Текст книги "Кастинг. Маргарита и Мастер"

– В обратную сторону.

– Почему? – удивился сидящий рядом. – Каскаду нету? А! понял, понял: блату нэма.

– Нет, мил человек, каскад, блат – это всё, да, было надо, но тока, увы:

– При Аркадии Райкине.

– А сейчас?

– Сейчас надо быть членом ревизионной комиссии, которая сиски-миськи проверяет этот Елисеевский, а лучше, и скорее всего:

– Сам Елисеевский является одним из подразделений местного УВД, откуда этих ребят и прислали.

– Я сам режиссер, и знаю, такое бывает только на сцене, – махнул рукой со второго этажа ложи Молчановский.

– Продолжаем представление, – сказал Кот, и добавил обратите внимание на эту сцену, – и показал лапой, раздвинув на ней два пальца, на то, между чего находится сам Молчановский.

И зал чуть не задохнулся от ужаса и восхищения:

– В обеих ролях: и Али Сильв, и Киры Дан была заведующая местной Еда-ль-н-ей:

– Грейс Келли.

– Так скоро мы ее увидим в главной роли и в Дяде Ване, – крикнул кто-то из зала, – секс-то так и брызжет из глаз. – Кстати, это был Дима, уже согласный на старости лет:

– Сыграть хоть Дядю Ваню, – если на Белла не пропустили конкуренты.

Глава 68

– Кто еще хочет получить фокус? – спросил Кот на ломаном, почти японском языке.

– Да, прошу, – привстал и поднял руку Дима.

– Чего изволите? – спросил Кот.

– Немнохго денехг на карманные расходы, поиздержался, знаете ли, в дорохге.

– Хохол, понятно, – констатировал Кот. – Вот ничего! не надо – только бы:

– Денехг побольше.

– Действительно, – крикнул кто-то из-за зала, – попросил бы лучше совести.

– Да, – подсказал Михаил Маленький, – авось наскребли бы по сусекам для такого случая.

– Спасибо, не надо, и так с самого детства мучает, как-то: послали купить кухонный гарнитур – там очередь года на три, пришел сказал, имеется в виду:

– Соврал, что:

– Не было, – говорю.

– А на самом деле? – спросил Михаил Маленький.

– Были, конечно, но не признаваться же, что:

– Ходить, как Колумб, за три моря – это еще туда-сюда, а скажу:

– Через три года лазить не умею, – опять получу ответ:

– Ты ничего не умеешь.

– А совесть, значит, до сих пор мучает? – спросил Германн Майор, и поправил на всякий случай фуражку с блестящим козырьком, в том смысле, что:

– В следующий раз потрогаю портупею, ну а в третий раз, как говорится:

– Не обессудьте, – но это называется ТэТэ.

И вообще, друзья мои:

– От меня еще никто далеко не уходил.

– Зачем вам деньги? – спросил Михаил Маленький, – они не смогут передвинуть очередь на три года вперед.

– Да нет, как раз могут, – ответил Дима, – я заплатил все деньги на гарнитур за первое место в этой очереди, а она прямо тут и подошла:

– Бери! – а их нет.

– Но если сейчас вы их получите, будет тоже самое, – сказал Кот, – ибо:

– Кто же вас помнит в той очереди – кстати, когда она была?

– В девяносто четвертом.

– Сказки, тогда уже не было гарнитуров, – крикнула из зала Алла Два, – я сама хотела купить себе на будущее счастье запасное обручальное кольцо в виде перстня с камнем, как любят американцы:

– Чтобы золотое, да еще с ониксом за пятьдесят три тысячи долларов, имеется в виду, вместе с ценой золота, – не было!

– Откуда такие деньги?

– Квартиру продала.

– Прошу не отвлекаться, – заметил Кот, почуяв правым усом, что:

– И эта дамочка, хотя и является его дальней родственницей, но явно хочет:

– Сегодня обменять старое обручальное кольцо – пусть и с пресловутым ониксом – но, как говорится:

– Без стыда и совести, – на:

– Квартиру, – пусть четверть-вековой давности.

Как говорится:

– Можно, – но пространство и даже время слишком сильно греются от таких тасканий весчей туда-сюда.

