Текст книги "Сокровища Посейдона"

– Его пьяную песенку я слышал внизу, сэр капитан, но ни помощника, ни сменного рулевого пока на юте не было, – ответил Генрих, умолчав, что, когда Ларри Марч приподнялся над трапом, стараясь взобраться на ют, бурунная волна накрыла «Генерала Гранта», вахтенные матросы припали к палубе, распластавшись на ней, словно улитки на мокрых камнях, он встретил помощника таким ударом в челюсть, что тот бесформенным кулем слетел с трапа на палубу и исчез в водовороте, который закрутился между ютом и мачтой гафельного паруса.

– Дьявольщина какая-то, – проворчал Уильям Лофлин и с высокого юта, не выпуская поручни, осмотрел бак – палуба то и дело заливалась водой, судно то дыбилось вверх кормой, почти касаясь бушпритом спины пятиметрового океанского вала, то опускалось, и тогда бушприт задирало вверх как ствол огромного голого дерева…

– Неужели смыло за борт? – Капитан посмотрел влево, но, кроме горбатого океана в сумерках под низкими штормовыми тучами, ничего не распознать. Крик пьяного Ларри Марча, если он и полетел в воду, вряд ли кто услышал бы за звериным ревом ветра и волн. «Вот и вышел он на тропу войны…» – вдруг вспомнились слова песенки, которую совсем недавно напевал помощник и с которой он ушел на дно. – О чем он предупреждал меня? А-а, что все равно с таким грузом нам не уцелеть… Но при чем здесь груз? – пожал плечами Уильям Лофлин и неожиданно сам для себя с настороженностью покосился на рулевого – Генрих Дункель, казалось, висел уже на штурвале, не в силах и дальше нести вахту. – Про груз знаем теперь только мы трое…

– Боцман! Живо подними очередную вахту! – крикнул капитан и проворно присел, не выпуская поручни, накатившаяся волна сначала накрыла барк фонтаном брызг, потом ударила в загудевший корпус, легко вскинула барк, словно намереваясь острым бушпритом, как штыком, пронзить океанскую грудь.

Питтер Лич, перебирая руками по мокрому штормовому лееру, натянутому от мачты и до входного люка в кубрик, пропал в носовом отсеке, а Генрих Дункель в ожидании подвахтенного широко расставил ноги, казалось, сросся с судном, раскачиваясь в ритм колебаний палубы. Ни один мускул лица не дергался у него, так что со стороны могло показаться, что это каменное изваяние в брезентовой куртке и в зюйдвестке, а не молодой матрос, всего семь дней назад ступивший на палубу «Генерала Гранта».

«Надо же! Минуту назад он казался совсем размякшим и обессиленным у штурвала, а теперь выглядит так, словно барк только что вышел в плавание при ясной и безветренной погоде…» – поразился Уильям Лофлин, снова с тревогой в сердце присматриваясь к рулевому.

Никто не мог точно сказать, случайно, по воле рока оказался он здесь, именно на этом юте, или по заранее намеченному плану заступил за штурвал корабля, терпящего теперь страшное бедствие в бескрайних широтах Индийского океана…

– Гей, бродяга! Прикрой дверь за своей ракушечной кормой!

– Он еще раз хочет показать нам, какая свинячья погода за стенами вонючего трактира «Лапы дьявола»!

Эти слова, брошенные из темного угла старого трактира на восточной окраине Мельбурна, неподалеку от порта, относились к молодому человеку, по грубой, но добротной одежде которого можно было безошибочно сказать, что в трактир ввалился еще один моряк. Он стоял, закрыв дверной проем широкими плечами – как только втиснулся между косяками? – слегка наклонив голову с крупными чертами лица, на котором заметно выдавались прямой нос и толстые губы. Молодой моряк с прищуром, но без робости перед задиристой публикой осмотрел сумрачное, в табачном дыму заведение с жутким названием «Лапы дьявола». Трактир за многие десятки лет прокурен безжалостно, до черных бимсов и шпангоутов, даже океанские ветра через узкое окно и обильные щели не могли выветрить из досок въедливого никотинового запаха.

