Текст книги "Кастинг. Маргарита и Мастер"

Глава 74

Хотя какой в этом смысл – совершенно непонятно. Хотят лишний раз доказать, что потусторонние силы сильнее местных? Хотя с другой стороны смысл есть:

– Забывать стали, кто в доме хозяин.

С третьей стороны:

– Нет, как раз наоборот, очень хорошо помнят.

– Полтора, – сказал Кот, и поставил чемодан на стол.

Или кто не доверяет, и надо показать все деньги?

Многие промолчали, а некоторые уже толпились за спинами и сидели в баре, поэтому:

– Все согласились, промолчав абсолютно.

Сори и Пели хотели сложиться, чтобы противостоять неожиданному напору Кота, но рефери Дима провозгласил:

– Нельзя.

– Почему?

– Иначе вы потеряете навсегда свою личность.

– Да?

– Нет.

– Хорошо, – ответил Сори, – тогда я не знаю, что мне делать дальше, а сдаваться нет никаких сил. Ибо уверен на моей карте еще есть бабло, но, как говорят:

– Не столько же?! – И отвалив от стола, не забыл пересчитать деньги на карте. Осталось ровно семьсот двадцать пять тысяч долларов. Значит, он думал правильно:

– СНС дала ему Свою Премию, которая равна ровно:

– Нобелевской, – правда ради ее прихоти пришлось проиграть двести семьдесят пять тысяч, да еще свои были. Но всё равно:

– Уходить проигравшим очень не хотелось. – Поэтому:

– Никто мне не даст еще семьсот пятьдесят с копейками?

– Молчание – знак согласия, – сказал Сори, и добавил: – Кто даст?

– Ты не генерал, а только, как все полковник в отставке, поэтому отвали от стола с той добычей, которая именно и нужна твоей душе.

И Сори с тяжелым вздохом послушался, хотя, как бык, которого ведут если и не на убой, но по крайней мере:

– Бабу сегодня не подставили. – Он осмотрелся по сторонам, и предложил Соломе пройти:

– Куда?

– К Вентилятору.

– Я не поняла, – ответила благородная девушка, бывшая жена бывшего шахтера:

– Это опять тот же самый кабак, что ли?

И не успел Сори ответить – перебила его:

– Надеюсь, ты компенсируешь мне проигранный мерседес последней модели?

– В этой стрессовой ситуации я не могу отказаться отдать вам свой собственный. – И они удалились в под-трибунное помещение. Под яблони в цвету.

Пели спросил:

– Могу ли я продать кому-то свои карты, как человек уже опустошенный?

– Звони в Японию, – сказал Дима, – пусть пришлют по Сакуре. – И добавил: – Если не боишься.

– Хорошо, но я возьму в Берлине, если никто не купит мою приличную комбинацию.

– И с дуру – Дима подставил ему ноутбук – снял миллион семьсот с берлинского счета. Правда, не последние, надо заметить.

– Вы ставите все? – спросила Гретт – Телеграфистка, хотя какая ее роль здесь – так никто и не понял. – Я имею в виду у вас евро, вы их транс-вестируете дальше полностью?

– Нет, в долларах, пусть остаток останется.

– Зачем он вам?

– Истрачу по пути в Галилею. Там-то уж деньги, наверно, не нужны. Ибо, как написано:

– Там река, а в ней рыба.

– Жаль не написано какая. – Гретт.

– А разница? С голодухи любую съешь.

– Не в этом дело, – сказал Сирано, про которого все забыли, как и сопровождавшей его Алле Два.

– Да, правильно, – поддержал его Дима, – ибо ваша задача: из любой рыбы сделать осетра или настоящего лосося.

– Как из воды вино, – добавила Алла Два. – Поэтому всё будет очень вкусно. Кстати, почему не видно владельца этого Берендея, я хотела бы заказать на прощанье Стейк по-Флорентийски, зажаренный на открытом огне. Как любил Одиссей благородный.

– Я сам проведу это мероприятие, – сказал Дима.

Но его опередил явившийся, как с неба, а точнее, из-под земли НН, представлявшийся обычно:

– Просто Н.

– Я уже на месте, – сказал он, – и Стейк по-Флорентийски – моя экзаменационная работа на звезду Мишлен.

