Текст книги "Агент из Версаля"

13

Ночной гонец привез из Крыма засургученную грамоту.

Владельца Мисоста Баматова, одного из самых влиятельных людей Кабарды, будить, однако, до утра не стали. Он, точно предчувствуя что-то важное, сам проснулся еще до утреннего намаза, вышел во двор. Услышав от слуги о приезде крымца, Мисост встревожился. Несмотря на пожилой возраст, глаза его не утратили зоркости, и он легко прочел при блеске свечи адресованную ему грамоту, вызвавшую радостный трепет. Под ней стояла подпись нового крымского хана Девлет-Гирея! А прежде всего в послании уведомлялись владетели Большой и Малой Кабарды, все их жители, что на заседании Дивана прежний хан Сагиб-Гирей отстранен от власти, а вместо него избран Девлет-Гирей. И, приступая к своим делам, он нерушимым словом подтверждает, что Кабарда принадлежит Крымскому ханству. Отныне и впредь ее жители берутся под покровительство Девлет-Гирея и обязаны неукоснительно соблюдать все его распоряжения.

Нарочные разнесли это сообщение по городкам и аулам, вызвав в них волнения. Издавна существовали на этих землях две группировки, две партии, – Кашкатауская, тяготеющая к России, и Баксанская, в которой состояли приверженцы Порты и Крыма. Нередко взгляды их менялись, и, в зависимости от сложившейся ситуации, владетели объединялись, выступали одним фронтом или вновь занимали враждебные позиции. Междоусобица в Кабарде не затихала. И весть о восхождении на крымский престол ставленника Порты вынудила владетелей, каких бы взглядов они ни придерживались, собраться вместе и принять общее решение.

В аул Мисоста Баматова владетели стали съезжаться с раннего утра, творя молитвы в дороге. Роса, блестевшая на черепичных крышах, и безоблачное небо сулили погожий день. По улочкам стелился сизый кизячный дым. Горьковатый запах его мешался с ароматом цветущих груш, с терпким духом раскрывшихся листьев. На широком подворье Баматова стало тесно от лошадей приехавших кабардинцев. Дом владельца, построенный по крымскому образцу, в два уровня, не смог вместить всех гостей.

Совет начался на площади, вблизи мечети.

После молитвы, проведенной муллой, участники расселись на своих бурках и на расстеленных коврах. На правах хозяина Совет кабардинских владетелей повел сам седобородый Мисост Баматов, по правую руку дав место престарелому родственнику, старейшине своего рода.

– Досточтимые владетели и уздени! Аллах собрал нас, чтобы мы, думая о судьбе нашей страны, обсудили общие действия, выслушали друг друга и приняли мудрое решение. Все, о чем будет идти речь, пусть останется только с нами, во имя Аллаха! Ни царский пристав Таганов, никто другой из русских не должен быть посвящен в наши помыслы. Кабарда была и остается непокоренной. Но будущее народа зависит от того, с кем мы будем состоять в союзе, кто поможет сделать нас сильней и богаче. Прошу вас поделиться своими мыслями. Пусть же первым скажет уважаемый Хаджи-Ахмат!

Мулла, сгорбленный, тощий старец, оглядел всех собравшихся и заговорил негромким, доверительным голосом:

– Аллаху угодно было вновь обратить внимание на нашу многострадальную землю. Сонмы народов и племен живут на Кавказе, но все они объединяются вокруг Кабарды, так как нет здесь никого сильней нас. Аллах и пророк его Магомет связывают кавказцев одной верой. В Крыму и в Турции живут наши братья, правоверные магометане, и можем ли мы, отвергая их протянутую руку, обращать свои взоры на север, в сторону России? – Хаджи-Ахмат выразительно помолчал. – По праву возраста я хочу предупредить вас о коварстве русских и надоумить тех, кто верит их посулам… Я был еще отроком, когда от русского царя приезжал кабардинец из рода Джамбулатовых и вел с нашими владетелями переговоры. Мой отец, также священник, рассказывал, что царь обязался взять наш народ под свое покровительство, защищать от врагов, освободить от налогов и платить жалованье кабардинцам, находящимся у него на службе. Владетели согласились на это и приготовились воевать на стороне русских.

