Текст книги "Агент из Версаля"
Автор книги: Владимир Бутенко
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
2
Сон был краток и странен. Будто бы подошел он к покоям «любимой голубушки», а из-за закрытой двери доносятся смех и нежные восклицания. Обезумевший от ревности, он стал выламывать дверь ударами сапог, схватился за ручку и – она вдруг оторвалась. С жутким ускорением полетел он вниз, по лестнице, переворачиваясь и ушибаясь, крича в пустое пространство…
Потемкин проснулся с головной болью. В его опочивальне, жарко натопленной с вечера, пахло морозной свежестью. В щель между бархатными портьерами прорезывался лунный свет, и он, проследив его траекторию, увидел на спинке кресла тонкий прямой луч, похожий на лезвие кинжала. И вспомнил невольно, что днями вместо заболевшего князя Прозоровского в командование Крымским корпусом вступит другой его боевой сослуживец – Александр Васильевич Суворов. И начнется наступление на Бахчисарай ногайско-абазинского отряда Шагин-Гирея. Январская стужа, конечно, не лучшее время для боевых действий, но медлить было недопустимо. Сместить ставленника Турции с ханского престола необходимо было до того, как султан замирится с Ираном…
Не любя бодрствовать в постели, Потемкин поднялся, несмотря на предутреннее время, зажег от огонька ночника-кенкеты свечу и перенес огонь на канделябр, стоящий на рабочем столе. В каждом его кабинете имелись столы, оснащенные письменными принадлежностями. Вспомнилось, что с вечера остались непросмотренные бумаги, подготовленные адъютантами. Он придвинул кресло, удобно устроился в нем и взял сафьяновую папку. Из штаба фельдмаршала Румянцева поступили рапорты первой половины января наступившего года, в котором сошлись три семерки. Он посмотрел на календарь и долго не отводил взгляда. «Действительно, необычное сочетание. 1777. Что он принесет нам? Не разочтешь по дням и не угадаешь. Даст Христос, будем здоровы, и не коснутся лишения Отчизны нашей».
И Рождество, и Святки пролетели стремительно, и начавшийся разлад в отношениях с тайной супругой Екатериной Алексеевной становился ощутимым. Григорий Александрович откинулся на спинку кресла, слегка спружинившую, и с грустью вспомнил о недавнем времени, когда теплота и искренность были между ними, несмотря на случайные размолвки. Он был не только ее рабом и любовником, но и соправителем Державы. Об этом матушка-государыня прямо никогда не говаривала, хотя без его совета не принимала ни единого важного решения. Да и в письмах, и записочках своих уверяла, до мая прошлого года, что верна ему и любит. Однако он знал достоверно, что ложе царицы вместе с ним делит ее новый секретарь Завадовский.
– Сам ты, Григорий Александрович, наивный и слепой глупец! – вслух попенял Потемкин. – Не ты ли, со слов Румянцева, рекомендовал этого учтивого и услужливого полковника императрице? Не ты ли покровительствовал ему и усадил за один стол с придворными? А теперь вкушай, милостивый государь, плоды от рук своих!
В эту одинокую минуту почему-то явственно вспомнился ему трагический апрель минувшего года.
Он и Григорий Орлов, два бывших фаворита, находились в покоях умирающей великой княгини Натальи Алексеевны, поддерживая императрицу, много часов дежурившую у постели невестки. В покоях царили тяжелая тишина и шепот. Близкие друзья в молодости, два Григория, оба отцы ее детей, они были причастны и к воцарению Екатерины и к делам государственным. Но, пренебрегая друг другом, оставались по-прежнему взаимовежливы. Орлов, прослышав о новом любимчике царицы, с иронией поглядывал на великана Циклопа, разделившего его участь. Потемкин никак не реагировал. Любовные утехи, в конце концов, это еще далеко не все! Великая женщина «Катерина», как она именовала себя, не лишена была слабостей, как любой человек. Но отношения к нему, венчанному мужу, не изменила. Да, отдалилась. И голос сделался каким-то пустым, холодноватым. Но стоит ли винить ее за то, что потеряла интерес к нему как к мужчине?