– Вы хотите готовить его в зале? – спросила СНС. И забыла даже услышать ответ, так как насупившаяся Мотя, решившая, что:

– Некоторые, даже многие, и можно сказать, почти все:

– Забыли, кто имеет этот ресторан напополам с кланами Молчановских и Склифософских. – И!

И поставила перед носом опешившей СНС два с половиной миллиона.

И вспомнили, кстати, о Грейс, которая после ста тысяч ничего не делала, так как не понимала, кто куда едет, и только наблюдала за мелькающими перед ней миллионами долларов.

И пришлось сделать невероятное:

– Продать свои карты Машине – Олигарху.

Точнее, хотела продать, но он сказал:

– Только в долг, ибо спутник ушел на другую сторону Земли, и не может сейчас передать мне деньги по его Хот Бёрду.

– Вы может играть в долг, – сказал Дима

– Да?

– Да. Но только между собой, где-нибудь в районе Вентилятора, потому что у него, у самого пока занято.

– Я куплю ваши карты, – неожиданно сказал НН, выпрыгнувший уже из кухни.

– Про стейки забыл? – спросил Дима.

– Они пока доходят в маринаде.

– Я сейчас специально прочитаю рецепт, ибо уверен, никакого маринада для этих Флорентийский кабанов – быков не требуется.

– Хорошо, проверяйте, а я пока посижу с людьми благородными.

– Два с половиной, минус один, который я уже ставила, надо поделить на два, – сказала СНС.

– С кем? – спросил НН.

– Разве мы не вместе уже играем? – немножко удивилась леди.

– Хорошо, давайте, если у вас есть, миллион двести пятьдесят.

– Хорошо, вот на этой карте у меня еще осталось один миллион двести сорок десять – пройдет?

– Окей, – сказал Дима, – поставьте, что-нибудь из вещей на оставшийся рупь, или что ещё есть у них там.

– Тысяча долларов, – ответила на всякий случай Грейс Келли, сидевшая следующей в этом заколдованном круге, и ставить:

– Просто так, – лишнюю тысячу не хотела, ибо:

– У нас хгамбургеры по-итальяски стоят меньше сотки. – И можно было только догадываться: в баксах или уже в рублях? А скорее всего, в фунтах стерлингов.

И вытащила из-за лифчика – или что у них есть еще там – еще приличный пресс в тысячедолларовых купюрах, как обычно воруют у банков, чтобы продать опять банкам, но уже другим, отмытым.

– Ты за хграницу собралась? – спросил опешивший Олигарх – Машина, припоминая, почему он ее бросил, ибо мимо:

– Не пропускал никого, – а точнее, наоборот:

– Все из них считали своей прямой обязанностью не забыть испытать его на реальное геройство.

А то так многие могут:

– Как дал ему сто шестьдесят, что у него пар не выдержал: пошел испускаться, к сожалению, чуть раньше времени.

А надо научиться, да, испускать, но через небольшой промежуток времени опять запускать его в топливные баки.

Ситуацию разрядил Дима:

– Порыв порвать всех на салат и вездесущую петрушку был, но был, к несчастию, незаконным.

– Почему?

– И знаете почему? – Дима поднял обе руки вверх – никто не повысил вашу ставку в два с половиной миллиона. Придется показывать наличные комбинации, если они у вас есть.

Некоторые уже попытались выложить свои карты на стол, но Грейс уже зло рявкнула:

– Не я давала два с половиной миллиона, а моя сотрудница – консультантша по маслу и некоторым продуктам средиземноморья Мотя.

– Мотя играет картами Петухова – Катаева, – промямлил Дима, как она могла оказаться в районе, – он встал на юге и указал на северо-запад, – где-то в Швейцарских Альпах, а вы, – смело добавил он, – теми же самыми картами.

– Как это может быть? – удивился даже Войнич у барной стойки, и его поддержал Кот:

– Недоразумение получается.

– Да, – согласился Дима, – кто подсунул карты красотке кабаре Грейс Келли.

– Пожалуйста, не путайте меня с Марлен Дитрих, которая на коленях целовала руку Паустовскому, и просто стояла голой на столе перед мигрантом Евтушенко.

– Вот теперь гадай, чьи у нее карты! – невозмутимо возмутился Кот, – я так и проиграть могу.

В том смысле, если она вообще принесла их с собой из дома заранее.

– Надо выяснить разбираются ли там, наверху, – он посмотрел вниз, – в комбинациях покера, а там, надеюсь, они подсунули ей не совсем ту комбинацию, при которой не сдаются никогда.

– Поэтому, как я привыкла, – невозмутимо сказала Келли, – полтора и полтора.

Кот порылся под столом, и решил:

– Не хватает.

– Это не новость, – сказала СНС.

– Я это запомню, – ответил Кот.

Кот добавил полтора, которые появились у него из-под стола, как будто ему их подали из подполья.

Пели уже замахнулся, чтобы бросить, но Машина попросил пару минут на ожидание спутника Эй Же Сат 7

– Но, к сожалению, он где-то тоже задержался, – констатировал Машина.

Тогда Грейс попросила Пели обменяться с ней картами.

– Какая вам разница – он все равно бросает.

Но первым возразил сам Пели:

– Тогда вы мне вернете мой проигрыш.

– Хорошо, но если я проиграю – будете вы должны мне.

– Сколько?

– Вместо романов будете писать сценарии для моего кабаре э-э два года.

– Нет, берите так.

– Как так? – проснулся Дима, – нужен процент организации.

– Я заплачу, если выиграю, – сказала Келли.

– Сколько, сто тысяч?

– Пятьдесят.

– На Чайную хватит, ну ладно.

И Пелев передал карты Грейс Келли.

– Бардак, – только и сказал Кот. – Если бы я знал, что можно меняться картами, то вообще бы не сел.

– Хорошо, хорошо, я пошутила, – сказала Грейс, – пусть бросает, хоть в печку под Флорентийские Стейки НН. – И вернула карты назад Пели. Их посмотрел Машина, и попросил еще две минуты:

– До какого-нибудь спутника.

Первым пришел Хот Бёрд и дал миллион, потом дождались и Эй Же Сат 7, который добавил еще пятьсот тысяч.

– Так можно проиграть всё состояние, – сказал зритель – Плинтус, не сходя с места, – он посмотрел на небо.

Мотя осмотрела окружающее пространство с целью понять:

– Достаточно ли прикованы к ней его взгляды? – И было ясно: абсолютно.

– Неужели вы хотите даль дальше? – спросил зритель.

– Я думаю, – ответила снисходительно Мотя.

– О чем?

– Пошло ли масло из семечек.

– Вы имеете в виду, дам ли я дальше? – спросила Грейс.

– В принципе мы можем так делать до второго пришествия, – сказала Мотя.

– Или: пока деньги не кончатся, – проинтонировала СНС, стараясь разобраться в себе получше, а именно:

– У кого больше бабла, у нее или у Моти и Грейс?

Кланы разных Дядей Степ и Электрика могли вступить в бой, но не между собой, а именно:

– Против безнадежно стреляющего лыжника в виде СНС. – Как и резюмировал один зарубежный тренер:

– Бесполезно, женщинам и пять лет будет мало, чтобы научиться бегать на лыжах и стрелять одновременно. – За что его ругали некоторые недалекие комментаторы, но как сегодня очевидно:

– Он был более чем прав, – ибо:

– Учиться надо! – И более того, вообще три раза:

– Учиться, учиться, и пока не станет ясно:

– Хватит, пора туды-твою.

– Стейки готовы, – вышел из кухни дымный НН.

– И что?

– Делу время – потехе всё время.

– В том смысле, что наиграться еще успеем, – перевел Дима, а кусать может быть поздно, так как они горячие вкуснее.

– Это верно, – поддержал его Кот, – когда мы в Крае ели медведя вместе с Бродским – никто не дал ему остыть.

– Хорошо, – сказала Мотя, – я не буду давать дальше, только сравняю ваши полтора миллиона.

– Но мы можем дать дальше, – сказал НН, да так, что СНС от него отшатнулась. Ибо.

Ибо где он был, когда другой НН в дыму выходил с кухни.

– Это был один и тот же гусь, – сказал Кот.

– Но как быстро он меняется местами! – удивились СНС.

– Фиг-ра там, и фи-гра опять там.

– Вы имеете в виду, они просто похожи? И да: так-то бы да, я бы конечно, сравняла, не стала повышать ставку, но внутри что-то сопротивляется, поэтому три.

– Хорошо, я отвечу тремя миллионами, – ответила Грейс.

Кот вынул из-под стола еще один чемодан.

– Я проверю, – сказал Машина, но не смог открыть чемодан Кота.

– Да есть там, есть, – пробормотал Кот.

– Но вы можете его открыть? – спросила СНС.

– Боюсь сглазить.

– В случае чего будешь мыть все этажи нашего союза десять лет, а писать только по ночам, или в свободное от основной работы время, – посоветовала ему СНС.

– Я буду председателем, – разозлил ее Кот.

Спутник был на месте, и он передал Пелев карту с сошедшими с небес двумя миллионами.

– Надо три.

– Но мы уже давали до этого чё-то, – попытался уточнить Мишина. – А, впрочем, мне все верят, что скоро подойдет следующий, так скать, трамвай.

– Их уже съели, сказала Мотя.

– Чё-то она разговорилась, странно, – подумал Дима, и неожиданно предложил:

– Начнем переход в Галилею?

Некоторые потерли висок, другие почесали нос, третьи протерли уголки губ, четвертые глаз, пятые почесали затылок.

Но Пелев, к удивлению окружающей публики, догадался, и опять протянул свои карты Грейс Келли.

– На тебя, чё, скоморох напал? – спросил его Дима.

И тут наперебой догадались Ильф и Катаев, или что тоже самое И-Кали и Петухов, или… впрочем, хватит и этих титулов.

– Нужно передать карты, – сказал Ильф.

– По пятиконечной звезде, – Катаев, борец с отсутствием противоположностей.

– Я знал, – сказал Дима, – но просто забыл.

И значит четыре короля Пели пошли по соединительной прямой к Грейс Келли, но Войнич, опять проснувшийся от сладких снов у барной стойки, заорал, как будто для достижения своих целей люди направились не на небо, а как Гомер послал Одиссея, туды-твою, в:

– Ад, – на дно океана.

– Какая разница? – возразила СНС, – с какой стороны начинать креститься: с левого или с правого плеча.

– Так-то бы, да, – возразила Мотя, – но давайте просто по привычке начнем с правого.

– Тем более, что, кажется, Пушкин начинал именно так, – сказал Кот.

И значит номер 1 – Пели – идет на номер 3, а это СНС, а не Грейс Келли с номером 4. СНС передает свои карты номеру 5 – Коту, который свои посылает Моте, как номеру 2, а она отдает свои карты Грейс Келли, а она уж Пелев.

Следовательно, никаких Тет-а-Тет.

– Да, я подтверждаю, – сказал один парень с эстрады, – именно поэтому мы и пьем всегда на троих, а на двоих – нет смысла, тогда уж лучше выпить с Зинкой.

– Здесь вообще надо не меньше пятерых, – удивились даже СНС.

Вот вам обмен по системе уравнения пятой степени, который пытался решить Галуа, а уж мы решим тем более, а то:

– Давай с тобой обменяемся! – Нет, друзья мои, должен быть круговорот Брауншейгской в системе управлений не только гастрономами, но и районными отделениями, с периодической поставкой иё:

– Вверх.

И поставщики неумозрительных теорий: Принц, оставивший праздник навсегда себе, станцевав на своей свадьбе на руках, и Борец с системой противоположностей настоящего и уже минувшего в Лету, тут объявили еще раз:

– Почему Апостолы поперлись в Галилею через Декаполис, а не обменялись верительными грамотами в виде междусобойчика, как хотели сделать:

– Наши друзья и подруги, Грейс Келли и Пели:

– Ты мне – я тебе.

– Новое видно только на фоне старого, – сказал Ильф, приближенный в некотором смысле к СНС.

А Катаев, считавший, что он никому ничего не должен, добавил:

– А само по себе отрицается, как:

– Мне это не надо и бесплатно, – примерно, как жигули, например, допотопную Двойку люблю, и ни за что не обменяю даже на почти новую Восьмерку.

– Кстати, – обратился Дима к ЗЗ – зрительному залу, где пока что никого почти не было, если не считать нескольких музыкантов в оркестре, и значит, именно к нему:

– Чтобы не совсем путались в именах, напомню:

– Катаев – это не тот Катаев, про которого все думают, а Катаев в смысле Петров, друг Ильфа по одноименным теориям, только с разными названиями, хотя это тот же самый де Воляй, что и котлета по-Киевски, только в ночном и утреннем исполнении, также, как:

– Танец Принца на руках, и Способ напороться на тоже самое, за что все мы боролись, а именно:

– Ветряные Мельницы Дон Кихота Ламанчского.

– Да, – ответил и Плинтус, думая:

– Если не удастся написать новое издание: На Западном Фронте Без Перемен, – пойду и я, как все, в теоретики, пусть и не апостольского звания:

– Новое нам представляется ненужной Пустотой.

– Вот так, казалось бы, почему? – продолжал Ильф, почему все про Принца думают, что он дурак, так как протанцевал всю свою свадьбу на руках, так сказать:

– Забил полностью и окончательно на своё счастие. – Но!

Но именно он выбрал новую модель нашего серийного ряда Восьмерку, про которую все остальные думают:

– Смысл? Руль, например, не надо даже крутить – сам крутится даже мизинцем, как будто находится на гидроусилителе – а это неинтересно, люди привыкли, можно сказать, с детства, ложиться на руль не только грудью, но и так сказать, всем разумением своим, то бишь – всем телом, чтобы оно пошло по приемлемому курсу. Далее, задний мост не надо заправлять сливочным маслом, если не достали обычного, ибо:

– А иво и нет вообще!

Бампер – если по нему ударить кувалдой, придется выбросить, так как он пластмассовый – треснет. А Двойкой можно сколько угодно биться о свой гараж, а бамперу хоть бы хны – только подавай молоток и кувалду, да правь его опять и опять, сколько угодно раз

Подшипники у Восьмерки нельзя регулировать – запаяны наглухо, а у Двойки интересно, как раньше у телеги:

– Вставьте шкворень, и покрутите – качается? Еще подвиньте, постепенно так навостритесь, что будет:

– Пусть не так уже интересно, но всё равно – просто.

Здесь, у Восьмерки, надо их менять, покупать в магазине новые, а стоят в три раза дороже, чем у Двойки.

– Возникает закономерный вопрос, – продолжил уже Катаев, – дороже – это лучше, или наоборот:

– Хуже?

Глава 75

– Вот первосвященники, – продолжил уже Сирано, долго сидевший на одном из восьмиместных столов у окон, – и выбрали, а точнее, привыкли с самого детства к:

– Дешевому варианту, – который всегда можно не только понять, но и:

– Сделать своими руками.

Новое не воспринимается, как Лучшее, не потому, что оно Другое, а совсем по иной причине.

– Не сравнивается с Прошлым, – сказал Войнич со стойки бара, и кстати заказал себе у Германна кофе без коньяка. – Пока, – добавил он, прочитав в недоуменном взгляде бармена вопрос:

– Вам всё равно бесплатно, хоть и с коньяком.

– В решающий момент, боюсь: не забыть бы уйти со всеми и мне.

Люди сравнивают Восьмерку и Двойку, и отдают предпочтение Двойке именно по той причине, что на самом деле:

– Не проводят этого сравнения.

Так как рассматривают эти две модели раздельно.

Тогда как Две Скрижали Завета являются не просто Разными, но и что самое главное:

– Они Связаны между собой.

Почему и нельзя пройти в Галилею напрямую:

– Нужна Связь Будущего – Галилеи с Прошлым – Десятиградием.

Или, можно думать наоборот:

– Сама Галилея – это прошлое, где рыбаки впервые встретили Иисуса Христа, – и попасть туда, можно только:

– Связав это прошлое Галилеи с настоящим, в котором апостолы пошли на эту завещанную им Иисусом:

– Встречу в Галилее.

Поэтому понять, что легкий – реечный руль Восьмерки намного лучше, чем тяжелый, почти как у ЗИЛа, руль Двойки, можно только объединив их в своем сознании.

Трудность в том, что непонятно, как это:

– Мы сравниваем неправильно, если мы и занимается именно тем, что:

– Сравниваем их?! – Но!

Но мы сравниваем, имея в виду:

– Одно из Двух, – или – или.

А в том-то и дело, что Иисус сказал:

– Я пришел не для того, чтобы изменить мир, а наоборот:

– Для выполнения закона.

Поэтому, выбрать Восьмерку, как лучшее, можно только сохранив в памяти все превратности управления и ремонта за бесплатно своими руками Двойки.

А люди сначала выбирали, как:

– Или – или.

Или Старая вера, или Новая. Тогда как Две Скрижали Завета сделаны не так, что там Бог написал просто новые правила, а:

– На первой записана старая вера, а вторая скрижаль – это не точно такая же, только вторая страница, и даже страница с пояснениями первой, а:

– А она волшебная, – ибо это Другое Пространство. Поля, которым, как сказал Пушкин, люди преданы душой, но думают, что попасть Туда, им никогда не удастся.

А ведь это все равно, что:

– Перейти из Зрительного Зала на Сцену, или наоборот.

Разрыв есть, но вот Иисус Христос и пришел для того, чтобы объяснить:

– Преодолеть этот ров перед крепостью – Можно.

Почему Мария Магдалина и нашла Его не там, где искала после Воскресения – а точнее: во время Воскресения – а именно:

– Оглянувшись.

Воскреснув Он перешел эту границу у реки.

Поэтому управлять с радостью Восьмеркой Хомо Сапиенс может только тогда, когда:

– Будет помнить, как он устал регулировать подшипники на Двойке, как устал в три приема разворачиваться на не очень широкой дороге, как ему надоело проверять масло в заднем мосту, и как:

– Ему надоело это Приятное Урчание Мотора, – теперь ясно:

– Гораздо лучше вообще не слышать, как он работает.

А раньше казалось, что это неинтересно: не слышать, как работает мотор.

И дело в отказе от Веры Иисуса Христа доходит до противоестественных, кажется, парадоксов. Человеку говорят:

– Не выкашивай углы своего участка – пусть останется бедным. – Имеется в виду, что, углубившись в слишком большую Подробность – не замените Главного.

Но люди думают:

– Я – увижу.

А на самом деле происходить даже хуже, происходит этот самый ужасающий парадокс:

– Человек не только не видит леса, но и:

– Не хочет видеть!

Ему показывают даже ошибку, и он видит:

– Да, скорее всего, ошибка, – но:

– Не хочет смотреть!

Он выбирал – выбирал машину среди подержанных машин на рынке, и так устал, что выбрал одну, по виду и цене нормальную, но посторонний человек тут же находящийся показал ему, приподняв резиновый коврик перед передним сиденьем, и выкинув оттуда кусочек ржавого железа:

– Там дыра, поедешь провалишься, придется бежать, пока машина будет ехать.

– Закройте, закройте, я не хочу смотреть! – И даже не удивляется своему поведению. И только дома, вынужденный увидеть эти прямо открытые дыры перед передними сидениями, хватается за голову:

– За их заделку надо заплатить еще полцены купленной машины.

Ужас-с.

Вот какова сила отказа человека от Новой Веры Иисуса Христа, как говорится, просто на-просто:

– Их бин не понимайт абсолютно!

Не удается понять, что сознание надо сдвинуть не на шаг, а на полшага. Известно, что раньше не было дробей, только целые числа. Ибо, как это половина?

Не бывает!

Хотя принципиальный образ Двух Скрижалей Завета существует, это Текст и Поля этого текста. – Но!

Но проблема в понимании существования между ними связи. А в этом и есть, как говорится, Вся Суть, что значит:

– Это и есть Доказательство Великой Теоремы Ферма.

Недаром Шекспир – это именно Шекспир, что значит:

– В Трубу Свивающийся Лист.

Лист, который и образует этот Тоннель от Текста к Полям.

И именно Этот Переход и называется Воскресение:

– Битва отряда Иисуса Христа, состоящего из апостолов и Марии Магдалины у Крепостной Стены, отделяющей Человека от Бога. И описана эта битва в Евангелии, как:

– События после Воскресения Иисуса Христа.

ПОСЛЕ – потому, что описать события – если все делать по-честному – можно только после их совершения.

Прошлое оказывается Настоящим, что и предсказал Иисус Христос апостолам:

– Мы встретимся в Галилее.

Галилее, характеризующейся не только параметрами пространства, но и времени.

Можно сказать, войдем из зрительного зала в кино, где показывается Галилея того времени, когда Иисус и будущие апостолы, рыбаки, встретились в первый раз.

Пушкин доказал существование Связи Полей и Текста тем, что:

– Почувствовал эту связь, как реальность, – и так обрадовался этому своему недавнему открытию, что написал:

– Всегда я рад заменить Разность между Онегиным и Мной.

Ибо Разность эту можно заменить только, встав в тоннеле, пробитом Иисусом Христом и Апостолами в демаркационное стене, разделявшей текс и поля, во Время Воскресения.

– Разность между Героем и Автором первым из вас, – Пели обвел лапой круг, и даже посмотрел на стойку бара, где восседал Войнич с большим дипломатом НП, – заметил я, изобразив черным по белому, что герой заметил расстояние, на котором была пуля, когда пролетала мимо его живота. Ибо передать ему эту информацию мог только Автор, бывший, значит, с ним на связи в это время.

– Тебе уже дали, мало, что ли, – сказала Рэдисон Славянская, вылетевшая из этого круговорота:

– Никто и не помнил, когда.

– Триста тысяч ушло на мелкие расходы уже, – сказал Пели, – и я хочу их компенсировать. И я бы точно выиграл, будь у меня мои собственные карты, а теперь я знаю, что у леди СНС больше на чуть-чуть.

– Прекратите болтать! – оборвала его расстроенная СНС, так как хотя и получила от Пелев четыре короля, отдала Коту свой бубновый интерес в виде флеш-рояля.

Но Кот был недоволен перестановкой еще больше, так как у него – последнее время – был червовый флеш-рояль, начинающийся с туза, а что было раньше:

– Уже и не помнил, честно, – он так специально запланировал для себя, чтобы по лицу нельзя было узнать его комбинацию особо любопытным, тем более дамам, которые пытаются найти правду там, где есть только временная комбинация.

Таким образом, самая большая комбинация была на финише у Моти:

– Червовый флеш-рояль, – но надо, как сказала СНС, – еще завершить финансовую комбинацию.

Машина дождался от спутника денег, и сравнял три миллиона, которые запустила в дело Грейс, а Мотя вдруг неожиданно бросила свои карты:

– Этот Кот не дал мне ничего хорошего, всего один туз, один король, одна дама, один валет, и дальше так:

– Мелочь, – она имела в виду десятку, на которой не было даже приличной взору картины.

Кот после этого ее хода даже упал со стула, чего с ним никогда не бывало. Все подумали:

– Очень расстроился, – наверно, влюбился в Мотю, ибо Электрик, авось и вообще никогда больше сюда не вернется.

– Ты что? – спросила она Кота. – Считаешь, что мне надо было дать дальше еще три миллиона, и тогда бы все бросили? – и потянулась к своим картам, лежащим веером на колоде. – Сейчас еще подумаю.

– Поздно, – сказала Грейс, – они коснулись основной пачки, и могли незаметно обменяться между собой верительными грамотами.

– В каком смысле?

– Там уже может быть комбинация лучше той, что была у вас.

– Больше не бывает, – для красного словца подытожила Мотя и успокоилась, потом вообще откинулась на спинку кресла, размышляя: – Имело ли смысл бросать карты из-за полутора миллионов? В принципе, в Европе, особенно в Лондоне, ничего хорошего на эти деньги купить нельзя. А здесь? А здесь – тем более.

И несмотря на то, что показывать карты надо было в порядке обратном, начиная с того, кто сделал ставку последним, вышло наоборот:

– СНС положила на стол четыре короля, которые получила от Пелев, Грейс Келли – стрит, который был у Ильфа, а она сидела на месте Катаева – Петухова, и некоторые внимательные зрители решили:

– Этого следовало ожидать: они обменялись картами еще в самом начале.

Зачем только: вот это вопрос.

И Кот разложил свой бубновый интерес: с туза до десятки.

– Как был у меня, – равнодушно ответила Мотя, – только на бубях, а у меня было на червях. – И добавила: – Это тебе специально СНС подсунула, чтобы проиграл.

И Пели открыл четыре дамы, которые послала ему Грейс.

И.

И все молча уставились на разложенные по столу карты, не в состоянии понять, что больше, а что меньше большего.

Такие зрители, как Дима, Михаил Маленький, Германн Майор не хотели вмешиваться, так как потом проигравшие будут говорить:

– Именно из-за вас мы проиграли.

