Текст книги "Сокровища Посейдона"
Автор книги: Владимир Буртовой
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Поставив парус, Генрих поспешил надеть теплую поддевку и куртку боцмана, с трудом, но все же натянул ботинки. Стало гораздо приятнее для продрогшего тела, ветер уже не пронизывал насквозь. Сел на корму и положил руку на румпель. Раскачиваясь, вернее, взлетая вверх и ухая вниз к подошвам равномерно идущих волн, Дункель прикидывал, сколько времени потребуется, чтобы достичь южной оконечности Новой Зеландии? При самых благоприятных обстоятельствах получалось не менее десяти дней. А если наступит штиль? Тогда бултыхаться ему в океане многие сутки, если не недели или месяцы! Хотя через две недели у этого суденышка уже не будет молодого и сильного капитана, останется балласт в виде распухшего на солнце трупа…
– Бр-р, жуть какая привиделась! – Генрих передернул плечами, стараясь не думать о таком исходе и не оглядываться на буруны, где он оставил плавать мертвого боцмана, словно тот все еще размахивал руками над водой, стараясь настичь уходящую шлюпку… – Надо думать о чем-то другом, более приятном, – уговаривал себя Генрих: знал от видавших виды моряков, что глаза первого твоего покойника могут преследовать до скончания века. – Боцман Питтер далеко не первый мой покойник, потому скоро забудется, как и те, с которыми судьба сталкивала меня в трудные минуты… Интересно, сохранился на шлюпке аварийный запас? Сейчас темно, когда взойдет солнце… Хотя чего там ждать! Не иголку в стоге сена искать! – Он привстал с кормовой банки, ножом отодвинул металлическую задвижку над закрытым отсеком. Желтый ведерный бочонок на месте! Генрих шевельнул его рукой – бочонок был полон, тяжеловат! Рядом в брезентовом мешке нащупал сухари, еще что-то из продуктов, не сдержал охватившую его радость, даже присвистнул по-разбойному, громко и протяжно.
– Отлично! Капитан Уильям Лофлин, ты был весьма посредственным мореплавателем, но предусмотрительным хозяином! Мне хватит этого ровно на две недели! Если же тратиться поэкономнее, то и на три… А там… – Он верил, что его подберет кто-нибудь из китобоев или из каботажников, либо сам счастливо доберется до обитаемой земли. О матросах, оставленных на еле различимой в ночной темноте полоске скалистого острова, он уже не думал – каждый сам за себя! Таким воспитал его бывший наемный волонтер Хельмут Дункель, таким он вырос, такими же станут и его дети… если вынесет его счастливая судьба из крепких объятий Нептуна!
Генрих закрыл люк, взялся за румпель. Эх, сейчас развернуть бы парус на весь размах и идти самым полным ходом! Но рискованно, под напором ветра шлюпка будет скользить на правом борту и при малейшем рывке может зачерпнуть воду… Счастье его, что о скалу чиркнул лишь килевым брусом, не пробил днище, иначе плавал бы теперь где-нибудь на рифах, рядом с «крестником» Питтером Личем!
Передернув плечами, он оглянулся. Островок словно бы осел, черный и тяжелый, виден как мираж в ночи, а когда на востоке загорелась заря, остров с затонувшим «Генералом Грантом» совсем исчез из вида. Вокруг растекалась безбрежная, волнами изморщиненная океанская ширь. И редкие удивленные альбатросы над одинокой шлюпкой.
* * *
Приходилось экономить каждый глоток воды. Собственно говоря, он и тратил в день не больше десятка глотков, запивая съеденный утром, в обед и вечером сухарь с тонким кусочком солонины – ее в брезентовом мешке оказалось не менее десяти фунтов. Там же Генрих обнаружил десятка три малосоленых сушеных стерлядей, не меньше пяти фунтов грецких орехов. Кто и зачем сунул их туда – трудно теперь сказать, но Генрих по достоинству оценил их питательное свойство, и после каждого завтрака усердно раскалывал рукояткой ножа и съедал по пять-шесть орехов…
Первые четыре дня шлюпка шла весьма приличным ходом, под полным парусом, используя устойчивый пассат. А на пятые сутки, когда под утро Дункель очнулся от беспокойного, как у петуха, сна и с трудом протер заспанные глаза, парус обвис, словно монашеская просторная ряса на теле постившегося несколько недель божьего угодника.
Шлюпка стояла носом на норд-ост, и сколько она так шла, никто теперь не скажет, но проспал он часа четыре, если не больше. Генрих наскоро съел сухарь, рыбину, расколол пять орехов, запил тремя глотками воды и сел за руль. Пытался поймать ветер, но бесполезно – над океаном был полный штиль, пришлось пересесть за весла.
– Хоть шагом, но вперед! – скомандовал он сам себе, пока что не особенно тревожась за будущее – вода и продукты в достаточном количестве, а надежда на скорое спасение еще не испарилась вслед за утренними туманами.
Он греб, греб с упорством фанатика, ориентируясь по солнцу, а если солнце надолго ныряло в тучи, то держал курс вдоль океанской волны, которая от постоянных в этих широтах пассатов, дующих со стороны Индийского океана, своими гребнями как бы заменяла ему компас. Помянул снова недобрым словечком покойного капитана:
– Старый дурень! Не додумался снабдить шлюпки хотя бы простенькими компасами! Случись надолго исчезнуть солнце – и заблудиться в ровном море не трудно!
Изредка поднимался легкий ветерок, парус колыхался около мачты, будто в глубоком раздумье – ловить или не ловить этого ненадежного и капризного помощника! – и тогда Генрих хватался за шкоты, вытягивал парус втугую, шлюпка ненадолго кренилась вправо, но скоро ветер утихал, Генрих садился за весла и продолжал грести. К вечеру измотавшись, он начинал чертыхаться, когда волна поднимала шлюпку на свой гребень и весло вдруг разыгравшейся рыбой с плеском вырывалось из воды… Генрих знал, что он сидит не на бом-брам-стеньге, удерживаясь рукой за флагшток, откуда океан виден довольно далеко, а на шлюпочной банке, и чтобы быстрее приметить сушу, надо двигаться вперед, надо грести…
– Дойду! – твердил он, налегая на весла. – Они уже не дойдут, а я дойду… Вот дунет ветер, и шлюпка снова полетит на север, как альбатрос. Быстрее альбатроса! Птице спешить некуда, море – ее дом, а мне надо на север, надо! – упрямо шептал Генрих и взмокшими руками рвал на себя тяжелые весла, с каждым взмахом приближаясь к заветной береговой полосе. Не к той, дикой и безжизненной, от которой сам оттолкнулся ногами, обутыми в обрезки рукавов, а к обжитой, с водой и пищей. И с людьми…
Генрих начал уже терять счет дням и часам. Все чаще, забываясь в изнеможении, он валился с банки на дно шлюпки и спал, ловя упоительные часы вечерней прохлады… Потом каким-то шестым чувством уловив дуновение ветерка над океаном, поднимался с неменьшим трудом, чем обреченный поднимается на эшафот к виселице с жуткой петлей на перекладине, с таким же тупым упорством выравнивал шлюпку носом на север, садился за румпель, правил, пока дул ветер, потом снова греб, снова валился на дно, едва успев глотнуть воду и съесть сухарь. Солонина и орехи так быстро кончились, теперь он грыз сушеную рыбу. Иной раз, проснувшись, с ужасом видел, что шлюпку разворачивало носом на восток, вслед зыбкой волне. Волны были широкими, ровными, а над океаном и над Генрихом носились альбатросы, кричали, должно быть в досаде, что он не бросает за борт что-нибудь съестное…
Перед заходом солнца на тринадцатые – так по крайней мере ему думалось – сутки, он привстал на ноги и, придерживаясь за мачту, осмотрелся. На западе лучи солнца, короткие яркие, утопали в океане, а над головой распахнулось во всю ширь безоблачное, на востоке уже темнеющее небо.
– Нигде и ничего не видно, – проворчал Генрих, ощупывая заросшее без бритья лицо. Он из последних сил глушил в себе подступающее к сердцу отчаяние. – Неужели меня снесло так сильно к востоку? Тогда где я очутился? Между Новой Зеландией и островами Антиподов? Или ближе, к острову Баунти? Майн готт! Пусть будет любая земля, любая!.. – Он устало опустился на банку, потянул из мешка сухарь. Сухарей осталось не больше дюжины, он отломил половинку, отвинтил крышку фляги и бережно покапал на шершавый сухарь. Вода была теплая, отдавала запахом железа, но теперь, когда бочонок на треть, если не больше, опустел, Генрих не променял бы эти последние кружки воды даже на все сокровища далекого отсюда «Генерала Гранта».
Сухарь немного размяк, и Генрих с жадностью съел его, старательно перетирая ароматный ржаной хлеб крепкими, не знавшими еще цинги зубами, а глаза непроизвольно рассматривали, словно изучая, большое пятно высохшей крови на досках днища – ее даже ножом не враз выскоблишь!
– Злой и глупый Питтер Лич! – скривил губы в усмешке Дункель, вспомнив бравого, скорого на кулачную расправу боцмана. – Надо было тебе так бить старого моряка – чтоб до смерти?! И меня пинками вышибать безжалостно, будто я воришка портовый, без спроса влез на корабль в камбуз! Вот и пришлось поплатиться шкурой…
Испытывал ли он угрызение совести? Спроси его кто-нибудь об этом, Генрих Дункель с уверенностью сказал бы, что с боцманом он поступил совершенно справедливо! Он был сыном своего времени. В этом мире, куда он вступил, выживает лишь тот, кто сильнее, кто хитрее и удачливее. И кому в подходящий момент улыбнется если не судьба, то счастливый случай… В семье отчаянных искателей удачи на море Генрих не собирался быть в числе последних! Мировая история уже имела достаточное количество славных имен, чья счастливая тропинка начиналась с зыбкой палубы. И не всякий раз эта палуба была палубой «чистого» корабля. В свои немногие еще годы он успел усвоить истину, которую мудрый Гете так четко расшифровал в знаменитой трагедии, написав:
Лишь был бы наш карман набит,
Кто спросит, как наш груз добыт?
Разбой, торговля и война —
Не все ль равно? Их цель одна.
Несметное богатство сверкнуло перед глазами Генриха, сверкнуло, как яркий золотой призрак и – увы! – булькнуло на дно, осталось лежать в надежных хранилищах жадного Нептуна! Бог морей так запросто с этими сокровищами не расстанется…
Парус изредка надувало ветром, шлюпка делала рывок вперед, а потом снова останавливалась, плавно покачивая мачтой.
– В шесть весел куда как быстрее шли бы, – неожиданно подумал Генрих, убирая флягу в кормовой ящик. Но тут же покачал головой, отгоняя ненужные теперь сомнения. – И в шесть раз быстрее выпили бы воду. А то еще хуже того – было бы на шлюпке у меня шесть мертвецов. Если бы только кто-то из них не прирезал меня самого раньше! Не шлюпка плыла бы, а настоящий «Летучий Голландец»…
За день он сильно устал, работая веслами, и теперь сидел у румпеля, откинувшись спиной к кормовому ящику, не чувствуя рук, поясницы, вытянув под банку будто чужие, сильные, но бесполезные здесь ноги – если можно было бы взять шлюпку и за веревку тянуть ее по волнам, он охотнее тянул бы, а не греб веслами!.. Глаза сами по себе сомкнулись, и под тихий размеренный шелест воды о днище Дункель размяк, голова обвисла, и он тут же уснул, как будто ухнул в обворожительную океанскую глубину…
И приснилось, что он бежит по острову, бежит от кратера вулкана вниз, чувствуя за спиной настигающий слоноподобный топот. Кто за ним гонится? Зверь? Не-ет, у зверя когти на лапах не цокали бы так по камням, словно подковы! А может, его кто-то на коне догоняет? Генрих неимоверным усилием воли заставляет себя оглянуться, а сам, подобно спасающемуся крабу, продолжает бежать боком вперед. Боже мо-ой! За ним гнался огромного роста усатый офицер, размахивая над обнаженной головой длинной, кровью обагренной шпагой!
– Стой! Сто-ой! – устрашающе кричал желтолицый офицер из охраны на барке, только рост – великана! – Ты видел мое золото! И ты умрешь теперь! – и прыгал, будто в сказочных сапогах-скороходах с одного камня на другой, в то время как Генриху приходилось буквально ящерицей шмыгать между каменными завалами. Спасаясь, он взмахнул руками и неожиданно птицей взлетел с обрыва… Караульный офицер выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил. Пуля горячо обожгла щеку, Генрих вскрикнул и… проснулся. В полусонном, испуганном состоянии он все еще опасался, что руки-крылья вот-вот откажутся ему служить, и он рухнет с выси в бушующую у острова океанскую круговерть…
– Майн готт! – вскрикнул непроизвольно Генрих, все еще пребывая в плену недавнего сна. – Приснится же такое дикое явление! – Он привстал, чтобы осмотреться вокруг. Густая и беспросветная тьма окружала его крошечный корабль, настолько беспросветная, какая только может быть над темным ночным океаном, а еще под низкими нахмуренными тучами. И лишь далеко за кормой, в причудливо раздернутом просвете, похожем на кленовый лист, между тучами виднелось несколько не очень ярких звезд. Но из какого созвездия они, увы, определить было невозможно.
– Все! Якорь в воду и – конец! Конец мне! – В дикой ярости Генрих ударил кулаком о кормовой ящик. Отчаяние, граничащее с потерей рассудка, охватило его. Это состояние можно было сравнить разве что с отчаянием приговоренного к виселице человека, но которому палач из сострадания успел шепнуть, что ожидается высочайшее помилование. Но вот накинут на голову жуткий мешок, уже безжалостные пальцы грубо затягивают на шее петлю, а обещанного помилования все нет! И тут в последний миг жизни обреченный осознает, что палач сказал ему неправду, утешительную, но неправду! И с последним выходом из горла вырывается придушенный крик проклятия…
Дункель встряхнул головой, чтобы взять себя в руки – ну не на дне же морском он пока что! – достал из мешка половинку сухаря, флягу. Голодные спазмы в желудке вызывали тошнотворную слабость во всем теле, и он начал с жадностью грызть и прихлебывать скупыми глоточками.
– Здорово будет, – пробормотал Генрих и с удивлением отметил, что руки у него дрожат не от неимоверной физической усталости, а от нервного перевозбуждения. Над головой хлопал неуправляемый парус, в борт шлюпки плескались мелкие волны. Он тыльной стороной ладони вытер лицо, потрогал место, по которому хлестнуло свободно обвисшим шкотом. – Здорово на самом деле будет, если я развернулся и лег на обратный курс, к скалам Окленда! Плыву, а мне навстречу вторая шлюпка! Вот будет радости!.. А матросы теперь клянут бедолагу Питтера Лича, думают, что он сам удрал от них! И если Бог даст им один шанс из ста спастись, они кинутся его разыскивать. Пусть ищут, а моей ноги в Австралии больше не будет. Домой, в родной Гамбург, а там…
Генрих грыз сухарь, еле сдерживаясь от желания съесть все оставшееся разом, и только страх перед завтрашним голодным днем заставлял отдергивать руку от брезентового мешка, к которому тянуло неудержимо, словно безвольную иголку к магниту.
Ветер дул ровный, и шлюпка шла быстро, легко скользя вдоль широких волн. Он не мог определить, в котором часу проснулся и сколько времени еще осталось до рассвета, но когда с правого борта еле-еле посветлело, Дункель, этот железный парень из Гамбурга, которого ничто, казалось, не могло вывести из равновесия, вдруг расплакался самыми обыкновенными «женскими» слезами. Он плакал от радости: гонимая ветром, шлюпка шла точно на север! Он не потерял столько бесценных для него пройденных миль и отвоеванных у смерти минут: жизни! Часа через два на востоке, где тучи были не столь плотными, блеснули лучи, подкрашивая горизонт светло-розовыми цветами. Генрих, словно истовый мусульманин, молитвой приветствовал небесное светило.
– Только бы не влететь в полосу очередного шторма, – шептал он и озабоченно изучал небо, по направлению туч пытаясь определить, над какими широтами разыгралась непогода в эти дни. Шторм, по всей вероятности, бушевал где-то на северо-западе, перемещаясь в сторону Индонезийских островов.
Нестерпимо хотелось есть, но Генрих, дожевав сухарь, запил его двумя скупыми глотками из фляги. Приподнял из кормового ящика бочонок, встряхнул – воды не более трех литров, не утерпел, отпил большой, будто последний в жизни, глоток, забил пробку и поставил бочонок на место. Кто знает, скоро ли впереди всплывет из моря долгожданный берег? И что там его ждет? Не будет ли это очередной скалистый риф, от какого ушел? А может, дикари-людоеды, чего доброго, ядовитыми стрелами угостят? Или подкараулят в зарослях, прибьют копьем, разрежут живот костяными ножами, а потом поджарят на костре…
– Бр-р-р! Какая жуть в голову лезет! – Генрих, представив себе такое, передернулся телом. Море, словно бы для того, чтобы он очнулся от страшных грез, плеснуло в борт, на лицо попали легкие брызги. – Надо чуть-чуть изменить курс, – догадался Генрих. Продолжая внимательно следить за набегающими волнами, он всякий раз отстранял от себя румпель, чтобы шлюпка забирала левее, взбираясь на идущую волну не боком, а наискось.
Прошло несколько часов с восхода солнца. Ветер, к великому счастью, не усиливался, и волны оставались хотя и крутыми, однако без обвалов и шквалистых брызг. Ближе к полудню – Генрих ориентировался по редким проблескам солнца – ветер начал менять направление, перемещаясь с западного румба на северо-западный. Пришлось положить шлюпку в левый бейдевинд, а когда ветер стал близок к нордовому, он повел ее переменным галсом.
– Скверно, но не смертельно, – утешал он сам себя, всякий раз перекладывая парус и закрепляя шкоты на правом или на левом борту. – Зайцу это полезно: скакать из стороны в сторону, запутывая следы и таким маневром спасаясь от гончих собак, а мне во вред эти выкрутасы, намного удлиняется путь к земле…
Генрих не мог точно знать, выдерживает ли он равные интервалы по времени на каждом галсе, но ближе к ночи ветер притих, перешел на норд-остовый, слегка притушил волны. Теперь шлюпка шла по спокойной зыби, и Генрих ориентировался по знакомым звездам Южного Креста. Вечером, сильно уставший, теряющий силы Генрих съел еще половинку сухаря, запил тремя глотками воды из бочонка. Внимательно осмотрелся, словно полководец простиравшееся перед ним поле для решающего сражения: ночь надвинулась темная, спокойная, с умеренным восточным ветром и легкой зыбью. Генрих дремал у руля и обостренным до предела слухом чутко ловил плеск воды у борта, хлопанье паруса, когда шлюпка отклонялась от курса… а на рассвете изумленному взору Генриха Дункеля впереди и чуть слева по курсу открылась узенькая полоска земли, будто длинный зеленый змей растянулся по кусочку горизонта и дремлет, поджидая добычу…
– О-о, майн готт! – выдохнул Генрих, чувствуя, как заколотилось сердце, готовое впереди шлюпки по волнам лететь к долгожданной земле. – Неужто добрался, спасен? – Он медленно, боясь спугнуть мираж, встал на затекшие ноги, обеими руками ухватился за мачту.
Затряслись пальцы от волнения, по телу медовой истомой разлилась предательская слабость. Шатаясь, Генрих отступил к кормовой банке, зубами ухватил и выдернул пробку, отпил несколько больших глотков, сознавая, что только водой можно освежить голову и согнать с глаз галлюцинации, если такие и в самом деле начались у него.
– Только бы не привиделось с усталости и голода, только бы и в самом деле земля… любая земля, с водой и травами…
С понятной боязнью вновь пристально посмотрел вперед – темно-голубая полоска на горизонте не пропадала, раскачиваясь, словно не он к ней, а она сама медленно плыла к нему по спокойным и ласковым волнам…
– Теперь бы только избежать полосы тумана, чтобы не накрыл он море! – молил Всевышнего Генрих, уверовав окончательно, что все эти трудные дни Господь и в самом деле был с ним заодно. – Только бы не сбиться с курса и не проскочить мимо. Вдруг это не Новая Зеландия, а всего лишь малюсенький островок с водой! И за это готов молиться Господу до конца дней своих.
Генрих радостно вздохнул, чувствуя, как от выпитой воды и от сознания близкого конца мучительного путешествия в шлюпке легко и свободно становится на душе. Он старательно ловил не очень постоянный по силе ветер, и все же шлюпка заметно приближалась к манящей полоске земли, которая с каждым часом словно поднималась из воды. К полудню можно было уже различить отдельные возвышенности, покрытые зеленой растительностью.
– Слава Тебе, Господи! – ликовал в душе Генрих, а потом упал коленями на дно шлюпки и начал молиться, не замечая, что стоит на бурых пятнах крови боцмана Питтера Лича. – Живая земля идет мне навстречу, не голые скалы Окленда… к которым я еще вернусь за моим золотом! – трижды перекрестился, надел на голову матросскую шляпу. – До вечера дойду до берега, ночью буду уже там. Если даже и необитаемый остров, то запастись водой будет ох как не худо! – шептал Генрих, левой рукой потирая поочередно подрагивающие колени. Потом огладил заросшее мягкой щетиной лицо, словно ему предстояло явиться на прием к здешнему королю и он заботился о своей внешности, но реальность заставляла думать о другом: «Счастье подвернется, так что-нибудь из пищи раздобуду, у костра погреюсь и высушу одежду, вся пропиталась влажным воздухом. Робинзон почти тридцать лет пробыл на диком острове, не погиб. А у меня опыта больше, чем у Робинзона, и шлюпку мне не надо долбить. Отдохну на суше, осмотрюсь, а там и дальше можно пуститься в плавание…»
Генрих сидел на кормовой банке у руля, и земля все время была перед глазами, а уже в сумерках, выбрав удобную бухточку за песчаной косой, поросшей буйной зеленью, он осторожно приткнулся к заветной тверди.
Было ласково-тихо, и в кронах высоких пальм, перевитых лианами, чуть слышно, будто ворочаясь перед сном, шелестел ветерок…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.