Екатерина вышла тогда из опочивальни невестки с отрешенным лицом, сильно побледневшая. В дальней комнате, помня о других, она приказала накрыть стол. Но, сидя с бывшими фаворитами, изрядно проголодавшимися, она лишь ласково поглядывала на сердечных дружков, не прикоснувшись к ужину. Странное чувство испытал в тот час Григорий Александрович, некую обиду, что он приравнен к Орлову, собиравшемуся жениться на Зиновьевой, по сути уже чужому человеку. Спустя месяц с лишком, не выдержав ревнивых терзаний, он объяснился с Екатериной, сказал о своем намерении навсегда покинуть двор. Она милым увещеванием и особой теплотой, соглашаясь исполнить все его желания, удержала «милую милюшу» на государственной службе. Но… наотрез отказалась уволить секретаря Завадовского!
Григорий Александрович раздраженно потряс колокольцем, и тотчас в покои вошел дежурный адъютант.
– Прикажи, братец, подать мне глинтвейна. И жару в печи поддать!
Горячее вино согрело, и Потемкин стал прохаживаться по кабинету, разминать ногу, поврежденную прошлым летом при осмотре войск в Новгородской губернии. Первоначально он намеревался остаться до дня тезоименитства государыни, но наблюдая, сколь сблизилась она со своим секретарем, сразу уехал. Екатерина, судя по всему, о «милюше» не забывала. И как только узнала о его болезни, срочно направила на лихих лейб-медика Соммерса, а впоследствии постоянно справлялась о здоровье, присылая курьеров. Тогда же он получил весть о царском подарке – купленном специально для него Аничковом дворце. При этом она предупредила, что его покои при дворе никогда и никем не будут заняты…
В складках портьеры и в углах кабинета, где гобелены слегка шершавились, таилась мгла. Он перемещался по комнате, и его большая тень тоже двигалась по полу, по стенам, навевая нечто мистическое, – с детства знакомое чувство. И он опять с нежностью и благодарностью стал думать об императрице, давшей фрейлинский шифр дочерям его покойной сестры – Александре и Катеньке. Она оставалась по-прежнему внимательной и отзывчивой, но, увы, уже не любила его и не поверяла тайн сердечных. Только дела и судьба страны связывали их неразрывно, и он тоже, часто выезжая в армию, отсутствуя подолгу при дворе, поотвык от любовных ласк Екатерины. Как говорится в каком-то стихотворении, жизненный поток разделил их. А те женщины, с которыми он теперь бывал, смиряя плоть, не отвлекали излишне и не причиняли душевных страданий.
Обязанности наместника Новороссийского и Азовского, главнокомандующего всех козачьих войск и президента Военной коллегии требовали действий энергичных и смелых. Он истребовал сто двадцать тысяч рублей на обустройство бывших запорожских козаков, убедил самодержицу смягчить наказание их предводителям, сосланным не на каторгу, а в монастыри.
Тогда же, весной прошлого года, подал доклады о создании Астраханского козачьего войска и об изменениях в управлении войска Донского. Добился он и решения насущной проблемы – постройки флотилии транспортных судов для нужд азовских крепостей. И, наконец, по его приказу стал воплощаться в дела план по укреплению границ.
Впервые об этом он доложил государыне в Москве, после празднования победы над Портой. Она одобрила его донесение, где ключевым пунктом было ограждение русских земель от нескончаемых нападений горских племен. В минувшую осень астраханский губернатор Иван Варфоломеевич Якоби вместе с полковником Германом, сопровождаемые топографами, совершили рекогносцировку, путешествуя от Моздока в северо-западном направлении, в сторону Азова и границы Области войска Донского. Их сведения о географических особенностях местности и заметы о народонаселении помогли начать работу над созданием пограничного рубежа, укрепленного крепостями. Осложнение в Крыму, угроза новой войны с Портой, колобродство в Кабарде и Чечне побуждали приняться за сие грандиозное предприятие неотложно. Одновременно с этим нужно было привести к власти Шагин-Гирея, чтобы не получить неожиданный удар в спину от татарского войска. Да и горцы, лишившись подстрекательства Девлет-Гирея, еще задумаются, стоит ли враждовать с Россией!
Потемкин стал просматривать донесения из Крыма. Это был рапорт бригадира Бринка князю Прозоровскому от 12 января 1777 года. «Посланники наши за Кубань к едисанам и джамбайлукам с листами к высочайшему Ея Императорского Величества Двору такового же содержания, каковы получены были от едичкулов и занинцов, преданности новоизбранному Шагин-Гирей хану, здесь изготовленными, возвратились благополучно». Далее бригадир писал о том, что некий сторонник Девлет-Гирея захватил едисанских и дамбайлукских мурз, оттого и печати к листам, подтверждающим их согласие на избрание ханом Шагин-Гирея, не получены, хотя народ единогласно поддерживает его. Далее следовало: «В бытность наших там, между ордами довольно они приметить могли, что весь народ в великом от горцев страхе находится, терпя от них всегдашие грабежи, спасаясь. Отчего как сами с аулами не могут в теперешнее время тронуться, скот свой отогнали на здешнюю сторону и держат около Егорлыков и Маныча, при том же от многих и верных людей слышали, что подстреканием султанов темиргойцы, бжедухи и прочие горцы, скоплясь толпами, намерены были делать свои покушения и к нашим войскам…»
Григорий Александрович, оторвавшись от чтения, снова убедился, сколь необходима мощная линия защиты от варварских набегов горских отрядов. И, пожалуй, следует отозвать с Кавказа де Медема, усердного, но неповоротливого, или употребить его в ином качестве. А всю власть передать знакомому по турецкой войне Якоби. Пусть генерал-майор немолод, но опытен в дипломатии и в торговых поручениях. В преданности же своей престолу Российскому он был много раз замечен в жестоких баталиях с турками, являя мужество.
Потемкин снова углубился в чтение военных рапортов и донесений, а когда поднял уставшие глаза, с удивлением обнаружил, что из-за портьеры пробивается свет. Он с удовольствием потянулся, встал и подошел к окну, сдвинул занавеску. В глаза хлынул яркий разноцветный день! На строящейся набережной хлопотали артельщики. Невский голый лед синел, отражая ясное небо. А на кончике шпиля Петропавловской крепости золотистой звездочкой снова сиял утренний луч!
3
Зимними вечерами, когда маленький Дамирчик, или Демьян, как назвали его по-русски, забирался на лежанку к бабушке, Мерджан, оставаясь с мужем в горнице, любила расспрашивать его о пребывании в Москве, о том, как он видел царицу и про всякие тамошние чудеса. Леонтий, как и жена, не торопясь полузгивал жареные тыквенные семечки и неторопливо вспоминал. Чаще всего говорил он о том, как командовал подчиненными, добавляя, а может, досочиняя некоторые подробности.
– Ну, повтори еще про царицу, – попросила Мерджан, подбросив в печь дубовых чурок, чтобы в ней дольше держалось пламя.
Леонтий, ладонью загребя со стола семечек, умостился на табурете и улыбнулся:
– Я же про это гутарил недавно.
– А мне любознательно. Может, упустил что-то, – возразила Мерджан, поправляя на плечах шерстяной платок. – Вся ночь еще впереди.
Леонтий сосредоточенно помолчал, собираясь с мыслями.
– Прошел, стало быть, великий праздник замирения с турками. И дождались мы дня, когда полковнику Орлову приказал главнокомандующий Потемкин возвратиться на Дон и набрать новую команду. Уехал он, а вместо себя назначил есаула Баранова. Уже осень в середине, уже гуси в небе кугычат, и снежок припорашивает, а мы все в казармах нудимся. Одно и знаем, что коней чистим-блистим, да фигуральные проездки совершаем. Мне тогда уже передали из войсковой канцелярии, что ты вернулась домой, да еще с малым сынишкой. Душа обрадовалась и невмочь разболелась. Хотел сбежать из этого рая принудительного, от муштры дурацкой.
– А этот самый Потемкин, он каков обличием? – вставила Мерджан, пока муж поправлял чадящий в светце фитилек.