Мулла вскинул ладонь со скрюченным указательным пальцем и взвинтил свой голос до предела:

– Но заверения неверных оказались ложью! И когда девять лет спустя в Кабарду пришло войско крымского хана и его командующий Салих-Гирей, который молился в мечети моего отца, стал устанавливать свой порядок, русский император Петр не пришел нам на выручку. Мисостовы и Атажукины приняли присягу на верность Крыму. А хан потребовал в залог аманатов и рабов, красивых наложниц… Никому, кроме Аллаха, доверять нельзя. Мы должны объединиться с Девлет-Гиреем и вместе выступить против неверных. Нас, братья мои, навек объединила вера!

Его сменил неторопливый, с курчавой бородкой и волосами цвета вороного крыла, Хамурза Асланбеков. Он поправил на поясе кинжал и в знак уважения склонил голову в сторону хозяина.

– Мудрый мулла сказал главное. Кабарду не оставляют в покое ни русские, ни крымчаки. Одни самовольно воздвигли на нашей земле крепость и разместили козаков, а другие требуют дань по ясырю.

– Но мы ее не платим! – заметил кто-то из дальних рядов.

– И не будем платить впредь! – подхватил оратор. – Мы должны заботиться, прежде всего, о своих подданных и родных. После мирного трактата, который подписали султан и русская царица, Крым утратил зависимость от Турции. Хан уже не так силен, как раньше. Есть только один выход: в союзе со всеми горцами вышвырнуть русских за Терек и разрушить их крепости. Время благоприятное. Русский генерал Медем увел свои полки в Дагестан. Об этом мне сообщил верный человек. На Тереке остались одни козаки. Промедлим – упустим эту возможность!

День перевалил на вторую половину, а выступающим не было конца. Иногда вспыхивали перепалки, сказывались прежние обиды. Хамурза Росланбеков сидел в окружении своих родственников и сторонников, с ним считались все кабардинские владетели. Как обычно, одет он был в дорогой бешмет, выложенный серебряной нитью, на гордо поднятой голове – папаха из белоснежного курпея, а всего больше манил взгляды его кинжал в ножнах, украшенных драгоценными камнями.

– В детстве мне рассказывал аталык старинную легенду. Жил высоко в горах пастух, было у него множество овец. И повадился нападать на его отару барс. Появлялся раз в неделю, хватал барана и уносил в свое логово. Пастух решил убить барса. Сделал засаду и метким выстрелом из ружья поразил зверя. Но радость этого глупца была коротка! Туда, где хозяйничал барс, пришли волки и шакалы. И теперь вырезали они гораздо больше овец! Ибо правит сильнейший! Покаялся пастух, да было поздно. Всю его отару уничтожили хищники… Я слушал вас, уважаемые владетели и уздени, с большим интересом. Немало было высказано умных предложений. Но стоит ли нам убивать барса? Выступать против русской царицы? Руки у нее развязались, с Турцией установлен мир. У нее не отряды, а неисчислимая армия! А крымский хан только сел на трон, но неизвестно, сколько суждено ему править. Ногайские орды волнуются, их сераскир Шагин-Гирей также претендует на ханский престол. И русские за него! – Хамурза огладил рыжеватую клиновидную бороду и прищурился. – Каждый из вас, мои правоверные братья, доказал свою отвагу в сражениях с недругами. Несколько дней назад мы отражали набег ингушей. Теперь ответить наш черед! Мы должны дружно выступить и наказать их за разбой! А с русскими следует договариваться, требовать у них денег и провианта, возмещения убытков за присвоенные ими земли. Пусть думают, что мы готовы с ними дружить… Но когда турецкий султан снова накопит силы и объявит России войну, мы поддержим его как подданные крымского хана. Никто не лишит нас свободы и права выбора!

Баматов лестно отозвался обо всех выступающих и подвел итог: присягнуть на верность крымскому хану, но с Россией не вступать в открытое противостояние, ограничиться лишь набегами на ее селения. Однако слова его были восприняты по-разному. Послышался ропот.

Мулла молитвенно напряг голос:

– Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Все наши распри оставим для нечестивых. Долг кабардинца – отстаивать свою землю и веру, ибо сказано в четвертой суре Корана: «Пусть же сражаются на пути Аллаха те, которые покупают за ближайшую жизнь будущую!»

Владетели из отдаленных мест, не мешкая, пустились в обратный путь, стараясь преодолеть его при дневном свете. Передвигаться ночью по горным дорогам было по-прежнему опасно. А ближайшие друзья Баматова и Асланбекова пожаловали во двор хозяина, где готовился обед.

Солнце клонилось к сияющей серебряной короне Эльбруса, также хорошо были видны снежные пики Кавказского хребта, уходящие в сизую даль. И от этой величественной горной панорамы, от обилия солнечного света и аромата белопенных груш сердца почтенных владетелей наполнились безмятежным умиротворением.

Девушки-служанки, с закрытыми паранджой лицами, подали кумганы. После омовения рук гости расселись вдоль деревянного помоста, накрытого скатертями. На этом незамысловатом столе дымились миски с жареной бараниной и телятиной, золотился плов, большими кусками были нарезаны пышки и пироги с сыром. Вскоре служанки разнесли в тарелках наваристый хаш. Никаких дурманящих напитков, даже бузы, на столе не оказалось.

Застолье продлилось до сумерек. Беседа владетелей шла непринужденно, с шутками и смехом, с воспоминаниями забавных приключений. Но за этой как будто искренней веселостью и услужливостью скрывалась тайная работа рассудка. Они понимали, что русский пристав Таганов, их единокровник, рано или поздно узнает о Совете владетелей, и каков будет ответ кафиров, неведомо.

А пока пусть плачет сааз в руках молодого парня с миловидным и ясным лицом, пусть напомнят струны о женской любви и грусти разлуки, о доблести горского воина и его готовности умереть за пядь родной земли…

14

Нападение воровских людей было столь внезапным, что ни Зодич, задремавший на солнышке, ни его спутник Грыватько даже не успели шелохнуться. Всадники выросли точно из-под земли: двое из них заступили открытой карете дорогу, а трое других подъехали вплотную из-за придорожных берез, с направленными на путешественников пистолетами.

– Ото ж, прийыхалы! – белозубо засмеялся толстый, бритоголовый разбойник в полотняной рубахе с расшитым воротом. – Вы прийыхалы як раз вчасно! Добри день, хлопци! Хто вы таки? Ляхи чи москали? Грошив багато?

Его приятели, одетые кто во что горазд, в свитки, в зипунцы, в мундиры венгерских гусар, – их стеклось из леса на дорогу не менее дюжины, – загоготали. Зодич, храня внешнее спокойствие, потянулся рукой к дорожному ящику, в котором лежал заряженный пистолет, но тут же остановился. Это было бессмысленно. Грыватько, правивший каретой, по всему, не испугался, а вскинул голову и смело ответил:

– Я – сын запорожского хорунжия, нахожусь на государевой службе. По приказу полковника Штакельберга сопровождаю французского купца в Сичь. Извольте освободить дорогу!

Лесовики, как называли татей, ютившихся в дремучих чащах, снова зашлись недобрым смехом.

– А ты, хлопче, бачу, дуже смилый? А ну, Панас, стрельни…

И в тот же миг пуля снесла с головы возницы остроконечную шапку. Облачко пороха зависло на дороге между плотными рядами деревьев. И снова Гриватько не обмер от страха, а, разозлившись, дал волю брани.

В течение нескольких минут, пока разбойнички куражились, советуясь между собой, как поступить с пленниками – повесить или зарезать, Зодич прислушивался к их говору и понял, что это не местные жители, а скорее всего, южане. Они не только отличались мягким произношением, но и частым использованием в речи татарских слов.

Наконец путников заставили вылезти из кареты, и двое громил тщательно ее обыскали, забрав сундучок, хранящий деньги и бумаги, а также дорожный сак с оружием и провиантом. Другой детинушка, с серьгой в ухе, похожий на грека или турка, обшарил карманы Зодича и его проводника. Бритоголовый, видимо, главарь шайки, выяснив, что добыча невелика, обозлился. И повелел так: пусть француз напишет письмо и попросит для выкупа две тысячи червонцев. А если Грыватько не вернется и не привезет деньги, инородца повесят на осине или на дубу. Побледневший проводник с трудом перевел это на французский. Изъятые из сундучка чернильница, перо и лист бумаги вызвали всеобщий интерес. Зодич, опасаясь какого-то подвоха, действительно обратился к Штакельбергу с просьбой выкупить его, а далее приписал, что деньги лучше бы прислать с сотней лихих гусар. Грыватько, хотя и отказывался оставлять своего подопечного, пустился в обратную дорогу. Угрозы разбойников не были пустыми обещаниями…

Становище шайки оказалось в густом лесу, за полосой бурелома. К нему вела замысловатая, петляющая тропа, столь узкая, что поместиться на ней мог лишь один всадник. Зодич ехал верхом, без седла, на выпряженной из кареты лошади, а на второй умчался его незадачливый проводник. Предположение, что они неслучайно оказались в западне, а «сын запорожского хорунжия» в сговоре с похитчиками, крепло в сознании. Вспомнилось, что на последней почтовой станции Грыватько куда-то отлучался, и смотритель был излишне беспокойным, о чем-то перешёптывался с проводником.

