Текст книги "Кастинг. Маргарита и Мастер"

– Всё уже сделано заранее, еще у кассы прямо перед раздачей:

– Вместо пятизвездочного в буфете был взят трехзвездочный, вместо Котлеты дэ Воляй – тоже котлета, но только просто:

– По-Киевски. – Кто думает, что между ними разницы нет – глубоко ошибается, хотя и не догадывается:

– Чем? – Хотя Котлета по-Киевски идет в три раза дешевке, ибо именно так называется Дэ Воляй в его дневной разнарядке.

– И главное не перепутать, – сказал Дима сам себе, – с кем я уже расплатился, а кому пока еще должен.

Глава 70

Нет, нет, по-другому:

– Главное не перепутать:

– Кому надо вернуть голову, а из которой уже:

– Выпить, – хорошего вина.

И пока не мог решить эту возникшую проблему даже, как номер один. А именно:

– Кто тот Лиоз, – которого надо опять запустить в конкуренцию с СНС, чья, следовательно, голова, может с этим справиться?

– Но это еще не проблема по сравнению с тем, как бы не назначить себя самого тем конферансье – тамадой, которому оторвали голову, – сказал подвернувшийся под руку Монсоро, который не попал в число гостей, так как был перепутан толи с Веником – Стоиком, толи с Олигархом – Степой Мрачным, бывшим директором театра Варьете. И был, соответственно росту официантом, как он выразился:

– Как все.

– Вот тебе, – сказал Дима, – как раз можно оторвать голову, и знаешь почему?

– Почему? Все равно буду выше тебя ростом?

– Вер-рно-о. Ладно, пока иди, я подумаю.

– После такого предложения я уже не смогу думать, – сказал бывший энддиректор. – Оторвите, сэр, сразу, прямо сейчас.

– Можно-то можно, но как ты будешь работать?

– Смогу.

– В этом я хотя и сомневаюсь, но не сильно, но зрители, эти, как их, клиенты – гости, могут не понять сразу, кто пред ними:

– Призрак с Того Света, – или уже превратился в обычного Хомо Сапиенс Вулгарис, – но:

– Только пока еще не полностью.

Но согласился подменить Монсоро, когда тот пожаловался, что:

– Лучше бы я всю оставшуюся жизнь работал официантом в Космосе, чем мучиться, что сказать:

– Без головы.

В том смысле, что Дима согласился, но попросил:

– Пока что Кота, – поменяться с ним местами.

– С кем?

– С Монсоро, – я буду проводить над ним опыты.

– В том смысле, что над официантом, или наоборот, надо мной?

– Ну-у, ты знаешь, как проводятся фокусы: вместо одного показывается другое, такое же, но:

– Или чуть шире, или немного выше, – так что никто не замечает даже разницы:

– Между Онегиным и мной. – И заметить эту разность, как сказал поэт:

– Не просто, – зато и смысл есть:

– Радость, – когда удается ее обнаружить.

И значит, как обычно, Кот опять сел за стол писателей, но как Монсоро, а Монсоро, энддиректор Варьете, должность которого уже обложила почти со всех сторон своими людьми Рэдисон Славянская, представил благородному союзу людей и душ новую пьесу под ненадуманным названием:

– Побег из Ада.

– Боюсь, это будет скушно в последовательном изложении – поясните на пальцах: откуда, куда, зачем?

– Окей, – ответил Монсоро – Кот.

– Начинай-те, что вы мычите, как, как этот, как его?

– Кот, – подсказал Плинтус.

– Да, как Кот – Мот.

– Если вы намекаете на мою состоятельность с иронией, то расскажу всю правду:

– У меня есть деньги.

– Зачем тогда ты пишешь эти пиесы, если у тебя:

– И так всё есть?

– Так именно для этого, – ответил Кот.

– Для этого, – повторила СНС, и добавила: – для чего, для Этого?

– Так написано, что сначала было Слово, – следовательно сначала надо его написать.

– Логично, – поддержал Кота Войнич.

– А чтобы правильно рассказать о том, что было, надо изобразить Это Было, как Настоящее, но!

– Но?

– Но имея в виду, что Настоящее – это только Рассказ том, как они бежали от погони.

– Собственно, Праздник, который всегда с нами – это и есть то, что было, было, было, – сказал Пелев.

– Они там пьют, гуляют, а мы работаем на плантации, и думаем, что это:

– Одно и тоже, – понял Плинтус.

– Они на банкете изображают нашу работу на плантации?! – немного изумилась СНС.

– Иначе это нельзя назвать работой, – ответил Кот.

Которого она не узнала, думала это вылитый Монсоро – финансовый воротила подпольными билетами и контрамарками в Сиэтэ Варьете, намекая каждый раз:

– Будут такие фокусы, что ни один желающий их не уйдет с пустыми руками.

И здесь все ждали:

– Что хорошего принес вездесущий Дед Мороз? – И оказалось, именно праздник всегда будет с нами, даже если сошлют, как Данте вместе с Вергилием в Ад. И упомянули, кстати, Хемингуэя, как единственного, доступного в подлиннике писателя, остальные – местные – были уже покрыты настолько крепкой броней, что, как написано в Библии:

– Больше похожи на саранчу, покрытую школьными сочинениями, изложениями и диктантами, как броней последнего поколения, что впору только радоваться, что книг-то, оказывается и:

– Нэт!

– Так вы считаете, что Литература – это и есть та Библейская Саранча, которую…

– Не которую, – поправил Кот, – а с:

– Которой мы и призваны бороться, как с тем, чего нет.

– Как бороться с тем, чего нет? – спросил, не подумавши Плинтус.

Вот как написано:

 
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
 

(Стихи А. С. Пушкина)

– Но вы пока что не заморачивайтесь, – сказал Кот, – и чтобы размять мозги давайте сыграем в покер, и пусть подадут пиццу для снятия нервного срыва, когда до вас дойдет его очередь.

– Здесь не делают пиццу, – сказал Пели, – нет даже моего родного японского суши. Как говорится:

– Де Воляй, да:

– Де Воляй.

– Это очень важно, видимо, – сказал Кот, – чтобы хотя бы немного намекнуть реципиентам:

– А Прошлое-то уже рядом!

Поэтому карты и что-нибудь без масла.

– Заливное из курицы? – спросил официант Кот, которым был Монсоро.

– Нет, пельмени в горшочке с небольшим количеством томата, и большим сметаны, – ответил за покерным столом Монсоро, которым был Кот.

И наблюдательному зрителю уже должно быть ясно, что Дима уже провел два фокуса незаметно для зрителей, а именно:

– Что официант стал ростом ниже на целую голову, а Кот – наоборот – возвысился, и значит:

– Получил на свои плечи еще одну голову.

Михаил Маленький подумал, что сегодня надо устроить гостям праздник, имеется в виду:

– Сделать не то, что им хочется, – а:

– То, что им надо на самом деле. – И удивительно, тоже самое подумали два литературных работника:

– Ильф и Катаев, Слава и Илья, имевшие каждый по своей теории, под которые подводили все фокусы не только литературного, но и окружающего пространства, состоящего из систематической Де Воляй, и никогда из обрезков Зубрика – хотя это и вкусно, когда из ничего возникает что-то можно гаркнуть раза три на весь зал:

– Зубрик, Зубрик, Зубрик – раз, два, три!

Но Михаил Маленький сделал каждому играющему в покер по персональному блюду, состоящему из одной большой пельменины, плавающей в небольшой кокотнице, наполовину заполненной томатно-сметанным соусом с перцем.

– Как это есть? – спросила СНС, – сразу?

– Я сейчас протестирую, – сказал Кот, и сделал пару глоточков ароматного от лаврушки и черного перца бульона. Потом открыл по шире пасть и заглотил его, как тунца акула:

– Сразу и до самого желудка, – не успев немного пожевать, как учили в школе, да видно не его.

И СНС сделала тоже самое, но слово:

– Вкусно, а также слово:

– Спасибо, – Михаилу Маленькому, – сказать не сумела. Как в песне:

– И она не успела, даже слова сказать, когда пельмени – хотя и в единственном числе, но большая, – не прошла в ее горло, оказавшееся не таким большим, как у Кота. Впрочем, и у всех остальных тоже, и каждый желая блеснуть умом, хотел вымолвить чистым русским языком:

– Шеф-повар нарочно сделал такие большие уши у этих пельменей, чтобы мы подавились!

Но когда пельмени ушли всё-таки по назначению, образованно простили:

– Мы еще хотим.

– Пусть подаст следующий раз в горшке, я проглочу, – сказал Плинтус. И даже Тетя его поддержала:

– Я тоже.

Сдали карты.

– Эй вы там, так сказать, за крепостной стеной! – крикнула СНС командным, как у полковника Аль Пачино голосом. – Играть подано, идите сюда.

– Сейчас, сейчас, – ответил Катаев, но Ильф возразил:

– Надо идти, если это надо.

– Кому?

– Мне. И знаешь почему?

– Боишься СНС?

– Просто боюсь, если один раз встану на голову – завтра уже буду, как принц танцевать на руках.

– Почему бы нет?

– Что-то хорошее всегда должно быть впереди. Вот один парень не согласился с этим, надоело, так сказать, наслаждаться счастьем, и попер, и попер.

– Куда?

– Ты не знаешь?

– Нет.

– И не догадываешься?

– Ну-у, единственное, что я могу предположить – это именно: найти то место, где можно напороться на Прошлое. Вот то, чего больше всего нам хочется, за что мы боремся – на то и напарываемся.

– Что это такое ты знаешь?

– Мне кажется, знал, но теперь забыл.

– Хорошо, я тебе напомню, это – как сказал Эрнест Хемингуэй – Праздник, который всегда со мной.

И именно поэтому, как я теперь понял, принц встал на руки во время своей свадьбы.

– Почему, поэтому? – не понял Катаев.

– Он был рад, что Праздник не состоялся.

– Чему тут радоваться?

– Очевидному: Праздник остался с ним.

Именно на поиски тоже Праздника, как Хемингуэй, отправился в поход и легендарный рыцарь Дон Кихот Ламанчский.

– Значит, он решил найти то, на что можно напороться – и что самое интересное – систематически, и.

– И?

– И сыграть с ним в поддавки.

– Да, сыграть в поддавки с Пустотой, чтобы Праздник, увы, не состоялся.

– Только отказавшись от сражения с тем, за что мы боролись, – сказал Катаев, – Праздник остается с нами, а не уходит.

И вот это Ничто, Пустоту, можно сказать, Ветер, лорд Ламанчский назвал:

– Ветряными Мельницами. – А Бог:

– Чуть больше – это уже слишком много.

– И значит, он пошел на бой с этим Чуть Больше?

– Ты еще не понял?

– Чуть Больше – это то, что невидимо невооруженным глазом.

Человек не выдерживает и соглашается – сам с собой – на этот Хеппи Энд, имея в виду:

– А может его и нет, этого маленького, маленького Чуть Больше, – и устраивает Праздник, свадьбу, можно сказать, приглашая на нее всех его не уважающих, но чтобы в этом день восславили его.

В результате его грабят, и распространяют слух, что:

– Он просрал свою свадьбу.

Поэтому:

– Праздник, который всегда с тобой – это Праздник, который не состоялся, а:

– А остался со мной. – Как и принц, я танцую на руках перед гостями, чтобы показать им:

– Это не ваш, а мой праздник, я оставил его себе.

И Дон Кихот вышел на бой с Ветряными Мельницами – с этим невидимым врагом – чтобы написать на своей Книге:

– Хитроумный идальго, или:

– Праздник, который всегда со мной.

– Значит, Дон Кихот, как и Принц, танцующий на своей свадьбе на руках, сразились с этим Чуть Больше, чтобы оставить Праздник себе, как это и советует Бог, чтобы, значит, как я уже много лет имею в виду, – констатировал Катаев:

– Не напороться на то, за что мы боролись.

– Нам надо писать одну книгу вместе, – подытожил Ильф, – главу я про танец Принца, а.

– Главу я, чтобы объяснить, наконец, как:

– Как можно не напороться на то, за что мы боролись.

– Вас сейчас запишут в проигравшие! – крикнул Плинтус, – и тогда вы оба и заплатите за всех на этом празднике победы, но только не для вас.

– И вообще, – сказала Тетя, – я могу сыграть за троих. – И уже потянулась к картам одного из борцов, собственно, за:

– Самого себя.

– Подождем, пока они подойдут, – сказала СНС, – уверена, нам удастся над ними посмеяться, ибо:

– Тот, кто что-что понял – только еще начинает путь к истине.

– И значит, не сумеет ее осуществить, – согласилась Тетя.

Ладно, берите карты, ваши ветряные мельницы и танцы на руках ждут вас.

– Посмотрим, сумеете ли вы их заметить, – сказала СНС.

– Они все слышали, – сказал один другому.

– Все слышали, как вы орали, – сказал Пели, и добавил:

– Мой Чапаев и его Пустота – это тоже Дон Кихот и Ветряные Мельницы.

– Хреновина, – сказал Сори, и добавил: – И знаешь почему?

– Почему?

– Я бы заметил раньше, чем ты сказал, что он бьется не за народное счастье, а за своё собственное.

– Умею ли я играть в такой покер? – спросил Катаев, рассмотрев свои карты, и не найдя на столе открытых для осознания своего положения за этим карточным столом:

– Еще каких-нибудь хороших карт.

– Игра идет в темную, – грозно сказала Тетя.

И ребята, еще не получив личный прикуп, задумались, в надежде разгромить в пух и прах ее новый Лекси:

– А стоит ли? – Несмотря на то, что уже было ясно:

– Лишний Воздух – это только уловка, чтобы уговорить принца потанцевать этот праздничный танец:

– Вместе. – Ибо:

– Так хоть на время, на одну ночь вы можете побыть уважаемым человеком, а не обратите внимания на Этот Воздух – вообще:

– Над вами будут смеяться не только утром, но и всю оставшуюся жизнь.

– В какой валюте мира мы сегодня играем? – спросил Ильф. – У меня только рубли. И даю, значится, сразу сто.

– У тебя сколько? – хотел заглянуть ему – нет, не в глаза – в карты Катаев.

Но Ильф инстинктивно отшатнулся, что позволило Плинтусу увидеть Стрит.

– Сто и двести, – сказал он, а поставил сто долларов, ибо как человек, написавший уже двадцать две серии своего Гарри Поттера, где последняя серия называлась, кажется:

– Он против своего Зятя, – остальные закончили свое жизненное существование – имеется в виду незаконный муж своей первой матери – художник, мечтавший писать, как Пабло Пикассо, пока что не мог ничего сделать, чтобы вырваться из ауры Ван Гога.

И если продолжить то, что когда-то было начато:

– За эти двадцать две, – он получил не как все:

– Конец света, – но на Ламборджини пока что хватало.

А человек, меняющий даже такие тачки каждые два года, а точнее:

– Год, – не может пользоваться одними рублями, ибо должен носить за собой тогда ранец первоклассника ими битком набитый, чтобы сходить даже в кабак, где – бывает, как сегодня – играют в карты вместо того, чтобы танцевать, прямо за обеденным столом.

– Мне сколько сдачи? – добавил Пли, – и потер лоб, – отвык от действий над большими числами.

– Ну, где-то две семерки и два нуля, – сказал Войнич.

– Что это значит? Семь семьсот? Опять, что ли, курс пошел вниз.

– Всегда что-то идет вниз, – не стал с ним спорить Войнич. – Тогда я ставлю столько же. В том смысле, что: триста и семь семьсот дальше. Вот мои сто долларов.

– У меня не хватит, чтобы даже сравнять, – сказала СНС.

– Сейчас не ваша очередь, – сказал Пели.

– Да? Я знаю, или теперь без очереди и слова нельзя сказать?

– Это вопрос? – спросил Войнич.

– Нет, вы не почувствовали? Это ответ.

– Так-к, мне сто и сто? – сказал Сори.

– Сейчас очередь Монсоро.

– Так не надо спать! – рявкнул Сори.

– Гут, – поддержал его Кот, – получи, мил человек сразу триста. Чтобы почувствовал тяжесть возложенной на тебя ответственности.

– У вас богатые родственники объявились? – спросила СНС.

– К сожалению, не у всех есть родственники, – печально ответил Кот – Монсоро, – тем более очень богатые.

– Откуда тогда деньги, – спросила Тётя, – ограбил Театр Варьете на все вырученные от продажи контрабандных билетов валютные поступления?

– Я не тот, за кого вы меня принимаете.

– А кто ты, Граф Монте-Кристо?

– Хватит болтать! – рявкнул Сори, – твоя очередь, милейший.

– Я дал уже триста долларов.

– Я имел в виду не тебя, а следующего подозреваемого.

– Это ты, мил человек, – сказала СНС, – и изволь вести себя лояльно в лояльном к тебе обществе.

– Я просто хотел разобраться в психологии контингента, который мне предстоит отправить на дно, – ответил Сори, и хотел что-то добавить про Запятые, в которые превращаются люди, едва сев за покерный стол, но решил поберечь свои разработки на будущее.

– Я могу закрыть твои триста? – спросила СНС у Пели.

– Ты не дал ничего дальше? – удивился Сори.

– Ты тоже, – ответил Пели, – пока так и идут триста Кота.

– Кота? – удивилась Тетя, – я не вижу здесь никакого Кота.

– Мне это, наверное, показалось – так по привычке, я думал на этом месте сидит Кот.

– Он что-то знает, – сказала Тетя.

– Увидел с Зиккурата своей пирамиды Майя Кота на месте Монсоро.

Некоторые посмеялись. Но на Кота все посмотрели еще по паре раз, ибо:

– Если так – все могут уйти отсюда без штанов – по крайней мере, верхних, и, как говорится, чем он не шутит: вдруг и без нижних, но в верхних, чтобы ужаснулись, но не коллективно, а в одиночестве своей кельи с бронированной камерой.

– Хорошо, – ответила СНС, – у меня есть тысяча, я ее использую сразу.

– Вы ставите под меня тысячу? – спокойно переспросила Тетя.

– Не поставите же вы две? – ахнул Катаев.

– Какая тебе разница, у тебя и одной нет.

– Я займу у Войнича.

Глава 71

– В игре нельзя занимать.

– У тебя три туза, что ли? – спросил Кот.

– Какие еще Три Туза! – ахнул Сори, – мы не в Трынку лепим горбатого, в Покер фигурируем.

– Сколько здесь самое большое? – спросил Катаев, как борец с борьбой.

– Флешь Рояль, – ответил Пели.

– Это по японской системе, что ли? – спросил Ильф. – Я, например, ничего такого не знал.

– Сколько по-вашему? Три туза?

– Нет пять тузов.

– Мы играем без Дураков, в русской транскрипции: без Джокеров.

– Тем не менее, – обратился Катаев к Войничу: – Сколько вы мне может дать?

– В долг?

– Ну-у, если моей доли в ваших Лауреатских фунтах стерлингов нет – значит, в долг.

– Покажи сколько у тебя? – Войнич перегнулся в сторону стола, а не как это было принято в лучших банях местного самоуправления, где подсмотреть комбинацию могло население:

– Между нами.

– Вы соображаете, что делаете? – спросил грозно Сори.

– А что?

– Здесь не дешевая малина со своими правилами отрицательного вопреки здравому смыслу поведения.

– Ну, ладно, ладно, я пошутил, – бросил Катаев, – я бросил, буду ставить вместе с Принцем Ильфом на его хорошую комбинацию.

– Ты видел? – удивился Ильф.

– Я прочитал это по лицу Пли, он успел заглянуть к тебе за воротник, когда ты отвернулся от меня, как от твоего собрата по войне.

– Какой еще войне, что вы плетете? – удивилась Тетя.

– В войне за счастье Человека, – ответил Илья. – Какая еще может быть война.

– И да: вы оставили тысячу, или добавили еще одну? – обратился Ильф к Тете.

– Ты меня разозлил, – ответила Тетя, – была одна, теперь будет две. У меня деньги есть, только что получила аванс от Евросоюза за распространение там дополнительных Воздушных Средств Поражения Сознания.

– Похоже на ВЦСПС, – сказал Катаев.

– Я так и знала, что ты на это нарвешься, – ответила Тетя, и добавила:

– Ты, Петухов, у меня бесплатно учиться не будешь, хотя – не скрою – есть лица которые хотели заплатить за тебя Гранд.

– Ему пора на кладбище, а вы всё продолжаете:

– Учиться, учиться и учиться.

– Нет, – возразил Катаев – Петухов, – я сказал еще не всю правду, чтобы вот так просто уйти.

Никто не понял, зачем он это сказал, но вдруг, как из Небытия явилась Мотя, не только в платье от Кардена, и всё ещё Иво любимая жена – Электрика, имеется в виду – и с улыбкой Медузы Горгоны – в протонародии Феклы, которая, как всегда:

– Так удачно закупила глазированные сырки, и тем более чистым шоколадом, – что Всё, как Колобок покатилось в Тар-тара-ры. – Как грится:

– Где голова – где ноги. – Ибо такие цены – дай бог каждому!

Некоторым это было по барабану, но у многих мороз пробежал по задней коже, и жаром обдало грудь.

– Окей, окей! – замахала лапами Тётя, – только не садись рядом со мной, и знаешь почему?

– Два счастливых места рядом не бывает?

– Нет, просто я залапаю и зацелую тебя до смерти, так как мы не виделись, кажется, с самого светопреставления.

– Нет, а какое отношение она имеет к литературе? – пошел взад Сори, увидев на своем пути к СНС препятствие в виде Моти.

– Я иё очень люблю, – ответила застенчиво Мотя, на что никто не нашел отрицательного ответа, даже Сори специально потрогал свой язык, и казалось:

– Он перестал шевелиться.

– Так тогда я вылетаю, что ли? – удивился Катаев – Петухов, хотя сам же и бросил на стол карты.

– Нет, отдай их ей, – сказал Монсоро. – И все поняли: Кот прав.

– Действительно, – сказала СНС, – мы не можем сдавать карты еще раз – пусть берут то, что есть на столе.

И Мотя взяла карты Катаева – Петухова, хотя перед выбором:

– Бороться с борьбой, или наоборот, – как она однажды выразилась:

– Всегда вставала в тупик:

– Ну-у, я не знаю, имели ли они что-нибудь в виду.

– Сейчас мне?

– Нет, – кивнула ей Тетя, – но, думаю, сейчас мы встретимся, потому что я добью деньгами этих, – она пересчитала реципиентов: Ильф – Принц, Принтус, Войнич, Кот – Монсоро, Сори, Пели. – Даю сразу пять тысяч – в долларах евросоюза.

– Он уже распался, что ли? – спросил Войнич.

Тетя только махнула рукой:

– Не мешай мне думать. – А с другой стороны: неужели он влезет: одно слово:

– Чон-Кин, – деньги-то есть, если не страшно.

– Ты на всякий случай сядь на свой Нобелевский чемодан, – на всякий случай кивнула она налево, так что каждый следующий мог бы подумать на себя:

– Неужели она знает, что у меня есть деньги?

– Мне сколько ставить? – спросил Кот, думая, что все перед ним уже бросили.

– Сходи в школу – там тебя научат считать. – И добавила: – Ты сколько ставил в прошлом круге?

– В Круге Первом?

Но Ильф их прервал:

– Какая разница, сколько я ставил в рублях: сто, двести или триста? Если мы перешли на международные отношения, то просто:

– Если я проиграю, кто-нибудь, кто выиграет – купит мне чашку кофе с коньяком, за то только, что я был:

– В Круге Первом.

– Я между прочим, ставил сто долларов, правда со сдачей в две тысячи семьсот рублей.

– Ты считал по тридцать рублей за доллар, наверное, – сказал Войнич, – а я уже по восемьдесят.

– Так быстро повышается курс, что мы не успеваем даже делать ставки ему соответственно, – резюмировал Пели.

Несмотря на девальвацию, все – Илья, Плинтус и Войнич поставили по пять тысяч долларов, хотя двое последних вычли свои предыдущие в первом круге сто баксов. А Кот взял себе сдачу в виде трехсот долларов, для чего оторвал немного от одной банкноты.

Мотя ахнула:

– Потом приклеишь так, чтобы было абсолютно незаметно, я сама клеить не умею.

– Ты еще не выиграла, – хотел сказать Кот, но промолчал.

Другие – Сори и Пели не стали мелочиться, и оставили свои триста долларов из первого круга в игре, так что дальше всем надо было ставить по пять тысяч, независимо от того, сколько они давали:

– Раньше, – не включая, разумеется СНС, которая ставила тысячу.

– Мне четыре, – про-кон-статировала она, и высыпала на стол четырнадцать тысяч, – чтобы легче считать было: всем ставить по десять.

Кот заметил, что Мотя поставила свои пять тысяч, даже не подняв карты со стола. Что заставило внимательных игроков занервничать:

– Неужели там что-то было?! – Но с другой стороны:

– Почему тогда Катаев – Петухов поставил в Круге Первом только сто рублей?

– Может, он не разбирается в картах вообще?

– А с другой стороны, – сказал Сори вслух, – она не поднимала карты, прет в психическую, как будто перед ней:

– Сам Чапаев. – Он покосился на соседа, который, между прочим, в этот моментум размышлял:

– Не просадить бы в горячке дачу в Японии.

Хотя – в случае чего – сначала поставлю немецкую, ибо в Японии лучше, так как я люблю цунами и Ван Гога, Подсолнухи которого теперь там не только живут, но и размножаются. Это легче, чем евро ляжет под доллар.

Далее, появляются Грейс Келли, Рэдисон Славянская со свитой:

– Стоик, Машинист – Олигарх, Телеграфистка – Гретт, – а также Соломенная Шляпка и Гусарская Баллада.

Медиум:

– Не знаю, кого первым из вас съесть, – сказал Дима, пересчитав сидящих за столом, как он выразился:

– Апостолов.

И действительно, их набралось тринадцать, или даже чуть больше. Мотя была десятой, потом подъехали сестры милосердия Гусарская Баллада и Соломенная Шляпка, Грейс Келли и последний лишний:

– Рэдисон Славянская со свитой. – Но!

Но, как про-кон-статировал Распорядитель Удовольствий, Дима:

– Больше девяти не влезет в эту транскрипцию.

И, следовательно, можно занимать места только согласно купленным билетам, а именно:

– Если у кого-то не выдерживают нервы согласно штатного расписания ставок, – пажалста:

– Теперь ваша не последняя очередь, – попасть в Их число.

Войнич, например, дал десять штук в интернированных рейхсмарках, как ошибочно выразилась Тетя, составившая свое состояние именно в них, а не в адекватных нашему сознанию баксах, а дальше:

– Дальше не могу, хотя у меня Три плюс Два – забыл, как это называется.

– Почему? – спросил Дима из-за его спины.

– Ибо знаю, что очень талантлив, но не знаю, до какой степени: вдруг не хватит этого бабла, – он постучал по чемодану, на котором сидел, – до следующей премии. Надо экономить. И вообще, я вот сейчас могу даже предсказать, кто выиграет.

Он встал и выставил перед собой лапы, лапы художника, как у Пабло Пикассо. И поймал тот импульс, которого ждали все:

– Выиграет тот, кто сидел со мной рядом. – И вместе с чемоданом пересел за барную стойку.

– Ты, эта, – успел остановить его Пели, – немного не вынешь мне из волшебного чемоданчика? Так-то у меня Эны есть, но, сам понимаешь, они в Японии зарыты под сакурой – если что:

– Пришлю перевод.

– На меня не смотрите, – сказала СНС, – я ему больше премию не дам.

– Да, у вас теперь другой контингент, – вякнул Кот, – забирает все лишнее бабло, как метлой машет по сусекам.

– Вы опять хотите вывести меня из создавшегося равновесия? – спросила СНС. Но решила не расстраиваться, ибо имела на руках почти неубиенный флеш-рояль.

– А действительно, – удивился Пели, – почему бы нам не сделать это прямо сейчас: дайте, а? Я отдам, если мне тоже когда-нибудь Иё дадут заслуженно.

– Вы сейчас в каком Круге?

– Так-то во Втором, я поставил последнюю карманную десятку, а больше-то, как говорится

– И нет-т.

– Давайте пока пикнем, а там видно будет, – сказал Войнич, и попросил бармена Германна Майора сделать два Огненных Шара.

– Не знаю еще точно, как я должен вам отвечать, но предположу, что:

– Тут и думать не надо, там коньяк, шампанское вдвое большем количестве, лед и что-то еще.

– Водка, – подсказал Пел.

– Точно, – а ведь я не знал! – обрадовался Германн Майор своему предвидению.

– Вы узнали этот компонент от меня, – сказал писатель с немецко-японскими корнями, а точнее, наоборот:

– Их листвой.

– Нет, нет, я знал это раньше, а вы только мне чуть-чуть намекнули об этом! – очень обрадовался Германн своему, как говорит Стивен Кинг:

– Сиянию.

И все-таки решили подождать, сколько бабла пойдет в следующем, кажется, Четвертом Круге. Ибо, так-то в Третьем, ибо счет опять начался с СНС, пославшей народу столько, что не все, но хотя бы некоторые:

– Уже заткнулись навсегда, а именно:

– Тридцать тысяч. – И тут Дима предупредил, похлопав Сори и Пели по плечам:

– Сразу не бросать, – авось найдутся еще желающие присоединиться к Воскресению. – Он кивнул, не глядя головой назад, где за соседним столом присели сестры Солома и Баллада, а также с другой его стороны:

– Грейс Келли и Рэдисон Славянская. – Они пили тоже Огненные Шары, ибо Коктейль Русский, представлявший собой тот же Огненный Шар, только:

– Без шампанского, – оставили на последующий предположительный проигрыш.

– Я дам тридцатку – мою, кажется, последнюю – тому, кто скажет, кого пропустил вперед себя Иисус Христос, ибо сказано:

– Пропусти жаждущего прорваться к кассе раньше именно вас.

– Вряд ли это возможно угадать, – сказал Пеле.

– Почему?

– Все будут думать, что распяли – значит – не Иисуса Христа, а кого-то другого.

– И первым догадался Катаев – Петухов, и хотел ляпнуть, чтобы хотя и у барной стойки уже, но прослыть человеком незаурядным, способным к неординарным решения, не Эйнштейн, не Менделеев, но:

– Но можно думать, именно он и открыл Эту Периодическую Систему, а почему-то – не знаю почему – назвали другого.

И назвал Любимого Ученика, да как выразился Дима:

– Ох, ма, совсем не того! – Как будто их было больше, чем один.

Но самое интересное:

– Катаев не смог даже раскрыть рот, и значит, хотя и сказал, но про себя:

– Иоанн. – Как говорится:

– Так и тянет, так и тянет ляпнуть что-нибудь неправильное. – Это так многие думают.

А на самом деле, все наоборот:

– Делаются такие выводы сознательно. – Просто человек не всегда даже понимает, где в это время находится его сознание.

Петухов попробовал растянуть свой рот пальцами, да так широко, что даже бармен Германн Майор, за стойкой которого он сидел, ужаснулся:

– Не растягивай больше – и у меня и вина столько нет.

И только тогда смог раскрыть его, когда за столом ответили:

– Иуда.

– Вы считаете, что Иисус пропустил вперед наглого Иуду? – спросил Дима, изобразив весьма приличное удивление на и так-то лысом лице.

– Ладно, не буду спрашивать почему, потому что и так ясно:

– Отдай ему, если надо и две рубашки.

СНС начала спорить, что первым был не Иуда, а Иоанн Креститель, но ее долго-жданное выступление предупредили многочисленные возгласы:

– Иоанн не был Учеником Иисуса Христа.

Немного потрепыхавшись леди рявкнула:

– Ну-у, кто-нибудь крыть будет?

– Буби есть – бубями бей – нет бубей – так займи, но выпей, – прочитал стихотворение за стойкой Войнич.

– Так вы кому дали тридцатку? – спросил Пели.

И удивительно, но тридцатку дали Ильфу – Принцу, танцующему на руках. Как сказала за него СНС:

– Он сказал это нарочно, ибо мой человек Так мыслить не может.

– Как Так? – спросил Кот.

– Непротиворечиво, – ответила за всех Тетя, констатировавшая, что Все Правила Фарисеев и Первосвященников верны – важно лишь возразить им непротиворечиво – тогда, да:

– Чистая Победа.

Правда, добавила:

– Меня никто не может переспорить. – И повторила, несмотря на то, что Мотя была уже здесь и неосторожно проблеяла:

– Даже я?

– Даже ты, и знаешь почему?

– Почему?

– Я никогда с тобой не спорю.

– Да, это хороший пример, – сказал Сори, и предложил не отвлекать его от победы. Ибо именно он почуял ее запах, получив от Димы тридцать тысяч долларов премиальных.

А вы думали кто?

Войнич, как хомо сапиенс разумный дал Пели в долг, но только половину всей суммы. Надо было найти еще десять тысяч, так как сам реципиент тоже имел:

– Пять своих.

– Я могу вам дать эту недостающую десятку, – сказала стоящая рядом красотка.

– Отлично, – и он крикнул банкомету, – я еще не вылетел, я еще здесь, – и ринулся к своему месту в партере.

– Одно маленькое условие, – мяукнула Рэди, – я щас не замужем, и видите ли, хочу иметь творческого работника радом с собой, как излишество, которое я способна отвезти на Слоновую Охоту или в Снега Килиманджаро.

– Добавьте еще:

– Читобы принести там в жертву, – сказал Войнич, как человек на некоторое время свободный почти от всех обязанностей, кроме неуместных просьб:

– А может в долг? – Хотя повторял уже сто раз:

– Я не бессмертный – не мохгу!