– Да как тебе не соврать… Ростом великан, упитанный, белые штаны с черными сапогами носит и мундир, расшитый золотом, с лентами и орденами. А лицом приятный, круглый и розовощекий, только вот один глаз у него как будто не двигается. В аккурат перед праздником победы над турками, на смотру, он проезжал вдоль строя. И, поверишь, прямочко супротив меня придержал своего меринка, – глаз не оторвешь, такой конь! Должно, немецких кровей або венгерских. И глядит на меня в припор, пучит глаз. А второй, как ледышка, в сторону косит. Спрашивает, кто я есть и служил ли в турецкую? Так точно, мол, служил в полку Платова. «Ивана или Матвея?» – уточняет Потемкин. Я и растерялся! Вот голова, всеми войсками командует, а донских полковников по именам знает! Когда сказал ему, он Матвея Ивановича добром помянул. Похвалил, как мы на Калалы с крымчаками и турками бой вели, не дрогнули перед тучей их войска. Ну, и пообещал, сам не знаю почему, мне поощрение сделать.
– Это жетон серебряный, что в шкатулке?
– Он и есть к годовщине победы над Портой. Я опосля, когда в караулах стоял или не спалось, об этом человеке величавом много думал и пришел к тому, что все его почитают и притом боятся, как никого. Стало быть, он силу духа такую имеет, что навроде колдует людей. Не иначе! А, гутарят, службу начинал вахмистром в Преображенском полку. И до какой высоты досягнул!
– Погоди, он разве не из благородных? – удивилась жена. – Из простого рода?
– Это у вас там всякие мурзы, роды и беи, а у нас даже простолюдин во дворец царский вхож. Сказывал мне один повар, что в царских покоях в Коломенском дворце служил, дескать, самый главный ученый на Руси был из архангельских купцов либо мужиков. Фамилия у него чудная: Ломоносов. Так этот самый мужичок за пояс всех заткнул – и французов, и прусаков, и шведов. Правда, зараз он помер. Вот и я хочу к наукам притянуться. В Москве будучи, читал. И Библию, и книгу про военное искусство.
– Я тоже бы читала, меня мать-русинка научила. Ты попросил бы у родственника нового, у супруга Марфуши, хоть одну книжонку. Вот и будем читать вслух, по очереди.
Леонтий вздохнул. Он до сих пор не мог простить обиды, затаившейся у него на сестру и мать, сыгравших свадьбу в его отсутствие. Не за красавца Касьяна пошла его сеструшка, а за овдовевшего полковника Стрехова. Игнат Алексеевич, нечего сказать, был офицер храбрый и почтенный, но возрастом превосходил невесту в два раза! Дочь у него, калечка, была старше Марфуши. И когда приехал Леонтий из Москвы, долго она не шла в родительский курень, избегая объяснения с братом. Он-то знал, что любила она по-настоящему своего бывшего синеглазого ухажера. Но когда всё же их встреча состоялась, и увидел Леонтий родное лицо сестры, с повинной хмурью в глазах, не стал ожесточаться. И слова Марфуши, что супруг ее – человек хороший и непридирчивый, любящий ее, принял на веру. Родная кровь все пересилила…
– Вот придет сестрица, сама ей и напомни, – отозвался Леонтий и помолчал, обретая прежний настрой. – В декабре, стало быть, поднимают нас по тревоге. Велено от Потемкина сниматься, грузить на подводы пожитки, седлать лошадей и скорым маршем двигаться на Калугу. За два дня до этого города добрались А там есаул разбил нас на четыре эстафеты. Одни в деревушке Алешне, следом – в сельце Титове, меня со взводом – в Посошках, а сам Баранов с оставшимися – в Калуге. Оповестили нас, дескать, совершает государыня путь на юг. А мы, донцы, должны ее поезд партиями встречать, брать под конвой и передавать по эстафетам. Целую ночь на холодюке лошадей мордовали, ждали с часу на час. Я по такой причине и глаз не сомкнул. Утром фельдъегеря