Свободного столика не было – ненастная погода задержала в мельбурнском порту не менее десятка судов, а куда еще можно нести свою беспокойную душу бездомному моряку, как не в трактир! Молодой моряк добродушно усмехнулся на выкрик завсегдатаев «Лап дьявола», вскинул руку, приветствуя достойную его общения публику, и громким – любой боцман позавидовал бы! – голосом ответил:

– Кранцы за борт, морские волки! Дайте место гамбургскому парню – я швартуюсь! Кружка доброго вина в такую слякоть мне не повредит! Ну-ка, Томас, тащи три бутылки вон к тому столику! Я вижу, там пьют славные парни с морской солью на бакенбардах!

Трактир, словно придавленный его густым басом, на какую-то секунду умолк – новичок говорил на том изумительном международном языке, где хватает места английскому, немецкому, французскому и голландскому словарному запасу, а вся остальная братия добавляет в этот лексикон что-то свое, индивидуальное, но всем достаточно понятное. «Морские волки» с хохотом потеснились, новенький втиснулся между двумя пропахшими рыбой прибрежными ловцами. Хозяин трактира Томас, толстый и хромоногий, дважды пересчитал высыпанные ему на ладонь монеты, прикинул, сколько ему переплачено, приветливо улыбнулся новенькому – не жадный пришел моряк! – открыл бутылки и поставил их на стол со словами:

– Крестите его, морские крабы, пусть привыкает к настоящему морскому братству! С годами, вижу, из него добрый моряк получится!

– Меня зовут Генрих Дункель, из славного города Гамбурга! Пьем перво-наперво, братцы, в помин грешных душ тех моряков, которые ушли во владения морского бога Нептуна!

– Браво, Генрих! Хорошо сказал, дьявол тебя раздери!

– Нам здесь туго, а им и того невмоготу! Кто нальет горемычным стаканчик крепкого рому?

– Да-а, там ревматизм их мучает, это факт, братцы, в темной и холодной воде! Пьем за них!

– Пьем! Бог даст, и за нас потом кто-нибудь выпьет!

Помянув ушедших, выпили за желанные всего лишь семь футов под килем. Потом пили за прекрасные родные города Гамбург и Лондон, Марсель и Филадельфию, за счастливое возвращение из каждого плавания к родным причалам…

– Пожелай нам удачи, Генрих! Завтра, если хоть немного утихнет море, мы уходим в Лондон! И сам черт не знает, что с нами будет по дороге!

– Отчего же? – Генрих вскинул на толстого и потного от излишне выпитого вина собеседника. – Можно подумать, что первый раз в море выходит новенький корабль с неопытной командой! На юте достаточно стоять бывалому капитану – и моряку сам дьявол не страшен!

– На нашем корабле золотой капитан! А в трюме золотой груз, будь я трижды пробит из пушки ядром! – Помощник капитана с американского барка Ларри Марч качнулся от крепкого тычка в бок, каковым его наградил соседний моряк, икнул, поднял над головой полную кружку. – Пей с нами, мор-ряк! Когда-то наш «Генерал Грант» причалит к прекрасной Темзе! Р-разбогатеем тогда и з-зажи-вем р-роскошно! Хо-хо! Если хочешь, др-р-ружище, р-рули к нам на борт! Пр-риму с уд-довольствием! Ты мор-ряк, что надо, верно?

– Рулить – моя профессия, Ларри, – ответил Генрих все тем же спокойным и уверенным голосом, как будто и не вылил в себя изрядную порцию вина. – И только опытный и трезвый глаз мог заметить, как он весь поджался и насторожился, когда Ларри Марч ненароком проговорился, что у них «в трюме золотой груз». – Да, остался моряк без корабля, неуютно стало ему, право слово. Хуже, чем морскому крабу без панциря под горячим солнцем! И что делать – ума не приложу, братцы. Посоветуйте, куда можно на время пристроиться?

– Неужели выгнали? – спросил бородатый моряк с разноцветными синяками у маленьких глаз. – Бывают такие, особенно если капитан невзлюбил, или боцман частенько начнет в зубы заглядывать, не болтается ли там еще парочка для хорошего тычка?

