легко справятся, если им полностью передоверить управление телом.

Что я и сделал, и тут же почувствовал, что плыву на «автопилоте» биочипов.

Я не Гай Юлий Цезарь, который одной рукой писал «Commentorii de Bello Gallico»[3]3
  «Записки о галльской войне» (лат.).


[Закрыть], другой – письмо via Roma[4]4
  букв.: направлением (почтой) в Рим (лат.).


[Закрыть] жене Кальпурнии, а сам в это время вёл весьма щекотливую беседу с прибывшим в Северную Галлию народным трибуном Публием Сестием, пытавшимся заручиться согласием Цезаря на возвращение Цицерона из изгнания. Однако в минуты подводного плавания ощутил в себе такие же феноменальные способности. Одно полушарие мозга думало о предстоящем задании, другое решало абсолютно неуместную в данной ситуации проблему: почему двумерная вода, присутствующая в нашем мире в виде неощутимой проекции, видима, почему она занимает объём, и сколько её накопилось за десятки тысяч лет существования озера? Первые два аспекта проблемы, математически объясняемые топологической полиметрией, не поддавались восприятию существом трёхмерного мира, зато третий вычислялся с помощью простенькой школьной задачи о бассейне с двумя трубами. Поскольку дно озера не удавалось прощупать никакими способами эхолокации, объём озера вычислялся по воде, поступавшей в него из первой «трубы» – Рио-Бланко. За полтора месяца Рио-Бланко приносила в озеро около одного кубического километра воды, затем вся эта вода в мгновенье ока «ухала» через вторую «трубу» в двухмерность и всё возвращалось к исходному положению. В задаче спрашивалось, сколько же воды «ухнуло» в двухмерность за сто тысяч лет (минимальный возраст озера Чако по геологическим данным) и что произойдёт, если вся масса воды вдруг в одночасье вернётся в трёхмерный мир Раймонды? Цифры получались ошеломляющие. Высвободившаяся энергия от такой массы на два порядка превышала энергию сверхновой Йоты Бригомейского Богомола, уничтожившей всё живое в радиусе двадцати двух световых лет. Силён, однако, раймондский дух Ухтары, ни одна цивилизация Галактического Союза не могла похвастаться такой мощью…

Первое полушарие мозга отметило, что я вплыл в мелководную затоку у лысого глинистого холма, и я полностью переключился на предстоящую задачу. Чтобы не создавать даже малейшей волны, к берегу я подплывал очень медленно, почти как аллигатор во время охоты на водопое. Столь же медленно, подобно рептилии, ползком, выбирался на сушу. Но здесь была ещё одна причина не торопиться – мимикрия ткани гидрокостюма под цвет глины протекала не столь быстро, как хотелось. Наконец я полностью выбрался на берег, освободил рот и через загубник вновь задышал лёгкими.

Что меня могут заметить, я не боялся – мимикрия гидрокостюма была качественной, а поднявшееся над горизонтом солнце светило со стороны лагеря, и оттуда моей тени не было видно, – но всё-таки предпочёл передвигаться ползком. Бережёного и бог бережёт – кажется, так говаривали мои славянские предки.

Добывать яйца занзур оказалось неожиданно легко, так как занзуры не выносили прямых солнечных лучей и к тому же не охраняли кладки. Объяснялось это просто – скорлупа яиц содержала столько токсичного для местных форм жизни мескатолина, что на яйца не только никто не покушался, но и на глине лысого холма ничто не росло. Первые кладки яиц я обнаружил уже в десяти метрах от берега, а выше по склону их было не счесть. Самым трудоёмким и длительным процессом оказалось раскапывание кладок, которые находились на глубине полуметра. Я раскопал четыре, потратил на это около получаса, и только яйца в последней меня удовлетворили. Три небольших, с ноготь большого пальца яйца занзуры с ещё мягкой полупрозрачной скорлупой свидетельствовали о том, что кладке не более двух дней. Именно такие яйца мне и нужны. Упаковав яйца в контейнер, я сунул его в нагрудный карман гидрокостюма, запечатал клейким клапаном и принялся восстанавливать первые три кладки, укладывая яйца на дно раскопанных ям и засыпая их глиной. Я не варвар, пусть яйца дозревают, а вылупившиеся из них занзуры очаровывают песенными руладами раймондцев, сохранивших в крови тягу к своим истокам.

Лёгкая эйфория, что всё так гладко и просто закончилось, овладела мной, и я, кажется, что-то тихонько напевал себе под нос. Две кладки восстановил и уже укладывал яйца в последнюю, как вдруг ощутил на себе чей-то тяжёлый, пристальный взгляд. Не донеся яйца до дна кладки, я замер и медленно повернул голову. Рано радовался. Всё хорошее закончилось, начинались неприятности. Смерть от остановки сердца из-за переохлаждения в воде мне не грозила – достаточно нагрелся на солнце, пока выкапывал яйца занзур, – но судьба-злодейка подсовывала иной вариант. У самой кромки воды на берегу сидела пересмешница. Была она раза в два больше особи, встреченной вчера, и явно поджидала меня, не желая взбираться вверх по ядовитой глине. Эта пересмешница мять мои кости и вымазывать слизью не собиралась. Она собиралась меня глотать.

«Ты каким образом здесь оказалась?! – зло подумал я. – Здесь для тебя сплошной яд, даже в глине содержатся следы мескатолина!» Пересмешница никак не отреагировала на мой беззвучный вопль отчаяния. Сидела на месте, поводила выпученными глазами из стороны в сторону, но меня из поля зрения не выпускала. Отнюдь не случайно существовало некоторое сходство между раймондцами и пересмешницей (если верить в псевдонаучную теорию происхождения раймондцев, именно она послужила исходным материалом для лепки мифическим праразумом местного венца творения) – был у неё интеллект или его подобие, так как по части охоты она соображала хорошо. Не обманул её рыжий цвет моего гидрокостюма, и не пугало, что руки у меня выпачканы глиной – содержание мескатолина в таком количестве глины могло вызвать у неё разве что лёгкое желудочное недомогание.

Я с тоской огляделся по сторонам. Иного пути к воде не было – спускаться в озеро с обрывистого берега равносильно самоубийству. А пережидать, безосновательно надеясь, что пересмешница уйдёт, не было времени – вода в озере прибывала на глазах, и уже добрая половина поверхности зеркально отблёскивала чёрными проплешинами. Оставалось одно – драться. Видел я не раз, как земные жабы заглатывали насекомых – в одно мгновение. Но я не насекомое, масса у меня приличная, так что столь быстро у пересмешницы со мной не получится.

Свободной правой рукой я медленно потянулся к поясу за ножом, но пересмешница только и ждала от меня какого-либо движения. Выстрелила языком, поймала руку за запястье и рванула на себя. Не успей я вцепиться левой рукой в край раскопанной ямки, то непременно, совершив кульбит, оказался бы в пасти пересмешницы подобно насекомому в пасти жабы. Растянутый за руки как во время средневековой казни, я почувствовал, как под пальцами хрустнула скорлупа яиц, и где-то на периферии сознания промелькнула мысль, что этим занзурам уже не суждено петь. Как и мне не суждено жить, поскольку край ямы оказался ненадёжной зацепкой и начал расползаться под пальцами. Немыслимым образом извернувшись, я сел и упёрся пятками в землю. И всё равно силы оказались явно неравными, да и твёрдого упора ни для пяток, ни под пальцами не было. Бороздя пятками глубокие рытвины, я медленно, но неуклонно приближался к пасти. Какой глупый конец…

И тогда в бессильной ярости, срывая ногти левой руки, я захватил большой комок глины и швырнул в пасть пересмешницы, отчаянно жалея, что это не парализующая граната. Неожиданно эффект от комка глины оказался не менее действенным. Кадык на широкой шее пересмешницы судорожно дёрнулся, ярко-зелёная, лоснящаяся кожа посерела, выпученные глаза впали в глазницы как проколотые воздушные шарики, язык безвольно обвис и отпустил мою руку. А затем пересмешница начала оседать, крениться назад, заваливаясь спиной в затоку.