промчались, за ними курьеры и военные. Вплели мы в гривы ленты, зеленые мундиры нарядили, усы подкрутили. И вот кареты подъезжают. Одна другой краше. Четвериком и пятериком запряженные, а конечки откормленные, ходкие. Подскочил ко мне полковник пучеглазый, расставил нас по обе стороны дороги. Насчитал я ажник двенадцать карет, а в какой государыня – неведомо. Тут полковник еще сильней таращит глаза и показывает на большую карету с гербом. Поравнялись мои козаки с нею, поехали. Ну и я с правой стороны. Вдруг замечаю, поезд сбавляет ход. Останавливается царская карета, сама царица дверку откидывает и по ступеньке спускается. Мы как раз по лесной дороге ладились. Я ее сразу угадал! В Кремле запомнил. Только теперь одета она была в соболиную шубенку, а волосы были гладко зачесаны. Обликом такая же, величавая, – у меня аж дух заняло! Айдан мой будто почуял чтой-то и давай с ноги на ногу перепадать, как учили в Коломенском на выездке. Тут царица и поворачивается. И, поверишь ли, идет ко мне. Что делать? Слазить на землю аль нет? Слезу – конь мой станет, не удостою чести императрицу – нагоняй получу, а то и разжалуют. Оборачивается матушка-государыня к прислуге, приказывает ей. Я не расслышал. Потом и ко мне обращается: «Ты козак?». Я, как требовали в команде, во всю грудь гаркнул: «Точно так, Ваше Императорское Величество! Сотник войска Донского Ремезов». – «Сдается мне, где-то я тебя видела», – говорит она и прищуривается. Меня как варом обдало. Молчу, и она молчит, припоминает. Подносит ей слуга корзинку с яблоками. И Ее Императорское Величество, нисколько не страшась, подступает к моему буйному конику и подает угощенье. И шельмец мой перестает плясать, опускает голову, как вроде благодарит, и берет яблоко аккурат губами, чтоб ручку царскую не повредить. «Хорош конь, умом быстр, – хвалит государыня и снова антоновку подает, а гривач мой знай себе уплетает. – Бывал в бою?» – «Точно так! В бою его и добыл. Я на нем зайца догоняю…» Тут она голову поднимает и восклицает так, что я обомлел. «Узнала я тебя, голубчика! Это ты едва мою карету не опрокинул, когда я летом из Царицына ехала? Дикарь! Ты, ты…» Я смекнул, что сдуру проболтался. Ну, и осмелел. Деваться некуда. «Было такое, Ваше Императорское Величество. Гонял я косых по лесу. Без того конь силу в ногах теряет. Извольте помиловать, не умысла ради было сие…» Она покачала головой и улыбнулась. «Женат? Детишек завел?» – «Обзавелся и женой и сыном». – «Скучаешь небось?» – «Дюже скучаю. Год в разлуке». – «Ты в любовных делах усердствуй. Пусть молодка побольше рожает детей козацких, воинов наших». – «Рад стараться, Ваше Императорское Величество!» Тут она с пустой корзинкой отошла, придворные засуетились. И поезд царский далее тронулся. В Калуге принял эстафету есаул. Получили мы благодарность за службу, а на другой день двинулись маршем до Тулы. Там встрелись со сменщиками, с Дона прибывшими. Передали новым конвойцам скарб и кафтаны зеленые. И погнали лошадей на родину. Летел я домой, души не чая.
– А как я тебя ждала! Гадала, что скажешь, когда сыночка увидишь…
– Да что говорить! И родила ты его, сладушка, и выстрадала сколь… Кабы не утаила тогда, ничего бы не было. Ну, зараз Зухра эта вместо тебя в кибитках скитается, – проговорил Леонтий с недоброй усмешкой. – Навек из Черкасска выслали!
Мерджан переводила дыхание и мечтательно говорила:
– Аж не верится, что с тобой государыня всей империи речь вела. Я бы от страха и словечка не вымолвила! А ты еще не растерялся, когда впросак попал. Неужто она взаправду про детей так говорила?
– Богом клянусь. Так и приказала: «Усердствуй!»
Мерджан смущенно улыбнулась.