– Нет, всё это можно, конечно, сделать, – сказал Михаил Маленький, но только:

– Если не права ваша жена, – он протянул свой палец в Диму, а вы – он полоснул взглядом Аллу Два, должны по-честному объяснить:

– Краснели ли вы перед сидящим в партере певцом-поэтом Выс, когда танцевали вверху-на столе песню Аллы Один:

– Я сегодня вам принес не будет из алых роз, а:

– Открытку на кухонный гарнитур, который мы можем получить:

– Хоть завтра.

– Так я не понимаю, – удивилась Алла Два, – что я была замужем, за этим лысым прапорщиком уже двадцать пять лет назад?! – и посмотрела в бинокль на лысину Димы, куковавшего в партере.

– Да, – выдал сакральную фразу Михаил Маленький: – Текст Подлинника верен только при правильном Переводе!

– Что, вас это удивляет? – спросил Кот.

– Честно? Да, я думала, столько не живут.

– Извините, – вмешался с другой стороны Амфитеатра, но тоже из ложи в бельэтаже, милостивый государь, и хорошо, что, как сказал поэт, еще:

– Не Государь Император, – Ми Склифосовский:

– Тогда мы должны слышать сразу два голоса, а не один.

– И вы правы, сэр! – рявкнул Германн Майор, подойдя к самому краю сцены, намекая, что и я, мэй би:

– Тоже – Гамлет:

– Я не один, – ибо в зале, кажется, есть кто-то еще!

– Я всё понял, – сказал Дима, – надо ночью подойди к тому месту, где раньше выдавали кухонные гарнитуры из Польши, Восточной Германии и Чехословакии, и крикнуть в эту туманную темноту:

– Эй! Эй-эй! – а он – этот Я молодой и красивый с вьющейся шевелюрой, как у Роберта Рэтфорда после Голливудской парикмахерской, мне ответит:

– Давай сюда быстрее, пока я еще держу его за горло, – имеется в виду, этого выдавальщика ценных вещей вообще и импортных кухонных гарнитуров в частности, – ибо я сказал ему:

– Подожди немнохго – деньхги щас будут.

– Принес?

– Принес! – и вот это называется счастье, – ибо, несмотря даже на непреодолимость пространства и времени, взятых вместе с их континуумом:

– Мы этот гарнитур теперь, через двадцать пять лет:

– Купили-и!

– Где же фокус, я не понял? – спросил Ми Склифосовский, – где гарнитур, или хотя бы удвоившиеся за это время деньхги, как говорят у нас, – чтобы хватило и на сам гарнитур, и на покупку очереди на него, несмотря на истекающее уже почти полностью время.

– Да? – тоже чё-то такое вякнул Дима.

– Он на сцене, – сказал Михаил Маленький.

– И уже, так сказать, с доставкой на дом, – добавил Кот, указав хвостом, на большой экран засветившийся на дальней стене сцены.

– Вписался, так скать, точно, – обрадовался Дима. – Как у меня дома, ха-ха.

– Так это и есть ваш, – сказал Германн Майор, – прямо с доставкой на дом, как в мечте.

– Мой? Вот здорово! Щас приду домой полюбуюсь, а то, честно:

– Двадцать пять лет не замечал ничего хорошего.

Только так и не понял, за что я получил его?

– Именно за то, что вы смогли сыграть наконец Дядя Ваню, в русской транскрипции:

– Гамлета, – и трахнули свою Аллу Два, приняв ее за Грейс Келли.

– Потому что вы увидели из зала свой кухонный гарнитур на сцене, а она призналась, что краснела, когда танцевала на столе пред Владимиром Выс, и вообще всем двухэтажным пивным баром.

– Неужели вы думаете, – возразил с левой от сцены бельэтаж с Молчановским, – Чехов написал в своей пьесе, можно сказать, прямым тестом, что Дядя Ваня:

– Обязательно трахнул Елену, показавшуюся ему Прекрасной, и стал поэтому счастливым человеком?

– Да, – ответил Кот.

– Но почему?!

– Потому что, как и Гамлет, всмотревшись:

– Смог, наконец, разглядеть перед собой Зрительный Зал.

– Получается, – сказал его тет-а-тет с другой стороны бельэтажа, – можно трахнуть кого-угодно, лишь бы этого очень хотелось, но только, как сказал поэт:

– Как: сам Третей! – что значит:

– Через Зрителя.

Далее, следующий фокус.

Медиум:

Стоик просит разлучить его с Товсто, как грится:

– Или, он, или:

– Я!

Медиум:

Стоик:

– Моно и мне фокус?

– Да, конечно, пожалуйста.

– Моно дать мне директора?

– Можно-то можно, да только…

– Низя?

– Отчего же, пожалуйста, – говорит милый друг Михаил Маленький.

В театре гаснет свет, все знаменитые актеры в зале, на сцене никого нет – полное запустение только один Кот сидит под телеграфным столбом в шапке с полу-ушами, берет из красочной кастрюли со сколом внутри один из двенадцати – как он предварительно посчитал – сигарных окурков, прикурил его через керосиновую зажигалку, и ответил:

– Как будто сошел с поезда контуженный солдат в пилотке:

– Нет никого.

– А ты?

– Сижу вот, сторожу погорелый театр.

– А где все? – спросил соч-бой, прикуривая от керосинки Кота.

– На работе, – ответил Кот, и махнул лапой туда, где:

– Заседал Зрительный Зал.

– Больше нисего нет, сто ли? – прошамкал Стоик, как будто состарился еще на двадцать пять лет.

– Конец Света, мил человек, – услышал он голос толи сверху, толи снизу, – ничего лучше:

– Не бывает-т.

Это остаток.

– Если хочешь, я тебе по дружбе предложу пост директора гостиницы Край, – сказал Михаил Маленький, – будешь получать от, вон от Германна Майора по морде, но редко, нокдаун держать умеешь?

– А Колыванов куда?

– Будет здесь, как в цирке: судить зрителей.

– Ах, вот так теперь: бывшие актеры смотрят на сцене бывших зрителей?

– А ты не заметил? Точнее:

– Удивляет, что бывшие актеры не замечают, что давно стали:

– Зрителями, – а зрители:

– Преподают нам уроки честности.

– Поеду в Край, надеюсь там меня не будут путать с Товсто. Буду жить с медведем, ворующим железо с крыш контингента.

– Его убили.

– Думаю, у него остался сын. Или дочь. Будет, так скать:

– Размножаться.

– Вместе?!

– Вы думаете, это невозможно? Зря, а еще тайный советник магии, – Стоик хотел похлопать Кота по плечу, но:

– Но не смог дотянуться, – как будто сцена была не только далеко, но и, как уже сегодня говорилось, где-то двадцать пять лет тому назад.

Тем не менее, он высказался:

– Не меньше десяти процентов людей здесь произошли от медведя и человека, еще десять от волка и человека, другие десять от лисы и человека.

– А остальные? От зайцев? Я имею в виду: и людей?

– Скорее всего.

Встал пропавший без вести неизвестно куда генерал, и почти попросил:

– Можно, я буду в дальнейшем играть Дон Кихотов, а не бешеных генералов?

– Вы имеете в виду: в Голливуде?

– Ну-у, если бы здесь были Дон Кихоты, то я согласен и здесь.

– Может быть, тоже хотите Дядю Ваню?

– У меня нет денег на взятки, чтобы достучаться до совести некоторых режиссеров.

– Ну, а чтобы вы могли предложить нового, если не считать уже высказанное Товстоноговским Стоиком утверждение:

– Счастье – это трахнуть на самом деле – пусть даже в прошлом или в будущем жену профессора Елену Прекрасную? Кстати, как вы думаете:

– Ахиллес ее трахнул? – Как грится:

– Не может же ж быть, чтобы жили вместе два таких красивых человека, как она и он, Ахиллес:

– И ничего не было?

– Думаю, да, конечно, было, ибо если все могут, то и я:

– Могу.

– Что значит: могу? Каково ваше решение, если Это решение уже отдано на откуп моему другу Стоику? – спросил Михаил Маленький.

– Что-то, я думаю, вы обсчитались, Михаил, так сказать:

– Увы, не архангел, – ибо желающих Было и до этого хоть отбавляй.

– Так-то бы, да, но хотеть – это не значит – мочь! Или у вас Гамлеты, как грибы растут? – как говорил один Белинский.

– Ваше решение, генерал!

– Ну-у, я могу сыграть и профессора, который не против, что все только тем и занимаются, что лапают его жену.

– Почему?

– Мне доступно это наслаждение: за нее.

– А если вы поверите, что ее на самом деле сиськи-миськи трахают? Как грится:

– Пусть и не от Туркестана до Питербурхга, – но от доктора Монсоро и до Дяди Вани включительно? Ибо всем же очень хочется прекрасного.

Потенциальный Дон Кихот закашлялся, и почти прошамкал:

– Вы намекаете, что Дульсинея Тобосская уже не была девушкой, когда я ее встретил?

– Так бывает.

– Ну, хорошо, уговорили, поеду опять в Голливуд бешеным русским генералом, это намного все-таки проще.

Далее, вышел один парень, и попросил:

– Избавить от задолженности за кредит в четыре тысячи рублей.

– Две, понимаете ли, успел заплатить, а две так и остались без работы.

В зале недовольно зашумели:

– Куда лезет с такой хренью без всякой очереди?!

– Еще кухонный гарнитур дать через двадцатипятилетнюю очередь – это туда-сюда, как говорится:

– Куда ни шло, – похоже на фокус, а:

– Подать две тыщи рублей, пусть и с процентами – каждый и так может! – И сам Молчановский, а также и Склифософский бросили по три тысячи из своих противоположных бельэтажей.

Другие тоже не постеснялись:

– Получи! – и воздух чепчики из тысяче-рублевок бросали.

Парень спокойно – хотя иногда и нет – ибо нашлись некоторые, которые его спрашивали, когда он нагибался за очередным чепчиком:

– Этот не лишний у вас будет?

– Нет, – просто и коротко отвечал реципиент, – и люди неохотно, но отпускали уже было приподнятую для изъятия добычу из привычных к этому лап.

И собрал всё.

– Сколько? – спросил Германн Майор со сцены.

– Сто тысяч, – примерно.

– Можешь лишние отдать правосудию, – сказал Кот.

– Так не хватает, – вякнул парень.

– Сто тысяч не хватает, чтобы заплатить две тысячи с процентами?! – удивился Михаил Маленький, но как некоторым показалось: притворно.

Далее, сцена из спектакля В. Шукшина:

– На Север хачу.

– Нужен еще один человек, чтобы сыграть девушку, – сказал Михаил Маленький.

– Девушку? – спросил, чуть привстав Дима, – я могу.

– Не девушку, а дедушку, – резюмировал режиссер.

– Нет, но вы сказали: девушку, – хотел настоять Дима, но сам же и понял, – а, впрочем:

– Могу и дедушку. – Он вышел на сцену, и тут же начал писать роман-пьесу:

– Хачу на Юг.

– Почему на Юг? – спросил Михаил Маленький, как режиссер-постановщик взявший себе роль девушки, отдав Коту роль сына дедушки, а Германну Майору, своего сына, и, следовательно, внука этого дедушки, который был стар и кашлял, как старый пень, точнее, как:

– Старый мухомор, расположившийся у такого же старого пня, как моряк:

– Так и живущий в районе своего затонувшего корабля, превратившего на недалекой глубине в настоящее:

– Судно.

– Что пишешь, папа?

– Дак, это.

– Что, что? – спросил Михаил Маленький.

– Дак, это: заявление.

– Завещание, на кого, на меня?

– Та не, како завещание, – промычал Дима-дедушка, – хочу денег в банке взять, вот для этого сначала пишу, как положено, заявление в банк на тему насущного займа.

– А на хрена нам деньги? – спросил сын в исполнении Майора, – если их и так никогда нет.

– Я не понимаю вашей логики, внучек, – сказал дед.

– Логика простая, – ответил внук, – если нет, то их никогда и не будет. Лучше не пытаться.

– Это пораженческая философия, – сказала мама этого умного сына – Михаил Маленький.

– На самом деле, зачем нам деньги? – спросил сын – Кот, имеется в виду, сын не Михаила Маленького, а самого дедушки, ибо кашлял от своих сигарных окурков также, как и отец, задумавший написать мемуары в виде займа в банке для ремонта судна, чтобы, как он выразился:

– Идти на треску своего собственного посола.

– Да, это мысль, – сказала мама, так как треска уже стоит столько же, сколько раньше получал начальник нашего лекального цеха.

– И что важно – ты забыла добавить, – сказал папа, – за кило.

– Возьму сразу столько, сколько только могут нам дать, – сказал дед-Дима.

– А именно? – спросил Германн Майор в роли внука, – мне не останется на велосипед.

– Та не, мне все нужны, все четыре тысячи.