Я замер. Сейчас раздастся шумный всплеск, по воде пойдут широкие круги, вызывая возмущение на плоскости топологического перехода, и… Наверное, это был бы конец, но биочип перехватил управление телом на себя, правая рука схватила язык пересмешницы, сильно дёрнула, и тело пересмешницы грузно шлёпнулось на берег.

Я ошарашено уставился на ладони. От перчатки на левой руке остались лохмотья, ноготь с безымянного пальца был сорван до основания, на землю капала кровь. Не обладал биочип под ногтем разумом и не способен был к самопожертвованию, но именно он мгновенно оценил ситуацию, вычислил эффект от попадания громадной дозы мескатолина из раздавленных яиц занзуры на слизистую гортани пересмешницы и швырнул моей рукой ком глины, сам выйдя из строя. А биочип в правой руке не только анестезировал боль от сорванного ногтя, но и вовремя среагировал на падение пересмешницы…

И всё же что-то тут было не так. Мескатолин – сильнейший яд для фауны Раймонды, но даже он не способен моментально убить, должно пройти несколько секунд. Только парализатор способен мгновенно обездвижить животное…

Внимательно осмотревшись по сторонам, я ничего подозрительного не заметил. На пригорке, где расположился наш лагерь, туристы-раймондцы, рассредоточившись, устанавливали на траве какие-то неразличимые отсюда приспособления, и им было явно не до меня. Правда, егеря нигде не было видно, но с такого расстояния его легко принять за туриста.

Тогда я осторожно потрогал язык пересмешницы. Упругий, как от действия парализующего луча. Но в то же время я не знал, каким он должен быть от действия мескатолина.

Имелось у меня кое-что с собой для обобщающего анализа, однако времени на расследование не было – поверхность озера почти вся стала глянцево-чёрной, а серо-белые островки «неощутимой пыли» таяли на глазах. В моём распоряжении оставались минуты, и я пополз к озеру, опираясь на правую руку, а левую прижимая к груди.

Без всплеска входить в воду с плота гораздо проще, чем на мелководье. Минут пять я затратил на погружение, чтобы ни малейшей волны не возникло на поверхности. И только окунувшись с головой в непроглядную темень, я подумал, как правильно сделал, что имплантировал под ногти два дублирующих друг друга биочипа. Не сделай этого, кто бы остановил пересмешницу от падения в озеро и довёл меня сейчас «автопилотом» к плоту?

В этот раз под водой никакого раздвоения личности не произошло. Ныл изуродованный палец; то ли от потери крови, то ли от попавшего в рану мескатолина, то ли от излишка поступавшего в организм через жабры формальдегида поташнивало, поэтому я ни о чём не думал, а лишь страстно желал как можно быстрее очутиться на плоту.

Я почти достиг плота, как вдруг на уровне подсознания почувствовал опасность. Рецепторы оставшегося биочипа засекли первичные следы изменения топологии пространства, передали их в мозг, где послание трансформировалось в странную картину. В кромешной тьме я вдруг «увидел», как со дна медленно, но со всё нарастающей скоростью, клубясь, поднимается нечто аморфное, безликое и страшное в своей неотвратимости как поршень в цилиндре. И если я срочно не покину «озеро-цилиндр», этот поршень раздавит меня в порошок. Двумерный порошок.

Как я не запаниковал, не заработал отчаянно ластами, переключив управление телом на себя, не знаю. «Автопилот» биочипа вывел меня на поверхность озера под плотом, управляя руками, ухватился за поручень, медленно извлёк из воды, усадил на сиденье. И только здесь, когда я, наконец, переключил управление телом на себя, меня скрутило от дикой боли в изуродованном пальце, обожжённом раствором формалина. Биочип почти тотчас отключил мои болевые окончания, но было поздно. В пароксизме боли я нечаянно сорвал укреплённый на сиденье гравикомпенсатор, и он полетел в воду.

Успел ли гравикомпенсатор коснуться воды, я не увидел, потому что в этот момент мир с диким уханьем содрогнулся, словно привидевшийся в озёрной мгле поршень аморфной массы достиг поверхности и спрессовал всю воду в серо-белую математически выверенную плоскость. Ударная волна громом сотрясла плот и, уйдя в атмосферу, рокотом покатилась между холмами.

– УХ’ТА-Р-Р-РЫ… – возвестил миру о своём пришествии Великий дух озера Чако. Небольшие смерчи «неощутимой пыли» заплясали над озером, разбрасывая мелкие шаровые молнии, взрывающиеся с шипением и треском наподобие шутих.

Вихревое электростатическое поле громадной мощности блокировало биочип, и меня вновь до потемнения в глазах оглушила боль в левой руке. К счастью, вакханалия электростатики бушевала недолго, но когда биочип включился и анестезировал руку, от последствий болевого шока я ощущал себя пришибленным. Сознание функционировало заторможено и как бы отдельно от тела. Я действовал так, словно мной по-прежнему управлял «автопилот» биочипа: механически сбросил в озеро ласты (теперь их падение в трёхмерную пустоту котловины озера никаких катаклизмов вызвать не могло), туда же швырнул лохмотья перчаток, выплюнул загубник, надел респиратор и стал натягивать комбинезон. Краем сознания отметил, что шипение и треск шаровых молний переместилось к восточному берегу, и глянул в зеркальце себе за спину. Нет, это были не шаровые молнии. Это были настоящие шутихи и петарды плюс к ним широчайший набор иной пиротехники. Пригорок, на котором был разбит лагерь, затянуло пиротехническим дымом, в этом дыму, освещаемые сполохами фейерверка, метались фигурки донельзя возбуждённых раймондцев. Пришёл их праздник.

Закончив с одеванием, я вернул накидке эластичность, сбросил её с плеч и, встав с сиденья, помахал рукой, чтобы меня забрали. Я думал, что егерь примчит за мной на катере сразу же после свершения таинства, но прошло ещё минут пятнадцать, и только когда фейерверк на пригорке пошёл на убыль, из дыма, наконец, вынырнул катер и направился ко мне.

– Как дела? – приближаясь, радостно прокричал егерь из катера.

– Не очень, – пасмурно ответил я, показывая палец с сорванным ногтем.

– Тю! – изумился егерь. – Как же это?

– А вот так. Сморил меня сон всё-таки, не помог кофе. А когда громыхнуло, я дёрнулся от испуга, хотел схватиться за арматуру, да спросонья получилось не очень удачно.

– Совсем не очень! – чертыхнулся егерь. – Таких туристов-растяп мне ещё не доводилось сопровождать. А как с наживкой?

– С наживкой? – Я растерялся и оглянулся на «удочку». Совсем забыл, зачем я, по официальной версии, находился здесь. Но автоматический подсекатель сработал как часы, и теперь на золотой цепочке в полуметре от поверхности озера шевелила лучами двумерная звезда, то появляясь в поле зрения, то исчезая. – А что с ней случится? У неё ногтей нет… – попытался шуткой нивелировать свою растерянность. – С ней всё нормально.

– Ну ты и фрукт! – фыркнул егерь. – Поехали.

На обратном пути, неся плот над озером, егерь уже не соблюдал никаких мер предосторожности. Левый борт окунулся в двумерную воду и до самого берега бороздил её. Наконец я смог осуществить своё желание и опустить руку в чистую двумерную воду без смеси с трёхмерной. Что я и сделал, но, как и ожидалось, ничего не ощутил. Оправдывая своё название, «неощутимая пыль» беспрепятственно проходила сквозь ладонь, и никаких следов на поверхности озера не оставалось.

На берегу меня встретила толпа восторженных раймондцев, в своём крайнем возбуждении напоминавших дикарей, впервые увидевших инопланетянина. Они обступили меня со всех сторон, всучили в руки большую чашу с шампанским и заголосили на все лады. «У-ух!» – кричали одни, «Т-та, т-та!» – пытались перекричать первых вторые, «Р-р-р-ры!» – заглушали и первых, и вторых третьи. Только сейчас я понял этимологию имени Великого духа озера Чако.

– Пейте, – подсказал егерь из-за спины. – Пейте до дна.

Шампанское пить не хотелось, почему-то от одного его вида с души воротило. Хотелось водки. Сейчас водка была просто необходима, чтобы снять послестрессовое напряжение. Насколько знаю, более радикального способа в природе не существует.

– А водки нет? – тихо спросил через плечо.

– Пейте! – жёстко сказал егерь. – Не выпьете, оскверните ритуал.

Я зажмурился, поднёс чашу ко рту и опрокинул её. Больше на себя, чем в рот. Да и те крохи, которые попали в рот, тоже вытекли и сбежали по бороде пузырящимися струйками. Если бы хоть капля попала в гортань, меня, наверное, вывернуло бы наизнанку. Вот тогда бы уж точно осквернил ритуал…

Не заметив подвоха, толпа раймондцев взорвалась восторженным рёвом, послышались хлопки пробок, и брызги шампанского полетели во все стороны. Похоже, я на правах почётного гостя открыл церемонию потребления «национального» напитка. По крайней мере, на меня уже никто не обращал внимания.

– Всё? – спросил я у егеря, обернувшись.

– Всё-всё, – успокоил Бори Чилтерн и панибратски похлопал меня по плечу.

– Водка есть? – вновь повторил я вопрос.

Егерь недоумённо уставился на меня, но затем, сообразив, понял моё состояние.

– Есть. Идём.

Он подвёл меня к антигравитационному катеру, перегнулся через борт и принялся копаться где-то в изножье. Куртка на спине задралась, и я увидел, что сзади к широкому ремню пристёгнута кобура, с торчащим из неё парализатором.

«Где же ты был всё то время, пока я махал с плота рукой?» – про себя спросил я егеря, тупо уставившись на парализатор.

Егерь наконец извлёк из катера двухлитровую бутыль буро-белесой жидкости и повернулся ко мне.

– Держи.

Я схватил бутыль, как алкоголик в тяжком запое, сорвал пробку и основательно приложился к горлышку. Как и кофе, раймондская водка ничего общего с земной не имела. Забористый самогон, настоянный на местных душистых травах. Но, в общем-то, мне сейчас и нужно было крепкое спиртное. Любое. Отхлебнув порядочную порцию, я почувствовал, как голова начинает тяжелеть, затуманиваться, и этот туман заполняет глубокую щель между расслоившимися сознанием и телом.

– Спасибо… – облегчённо выдохнул я, но бутыль не вернул.

Бори Чилтерн смерил меня взглядом сверху донизу.

– Оставь себе, – сказал он.

– Спасибо, – ещё раз поблагодарил я. – Моё присутствие на празднике обязательно? – кивнул в сторону веселящейся толпы раймондцев, продолжающих окатывать друг друга шампанским.

– Я уже объяснял: хотите – присоединяйтесь, хотите – нет. Как хотите.

– Тогда пойду палец лечить, – сказал я. – Может, позже присоединюсь.

– Сувенир возьмите. – Чилтерн протянул прозрачную коробочку со снятой с «удочки» двумерной звездой.

– Благодарю, – кивнул я, взял коробочку и с бутылью под мышкой нетвёрдой походкой направился к палатке.

В палатке я занялся самолечением. От мескатолина препаратов не было, но для человека мескатолин не является ядом, хотя в больших дозах оказывает галюциногенное действие. Поэтому первым делом я принял лошадиную дозу препаратов, нейтрализующих формальдегид, попавший в кровь через жабры, затем переоделся и только тогда занялся обработкой раны. Смазал омертвевшую от формалина кожу смягчающим кремом, а безымянный палец заклеил бактерицидным пластырем. Не ахти какое лечение, но никому из медиков на Раймонде показывать рану не собирался. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь увидел торчащий из-под обрывков кожи биочип.