4
Зодич пробыл в Петербурге лишь неделю и ввиду осложнившихся отношений между Парижем и Лондоном снова отправился на берега Сены. Тогда же он получил подробные инструкции из Коллегии иностранных дел. Особое внимание поручалось уделять политике Версаля на юге, ее отношениям с Портой. Установив деловые связи с производителями гобеленов, получив от них полномочия вести переговоры, Зодич в октябре выехал в Константинополь.
Пребывание в турецкой столице для конфидента оказалось весьма полезным. Во-первых, через торговцев и влиятельных особ он стал вхож в султанский дворец, где к нему, знатному французу и коммерсанту, отнеслись заинтересованно. А во-вторых, на выгодных условиях нашлись покупатели гобеленов, что ему сулило немалый куш. Он собирался уже выезжать в Париж. Но тайный вызов в русское посольство порушил все планы. Краткая встреча его со Стахиевым по приезде в Константинополь носила скорей ознакомительный характер. Но теперь посол был чрезвычайно серьезен и обратился с неожиданным предложением.
– Я получил от государыни рескрипт, касающийся крымских дел. В ханстве царят смятение и неурядицы. Артикул Трактата о независимости Крыма нами соблюдался неукоснительно. Матушка Екатерина Алексеевна воздержалась от нашего вмешательства, когда Девлет-Гирей сверг Сагиб-Гирея и занял ханский престол. Мы стерпели и его заявление о прежних дружественных отношениях с Турцией. Однако враждебность к ногайским ордам, желание подчинить их силой, для чего и был послан Тохтамыш-Гирей, учинивший кровавую бойню, превысили всякое терпение государыни. Для водворения мира и порядка корпус Прозоровского занял Перекоп. Калга-султан Шарин-Гирей провозглашен ногайскими ордами самодержным ханом. Он с войском, при поддержке бригадира Бринка и своих двух братьев, вытеснил турецкий гарнизон из Тамани. Письмо воеводы Орду-агаси ко мне с просьбой разъяснить причину нахождения русских войск на Перекопе открыло всем тайну, что в Темрюке и Тамани турки держат внушительные силы. Теперь Орду-агаси согласился перейти в крепость Очаков под конвоем наших воинов. Удаление турок с Крымской земли устраняет препятствия для решительных действий калги-султана. Завтра посыльный Девлет-Гирея, так называемый чегодарь Булат-бей, вместе с курьером турецкого визиря и моим офицером, капитаном Сурковым, отбудут в Крым. Не угодно ли и вам присоединиться к ним по моей рекомендации, чтобы, представляясь торговцем, убедиться, что там происходит. Сведения, поступающие из Крыма, как сказано в полученном мной рескрипте, крайне противоречивы. Многие отказываются воевать против русских, другие колеблятся, третьи ведут тайную переписку с Шагин-Гиреем. В то же время мой «канал» сообщил, что султан приказал собирать свой военный флот. Что тому причиной, безвестно. Готовы ли вы исполнить мою просьбу? Панина я немедленно уведомлю курьером. А с князем Прозоровским вы, помнится, говорили, что знакомы.
Зодич не ожидал такого поворота беседы. Подумав, он ответил уклончиво:
– Не вызовет ли это подозрение у турок? Я не рассматривал возможности такой поездки. Не скрою, она создаст мне немало проблем. Впрочем, если возвратиться обратно…
– Ваше нахождение в ханстве, друг мой, надеюсь, не затянется. Государыня поручила мне начать негоциации с рейс-эфенди. Шесть наших судов зимуют в Константинополе, пять торговых и лишь одно – военное. Османские власти не пропускают их в Черное море. Государыня намерена принять решительные меры! И в первую очередь в Крыму и на Кавказе.
Зодич не торопился с ответом. Но исподволь приходил к выводу, что должен согласиться, должен ехать.
В 36-й день (по отбытии из Крыма) месяца дзюлгидше, в первую пятницу, как написал в своем донесении чегодарь, делегация от султана и Стахиева вместе с французским купцом прибыла в Перекопскую крепость, где передала письма генералу Прозоровскому. Александр Александрович, выглядевший по причине длительной болезни ослабевшим, остался с конфидентом тет-а-тет и дал несколько дельных советов. Кроме того, назвал имена конфидентов, которые могут быть ему полезны, из торгового люда, – грека Панаиода и армянских купцов Бедроза и Габриеля, обретавшихся в Кезлеве.
Загостившаяся на юге зима, хотя уже февраль перевалил за середину, не унималась. Северный ветер и снежная крупа преследовали чегодаря, визирского курьера Абдулу и Зодича до самого Бахчисарая. Александр, живя в Константинополе, научился обиходной турецкой речи, а за долгую дорогу, общаясь со спутниками на этом тюркском языке, научился его понимать. В отличие от визирского чиновника, невзлюбившего француза, Булат-бей держался с Александром приятельски. И когда они, трижды задержанные отрядами мурз, представлявших разные ветви родов, все-таки въехали в сумрачный, повитый дымами труб и туманом Бахчисарай, чегодарь предложил иностранцу поселиться в своем доме.
Татарские жилища, построенные в горных селениях, на морском побережье и в центральной части полуострова, отличались друг от друга. Зодич сразу приметил, что множество зданий в татарской столице напоминают дома в турецких кварталах Константинополя. Особняк Булат-бея был построен по сходному проекту. Особенность заключалась в том, что второй этаж выступал над первым, сооруженным из тесаного камня, и держался на деревянных подпорках из дерева. Черепичная крыша спускалась со стороны двора широким навесом, называемым «сачах» и украшенным орнаментом из дощечек. Над домом вставала высокая призматическая труба, издали напоминающая башенку. На двери была резная бронзовая плитка с массивными металлическими кольцами. Хозяин, подождав, когда бешлей[15]15
Бешлей (тат.) – слуга.
[Закрыть] примет лошадей, указал рукой на вход.
– Пусть мой дом станет для вас домом брата!
На первом этаже две комнаты были разделены сенями. Зодичу отвели приют в правой половине, именуемой соба. Она была довольно тесна. В углу помещались небольшой шкаф и стоячая вешалка. Глинобитный пол был в коврах, на возвышении, сэдте, лежали тюфяки и подушки в разноцветных наволочках. Большое двойное окно открывалось на нижнюю галерею. К Зодичу вошел, склонив голову, приставленный слуга – юноша с едва заметными усиками. Выслушав гостя, он принес кумган и медный таз, чтобы тот помылся с дороги. Затем подал полотняное полотенце, расшитое разноцветным орнаментом. В доме топился очаг, расположенный на левой стороне, в большой жилой комнате, а в сове было прохладно. Оставаться надолго здесь Зодичу расхотелось. Впрочем, есть ли вообще в городе здания, обустроенные по-европейски?
Булат-бей оказался хозяином хлебосольным. Ужинали обильно, откушав и татарских пирогов с мясом, и наваристой бараньей похлебки, и телятины, сваренной в молоке, и козьего сыра. Правоверный магометанин предложил гостю вина, но тот отказался. Зато сваренный по-турецки кофий поднял настроение! Булат-бей, успевший уже побывать в Хан-Сарае, рассказывал, как Девлет-Гирей, прочитав визирское письмо, прослезился от радости. Турция поддерживает намерение своего ставленника не пускать русских в Крым. Хан сразу же произнес это во всеуслышание, давая понять придворным, что он по-прежнему ценим в Константинополе. Хотя ничего иного, кроме поддержки на словах и помощи в вооружении, визирь не обещал. Тем не менее Девлет-Гирей воспрянул духом и через день намерен собрать Диван.
– Франция дружески относится к нынешнему крымскому хану, – напомнил Зодич. – Не разрешено ли мне будет присутствовать там как человеку, облеченному связями с Версалем? Разумеется, я отблагодарю, расплачусь ливрами.
Ханский чегодарь пообещал похлопотать.
На следующий день Зодич отправился на бахчисарайский базар. К счастью, небо расчистилось, и потеплело. Гомонящая толпа торговцев не унималась ни на минуту. Ряды лепились один к одному, по-восточному были замысловаты и беспорядочны. Сопровождавший его слуга, армянин Рубен, объяснял, какие деньги имеют силу и как соотносятся с французским ливром. Понять это с первого раза было мудрено. В ханстве ходила разная валюта: турецкий пиастр, равняющийся двадцати крымским серебряным бешликам, местный крымский пиастр, бешлики медные, гораздо меньше достоинством, чем серебряные; венецианские и голландские секины, польские экю. Русские рубли не использовались. Запомнил Зодич только то, что турецкий пиастр приравнивается к французским ливрам и секинам как один к трем.
– Бывает, что наши крымские бешлики совсем исчезают, – пояснял Рубен, пока они шли вдоль ряда, уставленного конной упряжью. – Когда султан выплачивает пенсии хану и мурзам, в ходу одни турецкие деньги. В Оркопи, где откупщики изготовляют наши медные монеты, стараются изъять у торговцев побольше бешликов, чтобы получить новые заказы. Я это знаю, потому что мой дядя имеет там откуп на солеварни и чеканку монет.
Солнце, слепящее глаза, и долгожданное тепло, по всему, возбуждающе действовали на базарных завсегдатаев. Поскольку интересы Зодича сводились к продаже гобеленов и покупке кожи, сафьяна и шерсти, он осведомился о том, как они здесь измеряются. Мера веса была также сложна: кинтал равнялся четырем французским унциям, батман – двенадцати. Наконец, когда остановились у палатки торговца материями, выяснилось, что все холщовые товары продаются на крымский пик, состоящий из четырех полотнищ, которые равны тридцати шести большим пальцам королевской ноги.
Зодич подумал, что ослышался или не понял оборота татарского языка. Но Рубен подтвердил сказанное. Ткани продаются… на размер большого пальца королевской ноги!
Хозяином ряда, пестреющего кожами и сафьяном, оказался грек Анастас. Он был знакомым Рубена и, когда тот объяснил цель их прихода, оживился и выпучил свои крупные черные глаза.
– Лучшая кожа во всем Крыму! Цвета любые. Смотрите, мсье, что за качество! – он схватил кусок сафьяна и буквально вложил в руки Зодича. – А какая выделка! Такого сафьянчика вы не найдете. А цена? Да простит меня Господь за то, что произнесу ее вслух! Всего шестьдесят пара за штуку!
– Один пара – полтора французского су, – подсказал Рубен.
Зодич осмотрел куски красного, желтого, черного и белого сафьяна, сложенные в большие стопки. Толстый Анастас, часто дыша, неотрывно следил за французом. Похоже, иностранец сомневался, реальна ли цена?
– Дешевле вы, мсье, такого сафьяна не отыщете! – с оттенком обиды бросил грек. – А кожи! Вся Франция будет в восторге! Вот базан, самый лучший для седла! А желтую кожу у меня покупает знаменитый черкесский мастер. Для покрышки седельных венчиков берут вот такую, козлиную.
И вновь расчетливым жестом фокусника Анастас заставил француза взять мягкую кожу в руки. Она издавала специфический острый запах.
– Цена этого куска два пиастра, но вам, уважаемый мсье, уступлю за полтора!
Зодич пообещал подумать. Грек разочарованно всплеснул руками:
– И зачем я так старался?! Недаром говорят, что французы капризны. Прибыль, считай, под рукой, а они…
Далее шли ряды ввозной торговли. Кроме оружия, продавался здесь свинец и отлитые из него пули; рядом – германские, на редкость прочные и славящиеся заточкой косы; в больших рулонах предлагалась бумага, употребляемая крымцами для оклейки окон. Зодича привлекли своим блеском и изяществом выделки трубки.
– Молдавские! – воскликнул продавец, льстиво улыбаясь и кланяясь. – Самые надежные во всем белом свете. Абрам не скажет неправды! Меня все знают! Такая трубка, господин, достанется и вашим деткам, и внукам…
Еврей умолк, увидев, как покупатель-европеец достает кошелек. На вопрос, сколько стоит великолепная трубка в виде армейского кивера, Абрам замялся, боясь и продешевить, и упустить покупателя. Но, как подсказала интуиция, решил заломить цену:
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.