Текст книги "Агент из Версаля"

8

В то время, когда войсковую группу в составе волгских козаков, Хоперского козачьего и Владимирского драгунского полков барон Шульц вел по степям, выжженным августовским солнцем, к Можарскому урочищу, двинулись прямиком на юг два полка донских козаков, направленных для прикрытия работ на Линии, намереваясь соединиться там с основным отрядом.

Эта встреча состоялась в начале сентября в Кумской долине. Защищенная с двух сторон скатами холмов, она была обильна травами на займищах, богата родниками и ручьями, бегущими к реке. Да и сама Кума, светло-желтая, омутистая, пусть и оказалась не тихой, но с водою для питья пригодной, если дать отстояться. Тут и разбили армейцы бивак, расположились на длительную стоянку, восстанавливая силы и откармливая лошадей, донельзя отощавших после пятисотверстного перехода из Царицына.

Донцы разместились лагерем по соседству. И, поступив под общее командование генерал-майора Якоби, встали на один кошт со всеми. Провиант, впрочем, был скуден из-за многочисленности войск, хотя и был заготовлен здесь заблаговременно.

Якоби разбил донцов на эскадроны, численностью в полусотню козаков. Есаул Горбатов назначил себе в помощники Леонтия, с отцом которого воевал против пугачевских банд. Он же и рассказал о том, как погиб Илья Денисович.

– В атаку мы шли, лавой сыпались супротив азиатцев. А те дёру дали, так лупцевали лошадей нагайками, аж подшерсток летел. Гляжу: шайка в балку повернула. Кликнул Илью, ну и других козаков, кинулись наперехват. И только слетели в низинку, а там – сотня михрюток пугачевских. Кто крутанул коня, тот выбрался. А батька твой спереди оказался. Ну, и давай полосовать шашкой сброд чертов! Скорочко к нам подмога приспела. Когда глядим: куча порубанных нехристей и двое наших односумов… Пуля батьку твоего сразила. Но смерти такой, какую он принял, никакой козак не погнушается. Героем преставился, вот что…

Волгцы и хоперцы стояли порознь и не дружили. Поминали друг другу старые обиды. Волгцы упрекали хоперцев за то, что с Пугачем якшались, а те высмеивали их за неумение воевать, за пьянство и неспособность противостоять набегам киргизов. Впрочем, состав хоперского полка, как сразу же приметил Леонтий, был чрезвычайно пестрый и разноплеменный. Значительную часть этого, с позволения сказать, «козачьего полка» составляли беглые малороссы. И речь их, певучая и таратористая, напоминающая скороговорку, вызывала неприятие и у драгун, и у волгцев. В Хоперском полку состояло несколько десятков калмыков и персов, с чалмами на голове. Баяли, что они крещеные. Но почему-то никак не могли расстаться с головным убором, привычным с детства. Вскоре Леонтий познакомился с хоперским урядником Николаем Бавыкиным и хорунжим Романом Долговым, деды которых были родом из Черкасского городка.

– Царь Петр много делов натворил, – не скрывая осуждения, твердил Николай, покусывая в забывчивости свой рыжий, от табака прокопченный ус. – Некрасова с нашими сродниками ажник к туркам загнал, Сечь и запорожцев погромил, вольность донскую к черте подвел. Мне дед сказывал, что убегли они на Хопер не от сладкой житухи. Русские полки преследовали тех, кто с Булавиным правду шукал… А на Хопре нас, почитай, боле полвека никто не трогал. Пока не прислали коменданта-дурака Подлецкого. Меткая фамилия! С тех пор и пошла катавасия. Мы ведь, хоперцы, одного названия, а происхождения разного. Три слободы – Пыховка, Красная и Алферовка состоят из малороссов, а в трех других – Градской, Новохоперской и Еланском колене проживают потомки донцов и кацапов. Так что каждый держался своей стороны. Бывало, дружили, да не дюже. Ты же, Леонтий, видишь, что сотни наши так и собраны, по слободкам? А командование полка, понятно, из самой боевой слободы, из Градской.

– Чудно видеть с вами чалмачей, – улыбнулся Леонтий. – Тоже козаки?

