Текст книги "Сокровища Посейдона"

– Я ничего подобного пока не заметил, господин сенатор, – ответил осторожный Майкл и завозился на холодном камне. – Да и как они отсюда выберутся без меня, а тем более без вас? Роберт может вести яхту по курсу, но не смыслит в навигации и в картах. А я буду заодно с вами, если что-то и возникнет на яхте, как мы и договорились прежде, господин сенатор, – заверил Майкл. Его глаза вдруг наполнились тоской, какую можно увидеть у разумной собаки, которая увидела в руках хозяина страшное ружье и догадалась, что пришел смертный из-за старости час. Еще миг, и из этого черного ствола вырвется губительный огонь и свинец. Догадался пес, а кинуться на человека и вцепиться в горло не позволяет годами привитая покорность чужой воле. Чуть не заикаясь, боцман с мольбой в голосе добавил: – Надеюсь, вы пожалеете моих детишек, господин сенатор, как я жалею о молодом господине Вальтере, видит бог, очень жалею о такой ранней смерти…

– О чем ты говоришь, Майкл! – Отто искренне удивился тому, как просил о сохранении жизни суровый в общем-то человек! К сердцу подступила жалость к этому большому, доверчивому ребенку, на память пришли предсмертные слова Вальтера с просьбой сохранить жизни морякам. – Я от своего обещания не отступлюсь, награжу щедро и тебя, и всех моряков! – Дункель говорил и искренне верил, что так все и будет. – Поверь, я от этого не обеднею, а иметь дело с полицией из-за каких-то крох у меня нет ни малейшего желания.

«Будет ли полиция беспокоить сенатора! – горестно вздохнул Майкл, сдерживая в себе скептическую усмешку, чтобы она не озадачила лишний раз вспыльчивого немца. – За простым моряком жадная до взяток полиция с превеликим удовольствием начнет гоняться по всему свету, а вам эти прикормленные ищейки в лапу да в глаза заглядывают…»

– Вот и отлично, господин сенатор! – с внешним облегчением ответил Майкл, слегка поклонился Дункелю, а про себя в который раз подумал, что, быть может, механик Штефан излишне подозрителен, сам враждебно настроен против немцев, потому и команду настраивает в таком же непримиримом духе. Ну в самом деле, зачем сенатору убивать моряков? Зачем брать грех на душу?

Майкл встал с камня вслед за Дункелем, покорно склонил голову вслед сенатору, который в ответ дружески улыбнулся и махнул рукой, а потом, скользя по мелким камням, пошел вдоль обрывистого берега к сыну, который ожидал его в полукабельтове и готов был подниматься вверх, к кратеру.

«Где-то здесь стояла шлюпка с парусом и… с боцманом Питером Личем! – вспомнил Отто, и невольный озноб покрыл влажную от жары спину. – Увы, море не оставляет никаких следов, даже если это и кровавые следы. Отсюда отчалил Генрих Дункель, нагруженный одной лишь мечтой об оставленных в трюме барка сокровищах… Сюда причалил его внук Отто Дункель и отойдет лишь в том случае, если трюм яхты будет нагружен золотыми слитками…»

– Как дела, отец? – спросил Карл, едва Отто приблизился к нему, а сам рукой указал на место, где можно вскарабкаться наверх.

«Именно здесь спускался в ту ночь дед Генрих, от родничка где-то повыше обрыва», – отметил он подсознательно. Ответил сыну:

– Скверно дело. Есть подозрение, что команда сильно наэлектризована страхом за свою жизнь. И боцман весь щетинится, как морской еж. Боится, хотя и надеется на счастливый исход путешествия.

– Чего им бояться, ненормальные! – Карл с недоумением пожал плечами. – Если сами не нападут, то и мы их не тронем, не так ли? – Карл тоже вспомнил последнюю просьбу Вальтера, с надеждой глянул в напряженное, злое лицо отца.

– Да… конечно, Карл! – поспешил заверить он сына. – Если мы объявимся в Мельбурне без экипажа, то нам придется ехать не в Виндхук, а на каторжные работы, да в кандалах…

Карл напряженно потер пальцами лоб, пытаясь разрешить сомнения, которые теснились в голове.

– А как мы объясним свое возвращение, если команда взбунтуется и не появится в Мельбурне?

– Если произойдет такое несчастье, мы в Австралию не будем заходить вовсе, а пойдем прямо от этого острова домой… А дома и стены помогают. Но это в случае, если команда первой бросится в безумную драку. А так у меня и в мыслях нет отправлять их на дно океана служить моему покровителю Посейдону! Вот так, сынок, – Отто говорил настолько убедительно, что Карл успокоился окончательно и первым начал подниматься на «носок» Старого Башмака.

Поднявшись, огляделись. У кромки берега в шлюпке сидел Майкл, чуть подальше яхта еле заметно раскачивала мачтой на боковой зыби, которая доходила до места якорной стоянки, огибая остров с двух сторон. А за яхтой снова бурунная полоса, где вода словно кипела на рифах: именно там проскользнул счастливо на своей шлюпке Генрих Дункель, оставив десять человек и вторую шлюпку без паруса…

– Идем, Карл. Видишь, небольшая рощица. Должно, это и есть местечко с родником, о котором рассказывал дед Генрих.

Отошли от берега совсем немного, и среди чахлых кустов приметили избушку-гробницу, в которой с трудом могли бы уместиться в согнутом положении три человека. Стены выложены из камня, а крыша из досок разобранной шлюпки и сверху умело выстлана, как черепицей, плиточным камнем, чтобы вода стекала на стены, а не просачивалась через потолок. Отто решился дотронуться до ветхого брезента – это когда-то было дверью, – отвел в сторону и чуть не вскрикнул от неожиданности: на досках, устланных мхом и истлевшими тряпками, лежал человеческий скелет, местами прикрытый такой же полуистлевшей ветошью. Справа от черепа покойника в небольшую выемку набиралась родниковая вода и стекала по камням, уходила к порогу и здесь снова пропадала в каменных расщелинах.

– Господи! – Отто отступил поспешно назад, выпустил из руки полог жилища. – Здесь останки напарника деда Генриха… Погиб человек голодной смертью, так и не дождавшись, когда Генрих Дункель вернется сюда с новым водолазом, – и не решился сказать сыну, что человек этот и не мог бы дождаться помощи и спасения: его череп над левым ухом был разрублен чем-то острым, скорее всего, топором. Не рискнул старый Дункель поделиться тайной, где именно лежат сокровища барка «Генерал Грант», в опасении, что товарищ его покинет остров и расскажет о кладе еще кому-то…

– Уйдем отсюда, сынок. Не будем тревожить покойника. Я помню, что дед говорил о какой-то каменной пирамидке у расщелины. Бр-р, – он снова содрогнулся, представив убитого человека, который пролежал здесь в одиночестве столько лет!

Они довольно легко преодолели восточную часть Старого Башмака, потом вскарабкались по крутому внешнему склону кратера и по верху, посматривая на океанскую ширь, на белую, словно кружевную вязь, полосу прибоя вдоль острова, прошли от «носка» и до «пятки». Осторожно продвинулись вдоль высокого отвесного обрыва, у второй с юга расщелины натолкнулись на валун и на явно искусственное нагромождение тяжелых плоских камней на нем. У Отто гулко заколотило сердце. Он остановился, опершись рукой о нагретый солнцем пьедестал-валун, словно побоялся, как бы от радости не закружилась голова – можно и рухнуть по этой расщелине вниз, в объятия своего покровителя, бога морей и океанов!

– Здесь! Здесь лежит наш клад! – Отто помолчал, стараясь успокоить расходившееся сердце. – Встал бы сейчас из гроба старый морской бродяга Генрих Дункель, нам в подмогу, да и свою мечту осуществить… Ну да ничего-о, мы теперь своего шанса уцелеть в этом волчьем мире не упустим! А мир наш жесток, Карл, очень жесток! На каждом перекрестке финансовые и мафиозные акулы клацают зубами! Только в теориях утопистов-коммунистов существует равенство между людьми, братство народов. Но это в теории, а на деле и они в своей стране Советов не достигли всеобщего равенства! Тем более в нашем мире его нет и быть не может! Здесь отсутствует всякая мораль – только золото владеет всем, дает силу и возможность повелевать другими людьми! И здесь, у нас под ногами, – Отто торжественно топнул ногой о голую, дождями и солнцем отшлифованную скалу, – здесь лежит золотой запас на сумму более двадцати миллионов фунтов стерлингов! Их нам с тобой, сынок, хватит и для роскошной жизни, и для блестящей политической карьеры!

Карл выслушал страстный монолог отца спокойно и с пониманием, сам отлично сознавая, что с такими деньгами можно сделать много.

И неожиданно задал вопрос, о котором Отто почему-то не думал до этой последней минуты:

– Глубоко ли здесь, как ты думаешь, отец?

– Что? – Отто, как бы не понимая вопроса (какая тебе разница, сколько футов воды у подножья обрыва?), вскинул глаза на сына, потом опасливо посмотрел вниз. Посмотрел и невероятной тяжестью налились плечи, будто к ним привязали свинцовые пластины от водолазного снаряжения.

– А что, если здесь не десятки, а сотни футов глубины? – снова поразмыслил вслух Карл, нашел небольшой камень и сильно швырнул его с кручи. Описав дугу, камень неслышно за прибоем булькнул в воду, оставив на месте падения недолговечный фонтан брызг.

– Не должно быть… рифы ведь совсем близко, – пытался успокоить себя Отто. Его настойчивый взгляд напрасно пробовал проникнуть в толщу воды, чтобы увидеть дно и то, что там лежит в ожидании его, Дункеля, прихода. Если этот вулкан когда-то разворотил около себя земную твердь на глубину даже в половину мили, тогда… Тогда хоть самому камнем бросаться в бездну от досады, в жуткую и темную бездну, полную холода и разных омерзительных тварей…

Отто отступил от края обрыва к валуну, как бы испугавшись возможного головокружения, взял Карла за руку, обнадеживающе сказал:

– Узнаем все завтра, теперь не будем изводить себя разными неприятными предположениями. Рано утром, в пик отлива, ты спустишься со шлюпки в акваланге.

– Один? – Карл спросил так, потому что вдруг вспомнил рассказ отца о гибели здесь водолаза Генриха Дункеля.

– В первый раз спустишься один, сынок. А я буду подстраховывать тебя со шлюпки. Боюсь брать чужих, даже Майкла или Клауса. Вдруг они все в сговоре? Ты под водой, а я с ним в шлюпке. Ударит веслом, так что пятками сверкну над волнами. И тебя так же встретит, едва высунешься из воды. А потом и Кугеля с Мартой прикончат. Сами достанут золото, разделят и разбегутся по щелям, как подлые тараканы. Не-ет, Карл, надо все варианты в голове прокрутить! Как у портного – семь раз отмерь, прежде чем ножницами клацать! – Отто саркастически улыбнулся, хлопнул сына по спине и добавил с печалью в голосе, как о несбыточной теперь мечте: – Конечно, если бы я был подобен Девкалиону, сыну Посейдона, который из камней мог создавать себе верных товарищей! Но увы. Идем, пора возвращаться на яхту.

Спустились с обрыва. На шлюпке разминался Майкл, а на баке яхты отчетливо был виден Кугель – стоит, расставив ноги, и рукой держится за натянутый носовой штаг от форштевня к клотику мачты.

– Замерз? – спросил Отто с улыбкой, стараясь быть веселым и раскованным, будто прогулка по острову дала им самые радушные надежды.

Майкл ответил, что немного продрог от морской свежести, тем более что остановились они с восточной, теневой стороны острова.

– Сейчас согреемся, – ответил Карл, усаживаясь за весла. – Берись, Майкл, начнем махать крыльями!

Отто багром отпихнул шлюпку от берега, потом положил руку на румпель, непроизвольно оглянулся на мокрую гальку, словно надеялся, что увидит все же те давние следы…

– Правая – навались, левая – табань! – привычно скомандовал Отто, когда Карл и Майкл вставили весла в уключины. Шлюпка почти на месте развернулась, а потом легко пошла к яхте. Кугель что-то прокричал себе за спину, и матросы засуетились около шлюп-балки, готовясь к приему возвращающихся Дункелей и боцмана Майкла.

2

На яхте вернувшегося из разведки по острову Отто Дункеля ждало неприятное известие: он догадался об этом по угрюмым лицам матросов, да и Фридрих выглядел не так весело, как хотелось бы…

– Майкл, приготовь шлюпку к завтрашнему выходу. Проверь и пополни аварийный запас: береженого и Бог бережет, – взял Кугеля за локоть и повел на бак, где их приветствовала улыбкой и настороженным взглядом баронесса. Отто кивнул и заговорщически подмигнул ей: все, дескать, в порядке, клад обнаружен и лежит, можно сказать, в кармане. Марта успокоилась, опустилась в складное кресло: теперь, когда Отто и Карл на палубе, можно вздохнуть свободно, расслабиться и почитать любимую книгу.

Дункель и Кугель остановились у сходного трапа в носовые каюты. В лучах предзакатного солнца алели макушки кучевых облаков, и серо-розовыми, почему-то раздражающими лучами был окрашен овал каменного кратера вулкана.

– Что стряслось, Фридрих? – спросил Отто, чувствуя спиной косые взгляды матросов у рубки и на корме. – Можно подумать, у команды повальное несварение желудка, ходят с кислыми лицами. Один Клаус приветствовал нас, но не подошел поделиться своими соображениями.

Фридрих оглянулся: нет ли кого поблизости, кроме Марты, в некотором смущении ответил фрегаттен-капитану:

– Клаусу я сам шепнул, чтобы лишний раз не лез к нам с секретными разговорами, чтобы не будоражить матросов… Пока вы были на острове, Роберт приемником неожиданно поймал сообщение, переданное из порта Данидин… – и умолк, как бы не решаясь говорить дальше, чтобы не вызвать приступа раздражения и гнева у Дункеля.

– Ну и что там такого говорилось? – нетерпеливо подтолкнул друга Отто, чувствуя, что у самого начинает ломить между лопаток, как будто чья-то злая рука всунула туда огромный ржавый гвоздь.

– Передали, что американский китобой «Флорида» подобрал в море близ острова Стюарт шлюпку с матросами. И эти матросы объявили, что видели яхту под названием «Хепру», которая шла курсом на юг, к Оклендским островам. И что эта яхта отказалась принять их на борт. Все это китобой передал в Данидин по радио, а сам прибудет в порт через несколько дней. Таможенное начальство в связи с этим просит все суда, идущие курсом, близким к Оклендам, сообщать о встрече с яхтой и, если будет такая возможность, выяснить, кто владелец «Хепру» и к какому порту она приписана.

– Проклятье! Клянусь священными водами Стикса, чуяло мое сердце, что наше милосердие выйдет нам боком! – не сдержался и тихо выругался Отто, на скулах выдавились желваки от злости. – Не надо было давать им воду, тогда янки подобрали бы одни трупы! И никакой тебе информации, кроме твердой уверенности, что подохли от жажды!.. А теперь, того и гляди, пошлют вдогон, по наущению Кельтмана, сторожевой корабль! Непременно пошлют, как только он об этом узнает, а узнает обязательно! Вот незадача, черт всех их побери! – и Отто ткнул кулаком в белую перегородку трапного люка.

– Что делать будем, фрегаттен-капитан? – У Кугеля тоже пропала былая самоуверенность: на горизонте замаячила реальная угроза встречи с военным кораблем Австралии, а это было для них не очень-то желательным явлением.

Отто подождал, пока механик Штефан, оставив шлюпбалку, не исчез в машинном отсеке, ответил:

– Будем поднимать золото! Завтра же, чуть взойдет солнце! Что говорит команда по этому поводу? Я имею в виду сообщение из Данидина?

– Вслух никто не выказывал своего неудовольствия. Но по выражению лиц вижу: злятся, что тайком путешествуем неведомо где, что неизвестно для чего сменили название яхты, что идем в холодные воды… Макака Есио шипит, будто ядовитая кобра, распустив свое жабо. Китаец, того и гляди, потравит нас какой-нибудь гадостью.

– Пусть только попробует! – пригрозил сквозь стиснутые зубы Отто. – Прежде чем судороги скорчат меня в колесо, я изрешечу его из пистолета почище дуршлага!.. А как ведет себя этот Русский Медведь? Он больше всего беспокоит меня. И мне кажется, что именно с этим славянином нам и придется иметь дело в первую очередь!

– Штефан, едва стало известно о спасении китобоев и о возможном поиске таинственной яхты, сплюнул за борт и что-то похожее на ругательство сказал на своем варварском языке. А теперь ходит по палубе и напевает про какую-то Катюшу. Наверно, так звали его девушку в России…

– Все ясно! Ситуация у нас – будто перед прорывом из блокированного фиорда. Идем в каюту, обсудим план на завтрашний день. Нам мешкать теперь никак нельзя, каждый час на счету!

– Ты опасаешься прямого нападения, отец? – спросил Карл, когда втроем вошли в каюту Отто Дункеля и прикрыли за собой дверь.

Усаживаясь на диван, Отто пояснил, что прямого нападения матросов он не ждет: побоятся, зная, что они вооружены. Но как бы не сделали попытку удрать на яхте, оставив их на диких и голых скалах! Нам только и останется ждать минуты, когда птицы выклюют наши глаза!

– Хорошо! Тогда сделаем так: когда мы с Карлом завтра уйдем на поиск барка, надо будет закрыть машинное отделение, а ключ ты возьмешь, Фридрих, себе в карман. А иначе могут включить машину, сорвать яхту с якоря и разобьют ее о рифы. И себя, и нас уморят голодной смертью.

Карл, пока шел этот разговор, вытащил два объемистых чемодана, которые лежали в просторных отделениях голубого шкафа в каюте отца, проверил акваланги, покрутил вентили, пшикнув сжатым воздухом, проверил давление показанием манометра.

– Все в полном порядке, можно надевать. И маски со шлангами герметичны, – доложил Карл. Отвинтив шланги от баллонов, он, поочередно закрывая отверстия ладонью, делал глубокие вдохи, чтобы убедиться, что нет постороннего поступления воздуха.

– Отлично, сынок. Не забудь проверить, надежно ли сидит нож в чехле. Да подводные часы и компас. Не велика акватория нашего поиска, да нам она совершенно незнакома. Не пришлось бы потом сожалеть, что проявили излишнюю самоуверенность. Главное на завтра – обнаружить сам барк. А в трюм пойдем обязательно вдвоем: мало ли что… Погиб же дедов напарник, и не злые духи его ухватили, а какие-то живые твари. Ну, теперь идем на камбуз, что-то проголодался я порядком.

Отужинав, долго сидели на баке, курили, прикидывая умом всякие варианты завтрашнего поиска «Генерала Гранта», а с наступлением густых сумерек поделили вахту, чтобы дежурить и досматривать за морем и за яхтой, команда которой спала, кажется, безмятежным сном…

* * *

На душе у матросов было так же «безмятежно», как у мышонка, угодившего в когти голодной кошки. Каждый понимал, что с головой влез в капкан, и только от милосердия сенатора Дункеля зависела их жизнь…

– Ты понимаешь, – чуть слышно шептал Роберт, тайком пробравшийся в каюту боцмана. Майкл угрюмо сидел на кровати, кряхтел, пытаясь наверняка проанализировать ситуацию. – Понимаешь, Майкл, в Австралию им ход заказан! Стало быть, пойдут в свою Намибию через Кейптаун. А это ого-го, не близкий свет! Воды и провизии в обрез, на всех явно не хватит. Загрузить трюм и камбуз можно только на французских островах Сен-Поль, до которых отсюда не менее трех тысяч миль. Чует моя душа: как только найдут проклятое золото, нам крышка! Мы им будем нужны не больше, чем утопающему водолазный пояс со свинцовыми брусьями…

– Но если мы побьем их каким-то чудом здесь – не надо забывать, что у них есть пистолеты! – боцман яростно скреб выпуклую грудь ногтями, – то как оправдаемся перед полицией? Скажут, что прирезали сенатора из-за денег, даже если и припрячем где-нибудь это самое золотишко на черный день. Так – смерть, и по-иному – пожизненная каторга. Влетели, похуже селедок в сети, не выдраться!

– Под присягой покажем, что себя защищали. – Роберт, похоже, давно уже продумал все возможные версии.

– Обвинят в сговоре с целью разбоя. Вот если они первыми нападут и у нас не останется другого выбора, как только драться насмерть, тогда иное дело. По крайней мере совесть наша будет перед Богом чиста и никакое следствие не сможет нас запутать, допрашивая поодиночке…

– Чем драться, Майкл? Сухарями их не «перестреляешь»… Эх, поплачет моя мамочка! А прекрасная Эмми выйдет замуж за какого-нибудь прощелыгу из окружения генерал-губернатора! – тонкие усики дергались, словно Роберт вот-вот заплачет от досады…

И в матросском кубрике витал дух беспокойства. Во сне вздыхал Чжоу Чан, метался Джим: ему в который раз снился тонущий у Перл-Харбора крейсер. Словно от сибирских морозов вздрагивал под простыней Есио, а Степан Чагрин сквозь узкую смотровую щель танка снова видел злополучную речушку Майтугу, заросшую камышами, видел рощу на небольшом возвышении там, за речушкой. Надо было на полном ходу проскочить по узкой земляной дамбе, обогнуть четыре серебристых емкости, в которых до войны хранилось колхозное топливо тракторам и комбайнам, и занять удобную позицию для обстрела фашистов у деревушки под названием Выселки… Легко сказать – проскочить, да на той дамбе каждый сантиметр пыльного покрова пристрелян из пушек и пулеметов! Два наших танка уже лежат на обочине с обгорелыми корпусами, теперь настал их роковой час испытывать судьбу на везение…

Командир танковой роты, бывший самарский машинист паровоза Александр Соколов отдал приказ: он идет на дамбу первым, его ведомые, проскочив через Майтугу, расходятся правее и левее, используя складки местности, всем прорываться к нефтебазе и зайти во фланг немцами занятой рощи. Во время их прорыва рощу будет обрабатывать полковая артиллерия и минометы…

Они рванулись вперед следом за артзавесой. Танк старшего лейтенанта Соколова удачно миновал дамбу, окутавшуюся вмиг столбами дыма и пыли. Оказавшись на том берегу Майтуги, стреляя из пушки, он приблизился к нефтебазе, но здесь страшный удар снаряда разворотил гусеницу.

– Чагрин! – услышал Степан в наушниках спокойный голос Соколова. – Быстрее в обход! Я прикрою из пушки! Давай, Степка, дави этих гадов до последнего таракана!

В искалеченной, полуизмятой гусеницами и перепаханной снарядами роще царил кромешный ад, летели вверх комья земли, ветки деревьев, кусты и трава, по роще секли тугие пулеметные очереди, пытаясь подавить оборону немцев. Через дамбу и вплавь поднялась в атаку наша пехота.

Получив приказ, Степан бросил танк влево, успел по неглубокому суходолу проскочить мимо нефтебазы и, поднимаясь к пустым, снарядами исковерканным круглым бакам, испытывал непонятное в душе ликование, как будто во всей этой долгой уже военной судьбе у него не было иной цели, как проскочить именно через эту дамбу и эту крохотную степную речушку с камышовыми берегами…

– Держись, братва! Сейчас устроим фрицам баню! – крикнул Степан, разворачивая танк таким образом, чтобы, едва башня выйдет выше среза суходола, открыть огонь с тыла по немецким батареям.

Получилось совсем иное: как только высунулись из-за крайнего нефтебака, прямо перед собой обнаружили немецкие танки, полным ходом летевшие к дамбе, через которую прошло уже несколько рот пехоты, подтягивалась легкая артиллерия…

– Огонь по танкам! – закричал Степан башенному и по рации сообщил старшему лейтенанту Соколову: – Командир, передай в полк: фашисты контратакуют двумя танковыми батальонами!

– Степан, держись! – тут же послышался в наушниках взволнованный голос Соколова. – Я передаю координаты на КП! Пусть перенесут огонь по танкам! Держись, браток, отходить нельзя, там пехота еще не закрепилась на берегу!

– Буду держаться!

Сержант Зыков выстрелил – головной танк немцев подпрыгнул, как лыжник на крутом трамплине, развернулся, и Зыков вторым снарядом разворотил ему бок. Танкисты посыпались из машины, спасаясь от пламени.

– Огонь! – снова скомандовал Степан, а сам дал сигнал механику Семенову после выстрела рвануть танк назад. Едва только сделали «шаг» назад, стараясь укрыться за объемистым нефтебаком, Зыков выстрелил еще несколько раз по крайнему к ним танку и перебил ему гусеницу, и тут от страшного по силе удара их Т-34 качнулся и замер, словно бык, оглушенный ударом молота по голове…

– Товарищ лейтенант, горим!

Семенов надрывался в крике, но контуженый Степан еле слышал. В глазах все плыло, вперемешку с яркими искрами, его качало, как на легкой волжской зыби. Противная тошнота рванулась к горлу, захотелось свежего воздуха, но грудь заполняется едким дымом горящей краски и резины. Кто-то хватает его за ноги и тащит в черную бездну с нестерпимым удушливым смрадным воздухом. Степан рванулся из последних сил, лишь бы не рухнуть в эту преисподнюю, больно ударился головой об острый угол и… проснулся. Голова и в самом деле гудела от боли в затылке – метнулся во сне, ударился о переборку. Который раз видится ему последний бой с фашистами тогда, в сорок третьем, после знаменитой Прохоровки, а потом были плен, концлагеря, побег и травля дрессированными овчарками, снова концлагерь в западных землях Германии, изнурительная, на износ работа в шахте…

«Ну не-ет, гады ползучие, тараканы вонючие! Бил я вас тогда и теперь буду бить! За себя, за братьев Максима, Лешу, Мишу, от ваших рук принявших смерть раньше срока! Сумели удрать тогда, так и здесь найдется вам место! Попробуйте только заварить кашу против команды яхты, я вам постараюсь устроить такой Сталинград!.. – Степан стиснул зубы, напрягся, словно опасность уже подступила вплотную. – Ишь, шлиссен, шлиссен ему захотелось устроить на яхте! Я тебе покажу шлиссен! Только бы боцман Майкл с ребятами не сробели в трудную минуту, не попрятали бы голов под крылышко. Эх, черт побери! Жаль, был бы вместо немца Клауса матрос другой национальности, особенно если бы свой брат, русак!.. Клауса, без сомнения, сенатор прикормил подачкой. Надо этого оборотня устранить каким-то образом до открытой схватки. Ну, война свой план покажет! А все-таки фашисты засуетились, ведут себя вон как осторожно. Похоже, что и барыньку свою вооружили пистолетиком – сумочка у нее теперь всегда на левой руке висит и всегда полуоткрыта… Ишь, гадючка блескучая, тоже решила погреться в лучах дармового золотишка! А этот пузатый Кугель – вот уж действительно ядро! – весь денечек просидел в кресле у шпиля. И покрикивал, чтобы занимались делом, да не лезли бы к нему на бак! Ничего-о, – осторожно вздохнул Степан, – будет день, будет и случай…»

Он потрогал ушибленный затылок, повернулся на правый бок и попытался снова забыться в тревожном сне, но так и не смог. Когда засветился горизонт и заиграла боцманская дудка, он быстро оделся, поднялся на палубу и крякнул от удивления: в полном безветрии в густом тумане остров совсем не виден и угадывался лишь тем, что туман в том направлении был чуточку темнее.

Поочередно позавтракали: сначала пассажиры, потом матросы. Боцман дал команду спустить шлюпку на воду. Первым в нее сошел Карл, принял от Кугеля два акваланга, подождал, пока не спустился по веревочной лестнице отец и только после этого вставил весла в уключины. Фридрих тут же перешел на бак, величественно, как монарх на троне, уселся в кресло боком, чтобы вся палуба находилась под наблюдением. И, как вчера, рядом на раскладном кресле расположилась с неизменной белой сумочкой очаровательная, но до легкой бледности озабоченная баронесса. Она держала толстую книгу раскрытой, однако читать в такой ситуации, по-видимому, не очень-то тянуло. Марта положила книгу на колени, обратив тревожный взгляд в сторону острова, куда ушла шлюпка. Изредка и ненадолго она поворачивала голову на восток, откуда упорно, но пока безрезультатно пробивалось еле различимое солнце.

Между шпилем и ходовой рубкой у мачты сидел на складном стульчике насупленный кривоносый Клаус, напоминая внешним видом голодного сыча накануне охоты на мелкую дичь…

Степан решил спуститься в машинное отделение за монтировкой, которой он поднимал железные листы днища, проверяя, нет ли там воды, надавил на ручку, но дверь не открылась. Он заглянул в рубку, где Майкл и Роберт что-то делали в нактоузе компаса, разглядывая сине-красные вертикальные и горизонтальные магниты.

– Майкл, а где ключ от машинного отсека?

– Его нет в ящике, Штефан. Господин сенатор забрал, – угрюмо отозвался боцман, закрепляя зажимом квадратный брус-магнит. Широкоскулое заросшее бакенбардами и бородой лицо боцмана своим цветом походило на перезревший лимон.

«Ночью спал плохо, – догадался Степан и вспомнил свой кошмарный и навязчивый сон про сражение с немецкими танками. – Но что его может беспокоить? Или сомнения грызут душу, чует недоброе, как и я сам это чувствую?» – удивленно пожал плечами.

– А зачем сенатору ключ от машинного отделения?

– Догони и спроси, – невесело пошутил Роберт и выпрямился, а в глазах – страх и обида, как у собаки, которая совсем еще недавно имела хозяина, дом и службу, а в один час вдруг по старости оказалась согнанной со двора…

– Хорошо… догоню и спрошу. Мне это особого труда не составит, привычен гоняться за немцами, – с накипевшей под сердцем злостью прошипел Степан, сквозь лобовое стекло рубки посматривая на парочку немецких «овчарок», усевшихся в креслах у мачты и у шпиля: баронессу он в расчет не брал. – Ишь, толстопузое ядро, вон как зыркает на нас! Не глаза, а настоящие огнеметы. И новоиспеченная сторожевая шавка Клаус у хозяйского порога! Да-а, – в раздумье протянул Степан и неожиданно на что-то решился, на что-то отчаянное, потому как легкая краска возбуждения покрыла загорелые скулы, а кулаки сжались сами по себе. – Знаешь, Майкл, мне так захотелось искупаться! Надо попробовать, какова на вкус здешняя водичка. Попробовать до того часа, когда нас заставят тут тонуть! А чтобы овчарки не услышали, как я буду спускаться в море, ты, Роберт, отвлеки чем-нибудь Клауса. Вот что, заставь его возиться с этими разноцветными брусками, чтоб он башку не высунул отсюда минуты три. И включи приемник погроме. Ты меня понял, Майкл? Давненько я не видел, как купаются в море немецкие сенаторы…

– Что ты задумал, Штефан? Ради бога, не спровоцируй стрельбу с их стороны! – Боцман из желто-зеленого стал белым. Маленькие глаза готовы были выскочить из тесных глазниц.

– О нет, Майкл, об этом не беспокойся! Я тут буду ни при чем. В море так часто происходят несчастные случаи. А эти трое без отца и сыночка станут смирными, как новорожденные котята… И мы тут же повернем яхту на Мельбурн. А золото пусть ищут те, кому оно дороже жизни. Зер гут? Так, кажется, говорит наш ласковый сенатор?

На Майкла, похоже, столбняк напал. С полминуты он ошалело смотрел на механика, потом мертвецкая бледность сменилась легким румянцем: он понял, хотя и не во всех деталях, намерения Степана, крепко пожал ему руку, прошептал:

– Конечно, лучше жизни нет ничего, хочется живыми домой вернуться. Да, лучше нищим вернуться домой, – повторил Майкл эту фразу еще раз, словно молитву перед сном, – чем пойти на дно с несбыточной мечтой разбогатеть при этих бывших фашистах. Иди на корму: там веревочная лестница не поднята. Но ради всех святых, ради наших детей – будь тысячу раз осторожен! Один твой неверный шаг и… Сам заранее бросайся в море и тони без ропота!