И взял, но катер-судно починить не успел, пока деньги еще были. Почему?

– Приливы стали слишком высоки, – сказал дед, – а под водой работать уже не могу так долго, как раньше.

– Выходит, кризис осьмого года не только у нас в стране, но и бери выше:

– Даже океан пошел вверх выше обычного.

Таким образом, из кредита в четыре тысячи рублей, две потратили на запчасти для судна, а две на ежемесячные выплаты по этому кредиту, а осталось, следовательно:

– Ничего.

– И вот через пять лет, – как продекламировал Михаил Маленький, – все уже забыли об этом оставшемся долге в две тысячи рублей, решили:

– Списали из-за экстравагантных обстоятельств Земли и Неба.

Но нет, позвонили От Куда-То, и ласково попросили:

– Заплатить.

Часть вторая, в которой дед еще был жив поэтому спросил, как Дядя Ваня у внука, работавшего загребным на лодочной станции:

– Деньги-то у тя есть?

– Да, найдется, конечно, ибо две тыщи – это, собственно, что за деньги, так: и брать не стоило.

И дал деду две с половиной тысячи.

– Еще пятьсот зачем? – спросил дед.

– Оставишь себе на самокрутки.

Но тут как раз прислали распечатку из коллекторского агентства, что долг больше, и как сказал Михаил Маленький:

– Кажется непонятно, как иво правильно посчитать.

– Дайте мне машинку, я сейчас посчитаю, – сказал сын в роли Кота, точнее, наоборот. – Но внук рассмеялся:

– Я в уме посчитаю, как дважды – два. Попрошу продиктовать информацию!

Глава 69

– Извольте, – сказал уважительно дед-Дима:

– Две тыщи рублей всего и осталось заплатить из всех четырех, я в принципе и сам могу сказать, сколько еще надо, так скать, машинка, – он постучал себя по голове, – еще чешет, как бухгалтерские счеты. А именно:

– Предположим, что было самое больше двадцать процентов годовых, это пятая часть от двух тысяч составляет где-то четыреста рублей, я имею в виду где-то в том смысле, что с каждым годом остаток долга в две тысячи прибавляется на эти четыреста рублей, но так как сумма нарастает, то в среднем долг будет прибавляться где-то на 600 рублей в год, что составляет, конечно, огромную даже по нынешним временам сумму 3000 рублей за пять лет.

– Плюс те две, – сказала мать.

– Естественно, – ответил дед, – у кого еще есть три тысячи рублей, внук вот дал две, теперь с вас по полторы.

– Почему по полторы? – усомнился Кот, – ибо ты сам-то ничего не дал, давайте считать с каждого по куску.

– По куску?! – возмутился дед, – вы у меня с пенсии больше на водку ничего не получите. И знаете почему? Я и так уже две выплатил пять лет назад.

– Ну что ты врешь, что ты врешь, каки-таки две ты выплатил, когда выплатил только пятьсот рублей, а остальные вбухал в свой тресковый катер, который опять затонул, как судно у твоей кровати, старый пень! Точнее, мухомор под старым пнем. – Кто это сказал теперь уже непонятно.

Но развернув как следует бумаженцию, ребята поняли, что:

– Что-то не так посчитали, – как сказал внук-Германн Майор.

Оказалось – и самое удивительное:

– Только сейчас! – Что процентов чуть больше, чем он логически-разумно думали, а именно:

– Семьсот процентов годовых-х – 700 – специально цифрами, если кто уже не воспринимает прямую речь.

– Ты зачем подписал такие проценты?! – ахнул Михаил Маленький.

– Я думал, таких процентов не бывает, – сказал Дима, и добавил: – Более того, я сначала думал, что у нас не как у Них, а наоборот-т:

– Всё по-честному, – и никаких процентов нет.

Честно, сам когда-то читал в Карле Марксе, что вот именно этим мы и отличаемся от заокеанских акул черного бизнеса, что:

– У нас – у нас – нет именно никаких процентов.

Просто, когда понял, что и здесь теперь, как говорится:

– Их есть у меня, – то поняв решил: четыре лишние сотни в год на любимой очень всем нашим народом треске я уж заработаю-ю-ю!

Хотя и считал, что этих процентов, скорее всего, меньше, чем двадцать, так думал:

– Пять-сем – не больше.

– Так ты почему не прочитал? – спросил Михаил Маленький.

– Разве там найдешь, где это написано! Подумал, люди честные, если сами без особой просьбы дают деньги в долг, больше пяти-семи годовых не возьмут.

– Как же так, – тяжело вздохнул Михаил Маленький, – надо всегда считать.

И начали считать, хотя до утра так и не получилось. И только к вечеру следующего дня вышло:

– 2000х7 – это 14 000 процентов плюс 2000 было – итого:

– 16 000. – Умножим на 7, так как имеем априори, так сказать, еще до появления на свет человека так было принято:

– Семьсот процентов в год для него: Как Раз В Пору.

Получили на конец второго года:

– 16 000 х 7 = 102 000 рублей.

На третий год:

– 102 000 х 7 = 714 000

Далее, на четвертый год – 4 998 000.

И наконец предъява за все пять лет составила:

– 4 998 000 х 7 = 34 986 000.

И, следовательно, если немного скинуть агентству, собирающему долги, на троллейбус, то получится как раз Тридцать Пять Миллионов. За долг в две тысячи.

– Теперь, пожалуйста, разоблачение! – крикнула с галерки Тетя.

– Действительно, – сказал даже Склифосовский, – это не лезет ни в какие ворота, что в том смысле, что так не бывает, потому что не может, а не может быть, так как:

– Не может быть никогда.

Совершенно отсутствует логика.

– Охотно, – ответил Дима, забыв, что его сняли с роли Бэлла, как неспособного выйти за пределы своих желаний.

Михаил Маленький махнул рукой Германну Майору, чтобы вмешался, и разрешил ситуацию в его пользу, но Кот задекларировал:

– Пусть импровизирует, как он это любит.

И было:

Вторая серия из В. Шукшина про оборотную сторону медали, что значит:

– Для Тех, кто больше Юга любит Север, – и что самое интересное:

– Намного.

Вспоминаю тут слова дочери одного русского генерала, у которого хватило ума вернуться из Франции на родину, как в песне:

– Вернулся я на родину, а дочь мою не приняли даже в институт на отделение французского языка, несмотря на то, что она была уже с самого рождения:

– Француженкой.

– Язык знаете, – объяснили ей, но, увы, нет каскаду. – Что означает, как впоследствии ей удалось понять за пять последующих лет безуспешного поступления в этот провинциальный институтум:

– Не знаете иво правил. – Опять не выучили, и значится, как написано даже в постскриптуме:

– Опять двойка.

– Что значит, нет каскаду?! – возмутился генерал, если мне Молотов обещал Всё, когда приезжал во Францию после окончательной победы мировой революции.

Так вот слова, которые меня удивили, слова этой француженки, дочери русского генерала, так никогда и не поступившей на отделение французского языка местного института:

– Там, где мы жили во Франции, никогда не бывает зимы-ы – И немножко плакала, как Ева, последовавшая вслед за Адамом на грешную Землю.

И что периодически ее удивляло, что никто не послушался голоса, даже голосов, свыше, когда поезд остановился в Германии:

– Куда вы едете, идиоты?! – Ибо:

– Вернулся я на родину, шумят березки стройные, я много лет без отпуска, скучал в чужом краю-ю.

– И вот, так скать, – прорепетировал Дима, – теперь попляшите – если сможете – на углях.

На сцене появилась Коммуналка, состоящая из двух больших комнат. В одной Дима, как распорядитель этого банкета, посадил Михаила Маленького, Германна Майора и Кота, а в другой Кота, Германна Майора и Михаила Маленького, но уже не в костюмах по три тысячи долларов, а:

– При входе во вторую коммуналку ребята надевали белые халаты с надписью – на каждом:

– Доктор Икономических Наук.

– А при чем здесь Север?! – на этот раз пролезла к барьеру бельэтажа свово мужа Грейс Келли.

– Догадайтесь сами, – ответил Дима, – что используется в этом фокусе древнее стремление лудэй:

– На Север! – Как говорится:

– Вот туда, куда не надо:

– Мы и попремся.

Соответственно которому В. Шукшин и развил теорию второго дедушки, который всю жизнь на старости лет только и занимался тем, что доказывал:

– На Север хачу!

И вышло, что в первой комнате этой Общей Коммуналки ребята в костюмах по три тысячи долларов каждый приняли единогласное решение:

– Стремление лудэй на Север, в переводе на нормальный язык:

– Туда, куда не надо, ибо:

– Ну, кто поедет из Франции, тем более, из того ее места, где и зимы никогда не бывает:

– В заснеженную вечно Россию? – знак вопроса в уме уберите.

Но факт – есть факт:

– Боги, прожившие в Раю много лет, даже больше, чем живет уже Одиссей, Ахиллес и их Елена Прекрасная.

Как подтвердил Барон Мюнхгаузен:

– Звуки джаза не могут там существовать:

– Замерзают на лету, – и только в теплушках, отправляемых в Край лудэй, немного оттаивают. Можно сказать, не только джаз, но и Бродский:

– Всегда со мной:

 
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
 
 
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботиться о новых переменах.
 

(Стихи Иосифа Бродского)

И несмотря на то, что:

– Как хорошо на свете одному, – вы должны понимать: в английском языке слова ТЫ – нэма, а поэт писал только по-английски, хотя иногда и только в уме, – поэтому читайте всегда:

– Вы.

Как говорила одна дамочка раньше:

– Люби-ить-ь надо, – что значит всегда:

– Пере-е-е-водить надо!

Следовательно, даже боги не смогли уговорить людей:

– Иметь себя со стороны своей противоположности.

– И значится, – сказали доктора в белых халатах во второй коммуналке:

– Он хочет и хочет, не читая договор, получить четыре тысячи рублей под 700-т-т-т процентов годовых. – И предложили их, как когда-то в Раю Адаму:

– Бери иё, – и добавляют, чтобы не осторожничал, – очен-но уж красивая-я.

И чтобы уж до конца, направляют, как и в Раю тогда тоже:

– В Офф – Шор. – Что и переводится как:

– Не глядя – в бездну.

И, следовательно, Агентства и не виноваты в том, что решились предложить:

– Человеку – нет, не нуждающемуся, – а Человеку загенетированному принимать решения:

– Обратные Своему Мнению, – и даже не те, кто сидит в смежной коммуналке в костюмах по три тысячи долларов каждый, а:

– Выше, выше, выше, – и берите, как сказано:

– Еще выше.

Набор Услуг этот организован даже не на Земле, а далеко-далеко за Троянской Стеной, на штурм которой и согласился герой древнего мира:

– Ахиллес. – Вот за этой славой он пошел:

– Чтобы отрубить Человека от связи со своей противоположностью.

Ибо такой фокус, как превращение 2-х тысяч рублей в 35 миллионов рублей нельзя обозвать даже ни:

– Икономикой, ни Акономикой, – а только прямая атака на:

– Хомо Сапиенса.

Вам дали всё – живите, радуйтесь, плохо ли на всем-то готовом:

– Дом, сад, работа, зарплата достаточная – если только иногда надо пять-десять рублей занять до получки или аванса – грибы, ягоды в лесу – бесплатно, – нет! мы хотим сами:

– Что ж, тогда и получите всё не только Земное, но и Небесное в придачу.

И вышло, что даже разобраться не можете: 700 процентов годовых – это много или мало? А никто объяснять вам не обязан, если вы хотите делать:

– Всё и более того, Сами-и-и.

Запрещено предлагать даже такие проценты? Кто нам может запретить, если мы живем, как вы только что видели, все:

– В Одной Коммуналке, – и одни и те же люди и разрешают, и они же запрещают, более того, сами и организовывают.

Вы выбрали, выбрали с радостью Хаос – теперь смотрите:

– Их есть у тебя.

Или вы думали:

– Хотим, чтобы всё было, – а вот этой Хрени совсем не было?

Как ее может не быть, если вы сами знаете, что она есть? Где тот Нил, который соберет всё говно из Авгиевых конюшен здешнего мира? Нет такого контейнера, который бы его аннигилировал.

Дима устало вытер пот со лба, и добавил:

– Раньше вам платили – теперь платите вы.

Некоторые, не успевшие принять корвалол, димидрол, или валидол – попадали в обмороки.

– Оно и лучше, – констатировал на их счет Ми Склифософский, – больше, болезные, никогда в банк не пойдут, и более того:

– Уже навсегда забудут это бранное слово.

– Спектакль с участием зрителей прошел успешно, – резюмировал Плинтус, придерживая от припадка СНС, – многие, как бывало раньше, не выбежали в одних нижних штанах к стоянке такси, а:

– Их вынесли на носилках к:

– К пока еще не приехавшим машинам скорой помощи.

– Раньше фокусы были мягше, – сказал Сори, – и вроде уже покаялся в своих сравнениях людей с запятыми, плывущими по воде.

– Хорошо еще не показали полностью достроенные дома, но не сданные еще разным комиссиям, чтобы их могли занять жильцы, и сделать ремонт. Но не в том дело, что новые квартиры нуждаются уже в ремонте – их так специально делают:

– Без внешнего вида, – а дело в том, что тянули до дюжины:

– Чтобы каждая квартира была куплена дюжиной её потенциальных жильцов, – тады уже, да:

– Пора объявить банкротство. – Ибо двенадцать банкротов с каждой квартиры – это намного лучше – на всех хватит – чем по одному, два, три, четыре. – Сказал Войнич.

Как и заповедовали нам:

– Чтобы все! – Точнее, чтобы всем хватило-то, но только, увы, надежды. – Но духовное наслаждение, хотя и короче материального, но ведь лучче же ж.

Тем более, что вместо одного иво получаются сразу двенадцать свободных от прежних обязательств:

– Знать только Долбицу, – аборигенов.

Если дом в шестнадцать этажей о восьми подъездах, то, как говорится, нам уже известно из прежних пересечений параллельных прямых – это еще надо умножить, как минимум на пятьсот, что при умножении на двенадцать Потенциалов дают сумму в шесть тысяч, где каждая тысяча стоит не меньше ста тысяч долларов, имеется в виду, за одну квартиру. В уме уже не сосчитать, но приоткрыв ноутбук, как говорил Аркадий Райкин:

– Два пишем – три в уме:

– 6 000 х 100 000 = 600 000 000, – и не рублей уже, а:

– Долларов-в-в. – А так как некоторые трехкомнатные и четырехкомнатные стоят и 200 тыс. и 250 тыс. баксов, то смело можно округлить эту сумму до целого миллиарда-да-да долларов.

И никто этому не удивляется, а удивляются, и удивляются только тому:

– Откуда у простого народа, достойного только кидалова:

– И есть деньхги-и-и?!

Вот грабят, грабят, а толку никакого, он опять:

– Хочет и хочет.

Фокус – так фокус:

– Деньги рождаются из ничего. – Народ прямо рвется купить квартиру еще на корню в виде котлована, думает:

– Так надежней, – ибо:

– Уже не опоздаю. – Но куды, мил человек? Если сил уже нет дойти даже:

– До Скорой Помощи. – Ибо, чтобы, значится:

– Хотели Свободы – теперь посмотрите на Иё! – Как дохлая рыба плывет по реке.

Далее, какой простой фокус еще был?

Диму, сорвавшего слезы сострадания к человечеству своей постановкой пиесы В. Шукшина:

– На Север хачу, – поставили прямой вопрос об его личном участии на Последней Балу, как:

– Бэлла.

– Справлюсь, – покрутил глазами в разные стороны Дима, еще за тридевять земель отсюда начинавший свой путь именно с этой роли.

– Может на этом и закончу, – пошутил он, чтобы не поняли, как он потрясен до глубины души оказанным ему доверием.

И решил то, что многие от него ждали, но все же не до такой степени:

– Будем не только встречаться, но и танцевать, просто плясать и кусать – имеется в виду ночью обедать – в:

– Закрытом на ремонт Берендее, – откуда сбежал его председатель Миша Козаков, прихватив с собой, так сказать:

– Нашу Телеграфистку – Гретт.

Дима перебрал во лбу всех своих знакомых, с которыми ходил в поход на Трою:

– Только чтобы никто не знал:

– Двадцать лет тому назад, – и назначил одну директором, другую управляющей, имеется в виду:

– Соломенную Шляпку и её Гусарскую Балладу.

– Кому еще я должен? – подумал герой, – надо бы уже сейчас расплатиться.

И назначил Михаила Маленького шеф-поваром, Германна Майора барменом, а Кота официантом, ибо это тоже не обидно, так официант, как последний в этой очереди за подарками судьбы никогда, ни с кем не делится не только чаевыми, но и фокусами обсчета добрых зрителей, во все глаза пытающихся их рассмотреть, не понимая, что: