Текст книги "Кастинг. Маргарита и Мастер"

– Я вам прочитаю стихи Бродского.

– А потом спою Высоцкого.

Медиум:

На балу Тётя танцует с Мотей:

– Ты заметила того, кого себе возьмешь? – спрашивает она.

Тетя:

– Люди продают Пустоту – дайте мне продать хотя бы воздух.

Сирано:

– Это не он – Автор – сказал, а Герой, – так иногда возражают.

Но Автор и не может сам ничего сказать, ибо в Тексте он – Это Герой.

Вера отличается от научного открытия изменениями в самом Хомо Сапиенсе.

Если вы догадались – проскочила молния – о существовании Связи между Текстом и Полями, но изменений, как с Пророком Пушкина с вами еще не произошло, то всё – обязательно ошибетесь, и получите по рогам в конкретной ситуации.

Свои мысли не ведут к победе. Вот что удивительно. Я точно знал – вывел для себя опытным путем – что нельзя покупать машину, если у нее плохо закрываются двери – даже хотя бы одна – и мотор работает с перебоями.

И вот однажды попалась машина, Семёрка – мечта доисторического хомо сапиенса даже если он племянник директора завода, и имела эта Семерка как раз эти недостатки:

– Мотор работал с перебоями, и одна задняя дверь не запиралась полностью.

Тем не менее, она была новая, и мы заплатили сто долларов залог хозяину магазина, чтобы завтра, пока мы едем, эту последнюю Семерку не продали кому-нибудь еще. А сегодня магазин уже закрывался, и оформить её было нельзя.

Но дома я вспомнил еще раз эти приметы, которые легко устранить, не будь они именно Приметами, как и объяснил продавец:

– Клапан подрегулируете, и мотор будет работать, нормально, как часы, а дверь – тоже: два винта надо только открутить, потом опять закрутить.

Тем не менее, я вспомнил, что у этой машины нет хромированных ручек, решетка радиатора тоже не хромированная, а черная, и покрыта эта тачка была таким защитным покрытием – как объяснили: чтобы не заржавела при переправке через океан в далекий Зарубеж – что точно неизвестно:

– Хорошая ли под ним настоящая краска? – И!

И, значит, приехали мы утром даже немного раньше самого владельца этого автосалона. Он был рад и сказал, что сейчас быстро до-заполнит справку-счет.

И вместо того, чтобы сказать ему то, что мы решили, а именно:

– Взять другую машину, Четверку или Девятку, я привел доказательства, что эта машина – Семерка с перебоями мотора и незакрывающейся дверью:

– Не та машина, которая нам нравится.

Глава 76

Что в этом особенного? Поделился с человеком своими представлениями, какой должны быть новая тачка. Тем более, зачем ему возражать, если в его салоне – как, впрочем, и во всех остальных – не давали к машинам ни ключей, ни лампочек в фары, ни даже баночки с родной краской.

Но он в ответ на мой спор, о том, что его машина не очень хорошая, начал доказывать, что таких хороших машин в других салонах нет:

– У других хуже, а это реэкспортные.

Вообще с четырьмя скоростями продают, – чё-то такое сморозил он.

Спор прекратился, и мы решили:

– Хотим посмотреть Четверку.

Пока мы ее смотрели, пришел другой продавец, его помощник, и сообщил нам, что:

– Эта Четверка уже продана.

И вообще, или берите Семерку, ту которую выбрали вчера, или больше ничего не продадим, так как все остальные машины – а их был целый двор – уже проданы, оказывается.

Я думал, думал, и Мои Приметы не выдержали – превратились просто в обычные предпродажные недостатки, которые не были устранены, так как машины тогда гнали из Москвы по разным дорогам целыми стадами – настрадались люди на старом железе:

– Было бы новое, а доделывать мы уж давно привыкли.

Вон Москвича нового 41-го даже специалисты на конвейере доделать не могут:

– Не получается вот так, чтобы все двери и одинаково хорошо у него закрывались.

Один мастер с этого же конвейера хотел взять себе:

– Нового-то Москвича 2141, но так и плюнул, в том смысле, что доделать на самом заводе так и не смог:

– Дома решу-подумаю, как это сделать, – и взял, конечно, ибо раньше за свою, то бишь гос-цену, можно было взять машину только трехлетней выдержки. – Когда в ней уже ничего не осталось, но народ был уверен:

– Я найду, еще двадцать лет будет ходить – проржавеет – заварим снова!

И вышло всё точно по Приметам:

– Мотор не смогли отрегулировать даже на фирменном автосервисе, даже на спор:

– Или ты мне сто рублей, или я тебе, если не отрегулирую.

Дверь – пришлось пилить напильником крепления – не хватило регулируемого сдвига. Мотор начал бешено жрать масло, но говорили:

– Просто машина еще новая, не обкаталась. – Како не обкаталась, ибо не литрами же сороковыми она должна глотать его.

Пришлось продать ее со скидкой долларов в пятьсот. Потом покупатель рассказывал, что краску эту защитную от морских брызг едва удалось отмыть за неделю и даже больше. И сигнализация срабатывала не так, как надо.

– Решили ее проверить, и бывалые электрики ужаснулись тому, как были запутанно сделана проводка этой сигнализации.

Мы заранее договорились ее установить, какую-то суперновую, на батарейках, с реакцией на изменение объема в салоне.

Договорились установить ее за четыре бутылки водки, а ребята монтажники были уже с утра прилично датые, когда мы прибыли, наконец.

– Долго вас ждали.

– Ну окей.

И начали они с грязными задними лапами в огромных ботинках лазить, так сказать, по новому паркету этой Семерки, состоящему из черно-серого войлока.

Более того, включили магнитофон на полную громкость, а Точка их по монтажу этих сигнализаций находилась во дворе районного отделения милиции. Начальник выбегал несколько раз, выключал этот ревущий, видимо, самостоятельно усиленный этими электриками маг, ругался, что:

– Посадит кого-нибудь в кутузку, – но как только он уходил один парень опять его включал, имея в виду:

– Демократия, – теперь вы все пошли куда подальше.

И вот вчетвером они крутили-вертели нашу машину так, что уже думал:

– Лучше отдать им водку, а сказать, что для установки сигнализации приедем завтра. – Но куда там:

– Если уж начальник милиции не смог уговорить их – нам и подавно это не удалось, ибо, как было сказано:

– Вы и так опоздали.

Дальше – больше, поехали, но не я за рулем, так как не ездил уж полгода, а наняли мы специального водителя, который всю дорогу предлагал:

– И дальше нас возить всегда за недорого. – И это бы еще ничего, но он решил показать, как умеет ездить по Москве, и давал такого газу, что я даже вспомнил:

– Так на машинах не ездят, тем более на новых.

Но как не пытался объяснить ему, что лучше нормально ехать, а не как на мотогонках – бесполезно. Пришлось попросить его закончить свою услугу, немного не до мчавшись до дома.

Он пошел, я открыл капот – мотор дымил, как на Формуле – 1. Мужик оглянулся, но похоже так и не понял, что от:

– Мотора после поездки не должен идти дым столбом.

И все эти приключения произошли только из-за того, что Мои Приметы, по которым не надо покупать машину, я посчитал именно Своим Открытием, пусть и с магическим уклоном.

Своё – не выдерживает атаки врага-противника, именно потому, что по определению:

– Это Субъективное мнение, а не Объективная информация в Облаке, которую прислал в подарок Медиум с Альфы Центавра.

Как и сказал Иисус Христос:

– Своими силами вы сделаете только еще хуже.

Но самое главное, спор с владельцем магазина был основан на том, что я сам не был полностью уверен в Своих Приметах, и хотел с ним проконсультироваться.

Тогда как на самом деле у меня была на руках ориентировка с Неба, обсуждать ее нельзя ни в коем случае, ибо это и будет движением в:

– Обратную сторону.

И в этом разница между научным открытием и:

– Верой.

Действительно, с одной стороны информация с неба, а вы хотите сравнить ее с мнением владельца автосалона.

Небо и земля.

Говорят:

– Бог давно перестал разговаривать с людьми. – Но получается, мы Его слышим, но не видим, что это Его мысли пришли к нам на помощь, принимаем их за своё открытие, и тю-тю:

– Эти мысли не выдерживают земной атаки.