Два больших шалаша, сооруженных из веток и сена, да стоящая на отшибе бревенчатая избушка оказались жилищами разбойного люда. За неимением помещения атаман распорядился посадить пленника в медвежью берлогу.

Вечерело, когда Александра привели на вырубку. Берлога таилась под стволом обгоревшей сосны. Судя по разбросанной вокруг свежей земле, лежбище косолапого, видимо, углубили и расширили. Яма с отвесными стенками была вымерена с таким расчетом, чтобы без посторонней помощи человек не смог выбраться. По толстой веревке Зодича спустили на дно и бросили две охапки свежескошенного сена. Май был в середине, и луговые травы, благодаря жаркой погоде, успели вымахнуть выше колена. К пресному запаху суглинка примешался упоительный аромат лесных ландышей.

– Однако скверно, – проговорил он, оставшись один и оглядевшись. – Не лучшее местечко для отдыха!

Взгляд остановился на лежащей подле ног веревке, сброшенной в яму охранником, и рассчетливо скользнул вверх, где нависал над ямой закопченный ствол. Нижний сук был толст, направлен к небу, но короток. И докинуть петлю веревки до него было невозможно. Догадка осенила мгновенно! «А если снять ремень с тяжелой бронзовой бляхой и застегнуть его хомутом?!»

В первый час к берлоге постоянно наведывались хмельные лесовики. Дурачась, тыкали в пленника палками, наставляли пистолеты и пики. Александр терпел, лишь иногда что-то лепетал по-французски И глумивцы, не дождавшись той потехи, которой ожидали, разочарованно убрались восвояси. Впрочем, скорей всего, их отогнал главарь. От такой шальной братии жди чего угодно!

В сумерки запели соловьи. Ночь легла на приднепровскую долину, мягкая, теплая, с легкой росистой свежестью. Сожженный грозой ствол смутно виднелся над головой, выделяясь на фоне звездного неба. Зодич озяб, и долгие усилия набросить петлю ремня на сук не только не утомили его, а прибавили бодрости. Временами, когда слышались голоса или хруст валежника под сапогами присматривающего за пленником охранника, Александр ложился на сено. Переждав, снова бросал ременную петлю на высоту ствола, где должен быть сук…

На зорьке к соловьям присоединились и другие птахи, и звучный чудесный хор наполнил поляны божественной музыкой. И только теперь, когда посветлело, Зодичу удалось набросить петлю на торчащий обломок нижней ветки. От везения сердце заколотилось, он благодарно помянул Бога и, торопясь, натягивая веревку, выбрался наверх, содрав на ладонях кожу. Вырубка, в понизовом туманце, была безлюдна. Тихо было и в разбойничьих хибарах. Почти рядом, подрагивая от прохладной росы, лоснящейся на крупе, паслась гнедая. Но, увы, уздечки на ней не оказалось…

Он бежал до тех пор, пока хватило сил. Метался между деревьями, минуя завалы и заболоченные низины, продираясь сквозь кустарники и еловые лапы; вброд одолевал холодные, еще напитанные вешней водой ручьи. Ориентируясь по солнцу, палившему уже по-летнему, он держал путь на восток, в ту сторону, где простирался Днепр. Это было единственным спасением, поскольку встретить доброго малоросса в дремучем лесном царстве едва ли возможно. А вот зверья тут водилось вдосталь! Зодич старался побыстрей разминуться с пасущимся под дубом секачом, с медведем-пестуном, на время оставленным косматой мамашей, с тощей, в клочьях шерсти, волчицей, почему-то испугавшейся бегущего мимо человека…

Всю ночь, забываясь в крепком сне и просыпаясь, Александр пролежал в ветхом еловом шалаше, сооруженном, видимо, бортниками на краю леса. Голод поднял его и заставил идти дальше, не останавливаясь, прячась за деревьями. Второй день скитаний был на исходе. Но вот осинки как будто стали реже. Протяженный склон, сплошь пестрящий разнотравьем, открылся внезапно. А за ним, далеко внизу, – изогнутый, рассеченный темными скалами на рукава, батюшка Днепр. На этой же, правобережной стороне, увидел Зодич хаты и маячившие на плаву лодки.

Селенье это оказалось той знаменитой Каменкой, в которой испокон веку жили стяжавшие себе славу речники, из поколения в поколения передающие тайны лоцманства по Днепру. С этого места и вниз по течению, где раскинулись запорожские владения, особенность Днепра составляли так называемые заборы – острова, плавни, порчи и холуи. Но главным препятствием на этой великой реке были, конечно, пороги. Карпаты, достигающие окраины степей, пересекают своими отрогами Днепр в девяти местах на протяжении семидесяти верст, от его левого притока Самары и далее вниз по течению. Это ряд понижающихся уступов из гранита, встающих по руслу в несколько рядов, или лав, на довольно большом друг от друга расстоянии, – то над водой, то вровень с ней, то уходящих в глубину. Первый порог лежит ниже Киева на полсотни верст, напротив крепости Старый Кодак. И чем далее стремится река, тем опасней становятся преграды, всечасно грозящие гибелью.

Усатый малоросс, встретивший Зодича у своей хаты, выслушал его сбивчивый рассказ о том, что вырвался из лап разбойников и проголодался, спокойно, не вынимая изо рта огромной трубки, сделанной в форме ладьи.

– Оце так, оце так, добродию, – закивал он понимающе. – Багато у нас шайтанов усяких. Потайки ховаются у лиси…

Хозяин, приказав жинке варить галушки, ушел к соседу и вскоре вернулся с коренастым и плечистым удальцом, назвавшимся Василем Десяткой. Он был уже женат и держался с достоинством, как человек, многое испытавший и знающий себе цену.

– Васыль дуже знае уси порижци и скили, и може пособыти, – заверил трубокур и стукнул по плечу черноволосого красавца.

– Куды вам треба? До Сичи? – уточнил Василь, беззастенчиво разглядывая неведомого пришельца.

– Да, до Сечи. Я – французский купец, хотя долго жил в России. Я хочу торговать с запорожскими козаками. Все мои деньги и драгоценности присвоили грабители. Но я даю честное слово дворянина, что рассчитаюсь с вами, как только прибудем в Сечь, на русский кордон близ нее.

Десятка, поколебавшись, согласился. По его словам, на изготовление плота потребуется день и полночи, а на рассвете, с Божьей помощью, можно будет отправляться в плаванье.

Бокастая веселая Оксана убрала стол холщовой скатертью с бахромой, выставила миски и большую чашку со сметаной, в жбанчике – узвар и тарелку с растопленным в духовке медом.

– Ласково просымо! – певуче протянула молодайка, приглашая за стол. – Як шо будэ мало, покличьте!

Александр, не чинясь, принялся за галушки с таким аппетитом, что хозяйке пришлось дважды подкладывать ему. Эти немудреные пшеничные клецки, сваренные в молоке и приправленные топленым маслом, показались ему самыми вкусными изо всех яств, что когда-либо отведывал. Стакан грушового узвара также пришелся ему по вкусу особым духовитым запахом. Он поблагодарил хозяев и пересел на лавку подле образов. Но, заметив, что гость обмяк и глаза его слипаются, Оксана добродушно предложила:

– Мабуть, пан хоче спаты? Лягайте у хати!

Зодич помнил смутно, как прошел в соседнюю комнатушку и, сняв сапоги, опрокинулся на лавку, устланную старым тулупом…

15

Он проспал, не шелохнувшись, около полусуток.

Плот, заранее спущенный на воду, ждал у бревенчатого причала. Александр едва поспевал за быстроногим лоцманом, который, несмотря на многочасовой труд, ничем не выказывал усталости. У него за плечами была котомка с харчишками, а за поясом – топорик. Пропустив на плот четверых своих помощников-плотовщиков и француза, Василь запрыгнул на него и велел всем взяться за возвышавшийся с задней стороны руль, по-местному – стерно. Слаженными движениями, влево-вправо, удалось сдвинуть с места бревенчатое судно и пустить вплавь.

– Я в русской армии служил, буду с вами размовлять на их языке, – обратился Василь к своему попутчику. – Зараз нас вынесет на стремнину, плот ходчей пойдет. И до жаркого часу робить нечего.

– Откуда ты родом? Местный? – поинтересовался Зодич.

– Смолоду был в Сичи, козаковал. Воевал с турками. А после раны вернулся к матери. Так с тех пор и живу в Каменке, по Днепру гуляю!

Занималась зорька. Распахнутый со всех сторон водный простор стал матово светлеть. Знобил влажный ветерок. Крепче пахло сыростью и молодым камышом плавней. Раз и другой промчались в небе утки, с дурашливым криком кособоко пролетела чайка. Пологие берега, кудрявящиеся верболозами и ольшанником, примкнули к низинам, оглашенным кличем журавлей, за ними надвинулись крутояры, каменные распадки. С левобережья, с горней высоты, плеснуло будто розовой водицей – за холмами поднималось раннее майское солнышко. Зодич с любопытством и радостным трепетом вбирал в себя несказанную красоту, поминутно меняющуюся. Небо представлялось огромной палитрой, на которую небесный художник наносил краски: пунцовую, оранжевую, желтую, алую; смешивал их размашистыми мазками, крыл небесный свод, раздерганные тучки, верхушки нагорного бора. Вся речная гладь впереди плота и по сторонам зеркально отражала эту поднебесную и земную картину, оживляемую птичьими голосами и отдаленным серебряным отголоском православного колокола.

– Вы в первый раз на Днепре? – спросил Василь, вглядываясь в речной поворот, и, получив утвердительный ответ, признался: – Мне много пришлось пережить и на Кодацком, и на Лоханском, и Ненасытецком порогах. Но Бог оберегал, и ни разу мой плот, в добрый час – сказать, в худой – промолчать, не разбился. Но коли такое случится, пан, то одной рукой хватайтесь за борт, а другой – защищайтесь от камней и плывите по течению, пока не утихнет вода.

Десятка, стоящий впереди, на месте лоцмана, оглянулся на французского купца и добавил:

– А коли плот хоть наполовину уцелеет, то хватайтесь за вот эту поперечную доску, за жорость, и поворачивайтесь лицом против воды, спиной вперед.

– Спиной наперед?

– Так! В буруне самая опасность не впереди, а позади. Ежели будете глядеть вперед, не заметите, как догонит бревно и ушибет голову. А в старину еще так делали: набирали полную грудь воздуха и ныряли на дно, держались там до тех пор, пока не проплывут все бревна.

Василь оборвал речь и тревожно возвестил:

– Ну, боронь нас Бог… Братцы, скоро Кодацкий порог. Стать по местам!

Зодич застыл рядом с лоцманом, и все четверо плотовщиков крепко взялись за стерно, следя за движениями правой руки Десятки, подающей команды. Шум воды усиливался. И плот заметно разогнался, понесся с устрашающей силой. Его качнуло, вскользь ударило о выступ скалы и затянуло в бурлящую протоку между рядами камней. От гула бурлящих струй заложило уши. Плот тряхнуло, и раздался скрежет, – краем он чиркнул по первому уступу и понесся дальше. И еще трижды прочность бревенчатого дна испытали гранитные поверхности лав, отполированные потоком.

Кодацкий порог, длиной в три четверти версты, остался позади. Река раздалась и успокоилась, как посчитал Александр. Но снова вздыбились на сужении водной глади гранитные чурки, – на сей раз смельчаков встречал Сурский порог. И вновь за несколько минут дикая сила водоворотов играючи протащила плот по гранитным столам, едва скрытым под водою, и вновь душа замирала от необоримого страха, когда ходуном ходила шаткая твердь под ногами…

Следующие пороги – Лоханский и Звонецкий – миновали столь же благополучно. И Зодич решил, что самый опасный участок пройден. Солнце припекало. И мокрая от брызг одежда помогала переносить полуденную жару. Несколько раз замечали, как вдоль побережья маршировали в сторону запорожских земель русские пехотные полки. Встретился возле излучины и бивак донских козаков, как раз купавших лошадей в Днепре. «Вот интересно, – усмехнулся Александр. – Во всех ордерах встречается слово, с разницей в одну букву. Запорожцы – козаки, а донцы – козаки. А на самом деле – два разных народа».

Неожиданно лоцман сказал:

– Вы, пан француз, гляжу, – не робкого десятка. Зараз дойдем мы до Дида, так называется Ненасытецкий порог. Он самый буйный и опасный. Вот коли проскочим его, так и живы останемся.

– А почему он так называется? – откликнулся Александр, хмурясь от недоброго предчувствия.

– Да насытиться никак не может! Все пожирает и пожирает души людские. Как-то шла по Днепру ладья с колоколом. И лоцман был на ней не чета мне, полвека суда водил и лодки. И как налетит на камень Чекуху, что на самой середине Ненасытца, так и разнесло в щепки! А колокол до сей поры на дне где-то… Сами всё увидите!

Десятка держался хладнокровно, только снял сапоги и свитку, оставшись в одних шароварах синего сукна. А плотовщики – парубок и трое бывалых козаков, не сдерживали своего крайнего волнения. Они также стащили с ног сапоги и остались в портках. А когда издалека открылся вид этого ада, показались черные скалы и возник рев беснующейся воды, все разом упали на колени и, часто крестясь, стали молиться:

– Отче наш, що на нэби! Нэхай святыться имья твое, нэхай прыйде Царство Твое, нэхай будэ воля Твоя, як на нэби, так и на зэмли…

Ненасытец, чудилось, сам летел навстречу. Зодич оглох от неистового клекота, плеска, перезвона кипящей воды, рассеченной гранитными камнями, похожими на кили кораблей. И чем сильней шатало плот, тем истовей молились плотовщики и присоединившийся к ним лоцман.

– И просты нам довгы наши, як и мы прощаемо вынуватцям нашим. И нэ ввэди нас у выпробовування, але вызволы нас вид лукавого…

С полуверсты стал виден весь Дид – не только скалы, но и череда каменных завалов, сквозь которые вода пробивалась только ручейками, а посередине порога бурлила достаточно широкая лава, чтобы мог пройти плот.

Василь подавал команды рукой, по-прежнему стоя впереди и неотрывно глядя на реку. Минута – и они приблизились к самому опасному водовороту порога, именуемому Пеклом. И, верно, тут, в бешеном буйстве реки, когда с разных сторон, точно пуля, больно били по телу мелкие камни и брызги, когда ничего не слышишь, кроме ревучего потока, а перед глазами встает мутная пелена, каждый, пожалуй, вспомнил о преисподней. Зодич, наблюдая за лоцманом, повторял его движения, пружинисто покачивался на ногах, готовый ко всему…

Раздался сокрушительный треск, и точно дьявольские лапы потащили плот ко дну! Он погружался медленно и тяжело, и Зодич ощутил, как ледяная вода поднялась до колен, до пояса, и ноги стали утрачивать под собой прочность…

– Прощайте, хлопци! – потерянно выкрикнул долговязый плотовщик, намертво вцепившийся в руль, как и его приятели.

– Прощай, Митро! – провизжал парубок, клацая от страха и холода зубами.

Десятка, не поворачиваясь, выкрикнул:

– Цыть! Хылы ливоруч!

Черные колоды камней мелькали с двух сторон, шапки пены залепливали лицо и плечи, но пловцам удавалось держаться на ногах, сопротивляясь течению. Время точно замерло. Александр не спускал взгляда с лоцмана и надеялся лишь на этого мужественного человека…

Вдруг плот стал подниматься, будто бы адские духи, поигравшись, вытолкнули его из глуби, оставив невредимым. Впрочем, стерно было надломлено, и плыть дальше стало опасно. Плотовщики, обретя способность думать, загалдели, когда Ненасытец был преодолен, требуя пристать к пологому берегу с запорожской стороны.

– Цыть! – снова осадил плотовщиков Десятка, оборотив к ним гневное лицо. – Куды чалить? Кругом ни хаты, ни людины! – и, помолчав, сказал уже Зодичу: – Дойдем до Лишнего порога, а там вас лодочники довезут, куды треба!

За час они оставили позади еще два порога – Волниловский и Будиловский, и подошли к Лишнему. Несмотря на холодную воду, Василь с плотовщиками вплавь, толкая руками, сумели подать его к мелководью. И выяснилось, откуда ветер доносил тяжелый запах. Вдоль камышей, прибитые волнами, плавали, с обезображенными лицами, погибшие на порогах. Среди утопленников мужчин заметил Зодич малыша и молодую женщину в расшитой сорочке, – и оценил только теперь всю степень опасности, которой он, по незнанию, подверг себя.

Вольный лодочник, знакомый Василя Десятки, приземистый и мускулистый грек Дионис согласился везти через Лишний порог, но запросил непомерную плату. Лоцман, сопровождающий француза до Сечи, уговорил удальца сделать ходку в долг. На обратном пути Василь пообещал передать ему деньги.