– Не надо было лезть туда, куда вас не просят.

И первой констатировала Грейс:

– У меня всех больше. И знаете почему? У Кота тоже карты идут По Порядку, но у него, к сожалению, все одинаковые, а у меня разные. Это намного интересней. Когда я готовлю, то на зеленую зелень кладу не зеленые оливки, а охгромные оранжевые маслины.

– Более того, влез Дима, Микеланджело рисовал, так сказать, только одними коричневыми красками.

– Так это вы наоборот сказали, а не за меня, – возразила Грейс Келли, и уже хотела резюмировать:

– Если ни у кого нет возражений, можно я возьму мои деньги? – и даже немного привстала, чтобы обнять их необъятное количество, завалившее уже весь большой круглый стол, который некоторым, например, Плинтусу казался квадратным. Имеется в виду:

– До того.

Тут Дима будничным голосом объявил, что выиграл Кот. Но никто – почти – не поверил, что именно так надо говорить правду. Кроме СНС, ибо это были ее карты, и она давно уже проконсультировалась со своим спутником, который лаконично ответил тогда:

– Гут. – Но каким-то образом этот Гут превратился в победившего ее Кота. Но сил сказать неправду, что ее четыре короля, полученные от Пели, больше – не было.

– Что вы скажете? – спросил ее Михаил Маленький.

– Как дипломат, – отвечу честно: – Промолчу.

Грейс хотела вступить в драку с Котом, но ее схватили под руки два здоровенных мужика, а именно Михаил Маленький и Германн Майор.

– Не позорьтесь, леди, вы проиграете ему, – сказал один.

– Вы выиграете у него, – сказал другой, – а потом будете жалеть о своей победе, – поддакнул другой.

Мотя, поняла, что она, оказывается:

– Ничего не знает, взялась за сердце и выпила сразу стакан виски, поданный поваром Н.

Пели хотел промолчать, но Машина – Олигарх, его спонсировавший посоветовал Коту нанять его людей – Гусарскую Балладу и Соломенную Шляпку – для охраны сокровищ.

– Тем более, мне уже не на что почти их содержать.

СНС никак не могла придумать на скорую руку, чтобы предложить Коту вместо его замашек стать председателем Союза. Ибо людей трудно переубедить даже большим количеством бабла, если оно виртуальное, чем было сейчас у Кота:

– Как захваченный в плен пиратом Флинтом корабль с несметными сокровищами.

Легенда, которую мы видели, не может быть еще больше.

– Разрешите интер-вью? – подбежала к Коту Алла Два, оставив Сирано пока одного на другой стороне этого судна.

– Да, вам я всегда готов ответить на любой вопрос.

– Вы будете и дальше писать, или ограничитесь только раздачей направлений писательской интеллигенции?

– В каком смысле?

– Ну-у, как нам заповедано: на месяц в профилакторий на Ессентуки – 17, чтобы написали рассказ, на год в Ялту, купаться с телками, и написать заодно об этом целый роман. Кому в этом году дадут семи-комнатную на Клязьме.

– Думаю, я как Дюма найму себе Медиума, который за меня будет извлекать информэйшэн из пространства и времени.

– Я могу помочь вам в этом?

– В чем?

– Буду записывать всех желающих в справедливую очередь писать за вас романы и эссе.

– Ибо на руководящей работе никто не пишет?

– Да. Съезды, разъезды с бывшими уже женами, свадьбы, похороны – на большее время не останется.

– Может быть, мне СНС взять к себе правой рукой?

– Она не способна к подчинению. Нет, на самом деле, я очень хочу стать:

– Дуней – Персефоной.

– Но я не Мастер.

– Да?

– Да.

– И я прошусь только на стажировку. Так-то меня любит Сирано. – Она оглянулась.

– Что, нет? – спросил Кот. И добавил: – За ним нужен глаз да глаз.

– Если ему не давать свободы…

– Что, сопьется?

– Скорее, с – слово на букву е в его множественном понимании.

– Хорошо, помоги пока мне упаковать сокровища и спрятать их хотя бы на время банкета, а то нечаянно растащат, не понимая, что это тоже самое, что:

– Воровство.

– Вы правы горячая добыча кажется общей.

Медиум:

Алла Два встала на стол: