Текст книги "Сокровища Посейдона"

2

На четвертый только раз Генриху наконец-то повезло. Удачно оказавшись на гребне волны, когда она, ударившись о скалу, вздыбилась и словно невесомую пушинку подняла его на самый верх, он успел всадить большой нож в глубокую трещину, а левой рукой ухватиться за острый выступ и, как земноводный моллюск прильнув всем телом к мокрому камню, повис над кипящей пучиной, которая стремительно и словно в бездну рухнула вниз, чтобы набрать силу для нового титанического разбега и снова обрушиться на неприступную скалу…

Едва отфыркался после круговерти в морской пене и вдохнул полной грудью, как очередная волна достала его, захлестнула бесчисленными гибкими щупальцами, пытаясь оторвать от спасительного клочка земли. Неожиданно Генрих вскрикнул – совсем рядом, буквально в пяти футах от него, и тоже в вертикальном положении встал из пучины усатый офицер с широко раскрытыми глазами и с распахнутым ртом, словно офицер увидел знакомого по барку человека, и захотел крикнуть спасительный призыв «Помоги-ите!» – но тут волна упала к подножью скалы, унося с собой тело несчастного человека…

«Всевышний, не погуби!» – молился Генрих, забыв в эту страшную минуту, что и сам несет в душе страшный грех – смерть невинного солдата там, в трюме, около проклятых ящиков со слитками, которые теперь уже не достанутся никому… Генрих повернул голову вправо, осмотрел обрыв. В десятке футов в береговом откосе пролегла глубокая извилистая расщелина – если удастся добраться до нее, то по этой расщелине он сумеет вскарабкаться на вершину, возможно, что и к жизни, а здесь довольно скоро руки устанут и море с неутолимой жадностью примет и его, как только что проглотило молодого офицера.

«Не спеши! Только не спеши!» – уговаривал сам себя Генрих. По нарастающему реву за спиной угадывал приближение волны, прижимался к холодному камню, чтобы вода не оторвала и не закрутила в бешенном водовороте у подножья… Несколько раз срываясь, пальцами ног все же нащупал неровности, чуть ослабил усилие на левую руку, дюйм за дюймом прощупал стену правее ножа, чтобы убедиться в надежности новой опоры. «Кажется, можно рискнуть, – подумал Генрих и глазами впился в маленькую торчащую чуть вверх ступеньку на камне. – Ну-у, держись, другого случая уйти от смерти уже не будет…» – Сжав рукоятку, с ловкостью фокусника перекинул левую руку, ухватился за ступеньку, подергал, проверяя, можно ли на нее надеяться, потом приналег, убедился, и только после этого вытащил нож, переместился правой рукой по трещине. Резиновый мешок с десятком сухарей и фляга с пресной водой висели на поясе за спиной, как и накопленные покойным теперь капитаном Уильямом Лофлином фунты и шиллинги в кармане, и не мешали ему – по давнему, еще в юнгах от бывалого капитана услышанному совету всякий раз, когда начинался шторм, Генрих вешал на пояс аварийный запас сухарей и флягу, а в ножнах большой и крепкий, как багор, матросский нож. До сих пор это ему ни разу не требовалось, а вот сегодня пригодится. Пригодится, если удастся спастись из безжалостных лап озверевшего не на шутку Нептуна.

– Не отдерешь! – яростно шептал Генрих. – Я теперь вцепился в матушку-землю покрепче осьминога! Та-ак, еще полшага вправо… Отлично, Дункель! Не зря боцмана гоняли тебя по вантам, заставляли подолгу висеть на леерах, чтобы руки привыкали держать тяжесть собственного тела… Как там у нас делишки внизу, под ногами? Найдем ли, куда ступить хотя бы пальчиком? Вот та-ак, – порадовался он, отыскав ногой удобное углубление в скале. – Теперь дадим отдых рукам…

Осторожно перенес часть собственного веса на правую ногу, на ее место подтянул левую, не выпуская ножа, перекинул левую руку в трещину, где торчал нож. Поморщился – что-то острое впилось в подушечки пальцев, отдернул руку, посмотрел – частички скорлупы невесть как попавшего и засохшего здесь морского ежа!

– Надо же! И он здесь путешествовал! – Генрих усмехнулся, отлично зная, что морскому ежу сюда не влезть вовеки. Переждал очередной поток взлетевшей вверх волны, отплевался, перенес правую руку по трещине на два фута правее.

– Вот та-ак, – шептал Генрих, постепенно приближаясь к заветной расщелине с зубчатыми выступами, на которых можно будет стоять вполне безопасно. – Еще немного, и я левой рукой дотянусь вон до того камня… И если он не рухнет мне на голову и не прихватит с собой вниз, то буду спасен…

Бессчетное число раз волны, ударяясь о скалу, взлетали вверх пенистыми потоками, окатывали его холодной водой, тянули вниз, но вот, зажав зубами нож, он сильными, но изрядно уставшими руками ухватился за большой и прочный выступ, правой ногой отыскал удобное место для всей ступни, а не только для пальцев ног, и с наслаждением перенес всю тяжесть измученного напряжением тела на эту ногу.

– Фу-у, – выдохнул Генрих, засунул нож в ножны, хотел перекреститься, радуясь спасению, но тут же закрыл рот и глаза – бурлящий вал, с рокотом извиваясь как сказочный драконище, ринулся по расщелине вверх, окатил его, подержал некоторое время в своих темных и холодных объятиях, а потом так же неудержимо ухнул вниз, наваливаясь теперь обволакивающей тяжестью на голову и плечи.

– Не-ет, брат Нептун! Да сожрут меня акулы, если не так, а надо тебе, дружище Генрих, карабкаться повыше! Видишь, по ущелью вода выдавливается чуток не до самого верха скалы! Надо же, какая неуемная сила в этом океане!

Опасливо, всякий раз проверяя, не обманчивая ли прочность того или иного выступа, Генрих шаг за шагом лез вверх, пока не убедился, что мерзко-холодные и соленые щупальца Нептуна его уже не достают, и только там удобно встал на обе ноги, а руками уперся в распорку. Дал себе минутную возможность перевести дух и осмотреться, правда, не вокруг еще, но хотя бы с этой стороны острова.

Шторм понемногу шел уже на убыль, хотя волны накатывались на рифы и на остров с прежней яростью, зато ветер значительно ослабел. Грозовой покров над океаном оторвался от бескрайнего раздолья и временами почти в зените, сквозь редеющие, но еще стремительно несущиеся тучи угадывалось присутствие дневного светила…

«Золото! Вода заливает золото!» – этот крик насмерть перепуганного офицера вновь зазвенел в ушах Генриха, пересиливая рев разбушевавшихся водных масс… Генрих зябко передернул затекшими плечами – в расщелине гулял пронизывающий сырой ветер, то и дело вскидывал мокрые и тяжелые полы куртки, с одежды стекала вода.

– К счастью, никто из экипажа меня уже не слышит, – с удовольствием пробормотал Генрих. И вспомнил – когда шел на вахту, то нарочно завернул в коридор, где на юте размещались жилые помещения капитана, его помощника, офицера и боцмана. Дверь каюты помощника была приоткрыта, и Генрих разобрал пьяное бормотание Ларри Марча, который, похоже, разговаривал сам с собой:

– С таким гр-р-узом золота нам не мин-новать беды! Да-да, сэр Ларри Мар-рч, эт-то говор-рю вам я, Лар-ри Марч! Будь я тр-рижды пр-рострелен из пушки яд-дром! Где золото, там и беда!.. Глотнем еще р-разок. – Послышался звон бокала, бульканье наливаемого вина. – Бр-р-р, какая кислятина! Эй, чья там свинячья р-рожа торчит под двер-рью? Пошел вон, дер-рьмо, застр-релю из пушки ядр-ром! – Генрих осторожно отпятился, постоял еще с полминуты – пьяный Ларри Марч запел песенку, а Генрих с тяжелым биением сердца шмыгнул мимо двери, решив, что слова помощника капитана нуждаются в немедленной проверке… Проверил и убедился, что в ящиках действительно слитки золота, очень много золота!

«И это золото лежит теперь у моих ног, в трюме затонувшего “Генерала Гранта”. И оно принадлежит мне, только мне! Все бросили барк, а я как настоящий хозяин оставил судно последним! Не беда, что там остался лежать беспомощный Уильям Лофлин, от него проку для корабля было не много! А я провел барк через рифы до этого острова, и я один до фута знаю место гибели корабля!» – Генрих еще раз и не без удовлетворения вспомнил, что Уильям Лофлин отомщен за смерть отца, за старого корабельного кока… О собственном грехе – убийстве солдата в трюме, упорно старался не думать, считая это делом вынужденным, без чего он не смог бы убедиться, что в трюме действительно везли золото, а не свинец…

– Команда не сделала ничего, чтобы спасти барк и груз, – вслух отметил Генрих и с содроганием посмотрел вниз – к нему шипящим драконом, в облаке пены и брызг, взлетел очередной поток воды, но в пяти футах замедлил неистовый свой порыв и у самых ног покорно затих, а потом с недовольным урчанием покатился по острым зубьям вниз, разрезая мощное тело на мелкие потоки…

– Никто из спасшихся моряков, если только они спаслись со своим боцманом, не знают точное место, где затонул барк! А я знаю эту скалу и эту расщелину. Вернусь за своим золотом и достану его, даже если придется драться с самим Нептуном и со всей его нечистой и мокрой сворой, да сожрут меня акулы, если это не так!

Генрих посмотрел вверх – расщелина уходила ввысь еще футов на сто, не меньше. Он проверил, на месте ли нож в деревянном чехле, поправил на поясе мешок и флягу, помотал кистями рук, чтобы отдохнули пальцы. Увидел маленького серо-зеленого краба, еще раз удивился.

– Ишь ты, альпинист! Тебя-то как сюда занесло? Еще один «морской волк» по расщелине бродит. Марш домой, к мамочке, а то она тебе задаст перцу! – взял крабика и швырнул подальше в море. Мотнув лапками, краб упал на глянцевую спину волны, которая откатывалась от острова.

Примерно через двадцать минут Генрих поднялся на вершину. И немного порадовался – данный остров был не одиночным среди рифов, а являлся частью архипелага. Здесь сотни, а может, и тысячи лет назад господствовал большой вулкан, который после извержения разорвал остров надвое, образовав пролив со множеством торчащих каменных глыб. Здесь, где поднялся Генрих, был выступ отвесной полудуги, дальше на восток шло заметное понижение берега – склон бывшего вулкана, полоса морского прибоя и рифы, не загороженные противоположной частью высокого кратера. А за рифами – снова океан, темный, смыкающийся с темными тучами – туда в пустынную часть Тихого океана уходил бушевавший недавно шторм…

К югу, за второй половиной бывшего когда-то единого острова, разбросаны скалистые и практически не пригодные для обитания куски огромных по размерам камней – их даже землей и то назвать можно было с большой натяжкой. Шлюпок за прибойной полосой, за рифами, Генрих не увидел, хотя по времени они должны были на веслах и при попутном ветре уйти от острова мили на две-три.

– Вряд ли им посчастливилось проскочить через прибойную полосу на восток! – догадался Генрих, не зная, радоваться такому исходу событий или огорчаться, что остался совсем один. – Вон как беснуются волны! Будто сам нечистый огромным веслом крутит, не зная, куда силушку деть… Скорее всего, шлюпки опрокинуло, все погибли на рифах! А с ними и боцман Тумба, с которым хотелось бы поквитаться, перед смертью глянув в глаза!

Да и не все ли равно теперь, погибли шлюпки, или сумели каким необъяснимым чудом уйти – он один на этом острове, в Китовой Пасти, как мысленно окрестил свое неприветливое пристанище – каратер. И никто за ним сюда не придет! Никто! Если морякам и удастся кого-то повстречать и уцелеть, то капитану судна надо быть настоящим сумасшедшим, чтобы рискнуть и явиться сюда. И ради чего?

Скал много, моряки вряд ли сумеют точно указать, где именно затонул барк. Золото добудешь или нет, а себя погубишь – это точно!

Генрих отыскал поблизости приличный по величине валун, укрылся за ним от ветра, скинул одежду, отжал и снова оделся. Чтобы не изорвать теплые носки о камни и не остаться совсем босиком, он по локти обрезал рукава куртки, натянул их на ноги, обмотал полосками крепкой материи, отрезав часть полы у куртки. Ноги быстро согрелись да и тело во влажной, но выжатой одежде чувствовало себя много приятнее. Решил, что, пока силы не оставили его, соорудить на этом валуне у расщелины заметный с моря ориентир, но который не бросался бы в глаза непосвященному в тайну, где именно нашел свое последнее место стоянки «Генерал Грант», которого с таким нетерпением, разумеется, ожидают в далеком туманном Лондоне…

На плоской верхушке валуна уместил три камня рядышком, а сверху еще один, острым углом нацелив его как раз на ту расщелину, по которой поднялся из морской пучины.

– Вот та-ак! – проговорил Генрих с удовлетворением. – Свой знак я запросто различу в подзорную трубу, не рискуя соваться каждый раз через рифы к скалам. А расщелина в отвесной скале бывшего кратера будет дополнительным ориентиром к этому маяку.

Сквозь просвет поднявшихся вверх туч мелькнуло ласковое солнце.

– Наконец-то! Надумало появиться после недельного прогула! Это хорошо! – порадовался Генрих и скупо улыбнулся, задрав голову к небу. – Пригрей и обсуши бедолагу, потерпевшего крушение под этими опасными для мореходов широтами. Эх, мне бы теперь денька на три-четыре превратиться в могучего альбатроса! Скользнул бы я с этой скалы и полетел в родной Гамбург, набрал бы верных товарищей снова сюда, с водолазными приспособлениями! Не может быть, чтобы не придумали, как выцарапать у Нептуна свое золотишко… Но увы-ы, даже сказочная птица необычайных размеров не прилетит за мной!

Генрих оставил расщелину, начал удаляться от нее в более низкое место бывшего кратера в надежде отыскать родник. Кто знает, сколько дней и ночей проживет он здесь, а фляги надолго ли хватит? Ладно, если вскорости снова прольет дождь, он к этому времени приготовит что-нибудь для сбора дождевой воды, как когда-то учил его покойный отец. Но если сухой период продлится больше недели – и ему придется засохнуть, как засох тот морской ежик, волнами заброшенный в расщелину…

Шел осторожно, чтобы на камнях не подвернуть ступню. Через мелкие перешагивал, крупные темные глыбы обходил, заглядывал под каждую, нет ли где воды или какой живности, пригодной в пищу? По рассказам бывалых моряков знал, что на этих островах, расположенных к югу от Новой Зеландии, обитают дикие козы, котики, птицы из рода пастушков со слабо развитыми крыльями: хищники здесь не живут и птицам нет надобности спасаться, поднимаясь в воздух…

Голоса над головой раздались столь отчетливо, что Генрих, как склонился, заглядывая под огромный камень, так и припал к земле, не сразу сообразив, кто может здесь говорить, да еще так громко?! Осторожно выглянул – по восточной верхушке кратера, огибая забитую камнями уцелевшую часть «днища», пробирались боцман Питтер Лич и молодой моряк Джерри Орр. Похоже, они искали ту же воду, что и Генрих, потому как в руках Джерри был порожний желтый бочонок с веревочной плетеной ручкой. Они шли теперь по склону, и Генрих медленно ползком перемещался вокруг камня, не зная, радоваться или опасаться этих бывших сослуживцев по «Генералу Гранту», хотя лично с боцманом ему очень хотелось бы поговорить, напомнить кое-что из недавнего прошлого… Если, конечно, не забыл старого Коха и свой роковой пинок корабельному коку.

«Если из всех спаслись только эти двое, радости мне мало, значит, шлюпки разнесло вдребезги и они не богаче несчастного Робинзона в минуту, когда и его волны вынесли на пустынный берег. Мне совсем не хочется делиться с ними водой и сухарями. Не-ет, сначала посмотрю, куда они направятся. Надо знать, где остановились. И есть ли еще кто? А после этого буду принимать решение, себе на пользу, Тумбе в большое наказание!» – Поразмыслив так, Генрих затаился.

Питтер Лич что-то сказал молодому Джерри, и они пошли быстрее, обходя кратер по кругу. Вот они добрались до той скалы в проливе, где Генрих соорудил памятный для себя маяк, но на каменистой поверхности, к счастью для Генриха, не осталось никаких следов. Он видел, как боцман внимательно осмотрел пролив, отыскивая следы затонувшего барка, но даже щепки не осталось на виду, все снесло течением. Питтер Лич указал рукой куда-то на юг, потом пожал плечами, и они продолжили путь, завершая «кругосветку» по кратеру.

– Дьявольская пустыня! – донеслось до Генриха раздраженное ворчание Питтера Лича. – Ни капли воды. И ружья нет, чтобы подстрелить козы! Подыхать нам теперь… Ну, идем на берег! – Моряки мелькнули над гребнем кратера и пропали, словно провалились под землю.

– Теперь и мне пора подняться повыше и глазом окинуть ту сторону острова, так ли уж плохо живется людям, как они о том жалуются! – пробормотал негромко Генрих – кто знает, какая тут акустика? – вышел из-за валуна и осторожно, чтобы не вызвать ненужного каменного обвала, начал карабкаться на вершину кратера. Иные камни словно только и ждали этой счастливой для себя минуты, чтобы сорваться с места и подскакивая, словно застоявшиеся жеребята, помчались вниз, где и без того тесно от валунов. Шаг за шагом, помогая себе руками, взбирался Генрих по скалистому грунту. И чем выше поднимался, тем сильнее слышен рев океана и свист ветра между причудливыми каменистыми нагромождениями…

Вот и вершина кратера, полмили над уровнем моря, не меньше, и как далеко отсюда видно! К северу и югу – каменистые острова, к востоку и западу – бесконечное раздолье воды, волн и ветра! Генрих остановился за каменным столбом, выглянул – Питтер Лич и Джерри спустились от кромки кратера на четверть мили, не меньше, и направлялись в сторону обрыва, до которого оставалось идти еще милю или чуть больше. Не рискуя последовать за боцманом, пока моряки оставались на открытом месте – вдруг кто-то из спасшихся моряков сидит на обрыве среди валунов для подстраховки ушедших товарищей, увидит Дункеля и даст знак Питтеру!

– В ночь океан еще не совсем утихомирится, – с удовлетворением отметил Генрих, – а стало быть, боцман, если шлюпки уцелели, побоится покинуть остров… без меня! А когда стемнеет, подберусь поближе, тогда и приму решение – открываться или же… – до конца пока думать не хотелось: не все еще известно о «противнике», потому и план строить рано!

Осматривая пологую часть острова, заметил, что севернее той дороги, которую выбрал Питтер, чудом сохранился чахлый травяной покров, кое-где, прикрывая мелкие камни, поднимался кустарник, а у самого обрыва мотались на ветру деревца! Карликовая чахлая рощица, но все-таки росла!

– Деревьям и траве хватает дождевой воды, – догадался Генрих, – а человеку здесь невозможно прижиться… Интересно, а как на тех, южных островах? Там, наверно, есть кусочки земли гораздо больше этого одинокого вулкана! Могут быть и родники, но туда не сбегаешь с бочонком, далековато. И никому из нас не дано дара ходить по волнам, как Сыну Божьему. – Вскинул глаза к небу – по тоскливому состоянию в желудке понял, что время продвинулось за дневной экватор, хотелось есть: как позавтракал утром, перед заступлением на вахту, так и не до еды было. А теперь придется беречь каждую крошку сухаря…

Сумерки сгустились быстро, между тучами появилась ночная гулена – луна. Генрих покинул укрытие в скалах кратера и бережно пошел к восточному обрыву. И шагов за сто до среза земли уловил запах дыма – моряки жгли ветки деревьев, чтобы в ночь обсушиться и обогреться.

– Заметили рощицу, нарубили дров… Почему же я их не приметил? Наверно, поднялись до того, как я выглянул вслед за Питтером и Джерри, – догадался Генрих и крадучись преодолел последние футы пространства ровного склона – вот и край земли!

Они были здесь, обе шлюпки с «Генерала Гранта»! Одна оказалась как раз под ним, кормой вытащенная на гальку в узком месте между больших валунов, непонятно как тут оказавшихся, столь далеко от кратера. Вторая шлюпка была в пятидесяти шагах и покачивалась на воде, веревкой пришвартованная к камню, с парусом, обмотанным вокруг мачты. На ближней шлюпке мачта лежала: парус, по-видимому, сорвало еще на барке во время шторма.

У ближнего костра, хорошо присмотревшись, узнал своего подсменного рулевого Джима Перро, ходившего с пустой трубкой в зубах и вечно просивший чужого табаку на курево. Остальных он по именам не знал. Боцман и Джерри остановились у второго костра, кто там еще был, разглядеть невозможно, потому как все теснились к хилому огню, подставляя то спины, то бока.

«Остался еще боцман, который знает про золото “Генерала Гранта”, – отметил про себя Генрих, не сразу сообразив, что Питтер за эти страшные часы мог уже рассказать морякам, какой груз лежит на дне моря всего в миле от них. – Если боцман доберется до большого порта, он наверняка оповестит таможенников, где именно погиб американский барк. Могут прислать спасательную команду с водолазами, постараются найти корабль и поднять груз».

Что же теперь делать? Объявиться боцману и вместе с ним уйти с острова? А потом, добравшись до Новой Зеландии или до Австралии, «уговорить» Питтера так, чтобы он умолк навеки… Или что-то придумать этой же ночью, пока все здесь и никто во всем мире не знает об их спасении, а стало быть, и о месте затонувшего золота…

Генрих осторожно посмотрел вниз – здесь не спуститься, обрыв футов шестьдесят. Лучше пройти немного к северу, где прилепилась карликовая рощица.

«Даст Бог день, даст и пищу», – вспомнил Генрих слова, однажды слышанные в малолетстве в церкви. И наконец-то решив, что ему делать этой ночью, осторожно поднялся, отошел от обрыва и крадучись поспешил к месту намеченного спуска близ шлюпки с парусом.

* * *

Его бил холодный озноб – в спину дул резкий прохладный ветер – и чтобы хоть как-то сберечь остатки тепла в мокрой одежде, Генрих залег между валунами, совсем рядом с обрывом. Спуститься вниз он так и не рискнул – моряки с «Генерала Гранта» все еще толклись у костров, не испытывая особого желания в полусырой одежде укладываться спать на такие же влажные камни.

Лежал, смотрел на бурное темное море, на редкие звезды среди туч, на два неярких костра, на обреченных людей, а где-то совсем рядом до удивления знакомо по камешкам булькала вода. Сначала решил, что это галлюцинация, вызванная сильным желанием поесть и вдоволь напиться свежей воды, но потом прислушался внимательнее – именно так сбегает по камешкам родничок. Генрих торопливо встал на колени и в полумраке лунного света начал выбирать из-под себя влажную россыпь и складывать ее за спиной, чтобы не загремела вниз. И скоро убедился, что камешки увлажнены не только минувшим дождем – продрогшие ладони, ощупывая твердый грунт под россыпью, натолкнулись на ложбинку в сплошной скале, и мимо пальцев потекла вода…

Ткнув в лоб холодными влажными пальцами, Генрих перекрестился. Выждал несколько томительных минут, чтобы мутная вода сошла, плотно прижал тыльной стороной обе ладони к стенкам почти неразличимой в темноте ямки, тихо засмеялся, когда студеная влага наполнила пригоршни.

– Нектар олимпийских богов! – хохотнул Генрих, но тут же утишил голос и поднес ладони к губам, боясь пролить бесценные капли. Пил бережно, долго, потому как не без основания полагал, что родник не из-под земли, а просто от минувшего штормового дождя. Собралась где-то на монолите вода, отыскала дорогу и стекает теперь по склону, пока не булькнет последней капелькой.

«Как бы там ни было, – радовался Генрих, вытирая влажным платком застывшее от воды лицо, – а в ночь напьюсь досыта. На сутки, а то и на двое, сберегу водичку во фляжке». – Когда желудок отказался принимать даже маленькими глотками, он с трудом привстал с ломивших колен – стоять на камнях далеко не из приятных занятий! – снова переместился ближе к обрыву.

Костры прогорели и чуть светились затухающими на ветру углями. Моряки кто как сумел, укрывшись за валунами от ветра, спали, намаявшись за дни шторма и жуткие часы кораблекрушения. Тихо было и у дальней вытащенной на берег шлюпки. Генрих отошел от родничка еще шагов пятьдесят и в этом месте решил спуститься, а потом, выверяя руками каждый дюйм, где наступить ногой, буквально на четвереньках подкрался к шлюпке с мачтой и парусом. У костра, кто как, спали пятеро матросов, прикрыв головы куртками. А один, словно сторожевой пес в тесной будке, свернулся на дне шлюпки между скамьями.

Балансируя руками словно канатоходец, Генрих по скользким подводным камням прошел к шлюпке, заглянул – видны были крупные руки и широкие плечи матроса, прикрытые курткой, да грубые ботинки, торчавшие из-под скамьи у самого румпеля. Нижний конец паруса, плохо прихваченный шкотами, довольно громко хлопал на ветру. Вынув нож, Генрих без особого труда перерезал веревку, уперся плечом в корму и начал толкать шлюпку, осторожно ступая по каменистому и неровному дну, пока вода не дошла чуть выше пояса. Подтянувшись на руках, навалился грудью на кормовую доску – шлюпка заметно наклонилась – с бьющимся от нетерпеливой радости сердцем осторожно поднялся, перекинул ногу через борт…

«Ну, да сожрут меня акулы с потрохами, теперь и сам дьявол меня не отдерет от этой утлой посудины, коль вцепился я в нее обеими руками!» – ликуя, подумал Генрих, когда уселся на кормовую скамью, чтобы на несколько секунд перевести дыхание – полминуты не прошло, а спина взмокла от напряжения и страха, что этот в шлюпке поднимет голову, увидит непрошенного гостя и шарахнет веслом по голове…

Ветер подхватил неуправляемую шлюпку, начал заваливать носом влево, и она закачалась на волнах. Матрос зашевелился, сбросил с головы куртку, полусонным голосом спросил:

– Ты чего, Ральф? Замерз?

Это был боцман Питтер Лич! Сама судьба так распорядилась, чтобы им встретиться в такую минуту…

– Да, – тихо ответил Генрих. Голос от волнения подсел, получился со зловещим хрипом, и это насторожило бывалого моряка. Он завозился на дне шлюпки, поднимаясь со спины на локти.

«Вот она, долгожданная минута праведного возмездия!» – пронеслось в голове Генриха, но ему некогда было упиваться чувством удовлетворенного мщения, смотреть в глаза человека, приговоренного без суда к смерти. И все же не утерпел, как отходную молитву прошептал в широко раскрывшиеся глаза Питтера – похоже, и он узнал его! – первое, что пришло в голову:

– Это тебе за старика Коха, Тумба! Получай! – И резко вскинул руку со сверкающим при луне ножом…

Теперь за весла! Надо скорее выправить шлюпку и уйти подальше от берега, пока кто-нибудь из матросов не проснулся и не подал сигнал тревоги! На шести веслах они быстро настигнут его, еще до полосы рифов, и все поняв по убитому боцману, запросто расправятся с ним без всякого разбирательства и не вникая в детали далекого и чужого прошлого. А за рифами он поднимет парус, и тогда ему сам черт не страшен… если, разумеется, тот черт не в сговоре с Нептуном!

Генрих осторожно вставил весла в уключины, тремя мощными гребками развернул шлюпку кормой к острову. Грести он умел, сила в руках была – голод и жажда еще не изнурили его по-настоящему, и шлюпка довольно быстро пошла на восток, где в полумиле от берега, обтекая остров, бурунились крупные и бестолковые волны.

– Ничего-о, – старался успокоить сам себя Генрих, часто оглядываясь за спину, чтобы направить нос своего маленького кораблика в наиболее безопасное место: где ниже буруны, там большая глубина над подводными камнями. – Как-нибудь проскочим! Назад мне возвращаться с таким пассажиром на дне шлюпки совершенно невозможно! У меня теперь не тяжелый барк, много ли воды надо под килем? Двух футов будет вполне достаточно!

Ветер, в беспорядке вихрясь под обрывом острова, здесь, подальше от суши, задул шлюпке в корму. К тому же Генрих не без основания рассчитывал, что теперь, как раз в полночь, все благоприятствовало ему. И уровень воды самый высокий – по отвесной скале он приметил, что море поднялось не меньше, чем на десять футов – с полчаса назад начался отлив, стало быть, будет способствовать ему удаляться от возможной погони со стороны оставшихся на острове моряков…

Шлюпку течением рвануло вправо, где над невидимой глазу скалой кругами обозначился вызванный отливом водоворот и сумбурная толчея небольших волн. Генрик налег на весла, шлюпка на волне поднялась носом вверх, и тут же послышался скользящий удар кормой о камень…

У Генриха чуть не оборвалось сердце, даже почудилось, будто холодная вода уже окатила ноги едва не до колен!

– Господи, помоги! – зашептал он, не вдумываясь в тот факт, что у его ног лежит им убитый человек и что только за это ему предначертано свыше гореть в аду! Живой думает о себе, а не о мертвых. Генрих снова рванул весла на себя, откинулся спиной на носовую банку, с трудом вырвал корму из гибельной круговерти, и пока на шлюпку не надвинулась очередная волна, успел сделать несколько сильных взмахов веслами. Волна подняла его, слегка сбила нос шлюпки к северу, но он с облегчением выдохнул – повторного удара в днище не последовало, руль остался на месте, и, стало быть, он счастливо миновал самое опасное место… Буруны дыбились теперь за кормой, ветер и течение отнесли шлюпку еще дальше от острова, но Генрих продолжал работать веслами. И только тогда успокоился, когда его маленький кораблик приняли на себя крупные, но без вихревых макушек, спокойные волны – он был в открытом море, вне влияния береговых рифов и скал острова!

– Ну, боцман Питтер Лич, я честно выполнил предсмертную просьбу старого моряка Коха! Очень жалею, что нет с нами капеллана отпеть твою грешную душу. А мне этим заниматься не положено, да и слова не пойдут из горла упрашивать Господа принять тебя в рай. Так что прости, боцман, за сделанное над тобой законное насилие – возмездие и… прощай! Как знать, может, и встретимся! Если не на дне океана, то непременно на небесах. Да сожрут меня акулы, если это не так, но, вероятнее всего, мы увидимся в аду, потому как у обоих грехов на душе больше, чем ракушек на днище «Генерала Гранта»! Но это, надеюсь, случится не скоро. А пока иди ты отсюда… – проворчал Дункель, снял с убитого боцмана верхнюю куртку, ватную поддевку, добротные кожаные ботинки с металлическими пряжками. Не забыл отвязать от пояса покойного приличный увесистый кошелек с деньгами – как всякий бывалый моряк, Питтер Лич не доверял свои сбережения казенным сундукам, тем более в шторм, и носил скопленные фунты и шиллинги в кожаном кошельке у пояса. С усилием перекинул тяжелое тело через борт, по привычке, но и без сожаления, перекрестился, когда Питтер Лич, шумно плеснув, в последний раз повернулся к убийце лицом и неподвижными глазами, словно прощаясь глазами с Генрихом, медленно погрузился в океанскую пучину. – Плыви, плыви, пока акулы тебя не учуют. – Генрих ворчал, стараясь согнать с души жуткий осадок, вызванный видом мертвого человека, который наверно с укором и пристально смотрит на него сквозь все возрастающую толщу зеленоватой воды. Поспешно поднял взгляд на мачту, развязал шкоты, осторожно, пока до половины, освободил парус и закрепил, развернул шлюпку левым бортом к ветру, и она довольно быстро пошла на север.