Сотрапезники посмеялись, а Генрих не без бахвальства ответил:

– Хо! Сказанул! Меня в жизни еще ни один боцман и мизинцем не тронул! – И для большей аргументации бухнул на залитый вином стол свой огромный, с кранец, кулачище. Моряки пьяно покивали головами, соглашаясь, что, имея такой защитный аргумент, можно не бояться даже их боцмана Тумбу.

– В любой шторм у меня румпель вертится легче, чем флюгер на башне гамбургского магистрата! – добавил Генрих и внимательно посмотрел на моряка с разноцветными глазами, который все порывался встать из-за стола и выйти на свежий воздух.

– Тогда что же с тобой приключилось? Неужто натворил что-то и полиция кинулась ловить…

– Да нет, братцы! Полицию я стараюсь не дразнить. Пораскиньте мозгами – ведь у них кроме кулаков еще и сабли с пистолетами за поясом!.. Кутнул я, братцы, с хорошенькой вдовушкой, присосалась она крепче осьминога, сто лет не жравшего! Едва отодрал, проклятую, а мой бриг «Хаук» взял да и снялся с гнездышка, меня не дождавшись каких-то четырех дней! Ну что стоило капитану войти в мое положение и продрейфовать на рейде немного, пока я освобожусь от ненасытной вдовушки!

Последние слова молодого моряка потонули в грохоте раскрывшихся прокуренных и пропитых глоток. Все знали, что у капитанов каждый час времени под контролем, а этот гулена сетует, что его не подождали «каких-то» четыре дня!

– Ого! Крепко же ты загулял, дружище Генрих! – громче всех смеялся изрядно пьяный Ларри Марч, развозя влажными пальцами по щекам вино с рыжих усов. – Твой «Хаук» машет крылышками теперь около Филиппин. К-куда же ты теперь, бедолага? Наверно, у Томаса пришвар-рту-ешься, пока не с-сыщешь нового местечка? Д-да, такова наша д-доля…

– Теперь я, братцы, как видите, снова в святой ризе крадусь к красотке Лизе! – скаламбурил Генрих под дружный хохот моряков. Он тяжело и медленно поднялся, вздохнул, как бы с неохотой покидая теплое и сухое помещение, а более того, приятную компанию славных ребят, вылез из-за стола. Широко раскинув руки, загорланил, покрывая гул десятков пьяных голосов. – Свистать всех наверх! По мар-рсам, крабы ошпаренные!.. А мне остается только выбрать якорь и… под одеяло к вдовушке!

Раскачиваясь, словно под ним был не затоптанный пол трактира, с невообразимым названием к тому же, а палуба брига в приличную штормягу, пошел к выходу, в злой и ветреный дождь.

Его проводили дружным смехом, шутками насчет ненасытной вдовушки, которая теперь снова присосется к молодому и здоровому моряку покрепче, чем ракушка к днищу корабля. Его приятельски похлопывали по широкой спине, звали приходить в трактир еще гульнуть как следует перед выходом в море «Генерала Гранта»… И никто не удивился, почему такого видного моряка до этого часа ни разу не приметили в мельбурнских трактирах, хотя бриг «Хаук» почти месяц чинил здесь свои перышки после крепкой трепки в Индийском океане. Да и то сказать, мало ли здесь перебывало разного люда, со всех концов земного шара!

На следующий день ближе к обеду Генрих Дункель занял место в трактире «Лапы дьявола» вместе с первыми посетителями. Он сел у мокрого после ночного дождя окна, крепкими зубами с аппетитом грыз жареного кролика, запивал слабым полусладким вином. Хромой трактирщик, сам из бывших моряков, изредка поглядывал на «сухих» еще и малоразговорчивых клиентов.

– Послушай, дружище Томас, почему нет ребят с «Генерала Гранта»? Обещали пришвартоваться к твоему причалу перед обедом, а все еще где-то дрейфуют… Неужели рискнули выйти в море под этот шакалий ветер? По моим наблюдениям, он утихнет не ранее позднего вечера. Вот завтра поутру можно выходить в рейс. – Отхлебнув вино, Генрих выжидательно уставился на хозяина трактира, от которого хотел получить нужные ему сведения относительно «Генерала Гранта». Самому появляться в порту и мозолить лишний раз глаза полиции, выспрашивая про барк с таким грузом, не очень-то хотелось. Пусть капитан американского барка сам найдет его, как только в этом возникнет крайняя необходимость. Есть же у него, Генриха, такая же крайняя необходимость попасть именно на «Генерала Гранта», и никуда больше!

Томас словно только и ждал этого вопроса, перестал протирать полотенцем тарелки, ответил испуганным голосом, оглядываясь то на мокрую внизу от дождевых брызг дверь, то на боковое окно в сторону города. Волосатые, с белыми ладошками руки – от постоянного обращения с горячей водой – мелко подрагивали.

– Дружище Томас! У тебя, похоже, ночью полиция делала обыск и вытащила из кладовки не менее дюжины беглых каторжников, которых ты пригрел за ворованное золото… Угадал, дружище? Вон как побледнел даже, ха!

– Ты прав, Генрих… Скверное дело вчера вышло. И в самом деле, всю ночь у моего безобидного трактира шныряла полиция…

– Вот видишь! Я оказался прав! – весело пошутил Генрих, бросая кость в глиняную миску с объедками. – Сколько душегубов взяли у тебя в укромных уголках, скажи честно? Я не инспектор полиции, судить тебя строго не буду.

– На барке «Генерал Грант» вечером не досчитались одного моряка. Все пришли, а одного не оказалось… Вот так, – ответил Томас и загадочно подмигнул Дункелю, словно хотел этим сказать, что имеет сведения куда более обширные, чем выложил только что. Генрих взял стакан с вином, подошел к стойке, заговорил тихо, но с таким скрытым угрожающим подтекстом, что у старого Томаса голубые глаза и вовсе побелели к концу этого странного разговора.

– Как так, Томас? Неужто береговые русалочки уволокли моряка на мягкий грунт? – Генрих отлично знал о таких прогулах, когда моряки задерживались у портовых красоток до тех пор, пока в кармане водились желтенькие или беленькие монетки.

– Рулевой Томми и в самом деле лег на «мягкий» грунт… Только не в постель у дамочки… – И почти в ухо добавил: – Его кто-то ножом в живот пырнул. Пырнул и счастливо успел удрать отсюда в город.

– Не может быть! – Генрих поставил полупустой стакан на стойку. – Где? Неужели сухопутная банда кучей навалилась на моряков? Не надо было этому Ларри Марчу орать на весь трактир, что у них в трюме золотой груз и что в Лондоне они станут чертовски богатыми парнями… Мало ли кому что в голову могло взбрести!

– В трюме может лежать все, что угодно, ты прав, Генрих. Этого Томми прихватили за углом трактира… Вышел по нужде, да кровью истек, так и не вылез из гальюна, пока кто-то не наткнулся и не завопил диким голосом: «Уби-и-ли-и!» Говорят… – Томас неожиданно умолк, наткнувшись на ледяной взгляд Дункеля. У него засосало под желудком – сколько раз в своей долгой жизни он встречал вот такие глаза, в которые лучше не заглядывать вовсе, не то чтобы вести доверительные разговоры. Он собирался было сказать, что инспектор полиции расспрашивал, не видел ли Томас крупного моряка, перескочившего через забор трактира и сбившего с ног пожилого горожанина, который нечаянно попался ему на пути.

– И что же говорят, Томас? – почти неслышно, одними губами переспросил Генрих, не спуская с вспотевшего хозяина трактира жуткого «вампирского» взгляда.

– Говорят, что из-за этого капитан американского барка и задерживает выход в море, – нашелся что ответить Томас и принялся вытирать тарелки. – Вот почему и моряков с барка до сих пор нет. Может, подойдут еще, если капитан отпустит их на берег.

– Проклятье! Да сожрут меня акулы с потрохами, если это не так! – уже громко выругался Генрих. – Получается, порядочному человеку нельзя выпить и одному уже и в гальюн ходить не безопасно!

Немногие посетители, слушая Дункеля и старого Томаса, коротко рассказавшего им о страшной беде, соглашались, что чем больше кораблей стало заходить в Мельбурн, тем чаще возникают вот такие ужасные истории.

– Раньше пиратствовали в открытом море, а теперь рыщут в одиночку, с ножом за пазухой, – обронили за спиной у Дункеля. – А если кто-то брякнул монетой или произнес роковое слово «золото» – точно быть пролитой крови!

При слове «золото» Генрих невольно вздрогнул, перехватил на себе испуганный взгляд старого Томаса, пожал плечами:

– Ну какое золото может завестись в кармане у морского бродяги? Много ли накопишь такой каторжной службой? Вот вам живой пример перед глазами. – И Генрих кивнул на бывшего моряка Томаса. – Служил канониром на флагманском корабле королевской эскадры, принимал участие в печально знаменитом штурме русской крепости Петропавловск на диком северном полуострове Камчатка. Ядром оторвало половину ноги… И что же? Разве озолотился от королевской казны за такое увечье? Списали и выбросили за борт, как сквалыжный боцман выбрасывает за ненадобностью вконец изношенную швабру… Дружище Томас, откупорь еще бутылочку. Выпьем за тех, кто не вернулся из Авачинской бухты, кто остался под русским Севастополем! Почему знаю? Мой отец в Крымскую кампанию был наемником на французском корабле. Вернулся домой без трех пальцев на правой руке – саблей отрубили при штурме какого-то бастиона… Ну, пьем, морские волки, за тех, кто не вернулся из похода к родному причалу. Томас, оставь тарелки, бери стакан и присаживайся ко мне.

За этой бутылкой его и отыскал Ларри Марч, который в одиночку пришел в трактир с лицом зеленее морской водоросли после вчерашней попойки и трагического случая с моряком Томми. И прямо с порога направился к столику, где сидел гамбургский парень.

– Послушай, дружище… Извини, из башки выдуло твое имя… Ветер ли, понимаешь, вчера был такой несносный.

– Меня зовут Генрих Дункель, сэр, – степенно ответил Генрих и привстал из-за стола.

– Да-а, теперь вспомнил – Генрих… Голова трещит с утра, как будто на нее только что свалилась грот-мачта! Благодарствую, Генрих, выпью с удовольствием, может, отпустит эта противная тупость под черепушкой, по глупости именуемой людьми головой… – Ларри Марч молча прожевал сухарь, внимательно вгляделся в лицо невозмутимо сидящего напротив немца. – Послушай, ты и вправду можешь вести судно по заданному румбу? Не трепал ли вчера по пьяному делу, что твоя работа – крутить штурвал? – Помощник капитана с «Генерала Гранта» еще раз испытующе, если не подозрительно, осмотрел собеседника из-под припухших век – возраст не тот, что можно было бы ему доверять судьбу такого большого корабля. – А может, ты на рыбацком баркасе крутил штурвал?

– О чем речь, сэр помощник капитана? – без обиды и смиренно ответил Генрих, напомнив, что он был рулевым на бриге «Хауке». – Я и в самом деле знаю толк: учился по книгам, да и на юте рядом с капитанами простоял уже четыре года! Могу вести исчисление курса корабля по картам, если надежный лаг и в исправности компас. Хорошо разбираюсь в лоциях, чтобы учитывать дрейф судна от ветра и местного течения…

– Достаточно! Вижу, не обманываешь. Кто не знает этих вещей, тот даже не назовет их как надо. Мой капитан приказал привести тебя, если ты не против подработать… Эх, черт! Милый Томас, налей мне еще кружку винца, голова не прояснилась совсем. А без этого так трудно говорить что-то толковое.

Томас откупорил новую бутылку, поставил на стол, сам вернулся за стойку – начали подходить новые посетители. На кухне готовили обед тем морякам, которые постоянно питались в «Лапах дьявола», не к столу будет помянут нечистый…

– Пойдешь на «Генерала Гранта»? После успешного прибытия в Лондон нам обещано от адмиралтейства приличное вознаграждение за доставку очень ценного груза… Если только мы вообще останемся живы, будь я трижды пробит из пушки ядром!

Душа у Генриха возликовала, но внешне оставался таким же сдержанным, невозмутимо спокойным, словно речь шла не о новом месте службы, а о том, сменить им место распития бутылки, или остаться здесь, у старого и надежного Томаса. Ухватившись за последнюю фразу помощника капитана, Генрих изобразил на лице крайнее сомнение, выказывая тревогу, которая возникла в нем от этих нехороших слов:

– Вот оно как, Ларри! У тебя нет надежды добраться до Лондона живыми? Зачем же меня сманиваешь какой-то приплатой, «если доплывем».

– А вот не знаю почему, но вселилось в меня какое-то предчувствие, что отправляюсь я в свой последний рейс… От этого предчувствия и пью сверх всякой меры, словно убийца, в котором вдруг проснулась самая святая совесть… Но, скорее всего, это касается только меня, а не всей команды. Так идем на наш барк?

– Жаль, что мой «Хаук» улетел. И вернется теперь из Сан-Франциско не скоро… Там подобрались ребята добрые, одно слово – настоящие морские волки!

Томас за стойкой звякнул стаканами, но Генрих даже не обернулся. Да и откуда ему было знать, что накануне отплытия «Хаука» его команда проводила последний вечер у доброго Томаса! И Томас знал боцмана Грейса Бронсона как своего давнего приятеля, но тот ни словом не обмолвился о пропавшем с брига рулевом по имени Генрих Дункель… Но своя жизнь дорога именно самому себе, а этот немец, по всему видно, не любит оставлять на белом свете людей, слишком много о нем знающих…

– Найдешь их потом, когда возвратимся в Мельбурн. – Ларри Марч допил последние глотки, крякнул, закусил кусочком жареного кролика. – Документы при тебе?

– О чем речь! Здешняя полиция не очень-то любит нашего брата, не ломает перед нами шапок, хватает по каждому кривому взгляду.

– Беглых да каторжников много набралось в Австралии, потому и строгости такие драконовские… Говори – надумал к нам? – Ларри очень хотел, чтобы этот молодой немец пошел с ним, потому как в противном случае придется бродить по другим кабакам и искать рулевого, без которого капитан приказал не возвращаться. Этого он хотя бы малость да знает, а можно нарваться на какую-нибудь пиратскую подсадную утку, тогда и вовсе жизнь адом покажется!

Генрих потер пальцами лоб, покачал головой, все еще не решаясь на последнее слово. И как бы за советом обернулся к трактирной стойке – Томас поймал его взгляд, чуть приметно поежился, но улыбнулся дружески и присоветовал:

– Соглашайся, Генрих! Уильям Лофлин – отменный капитан, с ним ходить по морям – сплошное удовольствие, даже если Ларри Марча прострелят из пушки ядром! – пошутил трактирщик, но Генрих отлично понял старого моряка: он видел Дункеля около гальюна! И он отлично понял, чьих рук не миновал бедный Томми, а теперь боится. Боится выдать полиции – вдруг Генрих не один в Мельбурне! Боится и его самого, чтобы не убрал ненужного свидетеля. «Потому и советует смотаться отсюда куда подальше, – усмехнулся Дункель. – Ну так тому и быть».

– Ты прав, старина Томас, я поступлю так, как ты советуешь. Мы отбываем из Мельбурна, а ты, приятель, живи спокойно, и не мешай другим жить тоже спокойно! – с особым ударением на последнем слове добавил Генрих, намекая трактирщику, чтобы держал язык за зубами. – Не хотелось бы на мертвое место, старина Томас рассказал, что у вас вчера случилось несчастье. Ну, да и у меня выбор не велик, денежки кончаются, жить не на что… Идем, Ларри. Что за моряк, если подолгу сушит свой корпус на берегу, а не обрастает ракушками! Надеюсь, ваш капитан не очень любит беспричинно выступать в роли дантиста? У меня зубы на диво здоровые и крепкие. Мне очень не по душе, когда моряка принимают за жеребца на конной ярмарке и рассматривают его открытую пасть…

Капитан «Генерала Гранта» внимательно осмотрел Дункеля, словно и в самом деле намеревался покупать его за солидную сумму и опасался прогореть на этой сделке, потом полистал его документы, бросил их в ящик стола, несколько раз пыхнул трубкой, косо глянул на Ларри Марча – вид у помощника «лучше некуда» – похож на старую шхуну после счастливо перенесенного шторма: снастей никаких и в трюме полно воды…

– Этот бизон, чего доброго, в первую же вахту порвет нам все штуртросы! Ему только якорь вручную выбирать! – буркнул капитан, покусывая прокуренными зубами трубку.

Генрих обиделся и не без вызова, чуть вскинув голову, ответил:

– Штурвалом управлять, сэр капитан, это не быку рога ломать! Надо не только силу иметь, но и навык, чтобы не дернуть руль под удар набегающей волны… Ну а если случится порча по моей вине – тогда списывайте меня в боцманскую команду, буду якорь таскать.

Ларри Марч, не без основания чувствуя за собой вину перед капитаном – и во вчерашнем разгуле и в гибели рулевого Томми, прокашлялся, поспешил рекомендовать Генриха, сказав, что тот может работать с лоциями и исчислять курс по карте.

– Вот как? – Уильям Лофлин скептически поджал губы и еще раз пристально осмотрел рулевого, который стоял у порога, выше помощника Марча на целую голову. – Посмотрим, посмотрим… Времени у нас будет достаточно для проверки. Хорошо… немец, возьму тебя на один рейс в Лондон и обратно в Мельбурн. А затем ты сам решишь, возвращаться тебе на бриг «Хаук» или оставаться у меня. Вечером выходим в море. Где твои вещи?

– На квартире, сэр капитан, – почтительно ответил Генрих, с трудом скрывая радость – все-таки он попал на этот барк! Попал, а остальное – дело счастливого случая! А в свой счастливый случай Генрих верил свято!

– Ларри, сходите за вещами вместе, а потом скажи боцману, чтобы выдал постель и показал койку, на которой спал… прежний рулевой. – И когда Ларри Марч повернулся спиной к капитану, тот резким тоном приказал: – Да больше в трактир ни ногой! Хватит с вас, Ларри! До столицы королевства, наверное, не выветрится из вашей утробы этот сивушный запах! Ослушаетесь – можете вообще не возвращаться на барк – спишу за непригодность к службе!

Ларри Марч побледнел, быстро перекрестился и заверил, что в трактир он больше и не помышляет заходить…

– Идем, Генрих! – и вялой рукой с усилием толкнул массивную дверь капитанской каюты, чтобы быстрее убраться с глаз раздраженного Уильяма Лофлина!

Вот так он оказался на борту американского барка «Генерал Грант». Можно подумать, что волею случая, если не знать Генриха Дункеля, который при близком знакомстве оставлял впечатление человека, способного собственную судьбу надежно держать в крепких руках…

– Генрих, идет твой подвахтенный! Можешь немного отдохнуть. Проклятье! Нигде не могут отыскать Ларри Марча! Как в трюм провалился. Ну-у, если вылезет на свет божий жив-здоров, запру в карцер до самого Лондона и отдам под суд за уклонение от службы! – Уильям Лофлин ворчал на своего помощника, не смея даже на полчаса оставить капитанский мостик в этом кромешном ночном аду. Грозил, хотя в душе уже поселилась уверенность, что Ларри Марч свое отплавал!

Генрих уступил вахту моряку, которого видел накануне в трактире «Лапы дьявола», начал спускаться с юта на палубу, чтобы добраться до носового кубрика и повалиться на койку – спина и ноги гудели от усталости, а руки все еще по привычке находились в напряжении, будто и не выпускали штурвал из пальцев.

– Крепкий парень! – одобрительно проговорил боцман Лич, кивнув головой под мокрой зюйдвесткой в сторону спустившегося Дункеля. – Столько выстоял и не свалился. Поначалу я хотел было и его, как всякого к нам поступающего новенького, проучить хорошей зуботычиной, но увидел каменное квадратное лицо, эти глаза голодной акулы и… и подумал, что после ответного удара – а Дункель непременно так и поступил бы, видит бог! – да, после ответного удара не долго бы я мучился с проломленной головой… Что за человек? Откуда он? Жаль, не было времени навести справки в мельбурнской полиции и никого с брига «Хаук» не успел расспросить… Я думаю, что кто-нибудь еще мог из той команды задержаться на берегу, хотя бы по болезни… – И боцман в раздумье покачал лохматой головой, тут же присел, оглядываясь за корму.

– Да-да, парень не простой! Далеко не простой, – чем-то недовольный, поддакнул Уильям Лофлин и закричал в медный рупор: – Держиись! Сейчас накроет!

Тяжелая волна ударила сзади, высоко вверх вздыбились фонтаны тяжелых брызг, вода захлестнула ют и покатилась, догоняя бушприт. Рваными зигзагами раскололось черное небо, дико – над самым клотиком, казалось! – раздался оглушительный треск, и словно из этих образовавшихся трещин с неба хлынули потоки воды.

– Дьявол меня побери! – закричал капитан, с беспокойством осматривая враз сузившееся до жутко маленького размера мировое пространство. – Ничего не видно!

– Придется драться со штормом вслепую, словно андабат[16]16
  Андабат – гладиатор, который выступал в глухом, без прорезей для глаз, шлеме, против другого андабата. Успех поединка решали слух и счастливый случай.


[Закрыть] в римском Колизее, о которых я недавно читал в одной забавной книжечке. Гладиатор полагался только на слух, нам же придется полагаться на компас. Хорошо, что поблизости нет никаких опасных рифов, а то бы… – боцман не договорил – и без того ясно, что, попадись они на рифы в такой шторм, – верная гибель всему экипажу.

– Да-а, – неопределенно ответил Уильям Лофлин, помолчал немного, и вдруг возвратился к прерванному разговору: – А знаешь, Питтер, у меня такое ощущение, что я когда-то видел нашего немца…

Боцман не сразу понял, о ком идет речь, переспросил:

– О ком вы, сэр капитан?

– Я говорю о немце Дункеле. Понимаешь, как только он встал перед моими глазами, мне показалось, что я видел уже этого человека! Могли измениться выражение лица, рост, даже цвет волос, но глаза! Глаза у нашего брата практически не меняются. Вот и ты сказал, что увидел «акульи глаза» у Дункеля, и не отважился поднять на него кулак… Странно! Он стоит рядом, крутит штурвал, а я не могу отделаться от желания спросить: «Послушай, немец, а не встречались мы с тобой где-нибудь раньше Мельбурна?»

– Вот как? – Боцман даже рот приоткрыл, до того был поражен словами капитана. Высказал свое предположение, как наиболее вероятное: – Могли видеть его отца, сэр капитан. Говорят, что дети порой похожи на родителей, как воробьи в стае…

– Да нет! – упрямо стоял на своем Уильям Лофлин. – Именно с таким вот человеком у меня связываются неприятные ощущения… Не успокоюсь, пока не выясню, чем вызвано теперешнее душевное неравновесие. И даже недоброе предчувствие какое-то вкрадывается в сердце. Тьфу, дьявол побери! Так и сна лишиться можно!

– Надо прямо спросить! Пусть скажет, когда и где пересекались наши меридианы! – как всегда прямолинейно заявил боцман. – Хотите, я сам допрошу его, и пусть только попытается умолчать…

– Такой не скажет, Питтер. Если что-то есть за душой и он старается об этом не говорить, то и не скажет… Разве что в крепком подпитии проболтается? Как только придем в Кейптаун, сойдешь с ним на берег, попробуй напоить как следует.

– Будьте спокойны, сэр капитан! У меня не только Дункель заговорит, напившись, но и Геракловы столбы у Гибралтара запляшут от радости, угостившись за чужой счет как следует!

– Эй там, на баке! – неожиданно рявкнул капитан в рупор. – Слышите меня? Все ли целы?

С бака, как с того света, невидимые, отозвались вахтенные матросы, что они все целы, но слышат капитана плохо, надо повторять команды с юта через вахтенных у грот-мачты.

– Боцман, поставь у грот-мачты моряков с топорами. Вдруг будет необходимость рубить ее, если начнет заваливать барк на бок…

Но «Генерал Грант» хотя и скрипел неистово всем рангоутом, но продолжал неудержимо и помимо воли нестись вперед. Он уходил от прямого встречного ветра, но и шел по этой причине не туда, куда надо было капитану, а куда гнал его неистовый норд-вест…