– Приняли нашу веру. А по случаю жарищи небывалой разрешено им на башку платки наворачивать. Это еще что! Персия тут не дюже далеко. А середь нас и шведы имеются! Опять же царь Петр прислал пленников шведских строить верфь на Осереди. Они так и осели на земле Русской. Потом к нам прибились…

Две недели отдыха, данные войску полковником Шульцем, запомнились Леонтию тем, что гоняли с козаками сайгаков, арканя их и сражая выстрелами. Пасли на приречных лугах и займищах своих лошадок, добывая между делов в береговых норах диковинных огромных раков голубого цвета. У вечерних котлов полакомиться дичиной собирались козаки и драгуны. Потом подолгу жгли костры из вербного сушняка, собранного на берегу, ходили друг к другу знакомиться. За песнями и неторопливыми беседами, обретая силы, отрывались от воспоминаний о родимых куренях и семьях.

Но неизвестность будущего снова наполняла души тревогой и возвращала в прошлое. Тот же Николай не скрывал тоски, рассказывая о доме:

– Осталась жинка с двумя мальцами и родители-старики в Градской. Только на тот год губернатор Якоби обещался, когда в Новохоперскую крепость приезжал на смотр, переселить и семьи наши. Это гутарить просто: переселить. А куды? Ни крыши над головой, ни стены от ветра. В слободе родной все бросай, со скарбом и скотом подавайся на чужбину! – и, понизив голос, стал говорить полушепотом: – Ты думаешь, мы добровольно снялись? Эге! Заартачилось было десятка три-четыре наших козачков. Дескать, это не Высочайший указ, а местных начальников самоуправство. И что? Поплатились за норов! Уже половины в живых нету. Прогнали через строй, палками запороли. Да и по дороге сюда несколько человек не стерпело, в бега вдарилось… Оно для царицы нашей Линия эта, могет быть, и нужна. Не могу судить. Только отдуваться за всех выпало нам, хоперцам да волгским козакам. Дюже чижало на сердце от расставания с Хопром и местами разлюбезными… А деваться некуда. Где живешь, там и родина. Недаром, Леонтий, мы с собой плуги и пашеничку везем. Как осядем где основательно, так начнем хлеб выращивать. А коли родить начнет, то и строить дом можно. Всё от человека зависит. Лишь бы башибузуки с гор не нападали и души не губили. А как-нибудь все одно и на чужой земле обживемся, приласкаемся…

– Не будет здесь покоя, – вздохнул Леонтий. – Народы иной веры, по-русски не понимают. Совсем безграмотные. Кроме проса, редко пшеницу сеют. У них одно в помыслах – разбойничать. Все мужчины – воины. Так что на мир и надеяться нечего. Нас сюда не зря прислали, чтоб вас защищать. Погоди, прознают горцы, что крепости строятся, поднимут бучу!

– Чему быть, того не миновать, – отозвался хоперец. – Гляди, какое звездное нонче небо! В сентябре звезд более всего. А не знаещь, почему? Они как вроде вишни, под осень созревают и прибавляются. Должно, ученые в такой загадке понимают. Ты как думаешь?

– А по-моему, их всегда одинаково, – рассудил Леонтий.

– А давай, братка, я песню заиграю! Чтой-то на душе мятежно…

Николай крякнул, смахнул растопыренными пальцами со лба свисающий чуб и завел, мягко выговаривая каждое словечко:

 
Ой да, не раз, не два мимо жалечки[17]17
  Жалечка (донск.) – милая, возлюбленная.


[Закрыть] прошел,
Не раз, не два тяжелёхонько вздохнул.
Ой, у жалечки нету дыма, не огня,
Ой, да присмотрелся – на столе стоит свеча.
 

Певец глубоко набрал воздуха и запел голосом, вдруг потеплевшим и полным душевного страдания:

 
Ой, перед столом стоит раздушечка же моя.
Ой, стоит, стоит, гостей потчевает.
«Что же ты, миленький, не кушаешь, не пьешь,
Знать, миленочек, любить меня не хошь».
Ой, кабы знала, не любила подлеца, —
Не болело б мое сердце до конца…
 

И снова хоперец вздохнул и неожиданно оборвал песню.

– И жалечка у меня в слободе осталась, – проговорил Николай, посмотрев на Леонтия, озаренного оранжевым отсветом костра. Видно, болело сердце козака не только по своей семье, но и по любушке. – Вдовой в двадцать лет стала. А повторно в жены не пошла, хотя сто человек звали. Нет краше ее среди молодиц. Прикипела к сердцу, хоть волком вой! – вдруг обозлился хоперец и поднялся. – Пойду к своим. Спать время. А ты, Леонтий, дюже по бабе своей соскучился?

– А ты угадай! – засмеялся сотник.

Николай понимающе помолчал и зашелестел сапогами по жесткой вызревшей траве, уходя к однополчанам.

* * *

Приказ командующего Астраханским корпусом развел полки в две стороны: волгцам предписывалось двигаться к урочищу Бештомак, куда прибыл уже Кабардинский пехотный полк, а хоперцам и драгунам велено было идти в Моздок. В этой крепости уже с середины августа находился генерал-майор Якоби, проводя с офицерами совещания и строго следя за подготовкой работ на нововозводимой Линии. Полки подходили, а восемнадцать пушек, отправленных водным путем, все еще в Кизляр не прибыли. Учитывая волнения горцев, прознавших о намерениях русских, артиллерийское прикрытие строящихся крепостей было крайне необходимо. Помнился генерал-майору крымский бой, когда его храбрецы-гренадеры осаждали турецкий ретраншемент под встречным пушечным огнем.

Ранним утром десятого сентября кавалькада всадников: генерал-майор Якоби, сопровождаемый офицерами, поступившими под его командование, и бывшим командующим Кавказским корпусом Иваном Федоровичем де Медемом, назначенным теперь начальником Линии, – походным порядком выехала из Моздока к месту, где должна была возводиться первая крепость.

Генералы ехали вместе, но завязавшаяся на первых порах беседа вскоре иссякла, а затем Медем, сославшись на головную боль, пересел в коляску. Видимо, стал сказываться возраст, да и недаром, юбилей через несколько дней – ровно пятьдесят пять! Якоби был наслышан о потомке ландмейстера Тевтонского ордена, о его героизме в годы Семилетней войны. В одном из армейских документов попалось и его родовое имя – Иоганн Фридрих фон Медем. Но пребывание в Росси во многом повлияло на характер потомственного воина. Познакомившись с Иваном Федоровичем лично, Якоби проникся уважением к этому ливонцу за неунывающий нрав, обязательность, рыцарский дух и обширные знания в разных науках. Выяснилось, что сей «российский воевода» окончил Йенский и Кёнигсбергский университеты. И пусть неважно говорил он по-русски, но относился к подчиненным по-отечески, хотя и отличался подчас излишней требовательностью и самоуправством.

Время от времени Якоби оборачивался назад, где в легкой повозке сидел, откинувшись на кожаную спинку, ливонец и с улыбкой размышлял: «Оба мы с ним – Иваны, носим самое русское имя. А по происхождению я – из шляхты, а он – чистокровный германец, граф. Я с детства в военной среде, как и батюшка. Армия сама нас выбрала! Но почему фон Медем, баснословный богач, владелец нескольких имений, красавец и умница, бросив друзей и родных, пошел на службу к государыне? И состоит на ней уже двадцать два года, пройдя чинопроизводство от подполковника до генерал-поручика не в мирной тиши, а в боевом пекле! Явление, в самом деле, замечательное и труднообъяснимое. Может быть, кровь предков отзывается и ведет в бой? Или армейская служба для него – способ самоутверждения и проверка себя как человека? Надобно спросить как-нибудь, хотя найдет ли он ответ?..»

День выдался тихим и солнечным. И, как бывает только в осеннем чистозорном просторе, с левой стороны распахнулась панорама Кавказского хребта. А прямо перед глазами, всего в ста верстах с лишком, поражал своим величием Эльбрус, подпирающий белоснежными вершинами небосвод. Шат-гора[18]18
  Шат-гора – Эльбрус.


[Закрыть], как звали ее горцы, была украшена ожерельем из тучек. А за Малкой, вдоль которой петлял большак, совершенно открытые взору поднимались склоны скалистых кабардинских гор, заросшие вековыми лесами, с проплешинами лугов и распадками камней. На площадках, ближе к ущелью тут и там лепились сакли аулов, над которыми сизыми столбиками парусили дымы. «Там своя жизнь, свои законы и хлопоты. И как нам понять друг друга? – мысленно спрашивал себя Якоби, с интересом озирая даль. – Матушка Екатерина Алексеевна идет сюда с миром и желанием сделать жизнь горских племен налаженной и богатой, приобщить их к просвещению. А в ответ – лукавство и кровопролитие. И то, что мы должны сделать, – проложить от Моздока до Азова преграду, – послужит благом и кабардинцам, и другим народам, ибо остановит их и остудит воинственный пыл».

Козачьи дозоры впереди были усилены егерями, и по всей дороге до урочища были размещены заставы пехотинцев, уже обжившихся здесь, в Малой Кабарде. Путь выдался долгим. Под вечер свита командующего остановилась на привал подле позиций Кабардинского пехотного полка, где для офицеров были приготовлены палатки, а денщики, выехавшие еще раньше, стряпали ужин. Тут же и переночевали.

На следующий день Якоби и де Медем, одолев еще двадцать пять верст, добрались вместе со всеми к месту. Был полдень. Главный фортификатор Линии полковник Ладыженский и комендант будущей крепости капитан Гиль доложили генерал-майору о готовности к закладке.

Первым перед строем выступил де Медем. Он хорошо знал эти места, где не раз вступал в сражения с горцами. Именно он, помня разговор с натуралистом Гюльденштедтом, исследовавшим эту местность, посоветовал Якоби обратить внимание на урочище, приемлемое для оборонительного редута. По случаю столь важного события Иван Федорович надел через плечо красную ленту с орденом Святого Александра Невского. Генерал-поручику нездоровилось, но настроение у него было приподнятым, и он объявил благодарность всем, кто нес на Кавказе службу. Затем, поддавшись воспоминаниям, напомнил о баталиях с горцами и турками, о понесенных жертвах. А в конце наставительно напомнил как начальник Линии, что крепости надобно заложить до зимы, а поэтому предстоит трудиться денно и нощно, чтобы исполнить высочайшее повеление.

Якоби, приметив опрокинутый артиллерийский ящик, встал на него и оглядел шеренги пехотинцев, волгских козаков, выстроенные под углом. Его также приветствовали троекратным «ура». Волнение мешало этому бесстрашному командиру, много раз смотревшему смерти в глаза, начать речь. Он сдернул треуголку, подставил ветерку свою седую обнаженную голову. Эскадроны замерли, глядя на командующего.

– Братцы мои! Воины Державы! Сегодня выпало нам заложить фланговую крепость нововозводимой Линии. Пять рек сливаются здесь: Терек, Бештомак, Кура, Баксан и Малка. Поглядите, какая излучина! Непросто недругам преодолеть такой заслон. Тут и предстоит заложить цитадель. И названа она будет в честь государыни нашей, Екатерины Алексеевны. Множество милостей было даровано ею. А эти десять крепостей на границе российской встанут щитом от набегов злоумышленников. Подтверждаю слова его высокопревосходительства – генерал-поручика и кавалера Ивана Федоровича де Медема, что мы обязаны торопиться, ибо Линия принесет на нашу землю покой и защищенность. Братцы пехотинцы и волгские козаки! Вы примерно показали себя в делах ратных, а теперича потрудитесь на нужды мира! Уповаю на вас, детушки мои, и приказываю к работам приступить!

Ударила барабанная дробь. Капитан Гиль и десятка три волгцев и солдат пехотного полка загнали лопаты в густой чернозем и принялись рыть траншею оборонительного вала. На глазах Якоби невольно навернулись слезы, но был он лицом по-прежнему строг и пристально наблюдал за тем, как в работу включалось все больше и больше служивого народа…

– С Богом, Иван Варфоломеевич! – волнуясь, сказал Медем, подходя к командующему и протягивая ему руку. – Коли приударят да поусердствуют ребятушки, глядишь, к снегу возведем вокруг крепостей оборонительные валы. А может быть, кое-где и стены поставим. А вот зимовать, черт побери, придется зольдатен[19]19
  Зольдатен (нем.) – солдаты.


[Закрыть] в землянках. Мало рук. Да и подвоз камня и щебенки на армейских лошадях затруднителен. Надобно нанимать горских переселенцев.

– Да, смею согласиться, ваше превосходительство, – подумав, ответил Якоби.

Они зашагали рядом.

– Будем нанимать возчиков. Каменные копи здесь неподалеку, а степные крепости потребуют множества подвод, – добавил Иван Фндорович, провожая ливонца к коляске. – Впрочем, желающих нам помогать в таких нуждах немало. Особливо среди осетинцев и ногайцев, живущих подле Пятигорья.

* * *

Вслед за первой крепостью волгскими козаками, пехотинцами Кабардинского полка и драгунами были также заложены крепости первой линейной дистанции: 18 сентября на реке Куре, получившей название Павловской; в начале октября на реке Цалуге (Золке), поименованной Марьинской, а затем крепости на берегах Подкумка и Карамыка (Сабли), названные в честь святых – Георгия и Андрея.

Строительство второй дистанции Линии, западной, было возложено на козаков Хоперского полка и драгун Владимирского полка, общее командование которыми по-прежнему осуществлял тридцатисемилетний полковник Вильгельм Васильевич Шульц. Это трудное задание Якоби поручил ему неслучайно. Драгунский полк уже проходил этим маршрутом в прошлом году и там, где намечено сооружение крепости у Черного леса, разбивал стан. Теперь же предстояла неотложная работа по возведениюю не малого оборонительного объекта, а настоящей цитадели, поскольку именно в ней должен находиться командующий второй дистанцией Линии. А самое важное заключавлось в том, что именно отсюда расходились дороги в три стороны, – в Закубанье, к Дону и на Азов!

9

Утвержденный императрицей приказ, ордеры Потемкина о закладке всех десяти крепостей до окончания года – сей грандиозный прожект, как выяснилось уже в октябре, выполнить было невозможно. Во-первых, Линия, пересекая гористую и степную местность, простиралась на огромное расстояние, одолевать которое обозам было затруднительно. Во-вторых, не хватало ни рабочих рук, ни строительных материалов. Кроме того, как ни зажигали офицеры хоперцев и драгун патриотическими речами, внушая сугубую необходимость постройки редутов и крепостей, служивые оставались по-прежнему размеренно несуетными, угрюмыми и как будто недовольными. И это было вполне объяснимо: провианта в драгунском полку поубавилось, так как он, завозимый маркитантами, делился с хоперцами. А козаки не забывали своей обиды за высылку из родных мест, за жестокое принуждение. Об их неблагонадежности постоянно докладывали Шульцу, совмещающему командование драгунами и Хоперским полком. Но вместе с его подчиненными следовал эскадрон донских козаков, поэтому опасаться неповиновения, а паче того, бунта, как считал барон, не стоило.

Походная колонна достигла северного отрога Байвалинских вершин, где были соленые озера и полноводный приток Калауса. Несмотря на середину октября, дни стояли ослепительно-яркие, безветренные, на редкость теплые. Бабье лето выкрасило склоны гор и холмов, покрытых лесом, охрой и багрянцем. В ясном небе было тесно от пролетных стай.

Место это, как сразу поняли все в отряде, было выбрано удачно. Отсюда открывалась панорама перевалов и урочищ, речной долины, переходившей на северо-западе в степь. А за нею, на горизонте, смутно возвышалось плато, синея очертаниями, куда предстояло еще пройти восемьдесят верст.

Восемнадцатого октября полковник Ладыженский, который принимал участие в планировании крепостей, прибыл в расположение отряда. Этому ладному и энергичному инженеру, в меру остроумному и требовательному к подчиненным, еще не исполнилось и сорока лет. Но опыта возведения зданий и редутов набрался он предостаточно, служа бригадным фортификатором, за что удостоин был ордена Святой Анны, а после назначен командиром Кабардинского пехотного полка.

Полдень был по-осеннему солнечным и свежим. Еще издали заметил он работающих солдат и козаков, копающих траншею и расчищающих территорию от деревьев и кустарников. Премьер-майор Баас, обрусевший немец, назначенный строителем и комендантом будущей крепости, тоже стоял в одной шеренге с дровосеками. Поодаль, на позициях драгунского полка стояли походные палатки командования. Ладыженский послал адъютанта к полковнику Шульцу, чтобы уведомить о приезде.

Баас, увидев главного фортификатора Линии, передал топор солдату, вставшему на участок, и торопливо подошел, отряхивая руки. На его полных щеках пылал румянец.

– Желаю здравствовать, господин полковник! – приветствовал премьер-майор, часто вытирая белоснежным платком пот с лица. – Вот, с Божьей помощью, приступили к исполнению.

– Премного рад. Извольте предоставить план крепости. Я желаю удостовериться, – приказал Ладыженский, трогаясь с места и направляясь к лесу.

Рубка его по размаху и многолюдству напоминала чем-то летний сенокос. Так же строем, на определенном расстоянии друг от друга передвигались солдаты, круша деревца, так же сменщики их, идущие позади, собирали ветки в кучи, – только вместо кос в крепких солдатских руках сверкали топоры. Ладыженский подошел к рубщикам. Двое из них – красивый черноволосый парень с короткими усами, и дюжий бородатый козак, обернулись и прекратили работу.

– Откуда, ребятушки? – доброжелательно спросил полковник. – Хоперцы?

– Никак нет. Донцы. Сотник войска Донского Ремезов! – смело доложил Леонтий, задерживая дыхание. – С козаком Харечкиным откликнулись на призыв. Решили пособить сродникам. А караулы наши на дежурстве. Дозоры выехали на разведку.

– Молодцы. Рук жалеть не надо! Кто командует вами?

– Есаул Горбатов.

– Где он?

– В нашем лагере, выше высокоблагородие.

– От моего имени передашь ему, чтобы с двумя эскадронами оставался здесь. И не просто охранял эту стройку, а выделял своих козаков на работы. Впрочем, я сам скажу об этом полковнику Шульцу… Были стычки с горцами?

Леонтий, подумав, доложил:

– Дважды замечали их отряд. Но по причине удаленности догнать не удалось.

– Коварство их известно. Не проспите! – напутствовал Ладыженский и вместе с премьер-майором прошел к началу траншеи.

Полковой писарь, который находился здесь, приступив к учету работающих, дабы каждому в день начислять по пяти копеек, в одну минуту принес проект крепости. Ладыженский, сверяя карту с местностью, строго заметил:

– Перемерьте расстояние в южном направлении. Вы сдвинули правый фас саженей на двадцать.

– Так точно, ваше высокоблагородие! – подтвердил Баас. – Там обнаружено залегание гранита. Соответственно границу слева мы увеличили, согласовав это решение с господином полковником фон Шульцем.

Ладыженский возмущенно посмотрел на коменданта.

– Вы нарушили документ, предписанный императрицей и Военной коллегией! Допускаю, что при рекогносцировке допущена неточность. Но утвердить решение, которое приняли вы, имеет право только Иван Варфоломеевич Якоби. Потрудитесь прекратить работы!

Полчаса потребовалось фортификатору, не выпускавшему крепостной карты из рук, чтобы вместе с Баасом обойти стройку по периметру. Еще не везде были вбиты колышки и промерены точные границы. Шел только первый день закладки. К окончанию их обхода подоспел Шульц. Полковники обнялись. И Ладыженский, убедившись, что вросший в землю каменный пласт настолько глубок, что сокрушить его вряд ли возможно, внес свои коррективы.

– План неукоснительно должен выполняться. А посему прошу вернуться к означенному прежде местоположению – крепости Святого Александра[20]20
  Крепость Святого Александра. Вскоре получила название Северной. Ныне – село Северное на Ставрополье.


[Закрыть]. Однако строительство стены начинайте на гранитной породе. Она прочней любого фундамента. А ров вынесите на внешнюю сторону. Расширение оборонительного пункта допустимо. Соизвольте, господин премьер-майор, возобновить работы.

– Будет исполнено! – отрапортовал Баас.

Шульц, проводив взглядом подчиненного, сказал:

– Толковый офицер. Участвовал в баталиях. Да и все мы, командиры, собранные на Линии, повоевали немало… А теперь вот воюем с лопатами… Погода, Николай Николаевич, благоприятствует, и я хочу завтра продолжить марш к Черному лесу, к Ташле. Оставлю здесь Бааса, половину Хоперского полка и два эскадрона драгун, а остальных двести пятьдесят козаков и свой полк поведу на закладку тамошней крепости. Вы с нами?

– Нет, задержусь. А потом догоню. Я вам всецело доверяю, Вильгельм Васильевич.

– Благодарствуйте. Будем стараться, – улыбнулся Шульц. – Хотя, как говорят по-русски, пресловутая немецкая точность сегодня нас чуть-чуть подвела.

– Что есть, то есть. Надеюсь, этого не повторится. Но, если быть справедливым, отвага и самоотверженность также свойственна немцам. Это присуще большинству военных вашей нации, – с нескрываемым уважением заметил Николай Николаевич, идя следом за командиром полка к его палатке. – Посчитайте только тех, кто причастен к Линии: де Медем, Криднер, Гиль, Баас, вы! Я уже не говорю об Иване Ивановиче Германе! Этот саксонец – сущая находка для России! Вот сейчас оставил на него командование полком, и душа покойна. За несколько лет он стал лучшим офицером инженерной службы Генштаба. Воевал с турками, при рекогносцировке на Дунае получил контузию. Усмирял Пугачева. Я читал его послужной список… Помимо этого составил карты Финляндии и Молдавии, описал Валахию. Установил границы и составил карту Области войска Донского. И Бог послал нам его сюда в этом году, как только в мае был произведен в подполковники.

– Да, Герман! – подхватил Шульц. – Славный подполковник! Он более других усердствовал в том, чтобы проект был обоснован. Но вы забыли, дорогой друг, еще об одном моем соотечественнике, Иоганне Гюльденштедте. Ученейший человек, осведомленный буквально во всех науках, говорящий на пяти языках. Сей врач и натуралист мне знаком, мы встречались в Петербурге. Он рассказывал, как путешествовал по Кавказу. Составил перечень горских народов, описание флоры и фауны здешнего края. А его географические заметки стали основой для планирования Линии. В том, что множество иностранцев, людей весьма достойных, участвует в преобразовании России, воля государыни.

– Также вашей соотечественницы, – добавил Ладыженский потеплевшим голосом, садясь напротив Шульца на походный стул, выставленный адъютантом. – Столько мудрых и добрых дел, как Ее Императорское Величество, для России не сделала ни одна русская женщина. Говорю это абсолютно искренне.

– Совместными усилиями, Вильгельм Васильевич, и крепости поднимем, и мир установим, – заключил барон, распорядившись, чтобы подали обед и кофий, к которому пристрастился в походах.

Строительные работы ни на минуту не прекращались. Срубленные деревья и ветки на вожжах оттаскивали руками и при помощи лошадей к крепостной меже, возводя впереди рва заградительную полосу. Землекопы не только поднимали чернозем, но и отсыпали его в бруствер. Приглушенный рой голосов и крики не стихали.

Неожиданно всех позабавил переполох. Два драгуна, углубившиеся в лес по известной причине, вылетели оттуда со спущенными штанами, крича: «Медведи!» Их испуг мигом заразил окружающих, и они ломанулись со всех ног наутек. Трое донских козаков, с ближнего поста, примчались с обнаженными шашками. А следом за ними – урядник с заряженным ружьем. Из-за густостволья буков, действительно, донесся медвежий рев. К засаде тут же присоединились драгуны с ружьями. Прождав четверть часа, послали разведчика. К счастью, косолапая семейка убралась подобру-поздорову. И происшествие это, ненадолго прервавшее труд, позволило чуть отдохнуть и отвлечься…