– Надо так и оставлять их на Облаке, как советовал Бродский, и сам только приветствовал их, эти Облака, – сказала Алла Два. – А не тащить сюда, на землю, где их магия теряет силу.

И кстати прочитала:

 
Ах, улыбнись, ах, улыбнись вослед, взмахни рукой,
когда на миг все люди замолчат,
недалеко за цинковой рекой
твои шаги на целый мир звучат.
 
 
Останься на нагревшемся мосту,
роняй цветы в ночную пустоту,
когда река, блестя из темноты
всю ночь несет в Голландию цветы.
 

(Стихи Иосифа Бродского)

Начались танцы, но ненадолго, а только, чтобы опять сосредоточиться перед тем, как удалось бы понять, наконец:

– Кто будет Дуней – Персефоной на этом далеко не повседневном балу.

– Друзья мои, – сказал Михаил Маленький, – у нас нет уже времени на обстоятельные исследования, как было с определением Председателя Союза писателей, поэтому предлагаю высказаться.

– Да, Кот выиграл в покер не просто по-честному, – сказал Плинтус, продолжая танцевать с СНС, – а по сверхчестному:

– Как ни вертели это дело, а давно желанный приз ему всё-таки достался.

И продолжил, повернувшись в танце опять, как сказал Германн:

– К избушке лицом – задом к оркестру:

– Пусть леди СНС будет Гретт.

– Что? – переспросил Михаил Маленький.

– Что?! – еще больше удивился Германн.

– Он оговорился, – спокойно и со вздохом сказал Дима, – они хочут быть Дуней.

Плинтус ничего не ответил, так как их заслонила другая парочка Сирано и Алла Два. Но никто ничего не успел сказать, они уже ушли дальше, а появились почти сестры Соломенная Шляпка и Гусарская Баллада, но тоже успели:

– Только улыбнуться, – и продефилировали дальше до прямого столкновения со своим Машинистом и Олигархом в одном, правда, лице.

– Но на них хватит, – успел сказать Германн, как обеих дам схватил Дядя Ваня тоже, правда, маленький, но он и был по предвидению:

– Тем самым Нотхаусом, – но не Лиозом, – как он сам добавлял, – и надеялся в будущем добраться до Елены Прекрасной, так как доктор Монсоро:

– Все равно только в игры играет, а толку-то никакого:

– Поднять платье выше колен почти каждый может.

Тем не менее, произошло какое-то неожиданное столкновение, и сестры милосердия оказались в лапах его подчиненных, ибо Машина – Олигарх по основной своей специальности – хотя и не выявленной, так сказать:

– В процессе, – был тем самым Степой Мрачным, которому подчинялись энддиректор Монсоро, и воротила подпольными контрамарками Веник – Стоик, из одного с Товстоноговым сиэте. Но это раньше, а здесь надеялся обрести постоянное место жительства, несмотря на то, что Гретт пока что не отошла в мир иной, и надеялась пугать его перед самым рассветом:

– Проникновением в иво покои.

– Да и хрен с ней, посмотрим, как она в следующий раз растеряется, если я вообще не закрою окно.

Заходи, так скать, я звал тебя и рад, что вижу-у-у!

А Олигарха, приехавшего, как известно на побывку в родной сиэте из самого ХГолливуда схватила Грейс Келли, и когда хорошенько рассмотрела с высоты своего немного, но больше, чем у него роста:

– Кто это? – решила:

– Пусть с ним поеду, зато прославлюсь, наконец, не только, как уборщица – кладовщица в Дяде Ване, а как Мил Йов сыграю в Трех Мушкетерах любую незанятую роль, как-то:

– Кардинала Ришелье или Мазарини.

И это действительно дилемма:

– Быть королевой Монако, или играть в Голливуде сексопатологические роли, широко закрыв при этом глаза – что лучше, вот так с бухты-барахты и не скажешь. С одной стороны, да, а с другой:

– Та-та-татата, та-та-татата, та-та-татата, – и гулкий удар посохом – тоже завораживает, аж дух выходит из тела на это продолжительное время всего сеанса.

Страшно, но все равно:

– Интересно же ж! – и только пусть муж удивляется, неизвестно как попавшей в иво дом чужеродной маске с майских жертвоприношений.

Медиум:

К ним подошел Дима и сказал с легкой усталостью в голосе:

– Я иё сыграю.

– Кого? – не понял Германн.

– Персефону? – тоже удивился Мих Мал.

– Да, мне не привыкать отдуваться за всё человечество.

– Армия, за которую ты отдувался – это еще не человечество, – вякнул режиссер, потомок Фурцевой и, возможно, веселого водителя троллейбуса. Как говорится:

– И хкто ему только вставлял такие зубы?! – Ибо почти однозначно не Михаил Козаков, и газет лежа на спине в Мертвом море не читал даже наизусть.

Дима хотел уже удалиться сквозь танцующую толпу к пианино, большим любителем которого был, но сделал только шаг по-русски, что значит полшага:

– И да, – добавил он, – Мастера тоже.

– Я не понял, что он сказал? – спросил с трепещущим сердцем Мих Мал.

– Боюсь повторить, мессир, – сказал Германн, и тут же поправился, обратив внимание на дрогнувший и закрывшийся один глаз режиссера, – Сир:

– Но он хочет быть и:

– Хирамом и Дуней.

– Так бывает? – спросил Германн.

– Возможно, – ответил, приблизившись Кот. – Но!

– Но?

– Только не в сценарии нашего Пи Клуба.

– Я бы сам мог быть Мастером на этом балу, но не могу, так как уже представляю:

– Живую общественность.

– Если будет Дима в роли Персефоны – над нами смеяться будут, – сказала Михаил Маленький.

– Как бы возмущаться не стали, – добавил Германн Майор.

– Где он сейчас, всё ещё играет на фортепиано?

– Йес!

– Надо задержать его, пошлите Гусарскую Балладу, он любит тощих и симпатичных.

Так-то – если кто не помнит – эти достойные леди не были самими Соломенной Шляпкой и Гусарской Балладой, но, как известно:

– Родословная – это именно то, что и передается по наследству.

Но эта Баллада еще цеплялась за удачу самой стать Дуней – Персефоной, поэтому вытолкнула на середину Дядю Ваню Таганрогского с криком:

– Вот он! я его узнала, – и успела накинуть на его шею удавку, с которой спустился длинный черный плащ с золотыми звездами, прикрывший его Марди Грасс – эманацию простого водителя, и превратив в настоящего Джокера, специалиста по изучению в библиотеке имени Ле рукописей чернокнижника Мага Симона.

Баллада не успела даже, как она думала:

– Чуток ослабить узел на его шее:

– Как бы не помер от счастья такой величественной реинкарнации. – Ее схватили два здоровенных мужика – Михаил Маленький и Германн Майор, и практически:

– Бросили на рояль Димы, – ибо всего пути через танцплощадку Баллада абсолютно не помнила, как будто вот так:

– Всю жизнь мечтала оказаться под его клавишами, как орган под Бахом и Бетховеном вместе взятыми, ибо Дима играл с наслаждением, а значит:

– С широко закрытыми глазами, и не мог отличить ее переда от её низа.

И не дожидаясь второго приглашения Михаила Соломенная Шляпка села – но не за барную стойку, как возможно, предлагал режиссер, а чуть выше:

– Туда, куда бармен ставит коктейли, – и кстати заметила Германну:

– Ты чё там, заснул?

– Да?

– Сделай мне брусничный фрэш с Белой Лошадью.

– Как скажете, миледи, – ответил бармен, и не заходя с тыла в дверь, перепрыгнул прямо через барную стойку, мелькнув тенью мимо принцессы, но, правда, с другой стороны разделившей их колонны, и ударившись головой о деревянную резную стенку с винами, тут же поймал две упавшие ему прямо в лапы, как-то:

– Рижский Бальзам, и Брусничный Финский Ликер.

– Она просила с Белой Лошадью, – шепнул ему Таганрогский Мастер уже очутившийся тут, как тут:

– У иё ног. – Ну, может не у ног, но всё равно:

– Рядом и чуть ниже. – Нет, даже намного ниже, ибо сел на барный стул, а уже до этого был:

– Ниже её ростом, – как всегда потенциальный Дядя Ваня, которому если и дают, то и то:

– Только тай-но-о. – Что и предполагал, скорее всего, Чехов, что, да, было, конечно, но вы сами знаете где.

– Где? – спросил бы Василий Аксенов, если бы здесь участвовал, что, в принципе, еще не исключено.

И сам же бы и ответил, там:

– Там, там, там, – это уже стало ему известно, – а именно:

– В самом названии произведения, – если иметь в виду Даму с Собачкой, а здесь тоже самое, только называется немного по-другому:

– Голова с её сознанием собственного участия во всем, что она видит, самого смотрящего – читающего хомо сапиенса.

– Я, собственно, кого обличать должен? – спросил Дядя Ваня, – её или его? – он кивнул на Диму за роялем.

Потомок благородных родителей – не получивший, между тем до сих пор пятикомнатной на Кой Кого и семерки в гектарных метрах на Рижско-Рублевском – схватился за голову:

– Дайте ему в зубы, – я имею в виду сценарий, если он есть, ибо никто – я вижу – здесь не только не видит, но и абсолютно не знает истории.

Глава 77

И вторым режиссером оказалась Алла Два, потеряв где-то на время своего Сирано де Бержерака.

– Почему именно она? – спросил Михаил.

– Никто больше не помнит сценария, а письменный затерялся, – сказал Кот, который, впрочем, ничего не делал, а только наслаждался победой в покерном турнире, засев за одним большим восьмиместным столом с его делегатами, из числа которых ни в коем случае не исключила себя СНС, ибо:

– Чтобы приблизиться к нему – заветному председательскому месту – можно только, не уходя слишком далеко, как, например, Солнце долгое время крутилось – крутилось рядом с Землей, и дождалось-таки своего времени – часа:

– Встало в центр на иё место.

Конечно, это не значит, что все в это верят. Так, может быть, но только не:

– Легально.

И сейчас эта леди предложила Коту:

– Помочь им в отношении сценария дальнейших событий истории, так как:

– Я думаю, остальные ни бум-бум.

– Вы мне льстите, леди, – ответил Кот, тут Мастеров и без меня хватает.

– Так вы думаете, только Мастер знает продолжение? – спросила она, ненавязчиво меняя местами свою и иво рюмки, больше похожие на огромные фужеры, так как еще не пила, а Кот свой уже осушил.

– Без сомнения, – ответил Кот, и отлил половину назад в фужер дамы, чтобы на всякий случай:

– Напиться вместе.

– Я не буду, – ответила СНС.

– Я тебе приказываю, – добавил Кот.

Она хотела сказать:

– Не имеешь такого морального права, но он употребил слово:

– Тебе, – которое её загипнотизировало, как будто нежданно-негаданно приняли в банду Черной Кошки, как Шара, и теперь, как говорится:

– Вместе пойдем на дело-то.

Осталось только еще раз сказать нет, как последует культурное напутствие, данное в своё время не только сексоту Шару, но и:

– Иисусом Христом смокве:

– Засохни.

– Не хотелось бы, – ответила она в надежде, что сказать в ответ что-то надо, но он не догадается, что она еще не согласна.

А смоква – если кто не забыл – засохла именно по этой причине:

– Не смохгла пере-путать времена, – и Иисус Христос показал ей, как это делается:

– Время ее старости пришло раньше, чем на её взгляд это должно было произойти.

Ибо смоква не поняла:

– Как я могу иметь для Тебя плоды сейчас, если еще:

– Не Время! – они созревают только в конце лета, а сейчас весна.

Не дошла до нее, следовательно, весть, что сказанное с Верой – сбудется, даже если вы скажете это горе – она переместиться в море.

Так и смоква – если бы хотела – имела бы плоды именно сегодня, когда ее об этом попросил Иисус Христос.

Вот это:

– Можно-то – можно, да только:

– Не хачу-у, – очень и не порадовало Его.

Не хочет Земля поменяться местами с Солнцем.

– Хочу быть в центре, и никакие Галилеи мне не указка.

Ибо неправильно думать, что раньше люди ошибались, когда думали, что Земля в центре, а Солнце вокруг нее ходит.

Здесь важна возможность:

– Менять их местами.

Тем не менее, а точнее, между тем, Для Ваня начал обличать свою визави, сидящую прямо на стойке бара, что она:

– Ты кому только уже не давала в последнее время?

А про себя я ничего такого не помню.

Она хотела ответить:

– Как? – Разве ты не помнишь, как мы делали это на кладбище.

– Нет, и более того, тот магистр неизвестных мне наук, почему не участвует в представлении, а только комментирует его своим форте?

– Видимо, он не может выйти из роли Дяди Вани, и более того начал обличать не только руководителя – предводителя Диму, но и свою желто-цветную Дуню, – сказал Германн через стойку режиссеру Михаилу, – надо чё-то делать. У него нет сексопатологического восприятия действительности абсолютно.

– Правда не может быть выше секса, – попытался направить реципиента на истинный путь Михаил.

– Ты кто? – спросил его Дядя Ваня Таганрогский.

– Режиссер, – или ты напрочь уже все рамсы попутал?

– Да какой ты режиссер. И знаешь почему нет, – добавил он, – режиссеров только два. Это:

– Ан Молчановский и Ми Склифософский.

И выкрикнул дальше:

– Нет правды на земле, но ее нет и выше, даже на солнце!

– Скорее всего, он просто напился, – сказал бармен Германн.

– Не надо было ему наливать, – ответил режиссер.

– Я не наливал, он пьет у соседей.

– У каких соседей? – удивился Мих Мал, – они только вдвоем сидят у тебя за стойкой.

– Она на стойке.

– Тем более.

Значит он пьет, как Джек Никол в пустом отеле:

– В воображении, оказавшемся сильнее реальности.

Возвращается к реальности, да, но очень редко, только, можно сказать, иногда, как Комета Галлея. И то, как говорят:

– Лучше бы вообще не возвращалась.

– Да пусть сидит, – сказала Соломенная Шляпка, и резюмировала: – Заместо попугая на плече Стивена Ки, или кто у них есть еще там.

Я приму всех гостей в одиночестве.

Далее, замена их на Сирано и Аллу Два.

Да, хотели, но пока не получилось. Сирано нигде не было, а кроме него, как оказалось, никто и не знал продолжения этого банкета.

– Хорошо, – нашелся Михаил, – попробуем импровизацию, и если она пройдет, значит:

– Так это и было.

Все молчали.

– Да, – констатировала Евдокия на стойке, – пусть мой друг Кот, Председательствующий за столом импровизаторов, предложит начальные слова.

И Кот, вспомнив, кто сидел перед ним, предложил:

– Давай, покажи, парень свои мистические способности. – И повернулся влево, где уже был готов ответ:

– Точнее, не готов, а он только еще готовится:

– Пишите. Появляются гости. Первые гости, это Михаил Коз с двумя рыбами, двумя большими рыбами, семгой и этим, как его? Да, с ним. Сзади казачка несет его военное пальто для роли Дзержинского, а также студенческий пиджак, который он долго выбирал на Ленинском Проспекте, чтобы как студент старших курсов университета выглядеть достойно перед агентами, вербующими ученых в Силиконовую Долину. И вообще, чтобы не бегать за каждой девушкой долго, прежде чем ее трахнуть, а чтобы она была согласна:

– По-быстрому сделать это. – Не у всех получается. А у самого тем более:

– Всегда невпопад.

И они первые сели за стол, где не надо просить ни Зубриков по пять раз на дню, ни де Воляй, даже в вечернем ее варианте, ни тем более, даже с похмелья:

– Фляки Господарски-е-ее!

Ибо:

– А презент в виде сюрприза – лучше!

– Может быть, наоборот? – спросила она. Но тут поперхнулась.

И стало ясно, что первый хорошо написал, но немнохго, так сказать, ошибся.

– Ты что наделал? – обратилась к нему СНС на правах невыбранного еще заместителя.

– Я, как Бродский, – сказал Пели, который первым писал это рассаживание гостей на ночном банкете, – ошибся, посчитав Анну Ахматову давно умершей, так как она жила только в 19-м веке, а потом сам же и стоял для нее в очередях за колбасой, молоком, хлебом.

– Но и то хорошо, что хоть за водкой не посылала, – сказал Войнич

– Теперь уже поздно что-либо менять, – сказал Кот. – Как поперхнется – будешь бегать и стучать ей по спине.

– Так может мне вообще сесть за стол вместе с покойниками? – хотел возмутиться Пели.

– Нельзя пока.

– Наверное, ты был в Японии, когда не узнал, что она еще жива, несмотря на то, что остальные:

– Добровольцы, – уже умерли.

– Более того, я не понимаю, почему, – спросил Плинтус, – Пели начал первым, если было сказано нормальным языком:

– Кто сидит перед господином Котом, а Пели находится после?

– На этом ночном банкете солнце ходит в обратную сторону, – догадалась Мотя, и была рада, что никто в этот раз не сказал:

– Ну ты, чё, совсем дура?

– А при чем здесь это?

– А кто разлил масло, превратив комедию в настоящую трагедию.

– Если я узнаю, кто это сказал, будет еще хуже, – ответила Мотя.

– Фу! – выдохнул облегченно Пели, обрадовавшись, что пронесло на этот раз, и хотел хлопнуть следующего по плечу, передавая эстафету.

Но СНС, не способная практически абсолютно отказаться от своего льготного прошлого, опять опередила всех и Кота в том числе, пропев:

– Не просто так, не просто так, а передаем эстафету по системе Войнича – Пушкина, и была рада, что никто не смог сообразить быстро, что значит:

– Да, в обратную сторону ведем счет, – но так, чтобы каждый покойник на этом банкете мог воскреснуть до первых петухов.

– Действительно, он должен перейти Рубикон в Крепостной Стене Кода Войнича, или что тоже самое…

Впрочем, не буду распространяться, – добавил он, – ибо кто не знает – тот попал сюда случайно, и должен испариться.

И знаете почему? – не мог успокоиться Кот, поняв наконец, что главнее его здесь, за этим столом, никого нет, сбылась его мечта:

– Всегда ездить в любимом трамвае без билета, тем более, если это свой, ну пусть не Роллс-Ройс, но обязательно Ленд Ровер.

– Почему? – спросил тот, кто не сидел за этим столом, но был очень заинтересован, а именно Рэдисон Славянская, которая хотя и принимала участие в игре, но не в Круге Первом, и поэтому стояла за спиной Кота в надежде, что он вспомнит про нее в первую очередь. А точнее, вообще:

– Без очереди.

Далее, переход по системе Дабл В – W.

– Кстати? – спросила Тетя, – почему начали с Пелев, а не как положено с Сори.

– Потому что… – начал кто-то, хотя почему-то все забыли, что рядом с Котом сидел не Пелев, а Сори, – да в принципе вы правы: какая между ними разница, если они оба:

– Про…

– Проходимцы? – вы хотите сказать.

– Да, но только еще дальше: первопроходцы.

– Это верно, торят дорогу для проходящих мимо.

– Пока не видно для кого они проторили дорогу, – высказал разумную мысль Войнич.

– Теперь будем считать, как? – спросил Кот, не понимая, что главный оппозиционер этому миру таких вопросов даже знать не может, – от сидящего рядом со мной, или от Пелев, прижавшегося к Моте.

– Ее, между прочит, тоже не должно пока быть, – сказал Плинтус.

– Да, – поддержал И-Кали, по псевдониму Ильф, – и даже более того, но дальше продолжать не стал. Добавил его се ля ви Петров – Петухов:

– Вообще в подлиннике пройти барьер могут только семеро, а оставшиеся от 5 до 7 должны… – и тоже не решился дальше продолжить.

– Хорошо, – сказала СНС, – пусть Мотя пока покурит, или позвонит своему Электрику, но кто-то должен уйти еще, – и покосилась на Кота, который сидел напротив ее кресла, но тем не менее, со сдвигом по фазе, так что покоситься – если постараться – можно.

Кот испугался и хотел напомнить, что его исключить уже нельзя, но СНС и сама предупредила его опасения:

– Пусть сам каждый скажет, кто должен быть лодкой. – И по своему обыкновению процитировала:

– Рэдисон Славянская, Тетя, Грейс Кел, Гусарская Баллада, Соломенная Шляпка, ну и Мотя.

– Надо еще одну, – сказал Пли.

– Так их больше нет, – выступил в защиту дам Войнич.

– Я тоже, – хотела автоматически возразить СНС, но решила промолчать, так как многие это и так поняли:

– Потенциальный руководитель не может быть ни мужниной, ни запасным.

И выбрали самого Пли. Как? Он сам согласился, потому что подумал:

– Набирают отряд Звезда, для штурма Трои, но оказалось, наоборот:

– Участвовать в соревнованиях будут на этот раз как раз те, кто:

– Был Лодкой на Тивериадском озере, – а не те апостолы, которые уже и так:

– Поплавали, как Петр и наловили рыбы.

– Я пятый? – спросил он, и попытался улыбнуться.

– Не надо нам щипать нервы, – сказал Кот, – ты седьмой.

Участвовать могли только пятеро, а пять – это Лодка.

– Почему так все делается через жопу, что я как ни пытаюсь попасть в число действующих лиц – не получается, – но решил не то, что смириться, а понадеялся на лучшее, ибо.

Ибо считал СНС своим человеком, оставшимся в тылу противника.

Но оказалось, что и этого мало.

– Здесь нет ни одного математика, – констатировал Кот, считавший:

– Настоящий начальник не должен командовать, так как:

– Если он действительно начальник, то события сами пойдут в:

– Только им известном правильном направлении.

И вышло, что в любом случае следующим глашатаем, вызывающим своих покойников, стала СНС, как голова пятиконечной звезды, без которой нельзя не только попасть на Тот Свет, но даже и назад вернуться – хотя бы на время.

Она протрубила в сложенный рупором лист А4:

– Многие подумали, что, ну, сейчас опять начнется песня на букву Д:

– Да, да – и в середине что-то желтое в тарелке, – ибо никто уже не забыл, что этот парень может уже и не умер, но главное, что он еще и не русский. А с другой стороны:

– Сегодня, что, постный день, и воскресать для банкета могут только русские? Нет, конечно, поэтому пажалте:

– Что, простите?

– Я грю, долго думать нельзя, – сказал Кот.

– Сколько можно? – усомнилась в своих возможностях СНС, поняв, что говорить все равно придется. – Минуту?

Кот облегченно вздохнул про себя, ибо думал леди пошутит сегодня, как бывало Игорь Ильинский:

– Сегодня ради праздника я буду краток, уложусь часика в полтора – это для красного словца, которое я называю шуткой – а по-честному:

– Минут на сорок.

– Десять секунд, – мрачно завершил дискуссию Кот.

И изо рта дамы вылетела птичка:

– Игорь Ильинский.

Самое, как говорится, интересное, что все ждали появления гостей от Вентилятора – места ожидания закрытия ресторана, чтобы:

– Наконец-то начать веселиться, как все порядошные луды, чтобы уйти под утро, забыв от наслаждения и счастья, что, а:

– Трусы, к сожалению, так и остались висеть на эстрадном микрофоне, несмотря на то, что некоторые несколько раз напоминали:

– Не забудь! – А что, собственно, не забудь, вот хоть и не похмеляйся:

– Не помню!

В общем, этот Игорь, так сказать, Ильинский должен был появиться с заднего прохода через кухню и – если дверь в зал заперта – попытаться самостоятельно перелезть через алюминизированную стойку раздачи, но вышел, как человек достойный гораздо большего, прямо:

– Из Банкетного Зала.

– Как будто спал там всю оставшуюся жизнь, – сказал похоронным голосом Плинтус, хотя и считал, что его лишили голоса на время прелюдии.

– Мы напоролись на прямую противоположность Игорю Ильинскому – это Леон Иль, – резюмировал основной тезис своей теории Петухов – Катаев.

– Но его танец на руках ограничен сорокаминутной душой Игоря Ильинского, – сказал Ильф – И-Кали.

– Щас тоже запутается, – сказал ей под руку, но про себя Кот, – и назовет какую-нибудь еще ползающую по этому свету леди полусвета.

Но СНС даже забыла, увидев Игоря Ильинского в Таком виде, о самом факте существования будущего. И села. Но Плинтус, как ее верно-поданный вассал, бросился на помощь. – Но.

Но упал, споткнувшись о чью-то подставленную лапу. И без вызова появилась подруга этого гостя.

– Так это тихо сама собою:

– Пять минут, пять минут, пять минут всего осталось, остальным чтоб не досталось, появиться: